Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[07-10-03]
Атлантический дневникИгра словАвтор и ведущий Алексей Цветков
Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони - по происхождению не политик, а бизнесмен, и известен своим обыкновением спотыкаться о собственный язык. Если прибегнуть к компьютерному жаргону, it's a feature, not a bug - то есть, это не дефект, а часть замысла. Итальянским избирателям навязли в зубах политические махинаторы, и они намеренно поставили во главе правительства человека, говорящего то, что он думает. Тем не менее, эта привычка не раз ставила Берлускони в щекотливое положение. Один из самых памятных случаев имел место вскоре после террористических актов 11 сентября 2001 года. Реагируя на чрезмерное, на его взгляд, заискивание США и Европы перед исламом, итальянский премьер заявил, что у Запада нет никаких оснований оправдываться, потому что именно он дал миру идеи свободы и демократии. Поднялся предсказуемый шум, и Берлускони, как уже не раз, пришлось принести публичные извинения и не слишком убедительно пояснить, что он имел в виду не то, что сказал - или наоборот. Но это было признание в политической, а не в фактической ошибке. Нет, конечно, никакой гарантии, что Берлускони был изначально прав, но аргументы в его пользу всем известны. Если свобода и демократия не являются исключительным продуктом культурно-политической эволюции Западной Европы, то где же тогда другие претенденты и их адвокаты? Один из этих адвокатов, пусть и с некоторым опозданием, теперь взял слово. В американском журнале New Republic опубликована статья под названием "Демократия и ее глобальные корни" с подзаголовком "Почему демократия - не то же самое, что вестернизация". Автор статьи, Амартья Сен, - не какой-нибудь модный вашингтонский журналист, а человек с мировым именем - оксфордский профессор, лауреат Нобелевской премии по экономике. Здесь он, однако, выступает не совсем по профилю, и поэтому я рискну разойтись с ним во мнениях - в конце концов, даже кошке позволено смотреть на короля. Амартья Сен упоминает широко распространенные сегодня сомнения относительно возможности реализации демократии в странах с низким уровнем жизни населения и с отсутствующими историческими предпосылками к такому общественному устройству.
Сам автор статьи этих сомнений, по-видимому, не разделяет, но из совсем других соображений, чем большинство сторонников демократии на Западе. Он не видит в демократии ничего типично западного и находит ее примеры в истории многих народов. Для этого, однако, ему приходится произвести некоторые риторические операции с определением терминов. В частности, он возражает против слишком узкого определения демократии, ее фактического сведения к процедуре выборов, и противопоставляет ему термин "применение общественного разума", принадлежащий американскому философу Джону Ролзу. Мне этот аргумент не совсем понятен. Ролз занимался не столько определением наилучшего вида демократии, сколько социальными возможностями для ее возникновения и существования. Ему совершенно не приходило в голову противопоставлять абстрактный "общественный разум" реальной демократической процедуре. Помимо этого, тому, кто внимательно следит за дебатами о сущности демократии, идущими на протяжении ряда лет в западной прессе, трудно понять, кому Амартья Сен вменяет в вину неоправданно узкую концепцию демократии, ее сведение к выборам. Насколько мне известно, большинство авторов как раз настаивает на том, чтобы понимать демократию как можно шире. Известный американский политический обозреватель Фарид Закария написал нашумевшую статью о пороке демократии, оторванной от политической доктрины либерализма, и она вызвала широкие дебаты как в США, так и за рубежом. Амартья Сен, судя по всему, опоздал на этот спор. Впрочем, я подозреваю его кое в чем похуже, чем простая ошибка. Рассуждая о том, почему выборы сами по себе не являются залогом демократии, он приводит в пример рекордные результаты советских выборов при Сталине и иракских - при Саддаме Хусейне. Здесь он попросту прибегает к логической уловке, потому что демократические выборы всегда должны быть свободными и справедливыми, тогда как советские и иракские были чистыми инсценировками. Такой способ аргументации не может не вызывать тревоги. Куда более веским доводом могла бы стать ссылка на выборы в Веймарской Германии, приведшие к власти Гитлера. Если оставить выборы в стороне, то что же конкретно понимает Амартья Сен под демократией? По его словам, идея о том, что демократия родилась на Западе, связана с греческим происхождением самого слова и с периодом истории античных Афин в V веке до нашей эры. Хотя афинская демократия наделяла правом голоса лишь граждан мужского пола, то есть меньшинство населения города, прецедент заслуживает внимания и уважения. Тем не менее, это, на взгляд автора, никак не оставляет за греками или европейцами вообще исключительной прерогативы на свободу, плюрализм и публичную дискуссию - а именно так понимает демократию сам Амартья Сен. Он сразу же с укором замечает, что чрезмерное внимание, уделяемое Афинам, игнорирует интеллектуальные корни Греции в Египте, Иране и Индии. Надо сказать, что греки эпохи Перикла знали об Индии исключительно мало, а Иран, то бишь Персия, был для них врагом. Их интеллектуальное развитие действительно очень многим обязано