Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-09-00]
Лицом к ЛицуБарон Фальц-ФейнСавик Шустер: 14 сентября в Государственном историческом музее состоялась презентация книги Надежды Данилевич о знаменитом российском меценате "Барон Фальц-Фейн. Жизнь русского аристократа". Наш герой сегодня - барон Фальц-Фейн. Эдуард Александрович Фальц-Фейн родился в 1912 году в родовом имении "Аскания Нова" Херсонской губернии. Со стороны матери он - потомок бояр Епанчиных, со стороны отца - продолжатель древнего рода Фальц-Фейнов, которые в 1898 году основали всемирно известный заповедник "Аскания Нова". В годы революции Фальц-Фейны вынуждены были эмигрировать и поселились в Лихтенштейне. В России Фальц-Фейн продолжает меценатскую деятельность. В числе его главных проектов - восстановление родового поместья "Аскания Нова", поиск Янтарной комнаты, установка в Лихтенштейне памятника Александру Суворову, возвращение в Россию вывезенных культурных ценностей. Вопросы Эдуарду Александровичу задают автор книги Надежда Данилевич, а также корреспондент в Москве французского еженедельника "Ле Пуа" Софи Ламброскини. Программу веду я, Савик Шустер. Начнем. Первый вопрос у меня к вам, кстати, "олимпийский". Вы освещали "черную" олимпиаду этого века, Берлинскую олимпиаду. У нас на глазах - Сидней, последняя олимпиада века. То, что происходит сегодня - для вас это что-то новое либо то, что происходило тогда, для вас это - сегодня? Эдуард Фальц-Фейн: Да, мне очень приятно было, что вы подняли тему олимпиады, потому что я, действительно, так близко отношусь к олимпийскому движению, потому что я был основателем Олимпийского комитета в Лихтенштейне в 1934 году перед олимпиадой в Берлине, как вы сказали. Я не понял, что вы сказали "черная" олимпиада... Савик Шустер: "Черная", потому что она была в "черном" Берлине, фашистском Берлине. Эдуард Фальц-Фейн: А, разве фашисты... они в Италии были "черные", а там были нацисты... Савик Шустер: Они "коричневые" были. Эдуард Фальц-Фейн: ... они были "коричневые". Так что, я поправляю: "черные" - в Италии, а "коричневые" - в Берлине. И тогда... Савик Шустер: Но олимпиада была "черно-коричневая", или ее как бы... Эдуард Фальц-Фейн: Как вам сказать, она была нацистская. Когда я завершил мое образование в Париже в 1934 году, так как я был большой спортсмен и выиграл чемпионат Парижа по велосипедам, то я всех знал. И узнал... и подружился с директором самой большой французской газеты - тогда называлась "Лото", а теперь называется "Ле Кип". Савик Шустер: Это - главная спортивная газета Франции. Эдуард Фальц-Фейн: Да, громадная. Полмиллиона тираж каждый день. Только про спорт. И... только что кончил университет, и мне директор говорит: "Вы знаете, что я вам предлагаю? Через два года олимпийские игры в Берлине. Давайте, я вас пошлю, как корреспондента, генерального корреспондента - в Германии. Потому что мой корреспондент, которого я теперь имею, уже немножко стареет, и он уже мало понимает в спорте. Я вам предлагаю быть корреспондентом в Берлине в 1934 году". Поехал туда, и, конечно, вы понимаете, мне было 20 лет, я был горд. Я в 20 лет был генеральным корреспондентом такой газеты. И с ума сходил показать, что я действительно могу такую работу принять, потому что я же никогда не учился быть журналистом. Я в школе учился хорошо... Савик Шустер: А вы в школе на каком языке учились? Эдуард Фальц-Фейн: На французском. Я же во Франции... Когда мама меня забрала в 1917 году во время революции в Петербурге и вывезла из России, к сожалению... Но надо было, а то бы зарезали бы или расстреляли... Савик Шустер: Вы сказали "к сожалению". Эдуард Фальц-Фейн: Ну