Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[09-12-03]
Атлантический дневникПесок и водаАвтор и ведущий Алексей Цветков
Недавно в российской прессе промелькнуло сообщение о завершении строительства Байкало-Амурской магистрали - альтернативного железнодорожного сообщения с Дальним Востоком. Этот финальный имперский проект, чьи корни уходят еще в незапамятные времена царизма, растянулся на десятки лет и на 12 пережил саму империю. Особого экономического смысла в нем никогда не было, как и в предшествовавшем ему "покорении целины" - из такой материи ковались песни и киноэпопеи, лирика и марши, а не рубли или доллары. И хотя финал не произвел никакого всплеска внутри самой страны, а за ее пределами вообще остался незамеченным, он как нельзя лучше подойдет на роль эпиграфа и обрамления для сегодняшней передачи - об очередной попытке рационалистического Запада понять Россию умом. Как и все подобные попытки, она не лишена пользы: Тютчев был неправ, потому что умом можно понять все, в чем есть смысл и порядок. То есть, видимо, был прав, но не совсем так, как хотел. Мысли о России, к которым я хочу сегодня обратиться, принадлежат Роберту Коттреллу, который на протяжении ряда лет был руководителем бюро журнала Economist в Москве, а затем газеты Financial Times. Он излагает эти мысли в обширной рецензии на три недавних книги о России, опубликованной в журнале New York Review Of Books под названием, которое допускает два варианта перевода - "Ловушка Путина" и "Ловушка для Путина". Что касается упомянутых книг, то реальный интерес представляет, по-видимому, лишь первая из них, "Предприниматели, склонные к насилию: применение силы при создании российского капитализма". Ее автор, Вадим Волков, составил эту книгу из материалов интервью с российскими преступными "авторитетами". По словам Коттрелла, такая книга на многое открыла бы глаза, попадись она ему в руки в середине 90-х годов, в разгар гаданий о том, куда идет Россия и что в ней происходит. Волков брал свои интервью с условием анонимности, и довольно многие из собеседников оказались разговорчивыми. Их истории вполне типичны: спортивные разряды, как правило не по шахматам, служба в Афганистане, КГБ или какое-нибудь казачество. Практически все свободное предпринимательство начала 90-х происходило при участии этого контингента, который начинал с прямого шантажа и бандитизма, но постепенно сросся с бизнесом и стал принимать в нем прямое участие. Вот как характеризует Роберт Коттрелл эти начальные фазы российского капитализма.
У бандита, как видим, появляется некое рудиментарное чувство ответственности: если корова доится, то убивать ее глупо. Отсюда недалеко и до психологии самого бизнесмена, то есть до сращивания бизнеса с организованной преступностью - не так уж и плохо, коль скоро это сращивание происходило преимущественно в пользу бизнеса, то есть не предприниматель вешал на шею "голду", а вчерашний бандит облачался в галстук. Это было как бы началом процесса стабилизации, который еще четче обозначился с приходом в общественную жизнь контингента бывших "силовиков" - отчасти в частные охранные предприятия, отчасти в ряды администрации путинского набора. Эти люди не успели к первому разбору либо по нерасторопности, либо в силу неких нравственных принципов, да и принадлежали они большей частью уже к другому, новому поколению. Именно они, в частной практике, стали предлагать предпринимателям такую услугу как "снятие крыши" - теперь охрана осуществлялась по найму сравнительно законным ведомством, а не преступным синдикатом, какие в годы своего расцвета изымали из предприятий, по данным Вадима Волкова, от 20 до 30 процентов дохода. Этот период стабилизации в России так или иначе связывается с приходом к власти Владимира Путина, независимо от прямой роли, которую он в стабилизации сыграл. Мы больше не слышим в новостях о стрельбе средь бела дня из автомата в ресторане, а наемное убийство перестало быть рядовым будничным событием, по крайней мере в Москве. Любой, кто оказался бы на месте Путина в это время, получил бы политическую выгоду от естественной эволюции общества. С другой стороны, разнузданная и кровопролитная предыстория российского капитализма связалась в массовом сознании