Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
С христианской точки зренияВедущий Яков Кротов Конфликт цивилизацийАнатолий Стреляный: До нападения террористов на Америку выражение "конфликт цивилизаций" употребляли в основном специалисты: политологи, историки, социологи. Теперь оно вышло на улицу. Выражение это, как и само слово "цивилизация", появилось на Западе, там до сих пор и остается. Так что о конфликте цивилизаций говорят лишь в одной из них, причем она - западная цивилизация, уже далеко ушедшая от религии, начинает вспоминать о своих христианских корнях. Страны и народы, связанные с иудаизмом, исламом, не называют себя цивилизациями, не мыслят о мире в таких категориях. Какая же связь между христианством и понятием цивилизации? Выдуман ли конфликт цивилизаций, чтобы прикрыть или как-то необычно объяснить обычную человеческую вражду, или он помогает что-то понять в том, что вокруг происходит? Каково место России и российского православия в этом конфликте? Яков Кротов: Этот выпуск нашей передачи будет посвящен конфликту цивилизаций. Тема "конфликта цивилизаций" возникла достаточно внезапно для широкого сознания - 12-го сентября 2001-го года, на следующий день после кошмара в Нью-Йорке. Как конфликт цивилизаций осмысляли происшедшие взрывы различные публицисты, журналисты, политологи. К сожалению, часто было не ясно, что имеют в виду под словом "цивилизация" и "конфликт цивилизаций". И так активно обсуждали, что налицо конфликт западной и восточной цивилизации, христианской и мусульманской цивилизации, что очень быстро раздались голоса отрезвляющие. Стоит ли говорить в таких терминах, может быть, вовсе и нет никакого конфликта цивилизаций, а есть террористы и их жертвы? И мой вопрос востоковеду, историку, библеисту Евгению Рожковскому. Понятия, концепция конфликта цивилизаций насколько применимы для описания того, что происходит в сегодняшнем мире? Евгений Рожковский: Я хотел вспомнить один выпад отца Павла Флоренского, который был сделан в период нашей гражданской войны против ленинизма. Он писал, что сама по себе теоретически работающая именно в научном дискурсе абстракция классовой борьбы (небезынтересная для историка и исследователя общества), когда она прямо механически проецируется в жизнь, начинает, как вурдалак душить эту самую жизнь. Боюсь, что нечто подобное сейчас происходит с цивилизационной теорией, хотя, конечно же, изучение этой теории в очень широком контексте современной экологии, современной экономики, современной религиозной жизни, современных глобальных связей (где отменены расстояния и отчасти отменено время), цивилизационные исследования требуют огромной осторожности и огромной ответственности, и, кроме того, огромной человеческой бережности. Сейчас в связи со злодеянием исламских экстремистов, я чувствую, как сгущается вокруг меня клубок ненависти против людей и народов, исповедующих ислам. Мне кажется, что эта ненависть - вызов Богу, вызов человеку и вызов серьезной науке. В конечном счете, у злодея и преступника, озабоченного только тем, как бы больше навредить Божьему миру и больше уничтожить людей и продуктов человеческого труда, в конечном счете, у него нет ни веры, ни культуры. Он может быть каким угодно набожным и каким угодно эрудированным, как "товарищ" бен Ладен, но по-настоящему духовной доминанты здесь нет. Яков Кротов: В утверждении, что нет никакого конфликта цивилизаций, а есть конфликт цивилизации и варварства, нормальных людей и, скажем так, биологических тел, которые приняли человеческий облик, приходилось встречать и такую формулировку. Настораживает то, что к этой формуле прибегают люди совершенно противоположных убеждений. И вспоминается другой, очень похожий спор о том, есть ли национальность у Господа Иисуса Христа. В этом споре, который ведут некоторые православные в сегодняшней России, речь идет о другом, о том, что Богочеловек выше разделения по нациям. Здесь же образуется категория людей, которая ниже национального деления. Христианство сформировалось в иудейской культуре, которая, как и многие другие восточные культуры, мыслила о мире прежде всего в терминах человека. Человек не как личность, а человек как часть рода, часть семьи. И когда мы открываем Ветхий завет и читаем там