Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-03-02]
Лицом к лицуСергей ЮрскийАндрей Шарый: Прославленный актер и популярный писатель Сергей Юрский - Остап Бендер советского кино и непревзойденный импровизатор пушкинских героев в студии Радио Свобода расширяет представления о том, кто такой лидер? Сергей Юрский: Мне кажется, что вы хорошо сделали, что меня позвали. Не потому что мне это лестно. Мне это лестно. А потому, что вы сегодня вместе с этим расширили понимание слова "лидер". Когда лидеры - это те, кто занимает должности, это общество сомнительно. Слишком тогда большая драка (что мы и наблюдаем, кстати). Чудовищная драка за любые должности, даже малые. Кем-нибудь быть, чтобы не быть собой. Так как я могу смело сказать, что я в данный момент отказался от всех, даже общественных должностей, то ваше приглашение есть акт расширения смысла слова "лидер". Андрей Шарый: Сергей Юрский - о театре и кино, мужчине и женщине, расцвете и кризисе культуры. Сегодня у нас в гостях народный артист России Сергей Юрский. Вопросы ему задают журналисты Руслан Абаев, корреспондент выходящей в Москве на немецком языке газеты "Москоу Дойче Цайтунг" и обозреватель "Общей газеты" Александра Самарина. Ведет программу Андрей Шарый. Коротко о биографии нашего собеседника. Сергею Юрскому 67 лет. Он родился в Ленинграде, учился на юридическом факультете Ленинградского университета. Окончил Ленинградский театральный институт имени Островского. Больше 20-ти лет играл в Большом драматическом театре в Ленинграде, с 1979 года - актер и режиссер Театра имени Моссовета. В 1992 году организовал в Москве Артель артистов Сергея Юрского. Литературной основой режиссерского дебюта Сергея Юрского в кино стала повесть "Чернов", которую он написал в середине 1970-х годов. Автор нескольких книг, в том числе книг "Как держать паузу", "Жест", сборник рассказов и повестей "Содержимое ящика", поэтических сборников, книги мемуаров "Западный экспресс". Народный артист России, лауреат Государственной премии, обладатель многих других престижных российских и международных наград. Сыграл десятки театральных ролей, играл почти в 50 фильмах. Назову только некоторые (по моему произвольному выбору): "Золотой теленок", "Интервенция", "Маленькие трагедии", "Место встречи изменить нельзя", "Конец вечности", "Чернов". Среди работ последних лет - концерты "Пушкин и другие", с которыми Юрский объехал чуть ли не весь свет. Сергей Юрьевич, есть какие-то серьезные ошибки? Сергей Юрский: Серьезных нет. Спасибо за премию. Я никогда не получал Государственной премии. Андрей Шарый: А в ваших официальных сайтах есть. Сергей Юрский: Ну, видимо, там, что был представлен. Но никогда не был удостоен. Не буду брать на себя лишнее. Андрей Шарый: А жалеете? Сергей Юрский: Достойная премия, но я еще не заслужил ее. Я еще молодой. Андрей Шарый: Это правильно. Сергей Юрьевич, сейчас в России модно быть петербуржцем. Вы ощущаете в последние годы какой-то прилив нового городского патриотизма в своей душе? Сергей Юрский: Нет. Наверное, из-за того, что насчет моды у меня всегда стороннее ощущение. И я, даже когда были шансы, я старался удалиться от того, чтобы большой толпой идти весело и, тем более, тесниться. Когда модно было быть шестидесятниками, я потихоньку вышел из шестидесятников. Когда модно было быть очень русскими, меня числили евреем. Когда модно стало быть евреем, я русский. Так же и с остальными вещами. Петербуржец я по рождению, то есть ленинградец. А теперь, видите ли, модно быть именно петербуржцем. То есть те, кому не более 10-ти лет. Это они петербуржцы. Или те, кому более 80-ти. Я ни то, и ни другое. Я даже член "Клуба московских петербуржцев", даже награжден хорошим красивым знаком за заслуги перед моим городом. Все это симпатично, но непрерывная принадлежность к какой бы то ни было постоянно действующей группе, ее утверждение... ну, как-то у меня не получается. Я всегда петербуржец, но я давно уже москвич. Александра Самарина: В продолжение темы. То, что как бы Питер сейчас завоевывает Москву и Россию, вам это вот греет душу? Вам нравится эта ситуация? Или, может быть, вы чувствуете, что это явление временное? Идут бесконечные разговоры о борьбе Семьи, значит, и питерской команды. Вы не в команде? Сергей Юрский: Я-то очень радуюсь, да, что петербуржцы займут все