да, потому что я потерял мою Родину. Савик Шустер: До сих пор? До сих пор? Эдуард Фальц-Фейн: Нет, теперь все в порядке. Я теперь, конечно, удивлен, что люди теперь со мной так разговаривают, как будто я действительно герой России. Потому что я, конечно, забыл то, что было, и перевернул... как первый эмигрант, я перевернул страницы. Вы ни при чем - в том, что случилось. Я ни при чем -в том, что случилось. Почему продолжать друг друга не любить? Я решил перевернуть страницу, и начал помогать России. Меня ругают другие эмигранты. "Как же так - убили твою семью, забрали имущество, потерял подданство, а ты еще идешь и помогаешь им? У тебя не все дома!". А я говорю, что я правильно поступил. И я здесь, в России, герой, как вы сказали, и я рад, что теперь вы поняли, что я не враг народа, но - друг народа. Разве я похож на врага народа? Савик Шустер: Нет, вы друг народа... Но мы говорили об олимпиаде. Итак, Берлин... Эдуард Фальц-Фейн: Ну вот... я, правда... Савик Шустер: Берлин, Берлин, Берлин... Эдуард Фальц-Фейн: Я - обратно, к олимпиаде. Значит, я когда двадцатилетним попал на олимпиаду, как я вам сказал, я был страшно горд быть таким молодым, как бы, генеральным корреспондентом. И я хотел посмотреть, что, действительно... я мою работу делаю стопроцентно. Ну, и они очень полюбили меня все в редакции, ну и я там остался до 1939 года. Приготовил мои статьи: все, что происходит, как они организовали олимпиаду... Но я вам скажу одно: я не друг нацистов, но как они это организовали, и как они это все начали делать, это было first class. Это первоклассно, как они это организовали. Организована олимпиада была уникально. Савик Шустер: Софи Ламброскини, "Ле Пуа", Франция. Софи Ламброскини: Вы, как бы, свидетель века. Мы начали говорить о Берлинской олимпиаде, но какое событие вот за этот век вас больше всего тронуло или произвело больше всего впечатления на вас? Эдуард Фальц-Фейн: Как мама меня забрала отсюда, я только помню, как мы были в Петербурге. Как случайно мы попали туда, потому что мой дедушка тогда был директором Пажеского корпуса и пригласил нас погостить. У него не было места, и мы поселились в отеле "Медведь" в Петербурге, которого больше нет. И как раз мы попали в революцию. Я помню, как стреляли на улице, как кричали "К стенке!", потом - "тра-та-та-та-та-та-та!". Убивали людей. Это все, что я помню - как маленький мальчик пяти лет. Значит, если хотите теперь впечатлений, которые я оставил от России, это - расстрелы на улицах. Вы знаете, там не судили людей. Тех, которые генералы или офицеры, просто брали и убивали. Это ответ на ваш вопрос, что я... впечатления от моих... Но это - маленький... первое впечатление, которое я помню. А остальное, конечно, это когда началась война, потому что я ничего не имею против немцев, потому что мы немецкого происхождения. При Екатерине мы выехали из Германии и поселились в России, и потом сделали "чудеса", как вы сказали, в "Аскания Нова". Значит, я имею немецкую кровь, половину от моего отца, и наполовину - от моей матери - я русский. Так что эта связь с Германией и Россией, это у нас всегда было в семье, и мы всегда думали и ожидали, что, в конце концов, Германия с Россией будут дружбу иметь, и чтобы никогда войны больше не было. Потому что это идиотизм, что эти страны два раза воевали в последний век. Это идиотизм. Нужно вместе идти Германии с Россией, а не воевать. Савик Шустер: Если, Софи, у вас есть еще дополнительный вопрос, пожалуйста. Софи Ламброскини: Ваша жизнь была разорвана этими войнами, вот революцией, потом - Второй мировой войной... Вы вернулись в Советский Союз, как я понимаю, во время олимпиады в Москве. У