рассказы, призванные объяснить разделение народов на различные языки, на различные страны, то вся мировая история описана как история одной семьи. В частности, скажем, конфликт арабов и евреев это всего на всего конфликт потомков двух братьев - Иакова и Исаава. С точки зрения современного человека, выросшего на романтическом представлении о братской любви, о малой семье, наоборот, если мы потомки двух братьев, то надо дружить. Здесь же более хладнокровная логика - если уж все человечество одна семья, то конфликты неизбежны. И тут, когда брат поднимается против брата, это, скорее, естественно. Общий грех всех людей описывается как грех потомков Адама, Адам - символ всего человечества, потому что именно в семье жили древние иудеи. Государство возникло тут достаточно поздно. То же самое, когда мы смотрим на российскую культуру, на российскую цивилизацию. В "Повести временных лет" на вопрос, откуда пошла русская земля, дается ответ в терминах, в понятиях, близких библейским. Вот три брата, вот их взаимоотношения. В сегодняшнем мире о таком делении мира не вспоминают даже самые консервативные реакционные христиане. Это уже история. А вот понятие цивилизации будоражит душу. В сегодняшней России многие публицисты упрекнули Запад, что там христианство обессилило, потеряло свою мощь, и именно поэтому Запад проигрывает восточной цивилизаций. В нынешнем конфликте цивилизаций, по какую сторону баррикад собственно оказывается христианство? Александр Кырлежев: Какое христианство? Я думаю, что западное христианство - оно будет и католический мир, и протестантский мир. Они будут на стороне сил сдерживающих, сдерживающих проявление прямой силы, военной силы, следствием которой будет множество жертв людей, которые прямо этим не занимаются, ни терроризмом, ни реальным политическим противостоянием. Что касается русского христианства и православия в России, именно православия, то здесь это тоже вопрос, касающийся конфликта цивилизаций. С одной стороны, с гуманистической точки зрения, с точки зрения защиты так называемого священного дара жизни, о чем часто и православные и другие христиане говорят, они, конечно, должны протестовать. Но если опять же православие хочет быть религией типологически восточного государства, сильного (и, если не полицейского, то, во всяком случае, где разгула демократии и прав человека не будет), то оно будет на стороне силовых действий. И патриарх, кстати, об этом сказал, что они должны быть наказаны. То же самое, речь идет всегда и о чеченских сепаратистах, что они должны быть наказаны, уничтожены и подавлены. И если это так, то это знак того, что православие, русское православие, и Церковь, как она сейчас о себе говорит устами своих иерархов, она оказывается по ту сторону баррикад на Востоке. Бороться, наказывать, побеждать - на первом плане. А самая главная проблема, которая сегодня возникла на западе, это силовые акции государства и так далее. Это значит угроза для демократии, угроза для свободы. Это внутренняя коллизия. У нас даже христиане, даже церковные деятели они не понимают, что существует такая коллизия, что движение к полицейскому государству даже с целью воевать с внешним врагом, к милитаристскому, это всегда угроза для человека, для права, для свободы и для свободной игры сил, на котором собственно и построена вся постхристианская теперь цивилизация. Яков Кротов: Во втором столетии христианской эры Ипполит Римский, один из первых западных богословов, в своем толковании на книгу пророка Даниила представил историю существования человечества как смену различных царств, различных правлений, империй. Смену эту он наложил на древнеантичное представление о том, что мир идет к своему концу, что мир постоянно ухудшается, налицо регресс. Первое царство - Вавилонское - золотое, второе царство - Персидское - серебренное, третье - это медное, империя Александра Македонского, и, наконец, железное царство - это империя Римская. Следы этого деления (такой классификации на царства) сохраняются и по сей день. И царство это было то, в чем жили люди греко-римской цивилизации. Они не употребляли термин цивилизация, они говорили именно о царстве, о различных царствах. Так и классифицировали окружающую действительность. А вот семья, столь