Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Секс, любовь и фантазияАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Говорят, что во всем виноват не древнехристианский мученик, чей день отмечают 14-го февраля, а птицы. Вроде бы именно в этот день они начинают искать себе партнеров. Таким образом, истоки праздника любви следует, как и положено, искать не в истории, а в биологии. Впрочем, кого интересуют корни того древа познания, что начинают плодоносить в аккурат к 14-го февраля, ко дню Валентина. Задолго до этой даты о празднике любви не устают напоминать бесчисленные сердца, которыми покрыты города и веси Америки. В эти дни просто трудно найти предмет, не украшенный красным сердечком, от заурядных конфет до интимных подробностей туалета, от открыток-валентинок до гардин, от шнурков до пластмассовых голубков. Все витрины в изобилии предлагают дорогие и дешевые символы страсти, неги и наслаждения. В феврале даже врачи дают убедить себя в том, что аккуратная геометрическая фигурка, будто срисованная с туза червей, и есть тот загадочный анатомический орган, которому мы обязаны главному переживанию в нашей жизни - любви. Не стоит притворяться, что речь идет о родительской любви или о любви к родине, Валентинов день не нуждается в эвфемизмах. Во всяком случае с тех пор, как в стране установился тот более просвещенный взгляд на сферу интимного, что принесла собою сексуальная революция, которая в целом пошла Америке на пользу. Она раскрепостила воображение, сняла покров позорной тайны со всей сферы интимного. Секс это не то, чего стыдятся, а то, чем гордятся. Стоит только послушать, о чем говорят в дневных телевизионных шоу домашние хозяйки, пока их дети в школе. С одной стороны, гедонизм не обошелся стране даром, но с другой, кто посчитает, насколько счастливее стал современный человек от того, что общественная мораль меньше репрессирует его сексуальную жизнь. Так или иначе, Валентинов день это торжественный праздник пламенной плотской любви, о культурно-исторических разновидностях которой у нас сегодня и пойдет речь. Заведя разговор о сексе, я хочу начать с одного пляжного воспоминания, поделиться которым особенно приятно в студеные февральские дни. Этим летом меня занесло на островок Файр-Айленд, где расположен лучший в окрестностях Нью-Йорка пляж. Воплощенная мечта "зеленых", этот пляж настоящая экологическая идиллия. Здесь запрещено ездить на машинах, мотоциклах, даже на оленях. Однажды тут арестовали несчастного, евшего на улице пиццу. На весь остров всего один магазин, вроде богатого сельпо, очки от Версаче и паштет с трюфелями. Главное, однако, в другом, жители Файр-Айленда, отказавшись загрязнять природу, стремятся слиться с ней потеснее, поэтому тут обычно загорают без купального костюма. Если приглядеться, голый пляж - странное зрелище. Тут есть что-то от Данте. Как известно, в его раю души ходят в рубашках, а в аду без. Глядя на непокрытые чресла, с удивлением обнаруживаешь - лоскут ткани скрывает больше, чем позволяют его размеры, под купальным костюмом прячется личность. Стоит его снять, как все становятся придатками своих гениталий, что и тех, и других редко красит. Лишив зрение запрета, мы возвращаемся в пресный мир целомудрия. Нагота - удел гинеколога, другим подробности ни к чему, ибо все-таки соблазн живет недосказанностью. Искушение не раздевает, а одевает. Тело тот золотой запас, что обеспечивает расхожую монету страсти. Глаз, ослепленный лоскутом, будто забывает о том, что скрывается за ним. Как в Эдем, возвращаясь к незнанию, мы играем в невинность. Надеясь заново ощутить трепет открытия, мы длим сладкий канун праздника. Шелковый занавес разграничивает миры не хуже железного. Выкраивая зону возможного царствия действительного, он отделяет робкое намерение от прямодушного осуществления, буйное воображение от скупой действительности, культуру от природы, секс от плодородия. Фиксируя границу дозволенного, жалкий клочок материи заряжает окружающее его пространство энергией, направленной на смутный объект желания. Таинственный и непознаваемый, он есть, когда его нет. Ему свойственна мерцающая реальность, ускользающая даже от внутреннего взгляда. Как стихам, любви нужны искусственные ограничения - вериги рифм, узда размера, сгущенная реальность образа. В сексе условность называется эротикой, цель которой воспитание чувств при помощи чувственности. Согласившись с такой интерпретацией сексуальных ухищрений, сегодняшняя Америка стремится сделать эротику респектабельной. Страна, где все знают, что носит под платьем любвеобильная Левински, где сенатор Доул, бывший кандидат в президенты, рекламирует "Виагру", где Том Круз и Николь Кидман, самая красивая пара Америки, делятся друг с другом и зрителями рискованными фантазиями, где каталог чулок и корсетов "Секреты Виктории" настольная книга миллионов, казалось бы, готова к новой сексуальной революции, однако ее успеху угрожают ее успехи. Дело в том, что в самой природе эротики заложена идея запрета. В средневековье скабрезный анекдот считался неприличным только тогда, когда речь шла в нем о монахах. Виктор Гюго грозил покончить с собой, когда его невеста на людях обнажила лодыжку. Когда полвека назад Альфред Кинзи проводил первый в мире сексологический опрос, его пытались остановить с полицией. Но сегодня, когда распахнулась сфера