вас какое было впечатление, когда вы приехали? Эдуард Фальц-Фейн: Сперва я хотел вам сказать, что я был президентом Олимпийского комитета Лихтенштейна, и в моей семье было, к счастью, два представителя Международного Олимпийского комитета. Со стороны моей матери представитель Финляндии Эрик фон Фринкельн, и когда я имел жену, я имел, значит, представителя Англии, который был представитель Англии в Международном Олимпийском комитете. И когда было предложение, что Москва хочет получить Олимпийские игры, они воевали против Лос-Анжелеса. Я хотел, чтобы Москва получила олимпийские игры, и все сделал... Благодаря моим родственникам в интернациональном Олимпийском комитете, чтобы они мне помогли сделать пропаганду... Тогда у нас было 80 людей в интернациональном Олимпийском комитете. Теперь у нас 180 человек. И тогда они мне помогли сделать пропаганду. Я сказал, чтобы они... "Друзья, давайте ваш голос России, когда будет выбор, потому что пусть они попробует. Еще никогда не имели Олимпийские игры здесь". И я накануне, когда выбирали Москву, сказал моему другу Павлову, который тогда был президентом Олимпийского комитета России: "что ты нервничаешь? Иди спать. Завтра получишь Москву". - "Откуда ты знаешь?" Я говорю: "Откуда? Мои родственники мне сказали, что будут за Москву". И я накануне сказал Павлову: "Иди спать. Ты нервничаешь. Получишь завтра Москву. И вот столько ты получишь голосов". Я ошибся на одного. Когда на другой день Москва получила, он ко мне бросился и сказал: "Эдуард, ты герой! Как ты знал?" Как знал? "Я же тебе хотел помочь и помог. Получил Москву, и ты потом помоги мне в Москве, когда я буду... что я тоже хочу что-то иметь от тебя, чтобы ты сказал мне "Спасибо". Я бы хотел поехать в "Аскания Нова" во время Олимпийских игр, потому что я туда не попаду". Потому что тогда меня не пускали. КГБ ни за что мне не давал визу туда, запретил, чтобы я туда попадал. А во время олимпиады можно... со своей поездкой. И действительно, в один прекрасный день он мне позвонил утром (Павлов), и говорит: "Завтра ты едешь на олимпиаду. Я тебе даю моего секретаря, и ты поезжай туда". И я, конечно, страшно волновался. Мы полетели из Москвы в Киев, там пересели, поехали в Херсон. Там встретил меня представитель Павлова и тот... "Не выдавай меня, - сказал Павлов. - Я тебя посылаю туда не потому, что это твое бывшее имение, хоть ты и там родился, а потому что ты интересуешься, есть ли в "Аскания Нова" спортивная компания футбола или чемпионы, или велосипедисты. Вот почему ты туда едешь. И не выдавай меня, а то мне попадет здорово". И вот так и случилось. Поехал туда. Страшно волновался, и они меня приняли, как "мордой об стол", потому что они не хотели меня никогда принимать, и вдруг указ сверху: "Принимайте Эдуарда Александровича, он интересуется по поводу спорта в "Аскания Нова". Но приняли меня, как "мордой об стол", и никто меня не поцеловал, как по-русски делают. Человека, который приезжает на родину, целуешь, цветы, хлеб и соль... Ничего подобного. Никто со мной не разговаривал. Часик там был, и скорей-скорей... Я расплакался, когда я уехал оттуда обратно на Олимпийские игры в Москве. Вот это вкратце, что я хотел вам сказать. Савик Шустер: Надежда Данилевич. Вы - автор книги о бароне. Я не знаю, есть ли у вас еще к нему вопросы, но вот из того, что вы услышали, может быть, и есть... Надежда Данилевич: Один интересный вопрос, который меня волнует. Я не задала его в книге, задаю его сегодня. Эдуард Александрович, в пять лет вы стали эмигрантом. Восемьдесят три года вы живете за границей. И вы принадлежите к поколению тех людей, которых называют эмиграцией первой волны