важная для древних иудеев, уже отступила на второй план. Когда же происходит появление термина "цивилизация"? Евгений Рожковский: Корни понятия цивилизации уводят нас к античности. Существительное латинское "цивис" - город, а вот прилагательное "цивилис" многозначное. И городской, и гражданский, и гражданственный, и вежливый, и изящный, и воспитанный. Город с его стенами, чтившимися в разных культурах древнего мира как святыня, с его ополчением, со знаменами, с внутренними порядками, с его вежеством, с его особыми формами отношения между людьми противостоял непорядочности и стихиям окружающей жизни. И это было не только в европейской цивилизации: противопоставление городского, градского чему-то еще внешнему. Это, кстати, было и в арабской цивилизации. Если в европейской цивилизации городское, "цивилис", противостояло сельскому, "рустикус", то в арабской цивилизации городское, "хадара", противостояло степнячеству, "бадава". Само слово "цивилизация" появилось в 17-м веке и означало оно перевод тех или иных дел из жесткого, крутого тогдашнего уголовного судопроизводства в более тонкое, нежное гражданское судопроизводство, из "криминалис" - в "цивилис". Но только с французским просветительством, с приходом 18-го века понятие "цивилизация" стало обозначением жизнеупорядоченности, жизнеустройства, если угодно, градоупорядоченности. Это просветительское понятие цивилизации, оценочное понятие, понятие как развивающегося в истории блага жизни и градоупорядоченности подхватила историография первой половины 19-го века. Таковы, скажем, труды Франсуа Гизо или в середине 19-го века Томаса Хенри Бакла или Бокль, как его называют у нас в России. Кстати, у нас на Руси в первой половине 19-го века слово "цивилизасьон" переводилось как просвещение. Яков Кротов: Сама потребность в каких-то обобщающих понятиях возникает у человека прежде всего в минуты кризиса. И учения о царствах, и вера в то, что можно описать свои отношения с людьми как борьбу между потомками братьев - это все начинается, когда люди враждуют. И сегодняшние наши потрясения, конечно, не уникальны. Еще в 410-м году христианские богословы оказались перед необходимостью объяснить величайшую катастрофу - взятие Рима варварами. Это было неслыханно - центр четвертого железного царства пал под натиском пришельцев. Для многих людей это была колоссальная трагедия. В Риме тогда, несмотря на сто лет торжества христианства в качестве господствующей религии, пожалуй, большинство населения еще были язычники. Они говорили: посмотрите, если бы мы остались верны вере наших предков, то трагедии бы не произошло. И христианский богослов Блаженный Августин пишет книгу "О граде Божьем", где опровергает мнение, что именно христианство послужило причиной падения Римской империи. Но это было богословское опровержение. Блаженный Августин поручил одному из своих последователей испанскому священнику Аррозию написать историческую фактуру, чистая пропаганда. Аррозий специально подбирал факты, свидетельствующие о том, что и дохристианский Рим тоже знал беды, катастрофы и несчастья. И в этой истории против язычников Аррозий писал: "И у Вавилона, и у Рима было сходное возникновение, сходное влияние, сходное могущество, но все же не был одинаков их исход и упадок. Ибо Вавилон утратил власть, Рим сохраняет. Вавилон осиротел после убийства царя, этот, поскольку невредим император, безмятежен. Потому что там, в царе была наказана невоздержанность страстей. Здесь, в Риме, в царе пребывало непрерывнейшее благочестие христианской религии. Там безумный произвол порождал жажду сладострастия, здесь были христиане, которые смогли уберечь город; христиане, благодаря которым можно было уберечься; христиане, благодаря эпохе которых и в эпоху которых может быть пощада". И вот прошло 16 веков, и вновь люди оказываются перед необходимостью осмыслить катастрофу, справедливости ради подметим, намного меньшего масштаба. Да и падение Рима в 410-м году не оказалось каким-то безнадежным тупиком. Рим вскоре был восстановлен, Римская империя продолжила свое существование, пускай отчасти и в другом виде. Как же осмысливает христианин то, что теперь называют катастрофой, свидетельствующей о конфликте цивилизаций? Александр Кырлежев: Это событие стало