египтянам, и они сами это признавали. Сюда входили математика, астрономия, география - что угодно, но только не демократия. Напомню, что древний Египет был деспотическим государством - может быть самым деспотическим за всю историю человечества, без каких бы то ни было проблесков "свободы, плюрализма и публичной дискуссии". В целом большая часть аргументов Амартьи Сена сводится к поискам проблесков свободы и плюрализма в истории стран, лежащих за пределами античной цивилизации и Западной Европы, в основном на Востоке, и к вере в то, что перечисление подобных случаев в конечном счете сложится в доказательство. А поскольку стран много и история обширна, кое-какие случаи найти всегда можно. Тут и отрывок из мемуаров Нельсона Манделы о свободном выражении мнений на собраниях коренного населения в его родной Южной Африке, и лекция о свободе слова, которую прочитали индийские брамины Александру Македонскому, и похвала индийским императорам, буддисту Ашоке и мусульманину Акбару, за их беспрецедентную терпимость. У рядового читателя, плохо осведомленного об истории этих стран, нет возможности эти факты проверить, а сам автор сообщает их крайне скупо, и приходится верить на слово в расчете, что Нобелевский лауреат все-таки не соврет. Но когда возможность проверки все-таки возникает, доводы Амартьи Сена предстают вопиюще неубедительными. Я уже упоминал о риторических приемах Амартьи Сена, которые в корректной дискуссии недопустимы. Пришло время проверить кое-что из приводимых им фактов. У меня нет оснований подвергать сомнению правдивость Нельсона Манделы в его мемуарах, но они ровным счетом ничего не доказывают. Я могу согласиться с тем, что Ашока и Акбар были действительно либеральными правителями, но на протяжении истории таким на смену всегда приходили тираны, и поэтому тут тоже восхищаться нечем. Лучше я еще раз предоставлю слово автору.
Здесь передо мной стоит выбор: обвинить Амартью Сена в невежестве или во лжи. И то, и другое достаточно позорно и окончательно обесценивает его аргументацию. Я отмечу лишь походя, что Британская империя, в которой никого не казнили за особое мнение, и которую победил безоружный городской сумашедший с козой на поводке, поставлена в один ряд с нацистским режимом. Но вот о еврейском философе Моисее Маймониде стоит поговорить подробнее. Спору нет, Европа его времени сильно уступала цивилизации ислама и в терпимости, и в просвещенности и даже в личной гигиене. Но эта Европа не имеет к Маймониду никакого отношения, потому что он родился в Кордове, в арабском эмирате на территории Иберийского полуострова. Вот это как раз было тогда одно из самых просвещенных и терпимых мест, но оно доживало последние дни. Когда Маймонид был еще ребенком, мусульманскую Испанию захватила пришедшая из Африки берберо-арабская династия Альмохадов, которые под страхом смерти потребовали от иноверцев обращения в ислам. В конечном счете философ бежал в Каир, где и окончил свои дни - но не в почетной должности при дворе Саладина, который к тому же никаким императором не был, а в качестве личного врача его визиря. Взвесив все факторы, я не нахожу возможным обвинить Амартью Сена в невежестве. Дело ведь не столько в фактических неточностях, которыми изобилует его статья, сколько в намеренно сбивающих с толку риторических приемах, в крапленых картах и лишних тузах, то и дело выпадающих из рукава. А коли так, остается обвинение если не во лжи, то в таком издевательстве над истиной, которое от прямой лжи почти неотличимо. Ведь если бы Амартья Сен действительно хотел убедить нас в глобальных корнях демократии, его тезис уложился бы в пару строк - ему достаточно было бы упомянуть хотя бы одну демократическую страну, чье общественное устройство не восходило бы к западным либеральным и парламентским традициям. Но он этого не сделал по вполне понятной причине, предпочтя навести риторический туман. В действительности искать корней демократии в Афинах (и я теперь веду речь именно о западной демократии) - дело бесполезное. Афины по нынешним понятиям были не демократией, а деспотической властью толпы, и этот режим просуществовал всего лишь несколько десятков лет. Что касается более позднего романо-германского населения средневековой Европы, то оно имело об античной Греции весьма расплывчатое представление - наследие греческой культуры стало осваиваться лишь в период Возрождения, когда общество уже сделало ощутимые шаги в направлении собственной концепции демократии. Эта эволюция началась уже в то время, когда Моисей Маймонид бежал из повергнутой во мрак исламской тирании Кордовы. Одним из залогов позднейшей европейской демократии стала уникальная общественная организация, сложившаяся в Западной Европе - феодализм, но не в смысле марксистских производственных отношений, а как ленно-вассальная система. Эта система основывалась на письменных договорах, в которых оговаривались права и обязанности вассала и суверена по отношению друг к другу. Так зарождалось контрактное право, ставшее неотъемлемой частью западной разновидности демократии и оставленное совершенно без внимания Амартьей Сеном. Впервые в истории отношения между правителем и подданными строились не на основе произвола или традиции, а в соответствии с пунктами юридического документа. Все дальнейшее развитие демократии совершенно неотделимо от ее письменной юридической основы. Все