Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-10-02]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Шум и яростьКогда ньюйоркские башни-близнецы рассыпались в прах, подведя черту под тысячами человеческих жизней, Ферруччо де Бортоли знал, к кому обратиться за свидетельством очевидца. Де Бортоли, возглавляющий одну из крупнейших итальянских газет, миланскую Corriere della sera, позвонил Ориане Фаллачи, которая уже много лет живет на Манхэттене, недалеко от места катастрофы, и попросил ее поделиться впечатлениями. Фаллачи не заставила себя уговаривать: ее статья "Ярость и гордость", которую пришлось сократить вдвое, вышла на четырех с половиной полосах 29 сентября, и это номер газеты побил все рекорды итальянских тиражей - за четыре часа было распродано около миллиона экземпляров. Но Ориана Фаллачи не стала довольствоваться достигнутым. Она опубликовала первоначальный текст статьи в форме книги, и книга тоже разошлась миллионным тиражом. Затем "Ярость и гордость" вышла по-французски и вновь побила все рекорды: в первые недели разошлись 140 тысяч экземпляров, а к концу лета книга заняла первое место в списке бестселлеров еженедельника L'Express. Об этой книге, вызвавшей международный резонанс, сравнимый с событием, по поводу которого она написана, я хотел поговорить давно, но дожидался выхода английского перевода, чтобы увидеть, какую реакцию она вызовет в Америке - не только потому, что именно там произошли описанные события, но и потому, что там нет политической цензуры и диктатура так называемой "политической корректности" не всесильна. Это утверждение, которое многим может показаться парадоксальным, я вскоре разъясню. Кто такая Ориана Фаллачи? Еще какой-нибудь год назад о ней пришлось бы говорить почти в прошедшем времени. Она родилась в 1930 году во Флоренции, еще подростком участвовала в итальянском сопротивлении. Журналистикой Фаллачи занялась, когда ей еще не было двадцати лет, и с годами добилась мировой известности, в основном благодаря своим острым и беспощадным интервью с людьми, облеченными властью и авторитетом, такими как Генри Киссинджер и Ясир Арафат, Индира Ганди и Голда Меир, аятолла Хомейни и Муаммар Каддафи. Ее книги, в том числе роман "Человек", "Письмо нерожденному ребенку" и "Иншалла", переводились практически на все европейские и многие неевропейские языки. Но на протяжении последних лет Фаллачи, поселившаяся в Нью-Йорке, практически не подавала голоса. На это, помимо возраста, были свои причины: Фаллачи перенесла онкологическое заболевание. Кроме того, по ее словам, она была занята работой над новым романом. Так или иначе, "Ярость и гордость" вернула ее имя на обложки журналов и первые полосы газет. Название книги вполне прозрачно: гордость за свою цивилизацию, Европу, Америку и Италию, и ярость перед лицом варварской атаки на эту цивилизацию. Впрочем, уже с первых страниц становится ясно, что ярость преобладает, и это, пожалуй - одна из главных слабостей. Дело в том, что, как известно большинству публицистов, высокий эмоциональный накал - не очень выигрышный прием даже для статьи, не говоря уже о целой книге. Представьте себе, что вы пришли на концерт, где оркестр сразу начинает с forte и не убавляет звук на протяжении целого часа. Внимание слушателя, то есть читателя, очень скоро притупляется. Кроме того, как отмечает Кристофер Колдуэлл, рецензируя книгу в журнале Commentary, автор слишком активно присутствует на ее страницах, многократно упоминая о славных эпизодах своей биографии, о своих заслугах и достоинствах. В каком-то смысле такой прием помогает Фаллачи оправдать свою позицию, потому что она выступает, ни много ни мало, как полномочный обвинитель и обличитель всего и вся чуть ли не от лица самой западной цивилизации. Но, конечно, стиль от этого не выигрывает. Колдуэлл, однако, вспоминает другой известный публицистический труд с подобными огрехами, статью Золя "Я обвиняю" по поводу дела Дрейфуса. Ее сегодня практически никто не читает, но, тем не менее, она создала писателю имя не в меньшей степени, чем его романы. Впрочем, для нас сейчас важнее содержание. Книга Орианы Фаллачи, написанная по свежим следам чудовищного преступления - это тоже, в каком-то смысле, "я обвиняю". И в качестве объекта обвинения здесь выступают не только террористы, не только мир ислама, который