Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-08-05]
Продолжительность жизниВедущий Михаил Соколов Отец и сын. Евразиец Петр Савицкий и историк Иван СавицкийМихаил Соколов: "Исход к Востоку" - так назывался вышедший в Софии 1921 году сборник. В нем выступила целая группа молодых эмигрантов. Они и стали отцами-основателями евразийского учения - Петр Савицкий, Петр Сувчинский, Георгий Флоровский. С них и началось русское евразийство - поиск России места в туранском пространстве между Европой и Азией. Как писал Владимир Варшавский - это наследники идей Данилевского и Леонтьева, наследники всего, что в русской мысли отталкивалось от демократического мещанского Запада и утверждало особый путь России. Как выразился писатель "от Шеллинга - к Жозефу де Местру, от Петра Великого- к Ивану Грозному, рискуя повторить роковой путь немецкого романтизма от Гердера к Гитлеру".
Хотя в 20 годы лидеры евразийства, претендуя из эмиграции на роль единственной правящей партии новой России, налаживали тайные связи с подпольем в СССР, в итоге этих комбинаций они оказались партнерами сталинских чекистов из ГПУ. Мой собеседник - историк и журналист Иван Петрович Савицкий, автор книги о русской эмигрантской Праге. Сын географа и философа, основателя евразийского течения Петра Николаевича Савицкого. Иван Петрович, как ваш отец оказался в белом движении? Он ведь в 1917 году был коммерческим советником посольства в Христиании, то есть в Осло. Иван Савицкий: Он уже не был в Христиании во время Октябрьской революции. Он вернулся с тем, что задание выполнено, какое-то заключение торгового договора. Вернулся в Петроград, и ему было назначено, что он должен 7 ноября 1917 года по новому стилю сделать об этом доклад - о результатах поездки и пребывания в Норвегии. Понятно, ничего не состоялось. Он провел еще несколько дней в Петрограде, потом переехал в Москву и начал двигаться в направлении юга, где началось организовываться белое движение. Михаил Соколов: Вы знаете, где-то в его письмах мне попалась такая фраза, что в 1918 году "я был гетманским солдатом особого корпуса и участвовал в сражениях в Киеве". Иван Савицкий: Знаете, об этом отец как-то не рассказывал. Он говорил, что он был в Добровольческой армии какой-то короткий срок и что оттуда его извлек уже Петр Струве. Он же был учеником Струве, даже самым любимым учеником Струве. И когда Струве стал заведующим ведомством иностранных дел при правительстве Врангеля, то он сразу привлек отца. Действительно, я не знаю, какой-то провал между началом 1918 года, что он уезжает на юг и потом в 1919 году добровольческая армия, а 1920-м - ведомство иностранных дел у Врангеля. Михаил Соколов: Как он воспринимал свою службу в этом ведомстве иностранных дел со Струве и у Врангеля? Все-таки это формально был достаточно высокий пост, он был почти министр внешнеэкономических связей. Иван Савицкий: Он ездил в Италию, побывал и в Париже. Он подробностей как-то не рассказывал. Михаил Соколов: А как он в Софии в 1920 году оказался, почему именно София, если Русская армия Врангеля была в Константинополь эвакуирована? Иван Савицкий: Он был в Галлиполи вначале, там какой-то хутор пробовали организовать. Михаил Соколов: Хутор в Турции? Иван Савицкий: Где-то был даже снимок, который, к сожалению, тоже погиб. Они там роют кирками, копают совершенно неудобную землю для этого. Но это длилось очень недолго, ничего из этого не получилось. И опять его Струве привлек - уже в Софию. Он там начинал издавать журнал "Русская мысль", продолжал в эмиграции и привлек отца в редакцию. Таким образом, отец приехал из Галлиполи и попал в Софию. Михаил Соколов: Говорят, что у них были к этому времени какие-то расхождения или это не так? Иван Савицкий: К этому времени, видимо, нет. Потому что отец писал какие-то рецензии. Все евразийство начинается с этой рецензии на брошюру Трубецкого "Европа и человечество". По-моему, первые два номера "Русской мысли" он еще сотрудничал с Струве. Но потом их расхождения начали увеличиваться и увеличиваться по мере того, как отец уходил в евразийство, а Струве более-менее правел и правел, наоборот. Тут уже в Праге были отношения скорее неприязненные, можно сказать. Михаил Соколов: Струве правел, но все-таки в западническом направлении. Иван Савицкий: Да, в западническом. Поддавался на монархизм. Вообще, он старался всюду как-то объединить эмиграцию на других позициях, чем на довольно четко правых. Объединить эмиграцию было очень трудно, потому что просто громадное большинство думало, что всякие демократические люди погубили Россию, эсеры, меньшевики, конечно, о большевиках я не говорю. Керенского просто ненавидели страшно, большинство эмиграции. Тут по необходимости, если Струве хотел объединять, то нужно было объединять и таких. Он старался