или - еще уже - аристократической эмиграцией. Есть ли там, за границей, люди, подобные вам, то есть - люди, которые несут такую же ответственность перед Россией, как и вы? И действуют, чтобы чем-то ей помочь, эффективно и быстро? Эдуард Фальц-Фейн: Да, это трудный вопрос, который мне никогда не задавали. Печально, что от первой эмиграции, в которую самые интересные, самые уникальные люди, семьи России должны были выехать... три миллиона уже уехало самых известных имен. Можно на пальцах перечесть тех людей, которые из эмиграции, аристократы, как моя семья, еще живы. А если они живы, они никуда не годные. Я и сам не понимаю... Мне 88, мой возраст, но себя чувствую, как будто мне 30. Я живу, и все понимаю, разбираю, и делаю, и действую, и работаю, и так далее. А те, которые остались, они уже никуда не годные. Приходят ко мне к чаю, и когда я разговариваю... "Что? Как? Расскажи еще раз..." Они уже не разбирают, в чем дело. И, к сожалению, я могу назвать, может быть... ну, мой друг князь Трубецкой в Париже и, потом, князь Романов-Ростовский. Я не вижу больше. Эти мои самые большие друзья, которых я имею за границей. И я не могу назвать третьего, эмигранта, аристократа нашего уровня, и это очень печально. Я иногда очень... как вам сказать, мне трудно на сердце... я держусь этих двух людей - князя Трубецкого и князя Романова-Ростовского. Как я повторяю, я третьего не могу найти. Савик Шустер: А то, что их больше нет, это же большая беда для России. Эдуард Фальц-Фейн: Ну, конечно. Потому что мы были пример перед народом. Мы должны были быть так... чтобы не скандалить, что на нас смотрели... народ смотрел, как мы ведем свою жизнь. Так что обидно, как я говорил, "кончен бал". Савик Шустер: Эдуард Александрович, скажите, вот вы сказали, что, когда вы освещали олимпиаду в Берлине, это был... вот вы не любили нацистов, но, тем не менее, они это организовали великолепно. Эдуард Фальц-Фейн: Да. Савик Шустер: И вот вы приехали на олимпиаду в Россию, то есть, в Советский Союз. Вам никак мысленно не приходилось сравнивать организацию двух олимпиад? Эдуард Фальц-Фейн: Когда они все начали в два года устраивать... А я здесь не жил, в Москве. Но что я увидал тогда, я был в восторге. У нас в редакции другие журналисты тоже приехали... я был корреспондентом в Берлине. Когда я приехал в Москву, я продолжал работать, но здесь корреспондент "Ле Кип" был уже в Москве, и он нам рассказывал, что у него были сведения повсюду, направо и налево, что московская олимпиада была на большом уровне. Савик Шустер: А то, что не было американцев, это вас не удивило? Эдуард Фальц-Фейн: Вы знаете, это было несчастье, что политика тогда имела такую власть. Теперь это никогда больше не случится, чтобы политика вмешивалась в наши Олимпийские игры. Так что я уверен, что теперь олимпиада, что бы ни случилось, она будет существовать. Савик Шустер: Софи, пожалуйста. Софи Ламброскини: Я хотела бы продолжить о спорте. Последние годы очень много говорят о проблемах допинга, о проблемах даже коррупции в спорте. Были ли такое или подобные случаи, когда вы занимались велосипедным спортом? Тогда тоже были такие - или похожие- случаи? Эдуард Фальц-Фейн: Это очень хороший вопрос, на который я с удовольствием отвечу. Когда, два года тому назад, выяснили, что на таком уровне допинг направо и налево.... Например, эта знаменитая гонка через Францию, "Тур де Франс". Мы все знали, что все с допингом только выигрывали гонки, но об этом молчали. Никто ничего не говорил. А теперь вдруг мы занялись этим вопросом и увидели уже сами, что человек - это больше не спортсмен, но это человек, который только берет эти допинги, чтобы