должности. Очень хорошо. Но так как я не собираюсь занимать никаких должностей, то такого эгоистического момента в этом нет. Это есть просто наблюдение. Я думаю, что просто Петербург имеет очень большую потенцию в плане интеллектуальном. Хорошо. Я надеюсь. Хотя, думаю, что Москва тоже имеет. Но (в связи с этим вопросом) я хотел бы сказать, что я очень много езжу по России, вижу очень много городов и людей. В контактах прямых этого меньше, конечно, но зато толпами. Потому что в какой-то мере зрительный зал - толпа. И эти толпы, которые идут, еще пока идут на драматический театр, наверное, скоро кончится это. Пока идут и наполняют залы. Эти толпы прекрасны. И через них я понимаю, и в какой-то мере, может быть, больше других, потому что у меня, допустим, в год бывает 50 городов России. И я чувствую пульс, их реакции. И они иные: и чем в Москве, и чем в Питере. Высшие люди губерний тоже, это особый слой, особый класс. А есть еще мир России. И этот мир очень отличается. Вот это при всей важности распределения должностей нужно помнить: мир России, он другой. И различия очень серьезны. Свобода... Мне нравится, что у вас есть постоянная передача, которая является прямым контактом. Но все-таки будем помнить: это ваши корреспонденты, которые привыкли в определенном направлении. Ну, так сказать, они представители мира, Европы, Штатов, станции "Свобода". Как я. Я тоже такой же. Но когда мне удается через непосредственную реакцию зрителей почувствовать иной нерв, иное отношение к вещам, к юмору, иное отношение к слезам (у кого они ближе, у кого они дальше, это очень важно) большой массы людей, то тут я чувствую эту разницу. И мы не должны о ней забывать. Андрей Шарый: А какая она, эта разница, на ваш взгляд? Что отличает, на ваш взгляд, артиста блестящего, который ездит с концертами? Сергей Юрский: Снобизм. Андрей Шарый: Снобизм, да? Сергей Юрский: Снобизм столицы - вещь естественная, вопрос в уровне этого снобизма. Бывает еще и провинциальный снобизм: "мы не хуже", - и чувство неполноценности, которое делает еще большими снобами, чем столицу. Я такие города знавал. Но я бы сказал, что тусовочность, повышенная тусовочность столичной жизни, которой старается подражать провинция, но все-таки еще до этого дела не дошла, она стирает естественность реакций. Спектакль, театр, искусство, чтение - все становится от моды, от презентации. Не оттого, что меня что-то интересует, меня лично интересует, как вы вот сказали, Андрей, в начале: "Я буду задавать вопросы, которые интересуют меня". Так вот зритель, тот идеальный российский зритель, - а он был, действительно, выдающимся, это отмечали все иностранные театры. Говорили: "Какой у вас зритель, какой он дышащий". Каждого привлекало своё. Автор, исполнитель, режиссер, название. Люди соединялись на этом и образовывали необыкновенно живую и подвижную, отзывчивую сферу. Когда же всех привлекает реклама, то есть то, что сейчас называется презентационная раскрутка плюс обещание некоторой компенсации в виде либо фуршета, либо обеда по окончании, то постепенно этот снобизм становится запредельным. Само мероприятие, сам факт чтения мною книги, смотрения спектакля, слушания музыки есть промежуточное явление между тем, что вокруг. И это ощутимо. Руслан Абаев: Сергей Юрьевич, вы достигли за свою деятельность очень больших результатов, но у вас, как я вижу, осталось что-то нереализованное. Что бы вы хотели для себя открыть в перспективе? Сергей Юрский: Да ничего бы я не хотел открыть. Руслан Абаев: Достичь? Сергей Юрский: Ну, достичь - уже поздно. Я занимаюсь своей ежедневной деятельностью. Если вас интересует, что я делаю, я расскажу. Мечтательные вершины, допустим, "хочу создать свой театр" - это уже было и уже не случилось. Сыграть роли? Вот тут я, пожалуй, сыграл все что можно было бы пожелать актеру. Есть ли еще роли? Есть. Я не хочу сейчас открывать, потому что есть целый ряд затей, которые будем осуществлять. Писать - да, пишу. Играть - играю. Концертную программу? Была премьера. Андрей Шарый: Сергей Юрьевич, я когда готовился к нашей встрече, то, пролистав ваши некоторые книги и прочитав несколько интервью, вдруг поймал себя на мысли о том, что вы мне представляетесь человеком слегка разочарованным в том что происходит вокруг вас. Я вам процитирую вас же, чтобы вам было понятнее, о чем я говорю. Вот одна