избежать просто признания самодержавия тем, что он стоял на позиции непредрешенчества, но вместе с тем непредрешенчества, но под руководством Великого князя Николая Николаевича. Так что, конечно, Великий князь, вряд ли он думал о демократической республике. Михаил Соколов: Петр Николаевич Савицкий в этот период, как он вам рассказывал, как возникло евразийство? Одна статья, другая статья, и люди спонтанно начинают собираться? Иван Савицкий: Это, видимо, началось с дискуссий, с дискуссий довольно оживленных. В конце концов, первый сборник "Исход к Востоку", потом второй сборник "На путях", там еще довольно большая разноголосица. Да она, в принципе, оставалась разноголосицей во все время существования евразийства. Их объединяли некоторые принципы, но такие - очень смутные. В конце концов, вся судьба евразийства показывает, что это не было компактным, целым. Это был поиск, поиск и продолжался он во все время существования евразийства. Михаил Соколов: Все-таки общее это было то, что у России особый путь, определяющийся неким ее географическим и геополитическим положением. Иван Савицкий: Я бы сказал, что первое, что было - это что у России действительно особый путь. Потому что западный не подходил, особенно сильным было это столкновение с Западом непосредственное, когда люди, которые раньше приезжали в Европу знатными иностранцами, и их принимали там совершенно иначе, они увидели этот Запад совершенно иначе. Вот когда они прибыли как беженцы, то вдруг их взгляд на европейский мир довольно резко поменялся у многих, надо сказать, что в худшую сторону. И теперь они стали сравнивать Россию и Запад с несколько других точек зрения и при этом начали обнаруживать довольно коренные различия между Европой и Западом и начали считать, что у России действительно особый путь. К тому же то, что уже Данилевский писал, что отношение к России на Западе тоже было в определяющей степени, к России относились тоже не как к Европе, а как к чему-то другому. Тут они и столкнулись и вот с этим восприятием России на Западе. Конечно, в крайней форме это потом у Гитлера и так далее. Но в других менее крайних формах они встречались с этим очень часто. Вот эта особость России, и особость России понималась по-разному, исторически, географически. Это, действительно, поиск научный. У отца, у Вернадского, в конце концов и лингвистические некоторые попытки у Трубецкого, потом у Якобсона. А с другой стороны, было очень сильное течение религиозное. Оно как раз связано с тем, что Россия для Запада "еретическая". Если это перевернуть, то получается - только православие, страна - богоизбранная. И в этой особости были довольно существенные различия в ее восприятии. Михаил Соколов: Тем не менее, ваш отец придерживался именно линии на то, что русский мир континентальный должен противостоять атлантической цивилизации? Сейчас это выглядит немножко натянуто. Иван Савицкий: Почему натянуто? Он все-таки был экономист, географ, и он понимал очень хорошо одну вещь, что экономика континентального государства строится совершенно иначе. Транспортная система, цена перевозок и так далее - это все обнаруживает совершенно другие показатели, чем у стран морских, которые ориентируются на морские сообщения и так далее. Так что какие-то элементы именно этого существуют и сейчас. Хотя трубопроводы, авиационные сообщения меняют все резко. Но все-таки проехать даже современную Россию, не говоря о когда-то бывшей империи или потом Советском Союзе, то если взять Транссибирскую магистраль, проедете - это подольше будет, чем великие железнодорожные пути в Америке. Михаил Соколов: Петр Николаевич предполагал такой выход из этого, что России нужен союз с другой континентальной державой крупнейшей европейской - с Германией? Был ли он германофилом или нет? Иван Савицкий: Германофилом в прямом смысле, политическом смысле, я не знаю и не думаю. Михаил Соколов: Немножко вернемся к биографии. София. Выходят первые статьи. И, в общем, болгарское правительство в какой-то степени русским помогало. В чем все-таки был смысл переезда в Прагу, в Чехословакию? Иван Савицкий: Просто потому, что тут начал организовываться крупный академический центр. Михаил Соколов: В рамках "Русской акции"? Иван Савицкий: В рамках "Русской акции". И отец сюда приехал, довольно рано об этом узнав. Честно говоря, я точно не знаю, от кого. Знаю, что потом много и активно общались с профессором Ломшаковым, который, собственно говоря, является зачинателем "Русской акции". Михаил Соколов: Менеджером, я бы сказал. Иван Савицкий: Я думаю, у чешских властей первоначально были немножко другие настроения и другая ориентация этой "Русской акции" - более политическая. А вот как раз Ломшаков своим проектом приглашения сюда сначала тысячи студентов направил это по другому