таким Рубиконом. Собственно конфликт цивилизаций, который имеет всегда религиозные измерения, был и раньше. Те же исламская и христианская цивилизации находились в долгом конфликте, воевали друг с другом и так далее. Но сейчас оказывается, что в этом глобальном мире этот конфликт определяет всемирную историю, которой мы свидетелями являемся. Конечно, это общество совершенно другого типа, оно именно религиозно противостоит Западу, который христианский, во всяком случае, по происхождению. Сейчас трудно говорить, что осталось христианского в современном обществе, но ясно, что это другой тип мышления, другое отношение к миру, к человеку, другое понимание Бога, другое понимание религии. И в каком-то смысле религиозное измерение западного мира сегодня приходится заново открывать, особенно людям светским. Потому что давно уже привыкли, что религия отделена от государства, от общества, от образования, является частным делом и делом общины религиозной. Ислам предлагает совершенно другую модель, где никакого разделения религии не может быть, и где нет самой проблемы веры или неверия. Здесь у нас, мне кажется, это ключевой вопрос. Теперь Россия должна, и все общество, и христианское сознание в России должны разобраться, а где же здесь Россия, и где здесь православие? Есть какой-то фундаментальный разрыв внутри самого христианства и этой культуры, которая его породила. Яков Кротов: Для Самуэля Хантингтона, американского исследователя, который в 1992-м году пустил в оборот выражение "конфликт цивилизаций", Россия в его списке проходит по той же категории, что и Казахстан - православные цивилизации. Оказывается, классификация сама по себе отражает определенные предрассудки, может быть даже суеверие человека. Что же нового по сравнению с делением людей на братьев, объяснением вражды людей, как вражды между родственниками, по сравнению с делением человечества на царства, на север и юг, что нового вносит классификация по цивилизациям? Полезное ли это деление и помогает ли оно справиться с теми конфликтами, которые несомненны в этом мире? В современном мире стало привычным описывать столкновения между людьми как столкновения между цивилизациями. И мы говорили о том, что "цивилизация" слово, которое появилось от слова "город" - "цивис". Напомню, для христианского сознания было привычнее делить окружающий мир на царства или на конфликты между потомками общего предка. Человек - вот мера, которой древние мерили окружающий мир. Но при этом человек воспринимался не как личность. Наиболее вероятная на сегодняшний день этимология этого слова вовсе не от слов "целый век", как часто толкуют это в народе, а корень "чел" близок тому же корню, который в слове "челядь". Человек - это тот, кто принадлежит своему роду. И вот - термин "цивилизация", появившийся в 17-м столетии. Чем понятие города, сложившееся в начале нового времени, отличается от понятия города, полиса, какой существовал всегда, в любую эпоху, на любых землях? Всегда были города, и древняя Русь была страной городов, так ее называли. Чем же вот эти города и эта городская культура Западной Европы 17-го века отличны от городов античных и всех прочих? Евгений Рожковский: С одной стороны, идея античного города как комфортабельного, вежественного, культурного, правоупорядоченного, благоупорядоченного, всегда светила как путеводная звезда людям просветительского склада. Но, тем не менее, люди просветительского склада шли гораздо дальше античных воззрений. Если, собственно, античный город был во многом городом кастовым, городом рабовладельцев, патрициев, плебеев, чужаков, рабов, то в просветительском миропонимании считалось, что вежество, изящество высших классов, права высших классов должны мало помалу перетекать на городские низы и за городские стены. В этом смысле цивилизация мыслилась как нечто противостоящее нецивилизации, варварству и в самих городских стенах, и за пределами городских стен, и в самих благоупорядоченных обществах Европы и за их пределами. Яков Кротов: От себя замечу, что образ города неслучайно возникает в рамках именно христианской цивилизации. Потому что еще в "Апокалипсисе", завершающей книге Нового завета, описание вечной жизни дано как описание небесного Иерусалима. Царство Божье