цитата: "Работать на массовую культуру - это как-то трет. "Возьми меня", - говорит зал, а ты не хочешь, значит, ты - импотент. Иногда я думаю, что, может быть, пора заканчивать с профессией". Другая цитата: "В 70-80 годы основным фоном моей жизни было уныние. Актерство - главная моя любовь, которая изуродована последним десятилетием". Я ошибаюсь в своих ощущениях и в понимании вас как человека разочарованного? И, если не ошибаюсь, что именно вас разочаровывает? Сергей Юрский: Ошибаетесь полностью. Девяностые годы - лучшие годы моей жизни в творческом плане. Все девяностые. Я рассказал об унынии тогда, когда мне удалось его преодолеть. И то, что вы выбрали эти цитаты, может быть, вы меня поэтому и позвали. У меня есть ощущение конца эпохи. Об этом я говорю и говорю публично. Конец большой эпохи. В связи с юбилеем Пушкина я называл ее пушкинской эпохой. И не без оснований. Да, на мой взгляд, она кончилась именно вот сейчас, в эти годы. И, действительно, девяностые, мои счастливые девяностые, тоже кончились, начался 21 век. Много ли тут чужого? Да, очень много чужого, что естественно. Стал ли я ему чужим? Пока не ощущаю, но могу предположить. Здесь много чужого, оно же новое. Насколько оно хорошее? Вот давайте сегодня разбираться. Мы с вами люди разных поколений и разных точек, с которых мы смотрим, и их интересно соединить. На ваш вопрос отвечаю определено: разочарования у меня нет, потому что я бесконечно благодарен моей судьбе за все, что случилось за мои 50 лет на сцене и за все то, что было и драмой моей жизни, и комедией моей жизни, и течением жизни. Сейчас выходит книжка, которая называется "Игра в жизнь", она, при всех моих тревогах, не носит характер апокалиптический. Она носит характер тревоги и поисков того, что сделать, чтобы эту тревогу уменьшить. Вот тут я готов сотрудничать. Но это не похоже на разочарование. Андрей Шарый: Ну, может, мне так показалось. Вы обозначили, действительно, эпоху, к которой вы "имеете честь принадлежать", опять же цитата, конец этой эпохи 6-м июнем 1999 года, да? Сергей Юрский: Да, это такая шутка, но примерно так, да. Андрей Шарый: Ну, я не знаю, это шутка человека, который блестяще сыграл Импровизатора, Имитатора в Швейцеровских "Маленьких трагедиях" или это чувство человека, понимающего, что уходят традиционные способы передачи информации, они заменяются новыми? Вы говорили о важности контакта с залом. Сейчас другая эпоха, действительно. И, может быть, эпоха медиа-пространства, виртуальной реальности? Сергей Юрский: И это тоже, да, потому что я еще не привык, и вряд ли уже успею привыкнуть к этим всем новым способам передачи информации, к тому, что человек, выбирая профессию, может сказать, раньше говорили: "Я хочу быть милиционером, я хочу быть летчиком, я хочу быть артистом". Сейчас все это реже бывает, в том числе и артист. Человек говорит: "Я хочу быть "звездой"". Мне этого уже и до конца дней не понять. Это странное служение, это так же, как если бы человек верующий на вопрос: "Не хочешь ли ты стать священником?", ответил: "Я хочу стать патриархом". Странный разговор. Проживи жизнь - может быть станешь. Александра Самарина: Сергей Юрьевич, вы бываете в глубинке. И скажите, на ваш взгляд, как изменился зритель, ваш зритель, который приходит смотреть вас, и изменился ли он вообще? А кем он вас видит, кого он видит в вас: Остапа Бендера больше или Импровизатора, или, может быть, кого-то еще, как вы ощущаете? Сергей Юрский: Где как. Есть новые города, где, может быть, моя фамилия связана со Швейцером и связана с "Золотым теленком". Есть новые города. Потому что, скажем, Дальний Восток, Приморье - я впервые в этом году был там, - может быть это так, может быть. Но Нижний Новгород, из которого я только что приехал, или Петербург, Екатеринбург, или еще десятки городов, - уже столько лет я предъявлял им свои концертные программы, я предъявлял им спектакли, мы объехали еще и, скажем, 48 городов со спектаклем "Железный класс", около 30 городов со спектаклем "Стулья" в течение многих лет. Мы же приезжаем не на гастроль, скажем, месяц подряд - мы играем один или два спектакля. Значит, это особый слой, интеллигентный слой, театральный слой, который ходит, зная на что. Иногда бывает, что приходят на "Стулья" посмотреть тетю Шуру и дядю Митю из фильма "Любовь и голуби". Я радуюсь таким