руслу, которое президенту Чехословакии Масарику показалось более перспективным, чем эта первоначально политическая идея, когда сюда созывали эсеров в основном. Ломшаков писал повсюду об этой акции, ища поддержки. Может быть он и отцу написал. Михаил Соколов: Человек, которому не было 30 лет, который не так давно вышел из студенческих стен, получил здесь приличное место преподавателя. Как это объяснить? Иван Савицкий: Он получил некоторую известность. Вообще эти сборники евразийские вызвали большой интерес. К тому же все-таки, я думаю, что Петр Струве, который сюда приехал, его рекомендовал как своего лучшего, одного из лучших учеников. К тому же здесь именно в области географии, экономической географии особенно больших специалистов не было, так что не было такой конкуренции как в некоторых других областях. Вот этим я объясняю. Михаил Соколов: Даже вы пишете в одной из своих статей, что чехословацкое правительство как-то старалось людей правых взглядов, молодых, связанных с Врангелем, сюда сильно не приглашать. Господин Савицкий был членом администрации белого правительства Врангеля. Это их не смутило? Иван Савицкий: Я думаю, что это от них ускользнуло попросту. Потому что эти директивы направлялись в Константинополь и касались прежде всего того, чтобы не попали из Константинополя врангелевцы, не попали бы люди из Галлиполи. Но отец, к счастью для него, был в Софии и там уже шел по линии журналиста, работника "Русской мысли". Я думаю, что это просто ускользнуло от бдительного ока МИДа. Но, впрочем, как раз Ломшаков добился того, что сюда приняли в вузы галлиполийскую сотню, а потом приняли и людей из Константинополя. Если вы почитаете эсеровскую "Волю России" тех лет, просто для них это все отребье и так далее, оно сюда прямо в Прагу хлынуло. Но это была действительно работа Ломшакова, который прямо написал, что это дисциплинированные, выдержанные, они будут лучшими студентами - о галлиполийцах. И пробил, что их оттуда в Прагу чехи послали, вопреки первым директивам. Михаил Соколов: А какой был переезд в бытовом плане для семьи Савицких? Иван Савицкий: Семьи Савицких еще не было. Николай Петрович, отец и его супруга, как они сюда попали? Их выписал сюда отец. Николай Петрович был членом Государственного совета, действовал во врангелевском русском совете. Михаил Соколов: До того черниговским землевладельцем? Иван Савицкий: Черниговским землевладельцем, даже предводитель дворянства, даже где-то был назначен в Белоруссии, где не избирали, там были такие порядки. Потом он был в Черниговской губернии. Но, конечно, его сюда удалось привезти. А мать - Вера Ивановна Симонова тогда еще - приехала сюда самостоятельно. Они были знакомы еще по России, но в конце концов встретились в Праге в 1922 году снова после трехлетней разлуки и потом здесь поженились в 1927 году. Михаил Соколов: А жили они где? Иван Савицкий: Как все жили - в самых разных местах. Съехались в "профессорском доме" небезызвестном, именуемом также "братской могилой". Потом переехали куда-то в Модржаны. Потом отец, получив должность директора русской гимназии, и мы неожиданно получили шикарную квартиру, что было весьма печально: после 1945 года нас немедленно выселили, ехать было некуда и не было никакой мебели. Уже там мебель была казенная, а старая пропала где-то. Это эмигрантское существование - это существование с множеством переселений всегда. Михаил Соколов: Иван Петрович, скажите, пожалуйста, в этот период, несмотря на занятия наукой, на преподавание, ваш отец, тем не менее, активно занимался политикой, то есть он стал воспринимать это евразийство не только как научное, но и как политическое течение. Или это была идея других людей - Сувчинского, Трубецкого? Кто был все-таки наиболее активен политически, как вы это понимаете? Иван Савицкий: Знаете, в виду близости, связей родственных я стараюсь особенно не заниматься евразийством. Потому что евразийцем полностью себя считать не могу, антиевразийцем мне как-то уж совсем не подходит быть. Так что я, конечно, слежу, но очень бегло за этим вопросом. Я не знаю, я уверен, что отец ориентировался, в его последней большей статье в сборнике "30 годы" намечена научная программа. Для него научная программа евразийства была гораздо больше, чем это политика. Но, с другой стороны, он был человеком несомненно увлекающимся, и он, я думаю, поддался тому климату, что просто эмиграция не может жить без политики. Потому эмиграция или осуждена на вымирание, во втором-третьем поколении люди перестают даже говорить на родном для родителей языке, они растворяются или возвращаются в страну, которую отвергли по тем или иным причинам. Для эмигранта, который хочет оставаться эмигрантом, нужно заниматься политикой, нужно каким-то образом стремиться изменить этот строй на