это, прежде всего Иерусалим, это великий, чудесный город, со своей оградой, сложенной из драгоценных и полудрагоценных камней. Впоследствии западный богослов, основатель католической традиции в христианстве Блаженный Августин в своей книге "О граде Божьем" пишет о том, что человеческий род созидает два града. Град, который любит Бога вплоть до отречения от себя, и град, который любит себя до такой степени, что готов отречься от Бога. 16-й век. И здесь мы находим образ города как символ идеального мира. И на картинах многих ренессансных художников специально изображают, каким должен быть идеальный город. И в опричнине Ивана Грозного, в его Александровой слободе на свой русский манер создается модель идеального города, подобного тому, который есть в "Апокалипсисе". И, наконец, знаменитый город Солнца Томаза Кампанеллы, и многие другие города, о которых писали утописты. Здесь город, как и в "Апокалипсисе", символ совершенства и счастья, только здесь, на земле. Когда же происходит отрыв понятия "цивилизации" от понятия города и всего того, что связано с жизнью именно в конкретном земном городе? Евгений Рожковский: В посленаполеоновский период появляется другая трактовка понятия цивилизации, прежде всего в германской историографии. Цивилизация как обозначение принципа регионального своеобразия. Эта трактовка сейчас вышла на первое место. Такими мыслителями, которые обосновывали такую позицию, был немецкий востоковед Рюккерт, у нас его последователем и отчасти списывателем выступил Николай Яковлевич Данилевский, позднее таким ученым-цивилизационщиком выступил Освальд Шпенглер. Если прогрессистское, просветительское понятие цивилизации во многом было связано с правовым подходом (во многом с юридическим и культурным подходом к человеческой реальности), то вот эта немецкая, национал-региональная концепция была связана больше всего с натуралистическим подходом к истории. В основе лежало учение об органическом жизненном цикле цивилизации. Как всякий организм растительный и животный, зарождается, возрастает, надрывается, надламывается, стареет, разлагается, умирает, такова же судьба каждой большой человеческой общности. Какое было завоевание этого, казалось бы, совершенно ошибочного и негуманитарного подхода к проблеме цивилизации? Завоевание определенное познавательное было. Да, это подход этноцентричный, да, этот подход очень жесткий, но этот подход позволил поставить вопрос о том, что системы власти, военное дело, экономика, религия, правоотношения, искусство в той или иной человеческой общности находятся в некоторой внутренней координации. Но что печально, то, что иной раз хорошо и интересно для науки, очень больно сказывается на человеческой реальности. Печально то, что тоталитаристские режимы первой половины 20-го века, так или иначе, явно или прикровенно, опирались именно на такую трактовку цивилизационной теории, сочетавшейся с разного рода классовыми, расовыми, геополитическими и прочими умствованиями. Вот мы свои, мы внутренне координированы, мы противостоим остальному миру, ничего кроме борьбы нам не дано. Яков Кротов: Образ города, который противостоит окружающему варварству, характерен для всей западноевропейской традиции. Для российской в меньшей степени. И именно в начале второго тысячелетия, когда европейцы двинулись на Восток освобождать гроб Господень, точнее, завоевывать священный город Иерусалим, который в принципе должен был стать именно началом новой эры, новой цивилизации, тогда же у европейцев впервые появляется фобия. Ненависть и страх перед Востоком, и перед исламом, на который они шли войной, оформились в легенде о горном старце. Где-то в горах существует некий загадочный горный старец, который создал жесткую иерархическую систему своих последователей, он их одурманивает, накачивает наркотиком, гашишем и они, слепо повинуясь его приказам, замышляют и осуществляют убийства в Западной Европе. Во французском языке даже появилось слово "асасен" от арабского "хашашин", то есть тот, кто употребляет гашиш. Теперь этот термин стал синонимом убийцы и в английском языке. Перешел он и в русский - убийцы-ассасины. В основе этой фобии лежит реальный случай. В Иране был орден, который возглавлял перс Хасан Ас Саббах. И действительно он жил в