людям, потому что я очень люблю этот фильм. Но они получают нечто другое. Но в следующий раз либо они совсем не придут, либо придут, уже зная, что они будут смотреть нечто другое. То, что пока что зрителей достаточное количество, это величайшая моя радость, которая и заставляет меня говорить, что уныния нынче во мне, во всяком случае, нет. Если уйдет зритель, да, придется быть унылым. Александра Самарина: В одном из интервью вы сказали, что огорчены высокими ценами на билеты и, на ваш взгляд, если я правильно поняла, это препятствует проникновению на спектакль вашего любимого, может быть, зрителя - зрителя несостоятельного, который не может заплатить какие-то большие суммы. Есть такая проблема? Сергей Юрский: Не знаю. Вот сейчас, слушающие нас и не знающие меня толком. Вот сейчас Андрей напомнит, с кем разговор, кто вот сейчас включился, он думает, наверное: "С кем же это они говорят? Что же это за артист, у которого несостоятельный зритель? Наверное, это несостоятельный артист?". Это неправильная формулировка. И потом, ссылаться на интервью, данные, допустим, год-два назад, мне кажется, сейчас бессмысленно. Время особенное стало. Оно, кроме всего, необыкновенно динамично. Меняется время, мы иначе смотрим на вещи, потому что нам предъявляет время совсем новые доказательства. И я не исключаю, что я сменю свою точку зрения через некоторое время на основании большего знания, очень может быть. Да, меня смущало, когда мы выпустили спектакль сверх, так сказать, притягательный для зрителя, потому что он был полон выдающихся актеров, спектакль "Игроки-21", который я поставил во МХАТе, с замечательным составом самых любимых актеров, в тот период, когда не было вообще зрителей в залах. Это был очень короткий, но страшный период, когда опустели зрительные залы страны, в том числе в Москве и в Питере. Чтобы привлечь зрителя. И потом, это просто были прекрасные актеры, они прекрасно играли. Меня смущало, когда билеты загнали цену примерно в два раза, это не касалось наших доходов, просто загоняли, а оказалось потом, что продавали их еще вдобавок черным путем по десятерной цене. Это происходит все и сейчас. Вопрос в мерах. Когда мне сейчас называют цены на, там, испанский балет в 9 000, когда говорят о ценах на концерт (я пишу даже об этом, я писал об этом в "Новой газете", и не раз) Элтона Джона - тысяча или две тысячи долларов и все прочее, то для тех людей, с которыми я встречаюсь в городах страны, это носит характер отторжения. Не то что бы просто у них не было таких денег, там есть тоже богатые люди, но это отторгает, потому что они думают: "Как же они там? Они там живут по каким-то другим законам". И это отторжение очень опасно. С другой стороны, дешевые билеты невозможны. И это в отличие от того, что я говорил год или два назад, потому что поднялась цена на водку, на бутерброды, на телефон, и даже на "Макдональдсы", которые говорили, что "мы дешевле всех", и все-таки она поднялась. И если бутерброд стоит 40 рублей, то билет в театр не может стоить 40 рублей. Не могут артисты всей труппой, всем театром играть, и кланяться, и творить спектакль за ту же сумму. Значит, это должно подниматься. Вопрос тоже в запредельности. А то, что у нас цены на драматический спектакль порой значительно выше, чем, допустим, в Париже или в Брюсселе, где я работал профессионально как актер в театре, в их театре работал, и я знаю эти цены. У нас только по цене Бульвара Драматический театр, или даже еще выше. Вот это меня смущает, потому что насколько я знаю жизнь, мы не так богаты, чтобы платить больше, чем парижане или больше, чем ньюйоркцы. Руслан Абаев: Я хотел уточнить одну деталь. Вы суеверный человек или нет? У вас фамилия созвучна с тем факультетом, на котором вы первоначально учились и потом по какой-то причине перешли на театральный. Любой суеверный человек обратил бы на это внимание? Сергей Юрский: Я не обратил. Значит, я не очень суеверный человек, да? Я стараюсь быть не суеверным, лучше без этого обходиться. Но мне надо было бы совсем что-то делать с собой, когда появился фильм "Парк Юрского периода", делать выводы, что бы это значило и куда это ведет? Но, как я убедился, никуда это не ведет. Это просто творение Спилберга, которое имеет такое мощное звучание, он сам по себе, а я тоже сам по себе. Андрей Шарый: Я еще задам вам вопрос о