родине. Михаил Соколов: Или чтобы вернуться или: Иван Савицкий: Или там погибнуть. Как восклицал один младоросс, кажется: лучше ужасная смерть, чем ужас без конца. В политику эмиграция втягивает. Втягивает или нужно уходить из эмиграции в иммиграцию, экономическую жизнь просто и стараться включиться в это общество, где живешь. Михаил Соколов: Кстати говоря, эта идея была у группы "Второе поколение" в Праге, которые доказывали, что нужно максимально вжиться в чехословацкую жизнь и тем принести потом пользу России. Иван Савицкий: Такой переходный момент: довольно четко различается установка эмигрантская и иммигрантская - это в том, куда эти люди отдают детей. Отдавать детей в русскую школу в Чехии - это значит ограничивать их возможности для карьеры, продвижения в этой сфере. Это не в Чехии - это во Франции, где угодно. Отдавать в местную школу - это значит, что рисковать, что сыновья будут говорить плохо на родном языке и будут вставлять непрерывно слова из "местного" языка и не понимать, о чем речь не только в прямом смысле, но и в переносном. Они уже будут жить в мире другой культуры. А если сохранять во втором поколении и свою национальную идентичность, и нельзя не принимать, если тут же с рождения живешь, тогда попадаешь в шизофреническое положение во многих случаях. Так что, конечно, эмигрантам избежать политики было почти невозможно. Михаил Соколов: Первое поколение, говорит, что оно жило буквально на чемоданах, что вот-вот большевики падут и поэтому, собственно, активизировало постоянно политические проекты. Иван Савицкий: Да, несомненно. Но это были убеждения не только эмигрантов. На Западе большинству казалось, что большевизм не может выжить - это абсолютно нежизнеспособная система, он должен рухнуть. Вечно появлялись какие-то слухи: 1928 год, почему-то разрыв с Англией, что-то начинается. Потом коллективизация, но это не может осуществиться. Голод на Украине - это не может осуществиться. Вот эти эмигранты все время жили надеждой, что что-то произойдет. Вопрос - что? Михаил Соколов: Что казалось вашему отцу в 20 годы, что должно произойти? У меня есть такая цитата, он пишет: "Необходимы новые диалоги и необходимо, как носительница, ее новая партия, не менее одушевленная и сплоченная, чем первые большевики". Он действительно считал реально в то время создать такую партию антибольшевиков? Иван Савицкий: В какой-то момент - да. Например, отец очень внимательно следил за происходящим в Советском Союзе. Он читал советскую прессу, читал, что выходило на Западе. И он считал, что Сталин в середине 30 годов попал в какое-то промежуточное положение. Потому что он, с одной стороны, истреблял старых большевиков и переворачивал всю идеологию с интернационализма, с ориентации на мировую революцию и так далее на национализм, на шовинизм даже. Типичный пример этой реориентации - это, во-первых, разгром школы Покровского, когда вдруг Россия стала хорошей, хотя до того была "тюрьмой народов". Но потом это очень ярко определилось в тех масштабах празднования юбилея Пушкина, который в первый раз за историю эмиграции празднование Пушкина совпали в эмиграции и в Советском Союзе. И вот отец говорил, что Сталин начинает истреблять своих, а это национальная черта - это ему не подходит, образуется вакуум. И в этом вакууме может пройти партия, которая изначально стоит на национальных позициях, но вместе с тем она признает некоторые социальные изменения, которые внесли большевики, не становится на почву возвращения всего к дореволюционному. Михаил Соколов: В этом смысле он в чем-то сходился с младороссами, которые говорили примерно то же самое, только экзальтированно и доводили до абсурда иногда. Иван Савицкий: Младороссы исходили из евразийцев, но примитивизировали их идеи и их логику. Все, что можно прочесть у младороссов умного - это все взято от евразийцев, остальное невозможно читать. Просто в одной из их программ написано: мы те, которые реализуем мечту евразийцев. Михаил Соколов: Мой собеседник - историк и журналист Иван Савицкий, сын географа и философа, основателя евразийского течения Петра Савицкого, печатавшего свои стихи под псевдонимом Петр Востоков. Мы продолжаем разговор о судьбе его отца Петра Савицкого и о том, как евразийство стало политическим течением эмиграции. Его лидеры налаживали тайные связи с подпольем в СССР, оказавшись в итоге партнерами чекистов из ГПУ. Иван Петрович, скажите, если вернуться к практической политике и 20-м годам. Опять же неожиданно для пражского доцента участие практически в конспиративной деятельности - эта история с "Трестом". Не знаю рассказывал ли, ваш отец возвращался ли к тому, что он практически пять лет был втянут в отношения с якобы подпольной организацией в Москве, которая, в конце концов, оказалась контролируемой