с именами так называемых олигархов, совершенно независимо от роли, которую их нефтяные и информационные империи начали играть на новом этапе истории и экономики. Роберт Коттрелл сетует на то, что российская ситуация в середине 90-х годов была непроглядной и не складывалась ни в какое вразумительное будущее. Но хотя сегодня будущее для нас стало настоящим, российский электорат, если взглянуть на него через призму только что прошедших выборов, все еще не изжил недавнего прошлого и воспринимает экономическую арену как юридическую: важно не кто что делает, а как кому воздается за вчерашнее. Президенту и его силовой свите вменяется в заслугу обуздание экономического "беспредела", и все методы этого обуздания одобряются. Олигархи же с этой точки зрения лишь получают то, что заслужили, хотя их реальная роль в конструкции современного общества может быть очень важной и даже невосполнимой. Такие эпизоды в отечественной истории уже бывали, и не в лучшие ее времена - взять хотя бы опричнину. Что же касается исхода выборов, то срок публикации статьи еще не позволял дать надежных прогнозов, но теперь очевидно, что выиграла преданность и благодарность начальству, а проигрыш либерализма и демократии можно считать в каком-то смысле полным. Телега долго громыхала по рассохшемуся проселку - теперь она снова попала в колею. Одна из книг, которые Коттрелл рецензирует в своей статье, принадлежит перу Егора Гайдара - "Государство и эволюция", написанная еще в 1994 году, после ухода автора от власти, и лишь сейчас, неизвестно зачем, переведенная и опубликованная в США - видимо, вышибли под это дело "грант". Коттрелл воздает этой брошюрке несколько непомерные хвалы, которые, скорее всего, объясняются его личными отношениями с Гайдаром. Высказывания Гайдара о тоске России по "сильной руке" и о неизбежности этой "сильной руки", которые Роберт Коттрелл возводит чуть ли не в ранг пророчества, были в те времена расхожими и на 100 процентов очевидными. Человеку, с утра предсказывающему неизбежное наступление ночи, не откажешь в толике житейской мудрости, но ни в прозорливости, ни в смелости идей его не заподозришь. В действительности и Гайдар, и все эти дюжины тогдашних пророков совершенно просчитались, как видно сегодня задним числом и как вполне можно было угадать раньше. Вместе со всем народом они искали пресловутую "сильную руку" вовсе не там, потому что понимали это выражение слишком буквально. Когда мы говорим, что дождь идет, мы не имеем в виду, что у него есть ноги, которые он попеременно переставляет. Точно так же сильная рука совершенно не предполагала буквальной силы, и подозрение напрасно падало то на Макашова, то на Лебедя. Сильная рука в России - это просто должность и социальная роль. На эту должность был выдвинут серенький человечек, настолько лишенный каких-либо качеств, что многие по сей день ухитряются видеть в нем загадку. Но поскольку история сложилась в его пользу, Владимир Путин пришелся этой истории как раз впору. Тут мы подходим к сюжету третьей книги, которую рецензирует Роберт Коттрелл. Это мемуары бывшего британского посла в России Родрика Брэйтуэйта под названием "За Москвой-рекой: перевернутый мир". Сэр Родрик очень не любит президента Путина, сохранив о нем впечатление с первой встречи в 1995 году как о "маленьком человечке, которому трудно смотреть вам в лицо". Эта поразительно точная характеристика не имеет ничего общего с той фигурой, перед которой раболепная элита регулярно пресмыкается, возводя ее чуть ли не в ранг секс-символа и лишний раз доказывая, что поклоняется не человечку, а должности. Тем не менее, Родрик Брэйтуэйт очень любит Россию - он принадлежит к особой категории иностранцев, страдающих такой любовью пожизненно. От таких людей иной раз можно услышать поразительно тонкие наблюдения о предмете своей любви, но гораздо чаще они скатываются в слепоту и всепрощение. В частности, объясняя российский переход от кровавого деспотизма к возможной демократии без надлежащего покаяния, Брэйтуэйт пытается доказать исключительную правильность такого пути, в отличие, скажем, от чешских "люстраций" - запрета бывшим высокопоставленным функционерам партии и тайной полиции занимать высокие должности в новом обществе.