звуковых совпадениях. Артель артистов, да? Это театр, который вы организовали в начале 90-х. "Арт" (от слова "арт" - искусство), Артель артистов, то есть ясный каламбур. И тут же вы сказали, что у вас уже был свой театр и уже типа "хватит". То есть вы уже разочарованы и в идее театра тоже? Сергей Юрский: У меня не было своего театра. Андрей Шарый: А "Артель артистов"? Сергей Юрский: Ничего не было, никогда. Но при этом мой театр существует. Я просто организационно, в тот период, когда у меня были на это силы и намерения, я не мог этого сделать по причинам недостаточной любви ко мне высших властей, которые должны были бы это все утверждать. А теперь все создали свои театры, а как я вам сказал, что когда все толпой идут, я сразу выхожу по причине здоровья. Поэтому я уже теперь тоже не создаю свой театр. "Артель артистов" - есть идея, идея собрания людей, наилучших для данной пьесы, для данных ролей. Где люди не дают клятву навечно, а делают это дело артельно, как строят дом. Собирается артель мастеров: плотников, кровельщиков, землекопов, - и говорят: "Мы построим хороший дом, мы все умеем это делать". Андрей Шарый: А почему такое название "артель"? Вот -бурлацкая артель, а тут вдруг артисты? Сергей Юрский: А тут артисты. По-моему, очень хорошее название. Когда-то мы с Давидом Смелянским это создали и пригласили выдающихся актеров для того, чтобы сыграть этот спектакль. Когда встал вопрос, а не оформить ли юридическое лицо "Артель артистов", я начал кривиться, потому что знаю, что за этим следует. У меня, видимо, природа моя не годится для этого. И однако была афиша, она существует, эта афиша. "Московский художественный театр имени Чехова и Артель артистов создали спектакль "Игроки"". А потом была афиша "Театр-школа современной пьесы и Артель артистов создали спектакль "Стулья", а потом - "...создали спектакль "Провокация", а потом - "сняли фильм "Орнифль" Театр Моссовета и Артель артистов". Значит, может быть, как раз это мой вклад в виртуальность. Артели нет, а ее результаты, плоды ее есть, их можно сейчас посмотреть. Потому что если та группа артистов просто не могла больше быть вместе, слишком они занятые люди, то "Стулья" девятый год идут. Значит, все-таки публика позволяет себе смотреть, а мы позволяем себе это играть девятый год подряд. Андрей Шарый: Скажите, а артист - это артельный человек или все-таки артист - это отдельный человек? Сергей Юрский: Обязательно артельный. Андрей Шарый: Обязательно артельный, несмотря на то, что вы известны как блестящий одиночка? Сергей Юрский: Одиночка, значит, ты за всех один. А драматический театр, которому я принадлежу изначально, это, конечно, артель. И название это - это тавтология. Если театр - не артель, он может быть либо империей, как это было в БДТ с императором Георгием Александровичем Товстоноговым, другие подобные театры были, тоже империи, или "ватиканы", с большим влиянием. Или это артель демократическая, но тоже обязательно с лидером, который все это дело объединяет. Конечно, артист - артельный человек. И наше название - хорошее было название, но я его, собственно, и не отрицаю. Я только говорю, что он не имеет штампа, печати и судебных процессов, в которые попали очень многие, кто создали юридические лица. Александра Самарина: Сергей Юрьевич, вот, по-моему, театр - это слово, произнесенное артистом. Ну вот на мой дилетантский взгляд, вот, в первую очередь. А сейчас очень много слов: Интернет, информационные технологии и все такое, и люди перестали слова читать, в связи с этим. Вырастает целое поколение малышей и молодых людей, подростков, которые просто не берут в руки книгу. В последнее время появились книжки, которые дети стали читать. Все мы знаем феномен Гарри Поттера и так далее. Вам не кажется, что можно еще возродить эту культуру чтения, которая, на мой взгляд, очень тесно связана с культурой театрального зрелища, с культурой посещения театра? Не кажется ли вам, что это угроза театру, из-за того, что человек отвыкает от слова, привыкая к суррогату, привыкая к дешевым, совершенно невыразительным вещам? Сергей Юрский: Что касается театра, то он не умрет, абсолютно нет, потому что это, вот как я книжку назвал, это, в общем, тоже тавтология, "Игра в жизнь". И люди всегда будут интересоваться, как посмотреть на свою жизнь со стороны, им захочется это сделать. Если