ОГПУ, чекистами? Иван Савицкий: Отец не очень любил вспоминать. Все время говорил, что он напишет воспоминания, но так и не написал. Но это мы, конечно, знали. Более того, он себя до конца жизни упрекал в том, что из-за него погиб чудный комбриг, который организовал всю эту евразийскую группу. У Льва Никулина роман вышел незадолго до смерти отца, где этот комбриг прекрасно выступает, рассказывает, как они обвели вокруг пальца всех этих наивных евразийцев. Мы с братом даже думали, говорить это отцу или не говорить. Решили - пока не говорить. Потому что он все время думал, что действительно была евразийская группа в Москве. В связи с "Трестом" как раз группа не прозвучала. Михаил Соколов: Они не говорили как о разоблаченных этих людях. Иван Савицкий: В принципе он знал, что за ним в Москве следили, но ему казалось, что ему удалось уйти от слежки. Но он пришел на собрание, которое организовывалось соответствующими органами. Михаил Соколов: Был такой Арапов - это был племянник Врангеля, и он сыграл большую роль во всех сношениях. В 1923 году он познакомился с представителем "Треста" Якушевым. Иван Савицкий: Отец верил до конца, что комбриг, который в Москве его принял - настоящий евразиеец. Михаил Соколов: Уникальная история - он смог съездить в Москву нелегально под прикрытием чекистских операций и вернуться. Как Шульгин, больше известно про Шульгина. Иван Савицкий: Шульгин об этом писал, так что было об этом известно. Но это были не только отец и Шульгин, тот же Арапов, многие тогда съездили благополучно. Отцу казалось, что он знал и в Москве даже, что за ним следят. Ему казалось, что ему удалось уйти от слежки, что вполне возможно, потому что они знали, куда он идет. Михаил Соколов: Сколько времени он пробыл в Москве, он не говорил? Иван Савицкий: Точно я не знаю. Он очень не любил говорить о воспоминаниях, он весь жил теорией. Михаил Соколов: Дело в том, что существует такая легенда даже, что когда он побывал в Москве, он получил благословение патриаршего местоблюстителя Петра Крутицкого на дальнейшую деятельность евразийцев. Иван Савицкий: Не говорил, никогда об этом не упоминал. Михаил Соколов: Найдены протоколы допросов Льва Карсавина 48 года, и он как раз пишет об этом патриаршем благословении, о том, что он узнал об этом от Савицкого, и что такое важное событие в истории евразийства как раз во время этой поездки 1927 года состоялось. Так это и останется загадкой. Иван Савицкий: Останется, видимо, загадкой. Я говорю: отец после возвращения не любил об этом говорить, думая, что чем меньше мы знаем - это тоже, может быть, лучше. Его же потом посадили и в Чехословакии. Может быть он не хотел нас ставить в какое-то неудобное положение. Думаю, что, скорее это психологически понятно: он не хотел подводить итог своей жизни. Михаил Соколов: Эта вся история, как вам кажется, как историку эмиграции, эта история с "Трестом", с похищением агентами ГПУ генерала Кутепова и так далее, она сыграла роль в том, что евразийство сначала распалось на левое просоветское и научную школу, а как политическое течение практически прекратило существование? Иван Савицкий: Конечно, это сыграло свою роль и немалую роль в этом сыграло. Все-таки вся эта история с "Трестом" была, я бы сказал, конфузной. Потом был переход кламарской группы на советские позиции, возвращение части представителей кламарской группы в Советский Союз, позже - Сергея Эфрона и так далее, так что это, конечно, сыграло свою роль. Но вместе с тем, надо сказать, что это было явление не только евразийское, распадались но в общем-то все политические организации, кроме организации "Нового поколения". НТС, их называли "нацмальчики" в эмиграции, в Праге самый активный был Кирилл Вергун. Да младороссы в силу своей молодости как-то развивали еще свою работу политическую. Но старая эмиграция, старые политические деятели или молодые в момент эмиграции, они в 30-е годы от нее отходили, потому что они пережили слишком много разочарований. Они уже не знали, что делать. Эта работа затихала. Первыми, конечно, кончились кадеты, они совершенно сникли, отчасти из-за раскола. Потом эсеры, тоже сохранялась минимальная группа, которая продолжала действовать активно. Михаил Соколов: Благодаря чешским субсидиям. Иван Савицкий: Но потом и чешские субсидии начали кончаться, и все дело пошло на убыль. Михаил Соколов: А Милюков все-таки на "Последние новости" деньги получал до конца этой газеты в 1940 году. Иван Савицкий: Милюков получал, но Милюков, видимо, получал деньги не только от чехов, болгарские деньги там были. К тому же все-таки "Последние новости" расходились как-то, они не требовали таких крупных средств, как другие газеты. Гукасов, правда, давал на "Возрождение", нои гукасовские миллионы тоже не выдержали эмигрантского бытия до