Эта апология вызывает у Роберта Коттрелла изумление, которого я не могу не разделить. Просто челюсть отвисает, когда читаешь описание порядочных людей, которые лгали, лжесвидетельствовали и обрекали близких на многолетние страдания и гибель под давлением обстоятельств. Тюрьмы, между прочим, полны убийц, насильников и шантажистов, которые во всех остальных отношениях вполне порядочны - они ведь не осуждены по всем статьям сразу. Значит ли это, что мы должны распустить все органы правопорядка, чтобы не потакать педантизму и мстительности? И значит ли это, что любая будущая попытка истребить десятки миллионов людей, а всех остальных превратить в рабов, вправе рассчитывать на безнаказанность и понимание? Как ни беспорядочны были усилия союзников провести денацификацию Германии после Второй Мировой войны, ее положительные плоды налицо. Германия выучила исторический урок, но для России, по мнению бывшего британского посла, никаких подобных уроков нет. Но даже он, еще задолго до сегодняшнего дня, замечает, что путинская Россия вовсе не вписывается в либерально-демократический силуэт, какие бы скидки ей ни делал доброжелатель. Президент, под предлогом расправы с ненавистными народу олигархами, уже фактически свернул шею свободе слова и диктует правила экономике. Что-то далеко не либеральное постепенно складывается в сегодняшней России. И в этом, конечно, нет ничего нового. Тут, надо сказать, мы подходим к одной из главных проблем современной эпохи, которую особо заострило американское вторжение в Ирак. Теракт 11 сентября 2001 года продемонстрировал опасность неустойчивых деспотических государств, которые могут стать либо убежищем для террористов, либо прямым их спонсором. А коли так, радикальным методом решения всей этой проблемы может стать универсальная планетарная реформа, превращение подобных государств в демократические - даже силой, если нет другого выхода. Эту доктрину связывают с интеллектуальным движением так называемых неоконсерваторов в США, и сегодня под их влиянием оказалась американская республиканская администрация вместе с президентом Джорджем Бушем. Каковы бы ни были публичные предлоги для вторжения в Ирак, одной из его главных целей было создание в этой стране демократической формы правления, исходной точки для реформы всего Ближнего Востока. С каким бы сочувствием я ни относился к этой идее, ее нельзя назвать иначе как утопической - не потому, что невозможность ее претворения в жизнь очевидна, а просто потому, что такие крупные социальные проекты всегда отдают утопией. Они, как правило, предпринимаются экстремистами, будь то правого или левого толка, тогда как неоконсерваторы, если не принимать во внимание выпады идеологических противников - люди вполне умеренных правых взглядов. Нам известны лишь считанные примеры успешного насильственного внедрения демократии - в Германии и Японии. В этих странах имелись исторические предпосылки для демократии, хотя бы отрывочный опыт либерального развития и контрактного права. Но в другом месте, где-нибудь на Гаити, все попытки тех же США установить демократический образ правления неизбежно терпели крах. Значит ли это, что существуют страны, которые сама их история не пускает в эту сторону? С точки зрения неоконсерваторов такая мысль - сущая ересь, граничащая с расизмом. Тем не менее, идеи, согласно которым историческая судьба того или иного этноса обусловлена внешними факторами, сегодня вновь обретают вес. Вот одна из таких идей. Маркс и Энгельс полагали, что все человеческие сообщества проходят через регулярные фазы развития, от первобытно-общинной организации через рабовладельческую и далее к капитализму. Из этой стройной картины выпадала форма, которую основоположники называли "азиатским способом производства" или "восточным деспотизмом", когда все население, от нищих до аристократов, находилось на положении фактических рабов монарха. Такое общество не стремилось развиться в какой-нибудь феодализм или капитализм, сохраняя свою структуру иногда тысячелетиями - в Египте, в Ассирии, в Китае и т. д. Впоследствии немецко-американский историк Карл Виттфогель посвятил этой проблеме фундаментальный труд под названием "Восточный деспотизм". Он переименовал эту модель социальной организации и дал ей название "гидравлического общества", заметив, что она как правило возникает там, где условия существования организованного сообщества требуют крупных гидравлических проектов, вроде каналов или оросительных систем, которые на ранних стадиях цивилизации осуществимы лишь в условиях абсолютного деспотизма и при помощи огромного бюрократического аппарата. Обычно гидравлические общества возникают либо в засушливых районах, вроде Ближнего Востока, либо в районе постоянных катастрофических наводнений, вроде пойм Янцзы и Хуанхэ в Китае. Россия в этом смысле не является территорией с четкими критериями, но она, возникнув как деспотическое государство, всегда тяготела к гидравлическому типу - вплоть до того, что сама изобретала себе всенародные проекты - скажем, в Европу прорубить окно или куда-нибудь в другое место. Вот что пишет о ней сам Виттфогель.