им не покажет это кто-нибудь, они сами выйдут и будут сами играть в жизнь. Это вечно. Другое дело, что сейчас время подмен, фальши. То, что называется театром, оно подменяется другими вещами. Но подменяется и сама жизнь, сама жизнь становится карнавалом, игрой. На мой взгляд, жизнь все-таки серьезнее, чем то, во что теперь мы пытаемся играть. Обилие игр на телевидении, уже зашедшее за все шкалы просто по количеству, показывает, что нынешняя цель - это прекратить всякую деятельность и сидеть толпой вокруг играющих, вокруг денег. Сегодня ты выиграл, - я буду биться, чтобы потом выиграть. Игорный дом, сплошной игорный дом. Но это плохо кончается. Можно ли возродить? Абсолютно, я думаю, ничего невозможно. У нас набухает новое время, в нем есть ростки, я их вижу, во всех областях: во встречах с людьми, в странной, я бы сказал, иногда жутковатой одаренности маленьких детей, в новой драматургии, которая вопреки, казалось бы, всему расхожему бурному веселью и карнавалу, появляется серьезная, настоящая, большая драматургия. Откуда? Из разных мест. Последнее, что было у меня: из Белоруссии. Очень молодой человек. Откуда что берется, не понятно, что берется? Есть и другие явления, есть и старые люди, которые пишут мощно. Кого назвать? "Такая любовь" - Кгоот. Андрей Шарый: Павел Кгоот. Сергей Юрский: Павел Кгоот только что читал эту пьесу, это старый человек написал, но это серьезный театральный разговор. Это израильский драматург Йосеф Бар-Йосеф. Но новое может прийти. Но возродить ничего нельзя. Та эпоха, еще раз говорю мою точку зрения, та эпоха кончилась. И мы с вами опутаны таким количеством проводов, волн, магнитных влияний, экологических загрязнений и всего прочего, что мы, в общем, не очень владеем, нам кажется только, что мы владеем построением нашего будущего. Я не скажу, что это техногенная катастрофа, пока еще нет. Но мы уже находимся в зависимости. Такое количество влияний на нас, что мы, крича непрерывно о свободе, не очень свободны и, может быть, скоро окажемся совсем несвободны, с криками "Дайте нам свободу!", - и уже будет непонятно, от кого? Руслан Абаев: Сергей Юрьевич, вы как-то выразились о женских ролях, вы описали их в эпитетах, как "унылая женщина-мать", а на сцене она действует, как беспомощная, и все это с точки зрения вялотекущей борьбы полов. Какая должна быть, по вашему мнению, женщина, если она играет? Сергей Юрский: Если речь идет просто о женских ролях в пьесах, современная, бурно ставящаяся драматургия предоставляет очень малые возможности женщинам. Это я хорошо знаю. Во-первых, потому что это было всегда: писали пьесы мужчины и писали они, в основном, мужские роли, про себя, а женщина была объектом, вокруг которого, для которого. Но были и исключения. Был Брукнер на Западе, который писал потрясающие женские роди специально для женщин. Был Александр Николаевич Островский, который писал изумительные женские роли. Был Александр Моисеевич Володин, который целый театр создал великолепных женских ролей. Что касается названных мною драматургов: Курейчик, Кгоот, Йосеф Бар-Йосеф (это мои последние впечатления), то, как ни странно, это есть возрождение женских ролей. Все трое -везде очень мощные женские роли. Кризис сегодняшней расхожей драматургии в том, что, в основном, сейчас используются по количеству более всего бульварная драматургия, западная, не первого ранга и даже не второго, а там женщина сознательно есть объект. Потому что это буржуазный вкус, на потребу жирного, хорошо поевшего зрителя, у которого слегка с губ стекает еще жирок от свинины с макаронами. Ему нужно определенное удовольствие получить от смотрения на определенную женщину. Или сверхинтеллектуальные дела, которые разлагают проблемы женщины на части или виртуально, так сказать, к ней относятся, неестественно. Огорчительно, что женщины, которые стали писать пьесы (и талантливые женщины!) мало создали женских ролей. Пусть они меня, если смогут, простят. Они хотели бы себя выразить. Оказалось, что когда им дали свободу себя выразить, запас оказался мелковат. Одна из любимых моих драматургесс - Алла Соколова. Я первый поставил ее пьесу "Фантазии Фарятьева", где были потрясающие женские, там одна мужская, роль, которую играл я (Фарятьев), а остальные - женские роли, которые играли Ольхина, Тенякова, Шарко, Попова, Крючкова, вон сколько