конца. "Возрождение" не выжило. Что-то начало давать под самый занавес югославское правительство. Михаил Соколов: На "Крестьянскую Россию" давали югославы. Иван Савицкий: Югославы давали. На разные казачьи органы. У себя платили что-то поляки. Это все шло на убыль. Вы посмотрите, какая политическая организация оставалась без расколов? Это были вечные расколы. Как раз распалась и "Крестьянская Россия". Кадеты первыми начали. Эсеры никогда не были партией, они были сплошным расколом еще в России, то левых исключали, то левые уходили, то правых исключали, то правые уходили. Может быть субсидии их на какое-то время объединили, но тоже ненадолго. Михаил Соколов: Петр Николаевич как-то свои симпатии выражал, когда активная евразийская организация исчезла и остались лишь младороссы пародийные? Кому он все-таки симпатизировал из политических существовавших организаций 30 годов? Иван Савицкий: Я знаю только о его деятельности в оборонческом движении. К младороссам он относился снисходительно весьма. Есть протоколы первого съезда евразийской организации, там у них об отношениях к разным организациям - это то, что я знаю. Михаил Соколов: Оборонческое движение возникло где-то после 1935 года. Иван Савицкий: Примерно с 1935-го. И там сошелся отец с <лидером партии "Крестьянская Россия" Сергеем Масловым. Во время войны они общались совместно, у Маслова был радиоприемник, которого у нас не было, и они совместно слушали Москву. Сергей Маслов не выдал отца, когда его арестовали. Девочки - дочери Маслова жили у нас во время ареста родителей. Ведь арестовали не только Маслова, но и его жену. Они с отцом сошлись еще до войны в начале оборонческого движения. Кроме того, их объединяло общее отношение к коллективизации - абсолютное неприятие коллективизации. Маслов написал книгу "Колхозная Россия", а отец написал серию статей под псевдонимом Востоков. И они приходили в этом смысле к одинаковым выводам, Маслов и Савицкий, в этом они сходились полностью. Михаил Соколов: Как объяснить, с одной стороны, неприятие режима, с другой стороны - его защита в форме оборончества или защита страны, которая имеет такой режим? Иван Савицкий: Я думаю, потому что отец как раз очень хорошо знал немецкую среду, знал, что такое гитлеризм. Он понимал, что с Гитлером нельзя идти никак, что это просто гибель для России, что Гитлер не освободит Россию и не передаст в руки НТСовцев или разных организаций, которые с ним пытались связаться. НТСовцы кончили тоже плохо. Они пытались сначала сотрудничать, потом их начали арестовывать. А это при том, что они хотели немного развивать активность, не совсем по инструкциям. Я думаю, что отец просто гораздо лучше знал, понимал ситуацию немецкую, что с гитлеровским режимом никак сотрудничать нельзя. Когда Гитлер пришел к власти, то люди начали читать "Майн Кампф" и, прочтя "Майн Кампф", начинали понимать, в чем дело. Но и на Западе, и среди эмиграции многие, которые меньше знали немецкую среду и так далее, видимо, считали, что это такая блажь, когда Гитлер станет фюрером, это у него пройдет. Отец так никогда не думал, он знал, что это совершено всерьез. Он встречался с немцами достаточно много и в Праге, между прочим, тоже были. Тут было большое движение, он все это видел, все понимал. Тут для него не было ни на минуту вопроса, если война Гитлера со Сталиным, то нужно защищать Россию. Михаил Соколов: А какой был статус Петра Николаевича Савицкого именно в этот период 1935-36 годы, когда вы родились? Иван Савицкий: Было очень трудно. Он был лектором украинского и русского языка в пражском Немецком университете. Печатался в журналах, печатался в Польше, в Прибалтике и так далее. В общем, жил и что-то получал. Николай Петрович как раз получал пособие от чешского правительства, отец, по-моему, какое-то время тоже. Это были маленькие деньги, на них прожить нельзя было, но все-таки пособие. Жили мы очень бедно. В конце концов, отцу устроили пост директора гимназии для того, чтобы улучшить чисто материальное положение. Конечно, он был прекрасным директором гимназии, во всяком случае, я, когда я встречался с выпускниками, было такое собрание, из разных стран приехали ученики гимназии, все меня заверяли, что он был прекрасным директором. Михаил Соколов: Это была единственная русская гимназия в Праге в тот момент? Иван Савицкий: Да, это была единственная не только в Праге, но и в Чехословакии. Потому что гимназию в Моравской Тршебове уже давно ликвидировали, так что это была единственная русская гимназия. Между прочим, туда ходила большая группа чехов, даже какой-то немец или два были, которые Россией интересовались, тоже были записаны в гимназию. Были калмыки, которым преподавали буддизм. Вот тут - даже намек на евразийскую постановку вопроса. Михаил Соколов: Был специальный