выиграть гонку. Когда я гонялся на велосипеде (это вам смешно будет услышать), я, конечно, тоже допинг получал, но я допинг следующий... Какао называется "Овоматин" во Франции, которое, к сожалению, нигде я не могу купить здесь, потому что я каждое утро пью "Овоматин". И, значит, мой допинг был "Овоматин". Бананы. Те люди, которые занимались последнее время у нас допингом, с химическими впрыскиваниями, и так далее.... Это же ужас! Я никогда в жизни об этом и не думал, что существуют такие ужасные вещи. Так что я нахожу, что это позор, что спорт так упал, и за то, что теперь узнали, что ни одной... профессионал в спорте не брал допинг. Так что для меня это был ужас, когда я об этом узнал. Савик Шустер: Надежда Данилевич, пожалуйста. Надежда Данилевич: Эдуард Александрович, знаю, что вы принимаете на своей вилле "Аскания Нова" русское телевидение. И вы узнаете новости о России и из западного эфира, и из России. Насколько одно с другим адекватно, поскольку вы Россию знаете живьем (часто здесь бываете, и, можно сказать, последние годы вообще не отлучаетесь из России, все дела у вас именно здесь)? Эдуард Фальц-Фейн: Да. Вы знаете, я живу в Лихтенштейне, как единственный русский. Я получил гражданство Лихтенштейна от принца Лихтенштейна. Это очень интересная история, как я попал... Савик Шустер: Так расскажите. Эдуард Фальц-Фейн: Я единственный русский, который попал после революции в Лихтенштейн. Сперва мы попали в Германию, потом поехали во Францию, где я учился, и где я гонялся на велосипеде. Но почему я получил гражданство Лихтенштейна? Я единственный русский до сих пор там. Почему? Очень интересно. Редко кто знает это. Вы знаете, что Лихтенштейн принадлежал раньше, до Первой мировой войны, к империи Австрии и Венгрии, и этот знаменитый император Франц Иосиф с усами, он попросил наследника трона Лихтенштейна (когда он еще не был князем, руководителем страны, он был свободный, значит... наследник трона Лихтенштейна)... Значит, император попросил его быть послом Австрии и Венгрии в Петербурге. Франц I, принц Лихтенштейна, не князь.... И он подружился с моим дедушкой, который был директором Пажеского корпуса. И принц говорит моему дедушке: "Вы знаете, будет война с Германией, и будет тогда революция, потому что вся армия на фронте. И тогда - революция. Надо использовать это время, чтобы делать революцию. Вам оставаться здесь, как директору Пажеского корпуса.... Забудьте. Сразу расстреляют. Так что если будет революция, поскорее устройте, чтобы отсюда выбраться". Дедушка рассмеялся: "Как же так?" В 1905 году он ему это уже сказал. И так и случилось. А когда мама меня забрала, как я вам уже сказал, то я имел паспорт. Это такой паспорт для беженцев, которые не имели национальности. И мы жили на юге Франции, мама и я, с этим паспортом. Но с этим паспортом никуда не попадешь. Никто не хочет брать эмигранта. Папа мой умер от разрыва сердца, когда мы выехали из России в 1917 году, в Берлине, по дороге во Францию, где папа имел чудные виллы. Он был умница, папа. Он в 1905 году был на Лазурном берегу, как все русские аристократы, большие фамилии.... Надо было, это было принято поехать на недельку на Лазурный берег, в Монте-Карло, в Канны, Ниццу, понимаете? И потом, когда она возвращались в Петербург, сплетничали: "А ты видала Николая Николаевича? Он был не с женой, он был с подружкой". И так далее. Это было принято так. Савик Шустер: А хорошенькие подружки были?