актрис! К сожалению, Аллу Соколову я не вижу сейчас среди драматургов, а если читаю то что она пишет, то тоже что-то странное происходит. Женщина унижена сейчас в нашем обществе, унижена слишком большим разбирательством ее физиологических особенностей и отдельных частей ее тела, и она сама уже привыкла подавать себя по частям. А женщина, как говорит Жаботинский, "самая светлая, светлейшая, лучшая ласка в мире называется женщиной", он ставит ее даже выше бога. Может, это запредельно, но вот такой подход, не романтический, а тот, который испытываем мы, мужчины, по отношению к женщине, она нам нравится вся. А если по частям, то это болезнь, этой болезнью мы сейчас болеем. Андрей Шарый: Это детская болезнь, это болезнь России начала новой эпохи, о которой вы говорите, или это конец цивилизации? Сергей Юрский: Боюсь, что конец цивилизации. Андрей Шарый: А еще говорите, что вы оптимист? Сергей Юрский: Конечно! Наступит другая цивилизация. Андрей Шарый: Сергей Юрьевич, один специалист назвал вас писателем с нелегкой литературной судьбой. Почему вы, любя театр, любя актерское искусство и создавая артели артистов, решили стать писателем? Это только любовь к слову в разных его проявлениях? Сергей Юрский: Я никогда не принимал такого решения. Я просто писал. И в течение примерно 20 лет никому не показывал. А потом оказалось, что я написал довольно много. Если сейчас мы издадим в издательстве "Время" четырехтомник, там будет очень много нового, значит, все-таки накопилось что-то. А с нелегкой судьбой? У меня никакой судьбы нет, потому что у меня не было диалога с критикой. Кроме читателей, никто не заметил. Андрей Шарый: Ну, это, наверное, самое главное, все-таки? Сергей Юрский: Я думаю, что да. Андрей Шарый: И все-таки, актер или писатель - это разные профессии? Сергей Юрский: Разные. Андрей Шарый: Или это один и тот же род человеческого занятия? Сергей Юрский: Абсолютно разные. И актер, и режиссер - разные. Товстоногов был прав: если ты можешь заниматься и той, и другой: ну, пробуй, но это разные профессии. Андрей Шарый: Вы говорили о том, что нельзя бить в одну точку, что нужно все свои таланты использовать одновременно. Это личный девиз ваш? Сергей Юрский: Это не девиз, это приходится. Потому что если бы я, сейчас став профессиональным писателем и издавая вот даже четырехтомник, попытался жить на эти деньги, я бы даже сам не выжил, я уж не говорю, что у меня все-таки есть семья и кот. Кота бы я уже не прокормил. Андрей Шарый: А может быть только кота и прокормили бы? Сергей Юрский: Может быть только кота. Я привык ехать на десяти конях. Как актер, я, так сказать, имею признанную ступень, на которой я стою, и она мне дает возможность существовать. Но для этого я должен работать в четырех театрах, что я и делаю, и еще давать концерты. И не буду говорить, что я работаю, потому что нужно заработать. Это само собой разумеется. Я работаю, потому что отец мне сказал когда-то, и я это не забываю, незадолго до смерти сказал: "Если все-таки станешь актером, чего я тебе не советую, но, если все-таки станешь, не делай моей ошибки. Будь актером столько, сколько дышать будешь". Андрей Шарый: И вы этому совету следуете? Сергей Юрский: Следую. Александра Самрина: Сергей Юрьевич, вы одинаково органичны и в книгах, и на сцене, и в кино. Скажите, пожалуйста, что вам-то самому легче, проще, приятнее? Писать книгу, сидеть за письменным столом в тиши кабинета? Или выходить на сцену каждый раз? Что дается легче? Или это одно и то же? Может быть, это глупый вопрос? Сергей Юрский: Это все разное, и это все в разное время. Ты устаешь от чего-то и спасаешься в другом. Тиши кабинета у меня не было никогда, и большей частью все, что я написал, я писал либо в домах отдыха наших, ВТО, или, как теперь называется, СТД, либо по больницам. Устаю ли я от театра? Да, иногда очень устаешь от публичности, от того, что просто тяжело (уже возраст) играть большие, тяжелые роли тяжело. Но, уходя от них, потом опять тянешься. Потому что есть привычка сердца, привычка ума, привычка всех органов чувств заниматься этим делом. Поэтому пока на сцену выхожу. Руслан Абаев: Как-то вы упомянули о том, что можно казаться во время игры и быть. Вы для себя определили эту разницу, степень, и как вы ею пользуетесь в повседневной жизни? Сергей Юрский: В повседневной не пользуюсь. Сцена