преподаватель буддизма, а для православных Закон Божий? Иван Савицкий: Закон Божий был совершенно обязательным предметом. Было и преподавание буддизма. Михаил Соколов: Уровень преподавания был высокий? Иван Савицкий: Да, очень серьезный. Хорошие преподаватели, отец собрал достаточно квалифицированных преподавателей. Это было серьезное начинание. По всему, что я знаю об этой гимназии, я там сам проучился полтора года в начальной школе. Михаил Соколов: Как складывалась судьба вашей семьи? Тут было столько политических перемен - Мюнхен, оккупация, начало Второй мировой войны. Иван Савицкий: Конечно, всякое евразийское учение было прервано. Отец был назначен на пост директора гимназии, полностью этим занялся. Впрочем, он еще читал какие-то лекции русского языка в немецком университете. И только в 1941 году, когда он заявил кому-то из немцев, что Россия непобедима, то его оттуда убрали. Но не убрали из гимназии. В гимназии он был директором до 1944, когда он пытался воспрепятствовать тому, что был объявлен набор во власовскую армию, этому он попытался воспрепятствовать. Михаил Соколов: Гимназистов? Иван Савицкий: Да. Попытался воспрепятствовать, но его сняли и посадили. Заведующий гестапо был его учеником берлинского университета. Михаил Соколов: Пожалел? Иван Савицкий: Видимо. Его арестовали, но выпустили через пять дней, послали чернорабочим. Михаил Соколов: То есть он власовским акциям не сочувствовал, потому что считал безнадежным? Иван Савицкий: Нет, думаю, что он считал просто предательством родины, потому что они воевали бы против своих же и, конечно, безрезультатно. Даже в случае, если бы немцам удалось победить. Потому что тогда был бы еще хуже для России. Отец ничего не умел делать руками, так что его посылали с одного завода на другой, говорили, что нам такой работник не нужен. Все говорят, да и действительно немцы держались до конца, но, конечно, в протекторате шло сильное разлрожение к концу 44 году. Под конец войны был и чешский саботаж. Всем было понятно, что война проиграна. Он все-таки работал где-то, что-то таскал. Больше его посылали из одного предприятия в другое. Михаил Соколов: Как было дальше? Арест 1945 года, собственно, - это, видимо, в награду за патриотизм? Иван Савицкий: Арестов было несколько, три раза его арестовывали. Первые были в восторге, которые пришли в советской форме: такой хороший русский человек. Потом нас возили на автомобиле, первый раз ездили, было весело и интересно. Потом пришли второй раз, его забрали на этот раз. Первый раз только поговорили на дому. Но отпустили, дали бумажку, что проверили, что очень хороший русский человек. Это все в мае было. Потом несколько раз обращались за помощью, когда нужно было переводить с немецкого что-нибудь на русский. Потом пришли люди в штатском, сказали, что его надолго берут. Когда мать спросила: не нужно ли зимние вещи? Нет, не нужно. Потом после 11 лет он действительно вернулся. Михаил Соколов: Это все-таки была целенаправленная акция СМЕРШ по спискам или в значительной степени носило хаотический характер? Иван Савицкий: Я считаю, просто потому, что я знаю, кого арестовали и кого не арестовали, что, конечно, какие-то списки, вероятно, были, но что это небольшой процент того, кого действительно взяли. Я знаю, что брали людей, которые ни сном, ни духом ни в какой политике не участвовали. Максимум, единственная вина, что они были белыми офицерами. Хорошо, было бы логично если бы брали белых офицеров, но я жил в одной комнате с генералом Чернавиным, который был крупным деятелем белой армии, заведовал отделом. Но к нему ходили, его расспрашивали, отдавали ему честь и уходили. Так он тут и остался прекрасно. Таких историй можно было бы рассказать больше. Тут было хаотичного очень много. Моего близкого друга, полковника, получившего чин полковника уже в белой армии, почему-то взяли, куда-то отвезли в Польшу. Он был шофером, ни в никакой деятельности не участвовал. Был у галлиполийцев, но галлиполийцы тоже давно бездействовали. Шофером работал, таксистом. И все - взяли. Потом кому-то что-то сунули, из лагеря в Польше спокойно его отпустили, он вернулся. Михаил Соколов: А были такие как Маслов, кого без следа утащили. Иван Савицкий: Маслов пропал без следа. Отца тоже отправили самолетом в Москву. Михаил Соколов: Когда вы узнали о том, что он там? Иван Савицкий: Это мы узнали довольно быстро, потому что тогда еще у отца была сестра в Москве, работала в Академии наук в Ботаническом саду. И она как-то довольно скоро узнала, и до 1948 года шла переписка с ней. Мы узнавали о его существовании, о том, что жив, во всяком случае, более-менее здоров. В 1948 году прекратилась всякая переписка даже уже с дружественной Чехословакией всех работников Академии наук. С 1948 до середины 1955 года мы