Эдуард Фальц-Фейн: В том-то и дело. Ну и, значит, папа тогда еще холостой был. Я не знаю, с какой подружкой он там был, но революция первая была в1905 году. Он был как раз в Ницце, и купил себе домик. Это то, что нас спасло. Значит, у нас деньги были, но гражданства не было. И мама вдруг вспомнила: в Ницце мы же имели большого друга, он теперь стал руководителем Лихтенштейна, князем Францем I. "Поехали туда, постучим у замка, может, он нас примет". И мы поехали с мамой. И действительно, он нас чудно принял. И как первый русс... и за память его, что он так чудно провел свое время, потому что он тоже был большой ухажер, он был тоже донжуан, этот принц-красавец... и там имел подружку, жену знаменитой семьи Нарышкиных. Красавица она. Весь Петербург знал, что Нарышкин не жил со своей женой. Она влюбилась... Савик Шустер: С принцем. Эдуард Фальц-Фейн: С принцем. И он тоже. И это весь Петербург знал. Тогда, когда родился сыночек у мадам Нарышкиной, потому что все знали, что они вместе не жили, и этот мальчик подрос-подрос - совсем князь Лихтенштейна. И весь Петербург знал, что вот - незаконный сын Нарышкина подошел.... Но он должен был бы быть наследником трона Лихтенштейна, если он незаконный был. А, конечно, муж не давал развода. Ни за что. И вот революция, Нарышкин умер. А князь ее взял в Рим, и она там умерла, бедненькая. Но он не мог ее иметь, как жену, потому что правила в доме Лихтенштейна такие строгие - только католики могут вместе. А она была православная, и это не вышло. Но эту историю редко кто знает сегодня. Я рад, что рассказал, потому что это страшно интересно для нашей истории. Савик Шустер: Да, абсолютно.... Очень интересно. Эдуард Фальц-Фейн: И вот, значит, мама вспомнила о дружбе, и так далее, и попали в Москве, постучали, чудно принял и он - в память о его любовном времени в Петербурге - дал мне гражданство Лихтенштейна. И я до сих пор - единственный русский там. Это уникальная история. Савик Шустер: Да, Надежда, но на ваш вопрос еще не было ответа, да? Вот... Надежда Данилевич: Да, как видится... Савик Шустер: Поэтому давайте мы продолжим, как вот вы сегодня видите... Надежда Данилевич: Взгляд на Россию из Лихтенштейна? Эдуард Фальц-Фейн: Так как я единственный русский, и не с кем поделиться, что творится в России.... Я узнаю от телевидения французского или немецкого, или английского, что происходит у вас, и хотел бы поделиться. Мое мнение... Савик Шустер: Ой, поделитесь, потому что я ничего не понимаю. Я здесь живу - и ничего не понимаю. Эдуард Фальц-Фейн: Ничего не понимаете? И я хотел поделиться, и тогда, как сделать, чтобы знать, что происходит в России. Давай телевидение. Но там получить русское телевидение достаточно трудно, потому что большие горы, и спутник никак не поймать. А я имел очень хороший... и, кстати, большой знаток по... Савик Шустер: Сателлитам? Эдуард Фальц-Фейн: Ловить, ловить это. Савик Шустер: Сателлитам. Эдуард Фальц-Фейн: И он целые недели старался поймать этот спутник на моей крыше, и вдруг закричал: "Есть!" Это было ровно восемь лет тому назад, и с тем пор я единственный, который получает русское телевидение в Лихтенштейне. И у меня громадное-громадное устройство на чердаке или на крыше, и теперь каждый вечер я смотрю телевизор. Но я вам могу... скажу одно: что я лежу рядом с чудной панорамой на Лихтенштейн, смотрю телевизор.... Но новости, которые я слышу, они такие негативные, такие ужасные, что... убийства, и то-то не выходит, и то-то не выходит, что у меня такая голова. И потом себе думаю: "Ну, а что ты нервничаешь? Ты же в Лихтенштейне". Савик Шустер: Софи, пожалуйста. Офи Ламброскини: Я читала на внутренней обложке вашей биографии, что вы - настоящий донжуан, и что вы сводили с ума первых красавиц Европы. Я так подумала: может быть, вы нам рассказали бы немножко об этом? Эдуард Фальц-Фейн: Мои предки были уже известные