Фаллачи объявляет вражеским лагерем целиком и без оговорок, но и весь политический и культурный "истэблишмент" западных стран, который автор обвиняет в заговоре молчания и чуть ли не в покрытии преступления. Ее особенно раздражают успокоительные слова слова западных лидеров в адрес собственного мусульманского населения и мирового ислама: дескать, мы воюем с террористами, а не с исламом, ислам - религия мира. Такие высказывания вполне понятны и объяснимы: политик на то и политик, чтобы вести себя политично. Но трудно забыть ликование на улицах Газы и Рамаллы, кровавые наветы ведущих мусульманских газет и заговор враждебного молчания исламских лидеров и имамов. Ориана Фаллачи говорит только открытым текстом и никому не дает спуска - она, по американской поговорке, не берет пленных. Достается и Джорджу Бушу, и Жаку Шираку, и даже самому Ферруччо де Бортоли, который подверг первоначальную статью цензуре. Ломая все публицистические условности, Фаллачи обращается к каждому лично, без иносказаний. Вот пример такой отповеди британскому премьеру Тони Блэру, который пожурил своего итальянского коллегу Сильвио Берлускони. Напомню, что Берлускони имел смелость отметить, что именно западная цивилизация, а не исламская, породила такие понятия как личная свобода и индивидуальные права. Обращаясь к Блэру, Фаллачи чуть ли не с полуслова переходит в своей книге с итальянского языка на английский. "Вы слышите меня, мистер Блэр? Я хвалила и вновь хвалю вас за то, что вы выступили против Усамы бин Ладена, как никто из европейских лидеров. Но если вы играете в привычные игры дипломатии и практичности, если вы отделяете бин Ладенов от мира, к которому они принадлежат, если вы провозглашаете равенство нашей цивилизации с той, которая навязывает паранджу и запрещает выпить стакан вина, то вы - не лучше этих изощренных итальянских сверчков. Если вы не защищаете нашу культуру, мою культуру и вашу культуру, моего Леонардо да Винчи и вашего Шекспира, если вы не постоите за них, то вы - сами изощренный сверчок, и я спрашиваю: почему вы выбираете мою Тоскану, мою Флоренцию, мою Сиену, мою Пизу, мою Уффицци, мое Тирренское море для ваших летних отпусков? Почему бы вам лучше не выбрать безлюдные пустыни Саудовской Аравии, голые скалы Афганистана? У меня было нехорошее чувство, когда вы дали взбучку моему премьер-министру. Чувство, что вы недалеко пойдете с этой войной, что вы отойдете в сторону, как только она перестанет служить вашим политическим интересам". Уже из этого примера видно, что обвинительный стиль Фаллачи порой, что называется, зашкаливает, она часто перегибает палку и ведет себя так, как будто в этой борьбе у нее нет соратников, только противники. Влетает, в конечном счете, и самому Берлускони за то, что летом прошлого года он не урезонил сомалийских мусульман, устроивших трехмесячную демонстрацию с установкой шатра на священной для Фаллачи Пьяцца дель Дуомо во Флоренции - по ее словам, демонстранты тут же справляли свои нужды. Фаллачи, не стесняясь в выражениях, заявляет, что она не мочится на могилу Мухаммеда, не испражняется у подножия минарета, и что мусульмане в Европе не должны забывать, что они там - гости, и вести себя соответственно. Вообще, гадливость и презрение - по отношению ко многому, но в первую очередь к исламу - одна из отличительных особенностей стиля этой книги. Гадливость и гипербола. Фаллачи перечисляет достоинства цивилизации Запада, а затем, обращаясь к исламской культуре, не может припомнить ни одной ее заслуги, кроме Корана и каких-то комментариев Аверроэса к Аристотелю. Она пишет об исламе как о горе из поговорки, которая "за 1400 лет не сдвинулась, не поднялась из бездны своей слепоты, не отворила двери завоеваниям цивилизации, не захотела иметь ничего общего со свободой и справедливостью, с демократией и прогрессом". Все это, конечно, чушь - достаточно простых школьных знаний, чтобы припомнить времена, когда мусульманский мир был оплотом прогресса, просвещения и даже терпимости, пока Европа прозябала в дикости. Но для Орианы Фаллачи важна не столько информативная нагрузка текста, сколько шоковая, и она добилась своей цели - с лихвой. В отличие от монотонной ярости, шок, производимый текстом, в огромной степени зависит от личности автора и весомости события. И тут понимаешь, что Кристофер Колдуэлл все-таки