есть священное место, переносить сцену в жизнь не стоит. И жизнь на сцену тоже. В ботинках, в которых идешь по улице, лучше не выходить на сцену, их надо переодеть. Я пользуюсь тем, что говорит Михаил Чехов. Себя видеть надо уметь, надо учиться это делать. Это очень непросто. Забываться на сцене - нехорошее дело, нехорошее. Должно проясняться в голове все, тогда ты можешь прояснить, а не замутнить сознание тех, кто на тебя смотрит. Учиться быть двойным, одновременно двойным, быть полностью этим персонажем, говорить его голосом, его интонацией, его тембром и его словами. И вместе с тем не терять себя, видеть со стороны себя, этого человека. Вместе со зрителем, воображаемо находиться там, в зрительном зале, видеть и сопереживать вместе со зрителем. Это трудно достигается, это не всегда удается, но это высшее осмысление театрального искусства. Андрей Шарый: Сергей Юрьевич. Если бы вы были составителем энциклопедии театрального или киноискусства, в главе о Сергее Юрском, какие бы вы его, свои, роли перечислили? Только не говорите, что все - как дети, и они живут своей жизнью. Это в этой студии произносилось много раз. Пять ваших ролей, на ваш взгляд, которые такие, классные роли. Сергей Юрский: Это, действительно, очень трудно, потому что мне приходится это делать, обращаются с такими просьбами, а я избегаю ответа на этот вопрос. Андрей Шарый: И сейчас не ответите? Сергей Юрский: Да. Потому что я займу много времени раздумьями, по той самой причине, которую вы точно определили - чтобы не обидеть. Я либо назову пять последних, но тогда обижу все предыдущие, либо назову пять начальных и обижу все остальные. Андрей Шарый: Тогда назовите, может быть, амплуа. Вы - актер, актер трагический, актер комедийный или вы просто актер из Артели актеров? Сергей Юрский: По начальному импульсу я клоун, комик, так начиналось. Товстоногов меня направил в сторону драматическую, а потом - в героико-трагическую. Юмор для меня обязательный компонент, роль совсем без юмора для меня невозможна, не получается. Значит, вопрос в качестве драматургии. И можно настроить себя на определенный лад, очень серьезного или очень лирического, нужно настроить себя. Вот сейчас одно из предложений, я даже боюсь назвать, что это за жанр, может быть, может быть все вместе, но когда мне назвал режиссер Еремин, как вариант, мы несколько раз все говорим, но никогда не работали вместе, он вдруг говорит: "Скучная история", Чехов. Чехов - один из самых моих любимых авторов, которых я недостаточно много играл. И уже поздно мне играть многие роли. Я говорю: "да". Я не знаю, что это может быть, должно быть, сочетание. Но: "да". И тогда я задам вопрос: а что за жанр "Скучная история" у Чехова? У автора, который очень смешно умел писать и очень трагично умел писать. А "Скучная история", что? Все вместе. Андрей Шарый: В заключение программы я попрошу моих коллег, которые задают вопросы сегодня Сергею Юрскому, подвести короткий итог программы. Александра, начнем с вас. Что вам больше всего понравилось, на что бы вы обратили внимание наше и слушателей? Александра Самарина: К тому, что сегодня говорил Сергей Юрьевич Юрский, просто нельзя ничего ни добавить, ни убавить. Каждое слово абсолютно самоценно, вы ставите передо мной совершенно невыполнимую задачу - я должна что-то выбрать. Точно так же, как он не может выбрать что-то из своих ролей, мне очень трудно что-то выбрать из нашей сегодняшней беседы. Я считаю, что вопросы наши были, мои вопросы, были не всегда, мягко говоря, на высоте, но он совершенно гениально на них отвечал. И к концу его ответа мне казалось: "Господи, как хорошо, что я именно это его и просила!". Спасибо. Руслан Абаев: Я думаю, что беседа состоялась в очень хорошем ключе, по-моему, она понравилась и самому нашему ответчику. Андрей Шарый: В завершение программы, скажу несколько слов. Сергей Юрьевич! Мы все крутимся вокруг любимых ролей. Вы не можете выбрать свои любимые роли, а я могу. Мне очень нравится ваша роль, не мне одному, естественно, в "Маленьких трагедиях". И я когда узнал о том, что вы придете к нам сегодня, я попытался понять, для самого себя ответить на вопрос: Сергей Юрский - импровизатор или нет? И я дал себе этот ответ. Вы - импровизатор, и я вас за это благодарю, это великое качество. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