казановы на Украине. Так как предки были такие -, значит, я наследовал. Да или нет? Савик Шустер: Я не знаю, если это наследуется. Извините, я как-то.... Эдуард Фальц-Фейн: Ну, вот. Я рассказываю с удовольствием, я не скрываю, потому что люди такие... говорю: "Я? Нет! Что такое?" Савик Шустер: А что такое - быть казановой? Вот что это такое? Эдуард Фальц-Фейн: Очень просто. Когда ты не имеешь семью, ты имеешь право быть казановой. Когда имеешь семью, забудь, что есть такая профессия - быть казановой. Савик Шустер: Да, скажите, а вот качества казановы, да? Эдуард Фальц-Фейн: Да. Савик Шустер: Это как бы.... Ну, мы знаем Казанову оригинального, да? Он мог удовлетворять женщин очень долго, да? Эдуард Фальц-Фейн: Да. Савик Шустер: У него были всякие такие качества. У вас тоже были? Эдуард Фальц-Фейн: Ну, а как же? Еще как! Савик Шустер: То есть, это - до брака? Эдуард Фальц-Фейн: Да. Савик Шустер: А после брака они исчезли? Эдуард Фальц-Фейн: Нет, они не исчезли, они продолжались, но я был верный муж, ухаживал за моей семьей. Но до того - пожалуйста. Ну, а потом, когда я развелся, мы... я не виноват был, потому что моя жена влюбилась в одного американца и уехала, и я опять был холостым, и опять профессия казановства... так как я ее любил до брака, я продолжал ее. Потом вторично я нашел жену. Опять был хорошим мужем и ухаживал за ней, и не направо никогда не смотрел. Она... я не знал, но она была наркоманка, взяла слишком много этой гадости и умерла. Так что нужно сказать, чтобы.... Если у вас дети, и так далее, сделайте все, чтобы наркомания... не занимались такими ужасными вещами. Вот... Она была прелестная девочка, красавица. И вот я ее потерял из-за наркомании. И после этого я решил: два раза я оставался, не вышло, а третий раз - ни за что. Значит, третий раз я не постараюсь, в особенности, в моем возрасте, понимаешь? Так что я теперь опять свободен, и теперь... пожалуйста, я ничего не имею против, когда по субботам у меня визит... дам. Я настоящий мужчина. Я не "голубой". Савик Шустер: Надежда, пожалуйста. После этого - вопрос только ваш. Надежда Данилевич: Эдуард Александрович, я изменю тему. В России ваше имя ассоциируется с благотворительностью, с меценатством. Мне интересно, откуда зародилась эта идея? Откуда вы взяли тот исток, который привел вас к этой деятельностью, которая продолжается уже на протяжении десятилетий? Эдуард Фальц-Фейн: Сперва я хотел ответить на ваш вопрос и добавить, что "как вы можете столько передавать русских антикварных вещей, которые стоят такие деньги? Откуда у вас эти средства?". Вот на это я хотел объяснить. У меня есть большущий магазин. У меня десять служащих. Я имею две тысячи туристов в день, которых я принимаю. Я король сувениров. У меня магазин униакальный, нигде такого магазина, со столькими сувенирами, нигде нет. Идет вовсю этот магазин, две тысячи туристов в день я принимаю. Савик Шустер: А эти туристы, они кто? Они... Эдуард Фальц-Фейн: Они американцы, китайцы, японцы.... Самое большое количество теперь - японцы. Японцы - уникальные туристы по поводу... Савик Шустер: Большие покупатели? Эдуард Фальц-Фейн: Берут все, что они видят, не спрашивая вперед, сколько стоит. И, значит, я решил часть моих заработков вкладывать за покупками русских антикварных вещей, которые исчезли из России во время войны, во время гражданской войны, во время революции, и так далее. И вот такой бзик, который я получил и продолжаю его... отстаивать. Но теперь вот - почему? Теперь русские антикварные вещи так поднялись с тех пор, как я начал с этим заниматься, так что теперь, например, Айвазовский или Шишкин такие ценные, что я больше не