не прав. Памфлетов со злобными обличениями ислама и всего на свете можно найти сколько угодно на страницах прессы определенного толка. Но статья знаменитой писательницы в ведущей западной газете, ее книга-бестселлер на книжных прилавках мира - совсем другое дело. Добиваясь шокового эффекта, все время ходишь по самой кромке, по обочине корректного стиля и хорошего вкуса, и временами неизбежно оступаешься, уходишь туда, куда за тобой мало кто последует. В случае Орианы Фаллачи, несмотря на все всплески блистательной риторики, такое искушение - прямой расизм. Одно дело - критиковать чужую религию, культуру и цивилизацию, ибо в нашей собственной главная ценность - человек, а любого человека критиковать допустимо. Но когда автор говорит о мусульманских мужчинах, что они пять раз на дню вздымают задницу в воздух, а о женщинах - что они мечтают быть изнасилованы бин Ладеном, вспоминаешь о существовании института редактуры. Так о чем же, в конечном счете, идет речь - о дешевом пасквиле или об определяющем документе нашего времени? Вот краткое перечисление тезисов. Ориана Фаллачи считает, что нам противостоит не кучка террористов, а вся огромная культурная масса ислама, зашедшая в исторический тупик и воспылавшая завистью и ненавистью. Она считает, что нынешние политические и культурные лидеры Запада фактически уже сдались перед лицом этого наступления, и что единственный способ ему противостать - это воззвать через головы этих лидеров к людям, думающим подобно ей, но не решающимся перечить своим демократическим поводырям. В этой связи становятся понятны стилистические особенности книги: она задумана не как чтение для раздумий, а как пламенная речь на площади, даже если на бумаге эффект порой стирается. Ориана Фаллачи обращается к нам не для того, чтобы сообщить какую-то новую информацию, а чтобы показать, что можно думать и говорить о вещах, о которых мы по установившемуся обычаю предпочитаем молчать или даже лицемерить. Этот обычай известен сегодня как "политическая корректность", но у Фаллачи есть для него более хлесткое наименование: "красный фашизм". Отмечая все просчеты книги Фаллачи (а нельзя забывать, что текст был написан в считанные дни, на одном дыхании), американский рецензент приходит к выводу, что она права, и что поставленная цель достигнута. "На ум приходит замечание [американского журналиста] Либлинга о том, что он может писать быстрее любого, кто пишет так же хорошо, и лучше любого, кто пишет так же быстро. Это вовсе не сомнительное достоинство, и в какой-то мере им обладает и Фаллачи. У нее больше мужества, чем у любого, кто знает ислам так же хорошо, как она, и она знает ислам лучше любого, кто обладает таким же мужеством". Надо сказать, что этот вывод, сделанный на страницах серьезного американского журнала, радикально отличается от реакции подавляющей части европейских интеллектуальных кругов. Франция, которую в последнее время практически захлестнула волна процессов против крамольных книг и их авторов, в этом смысле особенно показательна. Вскоре после выхода и громкого успеха французского перевода "Ярости и гордости" несколько организаций затеяли судебный процесс против этой книги, обвинив ее в пропаганде расизма и требуя либо запретить, либо продавать с предостерегающим ярлыком, как порнографию или табачные изделия. Поразительнее всего, что в списке этих возмущенных организаций - так называемая Лига прав человека, основанная в годы процесса Дрейфуса для борьбы с антисемитизмом, а также еще две группы аналогичного профиля. Дело в том, что Ориана Фаллачи - сегодня одна из главных героинь евреев во всем мире, ибо на их взгляд только она осмелилась возвысить голос против ненависти к евреям, волна которой как никогда захлестнула сегодня Западную Европу, в первую очередь саму Францию. Есть горькая ирония в том, что эти наследники Золя сегодня предпочитают защищать мусульман, а на антисемитизм, исходящий в первую очередь от мусульманского населения, смотреть сквозь пальцы, чтобы это население не обидеть. Такова практика политической корректности. Я уже как-то говорил и повторю еще раз: "политическая корректность" - это неграмотный и ленивый перевод термина, который вернее перевести как "политическая правильность"; только так можно разглядеть неотъемлемо присущий ему полицейский оттенок. Политическая