свободы и права, подсмотренные Амартьей Сеном в мировой истории, в действительности ничего не стоили, поскольку не были подкреплены имеющим реальную силу юридическим документом, обязательным к исполнению обеими сторонами. Чтобы понять эту важнейшую черту демократии, полезно проследить за освоением страны, на территории которой возникло первое в мире реальное демократическое государство - Соединенные Штаты Америки. Откуда возникла идея конституции? Она явно пришла не из Афин, и даже не из Англии, откуда прибыли пилигримы, и где письменной конституции нет и по сей день. Хотя слово конституция в древности существовало, оно обозначало исторически сложившееся общественное устройство, а вовсе не письменный документ, положенный в его основу. Прообраз американской конституции, первой в мире, хорошо известен - это так называемое "Мэйфлауэрское соглашение", документ в полстраницы, составленный пилигримами на борту судна "Мэйфлауэр" и подписанный всеми членами экспедиции, первыми эмигрантами в Новый Свет. В нем участники подтверждают верховный суверенитет английского короля Иакова и оставляют за собой право принимать по мере надобности собственные законы. Этот документ - прямой потомок грамот, регулировавших отношения между королями, баронами и рыцарями. Эта способность американцев к спонтанному законотворчеству не была утрачена и после того, как в Филадельфии была принята федеральная конституция. Освоение огромной территории на протяжении большей части XIX века производилось группами людей, часто совершенно неизвестных друг другу, которые надолго покидали пределы цивилизации и сферу действия законов. Для того, чтобы в пути не возникла кровавая анархия или деспотическая узурпация, путешественники загодя на общих собраниях принимали собственные индивидуальные конституции, в которых старались предусмотреть все возможные повороты судьбы и выработать законные методы действия. Вот преамбула одной из таких многочисленных конституций, которую я почерпнул из книги историка культуры Дэниэла Берстина "Американцы: национальный опыт".
Далее следовали законы, обязательные для всех участников экспедиции на срок путешествия. Как правило, за воровство предусматривалось изгнание, за убийство - смертная казнь, но лишь по приговору суда присяжных из числа участников. Если у кого-то ломался фургон или погибали волы, попутчики обязывались оказать ему помощь в доставке семьи и имущества по месту назначения. Эти люди, конечно же, слыхом не слыхали ни об африканских собраниях, ни об императоре Ашоке с его широкими взглядами. Возможно, что некоторые из них помнили о такой вехе английской истории как подписание "Великой хартии вольностей", хотя вряд ли она была у них на уме в момент работы над их временной конституцией с ее неумелой имитацией юридического слога. Но они были наследниками многовековой правовой традиции, в соответствии с которой красивые обещания ничего не стоили, если не имели под собой документального основания, а законы подлежали неукоснительному соблюдению. Демократию нельзя свести просто к процедуре выборов, даже самых свободных и справедливых - и в этом Амартья Сен прав. Но ее тем более нельзя сводить, как он пытается это сделать, к плюрализму и свободе дискуссии, поскольку любая дискуссия подразумевает завершение и переход к действию, а все значимые действия в обществе совершаются на законном основании. Суть западной демократии, в отличие от афинской и любой другой, какая может прийти на ум Нобелевскому лауреату - это свободное законотворчество масс и отношение к принятым законам как к обязательным для всеобщего исполнения. А теперь можно перейти к главному тезису статьи Амартьи Сена: не является ли любая попытка демократизации не-западного общества одновременно попыткой его вестернизации, навязывания ему чуждых ценностей? Хотя такой аргумент давно известен, он мне не совсем понятен, поскольку западные ценности трудноотделимы от общечеловеческих. Совершенно очевидно, что любое демократическое общество должно быть правовым и не может основываться на произволе императора, даже самого великодушного. И это требование, насколько я попытался показать, практически влечет за собой все остальные атрибуты демократии, хотя в Европе на это ушли столетия. Если кому-то не по нраву процедура свободных и справедливых выборов, люди всегда вольны прибегнуть к другому методу всенародного волеизъявления. Беда в том, что другого метода мы по сей день не знаем. Все стабильные демократические государства, возникшие вне исторических пределов западной цивилизации, имеют примерно одинаковую базовую структуру западного образца - будь-то в Японии, где демократию вводил американский генерал, или в Южной Корее, где она возникла как продукт эволюции авторитарного устройства. В конечном счете, большинству из тех, кто пеняет на западный характер демократии, не по душе не только Запад, но и сама демократия, и в этом вся проблема. Что же касается демократии, то она, единожды появившись, стала всеобщим достоянием человечества. Порох, компас и бумагу изобрели в Китае - хороши были бы европейцы, если бы, отвергнув эти достижения, принялись изобретать все заново. С другой стороны, велосипед изобретен в Европе, но на нем ездит весь Китай, и никому не приходит в голову изобретать собственный, верный национальным традициям. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