покупаю. Савик Шустер: А сколько стоит вот картина Айвазовского? Эдуард Фальц-Фейн: Ну, вот. Айвазовский, когда я начал, я вам передал одного Айвазовского, которого купил тогда - за пять тысяч долларов. А теперь та же самая картина стоит не пять, но пятьдесят тысяч. Так что теперь покупать такие вещи больше нельзя. Надежда Данилевич, она - единственная журналистка, которая присутствует на аукционе в Лондоне, Париже, Монте-Карло, в Женеве на продаже русских антикварных вещей, так что она мне тоже помогает, говорит: "О! Эту вещь нужно купить и передать России". Но теперь мне ужасно трудно, это слишком дорого теперь. Савик Шустер: Софи Ламброскини, пожалуйста. Софи Ламброскини: По поводу меценатства, расскажите, пожалуйста, поподробнее о Янтарной комнате. Вы очень долго ее искали.... И что, какая у вас теория? Эдуард Фальц-Фейн: Да, Янтарная комната - это моя маленькая болезнь, мое хобби. Мое хобби от всех других вещей, которые я как-то начал в жизни делать. Значит.... Я познакомился с Юлианом Семеновым, которого, может быть, вы знаете по имени, он был криминалист. И мы стали большие друзья. И мы вместе устроили интернациональный комитет, чтобы начать искать, куда попала Янтарная комната. Все нам писали: "Я знаю, где Янтарная комната, я знаю, где Янтарная комната. Пошлите тысячу долларов, чтобы туда поехать, и я уверен, что я найду там...". Ну, и мы начали так разбрасывать наши деньги. И ездили, и теряли массу времени. Ну, а теперь уже двадцать лет поиски Янтарной комнаты, и мы в комитете решили теперь уже больше ничего не делать, потому что все наши сведения, которые мы собирали... Я вам скажу печальную вещь, что Янтарная комната сгорела в подвале Кенигсберга, теперь Калининградский дворец, куда была спрятана в подвале, в один из ящиков Янтарной комнаты, который немцы положили, чтобы снять... из Екатерининского дворца, и попала в Кенигсберг. Она сгорела в подвале. И я решил больше не заниматься с этим делом, потому что... ни к чему. Мое стопроцентное убеждение. Что она сгорела там. И потом, мои все знакомые в моем комитете умерли. Некоторые умерли настоящей смертью, а некоторые... до сих пор мы не знаем, правильно или не правильно. Так что мне всегда говорят: "Эдвард, осторожно! Это что-то не выходит у вас. Что люди умирают, неизвестно почему"... Савик Шустер: В поисках Янтарной комнаты? Эдуард Фальц-Фейн: Да. Савик Шустер: Мы заканчиваем программу и, как обычно, журналисты подводят итоги. Итак, что самое важное из того, что мы услышали, что более всего впечатлило? Надежда Данилевич, пожалуйста. Как вы считаете? Надежда Данилевич: Меня впечатлила... и всегда впечатляла бодрость Эдуарда Александровича, энергия и чувство юмора, с которым он общается с журналистами, с гостями, с туристами. И он вносит свою личность во все, что он делает, даже вот в нашу сегодняшнюю работу. И все это имеет необыкновенный окрас, живость и интерес для всех людей, самого разного уровня. Савик Шустер: Софи Ламброскини? Софи Ламброскини: Меня впечатлило, наверное, то же самое. Но я хотела бы добавить, что вот все эти маленькие истории, как, например, о принце и его любовнице, что... Я считаю, что такие рассказы очень важны, потому что они делают историю как бы настоящей немножко. И я бы хотела слушать еще очень много таких рассказов. Савик Шустер: Ну, присоединяюсь ко всему тому, что было сказано. Я-то считаю, что первая эмиграция - это трагедия, так же, как вторая и третья. В общем, конечно, самое трагичное - то, что такие люди, как вы, Эдуард Александрович, Россию вынуждены были покинуть. Это, в самом деле, настоящая, повторяю, трагедия. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