горах. Но когда сегодня говорят о бен Ладене как о старце, который живет в горах, зомбирует и гипнотизирует террористов, посылая их, обещая им загробные блаженства, легко увидеть, что здесь воскресла старая средневековая фобия, в которой городская цивилизация противопоставляется этому архаическому порядку. Кто-то скрывается в диких горах, там бездумно повинуется своему повелителю. А Россия в этой картине мира занимает довольно странное место. И публицист, например, Андрей Новиков даже заявлял резко, что христианство в России превратилось в ислам, исламизировалось. Как оценить место русского понимания христианства, русской цивилизации, если можно так сказать, в этом конфликте между Западом и Востоком? Александр Кырлежев: Имея в виду, что православие есть восточное христианство, и что оно наследует и Византии и раннему христианству, так же как и западное христианство, это своего рода бремя выбора решения для самого и, прежде всего русского православия. Нужно понять современную цивилизацию, понять и в этом смысле строить свою жизнь, если менять в соответствии с какими-то важнейшими силовыми линиями. Или оно действительно типологически ближе к исламу? Я думаю, что сейчас есть некоторые знаки того, что оно близко. Один из этих знаков, на мой взгляд, это способ религиолизации общества и людей. Он очень похож на то, что происходит в мусульманских регионах России, где люди, в советское время бывшие практически нерелигиозными только на бытовом уровне, начинают все больше и больше через религиозную практику свою мусульманскую идентичность осознавать, реализовывать и так далее. Не ставят вопросы, а может ли современный человек верить в Бога или не верить, что значит быть религиозным, чем это отличается? И то же самое происходит, мне кажется, и в России. Люди через религиозную практику, через ритуал вплывают в православие, где нет основной проблемы, то есть, что меняет, если человек верует в Бога, когда другие не верует, как он верует в Бога по-христиански? Действительно здесь есть типологическая связь. И то, что наше церковное руководство сделало много шагов, и публичных, чтобы именно пойти на контакт с исламом, найти точки соприкосновения, тот же самый диалог в Иране православно-мусульманский, это тоже показывает, что при свертывании диалога с западными христианами развивается нахождение общего взаимопонимания с исламом. Это на самом деле нормально в стране, где двадцать миллионов мусульман. Хотя, на самом деле, здесь придется сейчас решать вопрос, что такое христианство, и насколько православие может быть солидарно внутренне, логически и цивилизационно с тем миром современным, который создан христианством? Яков Кротов: Как менялась понимание цивилизации в самой европейской культуре последних десятилетий? Евгений Рожковский: В 30-50-е годы открылась иная, более глубокая трактовка цивилизационной проблематики. Эта трактовка попыталась соединить оба подхода - и прогрессистский, и конфронтационный. Это были ученые, связанные, с одной стороны, с либеральной традицией политического мышления, но одновременно обладавшие глубокой религиозной верой и пониманием того, что духовный опыт человечества все-таки включает в себя моменты некоторой замкнутости и неразменности. Таковы были Арнольд Тойнби и наш соотечественник Питирим Александрович Сорокин. Эти ученые обладали очень мощной востоковедной и славистической эрудицией. И вот с точки зрения этих ученых, цивилизация не только структурирована, относительно целостна, но и проницаема, внутренне динамична. Могут играть в истории роль генератора, рассадника или передатчика общезначимых духовных, художественных, религиозных или правовых ценностей. То есть с точки зрения этих мыслителей, цивилизация мыслится как сложное, внутренне дискретное, хотя и отчасти символически координированное пространство, точнее, пространственно временное образование. Но именно такая трактовка мира как относительно проницаемого многоединства сосуществующих и взаимодействующих в некотором таинстве, в общечеловеческом контексте цивилизаций помогла в 60-80-е годы преодолеть идеологию холодной войны и отвести мир с порога ядерной катастрофы. А вот мы грешные, живя в навязанной нам большевизмом идеологической изоляции, вот этой тонкости, более