корректность - это не рекомендованные правила поведения в хорошем обществе, а свод уложений, обязательных к исполнению. В сущности это кодекс цензуры, заменивший сегодня многим из нас подсказку совести. Понятно, почему Ориана Фаллачи окрестила этот способ поведения "красным фашизмом" - он освобождает нас от химеры, именуемой совестью. Политическая корректность, как известно, возникла в США как орудие социального регулирования, нормализации отношения ко всевозможным меньшинствам, и в Европу была импортирована именно оттуда. Но в США с их абсолютным запретом на ограничение свободы слова возможности цензуры по необходимости ограничены. Каждый вправе говорить, писать и публиковать что он хочет, вразрез с любым общим местом и мнением - хватило бы только социального мужества или тупого фанатизма. Иное дело - Европа. Здесь, с учетом уроков Второй Мировой войны, во многих государствах были введены существенные ограничения на свободу слова, запрещение пропаганды расизма и нацизма. При всей благонамеренности учредители этих правил не учли, что они обладают свойством расползаться и занимать всю наличную площадь. В этих условиях импорт политической корректности обернулся сущей катастрофой, фактическим табу на обсуждение целого ряда неотложных вопросов. И дело, конечно же, не в одной Ориане Фаллачи. Она стала как бы факелом общего кризиса. Можно ли считать нормальной попытку запретить книгу, стоящую на первом месте в списке бестселлеров? Либо культурным вождям, по выражению Брехта, следует подыскать себе новый народ, либо народу пора отправиться на поиски новой культуры. Орианой Фаллачи движет любовь к своему культурному наследию, к Америке, где она живет уже долгие годы, и к Европе, где остались ее корни. Но она с негодованием отмахивается от сегодняшней Европы лжецов и лицемеров, поклоняясь ее идеальному образу - нет, даже не образу всей Европы, а родной Италии, за свободу которой она сражалась когда-то в рядах Сопротивления и не покладает оружия по сей день. "Какова же моя Италия?.. Это идеальная Италия, серьезная Италия, разумная, исполненная достоинства, мужественная, и потому заслуживающая уважения... Италия, которая не даст себя запугать,.. которая прижимает руку к сердцу, когда салютует бело-красно-зеленому флагу. В общем, Италия, о какой я грезила девочкой, когда не имела обуви, но была до краев переполнена иллюзиями. Именно такая Италия,.. которая существует, даже если ей затыкают рот, высмеивают и оскорбляют - горе тому, кто мне ее тронет. Горе тому, кто ее у меня похитит или вторгнется в нее, будь то французы Наполеона, австрийцы Франческо Джузеппе, немцы Гитлера или Усама бин Ладен со своими приятелями, для меня это одно и то же. Используют ли они для вторжения пушки или надувные плоты - мне все равно". У этого стиля, конечно же, есть истоки и образцы, и странно, что американец Кристофер Колдуэлл их не разглядел. Фаллачи, в отличие от большинства американцев, атеистка, но поскольку речь идет о христианской культуре, она невольно, почти бессознательно, впадает в стиль библейских пророков. Эти люди врывались непрошенными на царские пиры, раздирали одежды и выкрикивали голую, отвратительную и страшную правду. Подобно Амосу или Осии она кричит нам, что история дала трещину, что земля раскололась. Подобно аудитории Амоса или Осии мы, скорее всего, решим, что она несет чепуху, и продолжим пиршество. Правда, был потом еще и Иеремия, но он стенал уже на руинах Иерусалима. В конечном счете книга Орианы Фаллачи должна быть объектом не суда перед законом, а личного суда каждого из нас, которому она и адресована. И я опасаюсь, что на каждого, кого она пробудит к действию, придется как минимум один другой, кого она введет в соблазн. Что же касается лично меня, то самое яркое впечатление, которое я вынес из книги - это не поношение ислама или политической корректности, а то, что составляет ее стержень и отправной пункт: цена человеческой жизни. Из "Ярости и гордости" я впервые узнал, во что превратились три тысячи человек, погибших в ньюйоркской катастрофе и никогда не найденных спасателями. Они стали обугленной органической слизью, чем-то вроде кофейной гущи. Этот образ способен затмить любой апокалипсис, и эту слизь уже не разделить на христианскую, еврейскую и мусульманскую. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