В подтверждение этого тезиса возрожденная российская гидравлическая держава предприняла целую серию титанических проектов, не считая основного социального - все эти Магнитки, Днепрогэсы и так далее, вплоть до покорения целины и строительства БАМа, с чего мы начали сегодняшнюю передачу. Были, конечно, и планы поворота рек вспять и сведения неба на землю, но вся эта космическая гидравлика вовремя рассыпалась в прах. Когда в свое время президент Ельцин озадачил страну проектом новой национальной идеи, он, попросту говоря, заметил, что в данный конкретный момент Россия ничего эпохального не воздвигает и, таким образом, не оправдывает своего существования. Гидравлические общества именно тем и отличаются от других, что всегда что-то строят, обязательно титаническое и символическое. Такому обществу не под силу построить Нью-Йорк или Лондон, эти памятники стихийного творчества, потому что оно предпочитает порядок и точность инструкций. Оно может соорудить пирамиду больше любой произвольно задуманной, усеять страну мраморными дворцами для личного пользования деспота, уставить площади ритуальными истуканами в кепках или душераздирающими комсомольцами. Так оно утверждает порядок перед лицом символического натиска песка или воды. Президент Ельцин и его жестоковыйные олигархи канули в незапамятное прошлое, они стали эпизодом, которым патриоты будут наводить в будущем страх на школьников - вроде Смутного времени, промежутка между февралем и октябрем 1917 или щедринского "Сказания о семи градоначальницах". Русские, как они сами многократно замечали, боятся анархии куда сильнее, чем нищеты. В глазах некоторых, хотя и не обязательно всех, либерализм - тоже анархия, по крайней мере в сравнении с деспотическим порядком, к которому страна тяготела столетиями. В каком-то смысле либеральная Россия, эта почти воображаемая страна, которую методически вытравливает маленький человечек, в новой должности научившийся не отводить глаз, лежит сегодня на одной чашке весов с утопией американских неоконсерваторов, а их противовес, гидравлическая социология Карла Виттфогеля, остается достоянием прошлого - слишком подробной на современный вкус и политически некорректной теорией. Мы не очень охотно говорим сегодня о восточном деспотизме или о западной свободе, не желая оскорбить ту или иную культуру. В конце концов, сбои случаются даже в истории самых благополучных стран. Но бремя истории ложится тяжко. Территория нынешнего Ирака помнит тысячелетия одного из самых первых и самых гидравлических государств в Старом Свете, и эта клинописная инерция тянет страну в прошлое. Что же касается России, то "окно возможности" оказалось на этот раз шире, чем в 1917 году, и шансов на верный выбор больше, они не исчезли полностью даже 7 декабря. О том, что ожидания обмануты, мы узнаем наверняка лишь тогда, когда нам назовут объект новой великой стройки и приступят к массовой раздаче инструмента. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