современной цивилизационной теории не усвоили. Мы перепевали и продолжаем перепевать Данилевского и Шпенглера. Яков Кротов: В истории западной мысли по-своему революционными стали работы двух авторов. В 1989-м году со статьей "Конец истории?" выступил Фрэнсис Фукуяма, молодой тогда автор. И в этой статье Фрэнсис Фукуяма, один из сотрудников государственного департамента США, говорил о том, что с распадом коммунистического блока заканчивается противостояние Запада и Востока. Это конец истории как ожесточенной борьбы. Идеи свободы, идеи цивилизации теперь распространяются по всему миру. Прошло три года, и в 1992-м году другой американский политолог Самуэль Хантингтон (человек предыдущего поколения, в отличие от Фукуямы), родившийся в 1927-м году, выступает с докладом "Столкновение цивилизаций". Эта работа получила несравненно больший отклик, потому что Хантингтон был настроен пессимистически. Он как раз подчеркивал, что история вовсе не кончилась, что цивилизации оформились и никуда не исчезнут, что свобода, демократия - это только принадлежность западной цивилизации, основанной на западном христианстве, с ее разделением духовной и светской власти, с верховенством закона, с традициями римского права, с сосуществованием католичества и протестантизма. Совершенно замечательно звучит название книги Хантингтона на разных европейских языках. По-английски, - даже не конфликт, а именно столкновение; по-немецки - "Кампф дер культурен", что такое "кампф" в России объяснять не надо. По-французски - "Цивилизационный шок", то есть конфликт здесь переведен именно как шок. По-русски - "Конфликт цивилизаций", название достаточно мягкое. Но, тем не менее, именно в России сейчас, в последние годы концепция Хантингтона получила невероятное распространение и популярность. С нею спорят, ее пропагандируют, в то время как на Западе она, пожалуй, отошла уже в архив. Почему в России так стала популярна концепция "Столкновение цивилизаций"? Евгений Рожковский: У нас на святой Руси сдвиг к такому дискурсу обнаружился в начале 90-х годов. Почему? Потому что в стране существовали огромные этнокультурные, геополитические проблемы, с одной стороны, а с другой стороны, существовала масса людей, которые по должности занимались классовой борьбой. Это и силовики, и огромная масса преподавателей марксизма-ленинизма, то есть (по сути дела) советское духовенство и многие-многие другие добрые люди. Но вот когда вся эта классовая борьба оказалась блефом, огромное количество идейных борцов против чего-то там переключились на цивилизационную борьбу, поскольку распад Советского Союза, советского государства (так называемой советской сверхнациональной общности) был как бы живым свидетельством правоты этого цивилизационного дискурса. Но как мне кажется, на самом деле все много сложнее. Просто обычные материалистические явления, борьба за ресурсы, власть, деньги, геостратегические преимущества не могут не получать и не наращивать культурно-исторические, религиозные, цивилизационные обертоны. Яков Кротов: Христианство участвовало в создании цивилизации, в создании представления о том, что такое цивилизованность своим стремлением к спасению всех, к тому, чтобы спасение не ограничивалось рамками какого-то одного народа. Небесный Иерусалим - это город, населенный не только жителями Иерусалима земного и его окрестностей. Спасение в том, чтобы выйти за стены к внешнему миру, предлагая ему истину о Христе и предоставляя Богу суд над теми, кто эту истину отвергает. На каждого человека, на каждый народ, на каждую культуру христианин призван глядеть глазами Христа. Поэтому христианство предостерегает: если уж говорить о цивилизованности, то она в том, чтобы никого не изображать варваром, изувером, тупой и злобной фанатичной скотиной. Перед Христом каждый - либо достойный противник, либо недостойный последователь. И как Христос не боится врагов, не унижает врагов, обращается к врагу, распахивает перед ним врата небесного Иерусалима, так подобает поступать и христианам. Страшно не сдать небесный Иерусалим неприятелю, да это и невозможно, нет таких неприятелей; страшно пытаться превратить город Божий в ощетинившуюся гордыней и злобой крепость. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