ничего не знали. Михаил Соколов: Писем писать из ГУЛАГа не позволено было? Иван Савицкий: Нет. Он не мог писать ничего. Но до 1948 года мы знали через его сестру. Михаил Соколов: Как ваш отец объяснял, что ему удалось уцелеть в лагерях? Он в Мордовии был в тяжелых условиях. Иван Савицкий: Он говорил, что в общем он производил впечатление и на начальство, и на урок, что тоже было очень важно. Он и еще несколько, как раз епископ Афанасий, они находились под охраной этих урок. Они говорили: этих людей не трогайте. Это был один момент, который очень важен, потому что отбирали пайки и так далее, все было. А начальство, во-первых, не знало, что с ним делать, потому что как чернорабочий он себя и тут показал не на высоте. Во-вторых, он прекрасно знал географию, он с каждым мог поговорить о его местности, о его селе. Это производило совершенно фантастическое впечатление. И его назначали в избу-читальню, просто дали топить где-то печь. К нему отношение было относительно сносное. На лесоповале он был только месяцами. Михаил Соколов: Насколько справедливо мнение, что ваш отец действительно был учителем Льва Гумилева или это сегодняшние домыслы? Иван Савицкий: Они находились в довольно близком письменном контакте, их переписка опубликована. Лев Николаевич очень почитал отца, знал его. Они встретились, действительно, и лично. Встретились он Праге, а не в лагерях, когда он сюда приехал на археологический конгресс, примерно в 61 году. Тут они очень много разговаривали. По-моему, Лев Николаевич был больше с ним, чем на конгрессе. Учителем - я бы не сказал, Лев Николаевич сформировался раньше. Влияние, я думаю, он оказал. Откуда Лев Николаевич узнал о евразийстве? Он уже знал, в лагерях через каких-то лиц передавали: Лев Николаевич интересуется евразийством. И какое-то сношение через третьи лица было у них, но это очень мало. Сразу после того, как освободились, оба освободились примерно в одно время, как-то завязали переписку. Михаил Соколов: Еще один вопрос о 1960-м годе - новый арест Петра Савицкого за стихи, опубликованные на Западе под псевдонимом Востоков. Почему это произошло? Безобидная вроде бы вещь. Ну, стихи, ну, христианские: Иван Савицкий: Там все-таки были стихи лагерные и в предисловии о ГУЛАГе выражались не очень лестно. Всю переписку перлюстрировали, обо всем было точно известно. Я думаю, что арест должен был носить такой немножко показательный характер. Потому что в 1960 годы начиналась "оттепель", эмигранты начали переписываться слишком много с Западом. Я думаю, что отчасти это носило характер предупредительный: эмиграция, не думайте, что вы живете в условиях масариковской республики. По всему, как все дело шло, я думаю, что это чисто местное. Тогда чешское руководство было более сталинистским, чем хрущевское руководство. Михаил Соколов: А сколько пробыл ваш отец под арестом? Иван Савицкий: В конце концов, он пробыл чуть более года. Потому что его довольно неожиданно амнистировали. То есть сделали какую-то общую амнистию в мае, но такую, которая почти никого не задевала, но задевала отца. Считают примерно так, что Николай Ефремович Андреев начал большую кампанию на Западе, к ней присоединился между прочим Бертран Рассел, подписал в защиту отца какое-то письмо, и решили, что лучше выпустить, чем вести переписку по этому вопросу. Михаил Соколов: Он не думал уехать дальше на Запад? Иван Савицкий: Нет, я думаю, что не хотел. Его в каком-то смысле устраивала та возможность сношения с Советским Союзом. Потому что он думал, что если он дальше переедет на Запад, то сношение с Советским Союзом затруднится, потому что люди будут бояться переписываться. Михаил Соколов: Он все-таки надеялся на перемены в 60 годы в Советском Союзе? Иван Савицкий: Да, он считал, что перемены какие-то идут, он не всегда их приветствовал, но он очень увлекался развитием техники в Советском Союзе. Михаил Соколов: "Оттепель" вдохновляла? Иван Савицкий: Полностью вдохновляла. Вообще все развитие Советского Союза ему казалось очень обнадеживающим не только в политическом смысле, но и по улучшению уровня жизни, развитие техническое, развитие науки в области ему близкой - географических исследований, разведок богатств минеральных. Но немножко свободы бы не мешало. Михаил Соколов: Есть такая цитата из Романа Гуля, он пишет: "Потрясающе, что в Архипелаге ГУЛАГ Савицкий нашел некое евразийское утешение". Иван Петрович, а все-таки Петр Николаевич Савицкий, что считал своим главным вкладом в русскую науку? Иван Савицкий: Все-таки вообще постановка вопроса об идее евразийства, несомненно. Михаил Соколов: То есть это направление он считал не исчерпанным? Иван Савицкий: Неисчерпанным. Что это программа на будущее, которая когда-нибудь реализуется. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