интимного, когда она, выходя из подполья и спальни, перестала скрываться и прятаться, эротика теряет свое главное достояние - тайну. Впрочем, не стоит за нее так уж беспокоится, ибо она умеет позаботиться о себе сама. Наблюдателю нравов, описывающему воздух эпохи, следящему за сменой ветра, за интеллектуальными веяниями, что колеблют жизнь во всех ее проявлениях, в Америке живется легче, чем где бы то ни было. Тут есть верный соглядатай, выбалтывающий подноготную страны, - Голливуд. Кино, как я без устали твержу при любом случае, подсознание американского общества. Не умея врать, оно честно служит зеркалом нашим иллюзиям. Стоит лишь вспомнить самые успешные фильмы последних лет, чтобы понять, о чем мечтает сегодняшняя Америка. Если свести ответ к одному слову, можно сказать коротко и красиво - о любви. Беда в том, что искусство никогда не знало другой достойной темы, так что нам придется разбавить одинокую лаконичность существительного уточняющими прилагательными. Как будто вопреки всему сказанному до сих пор о разгуле эротики, в современном кино все чаще речь идет о викторианской разновидности любви, любви возвышенной, романтической, самоотверженной, чистой, скромной и застенчивой. Именно о таких чувствах рассказывают безмерно популярные в последние годы экранизации мастеров 19-го столетия, фильмы, снятые по романам Джейн Остин, Генри Джеймса и других бесчисленных авторов калибром поменьше. Впрочем, вполне оригинальные, созданные нашими современниками сюжеты, тоже носят отчетливо викторианский характер. Вспомним наиболее популярные фильмы последних лет, вроде таких удостоенных "Оскарами" картин как "Английский пациент" или знаменитый "Титаник". Похоже, что в сегодняшнем кино смещаются акценты. Дело не в количестве обнаженных тел и частоте постельных сцен. По сравнению с нынешними картинами фильмы 60-70-х годов кажутся раскрепощеннее, легкомысленнее, они меньше нагружены моралью, люди здесь сходятся и расходятся с большей свободой и меньшей ответственностью. Сегодня голливудская мораль строже обходится со своими героями и героинями. Значит ли, однако, это, что в Америке и впрямь возрождаются пуританские нравы? Конечно, нет. Голливудский неоморализм - результат не этических, а эстетических перемен, это знак исчерпанности приемов, созданных в эпоху сексуальной революции. После того как ее адепты решительно уничтожили сферу интимного, выяснилось, что искусство впало в ересь. Сырая, необлагороженная эстетическим остранением действительность не может служить предметом художественного творчества. Разница такая же, как между книгой и телефонной книгой. Идя по пути к раннему натурализму, художник убедился в том, что искусство в принципе не способно адекватно передать сексуальный опыт. Культура может справится только с описанием явлений, ею же порожденных, с любовью. До тех пор, пока художник парит в высших сферах, он передает тончайшие оттенки чувства, но как только он спускается на землю, обращаясь к биологической основе личности, ему грозят Сцилла и Харибда - ханжеское молчание или вульгарный натурализм. Вот почему скромная любовь вытесняет дерзкий секс с американского экрана. Не будем заблуждаться, викторианский дух захватил Голливуд не для того, чтобы вернуть Америку к патриархальной строгости нравов, а для того, чтобы обогатить и утончить ее эротические переживания. Новое целомудрие отличается от старого тем, что оно не обходит сексуальную революцию, а более изощренно осваивает ее опыт. От такого целомудрия эротики меньше не становится. Как говорится в комедии Шварца, ничто так не красит девушку, как скромность и прозрачное платье. Поговорив в первой половине этой передачи о сексуальных проблемах 2000-го года, во второй части нашей программы я хочу, чтобы отмечая Валентинов день, мы не считали своих современников утонченными и свободомыслящими ценителями плотских радостей, перенестись ровно на тысячу лет назад. Диковинные звуки, которые вы слышите, самая старая музыка на свете - гагаку. В переводе с японского это значит элегантная музыка. Этому произведению полторы тысячи лет, но оно до сих пор исполняется на традиционных инструментах императорским оркестром "Киото", который записал и этот диск. Я раздобыл его в надежде, что гагаку поможет нам перебраться в древнюю Японию, на рубеж двух тысячелетий в период расцвета культуры Хыян, названного так по старому имени Киото. В Японии эта эпоха всегда считалась золотым веком, что и не удивительно. Хыян в первый и, наверняка, в последний раз за историю человечества доказал, что красота может спасти мир, царивший в Японии целых три столетия. Пять тысяч аристократов, управлявших в те времена островной империей, создали уникальную государственную систему, в которой эстетика определяла политику. Нравы хыянского двора были такими, как будто их придумал Оскар Уайльд. В казенных указах перечислялись гармонические оттенки парадных одеяний. Чиновникам предписывалось исполнять перед начальством официальные пляски. От генералов требовалось умение слагать стихи. Красота всегда брала верх над пользой и благоразумием. Поэтому министерского интенданта назначили на доходный пост за элегантность, а пушистому коту досталась привилегия носить головное украшение пятого ранга. Придворные дамы Хыяна - Муросаки и Сейси Нагон оставили завидующим потомкам лучшую в Азии прозу, которая позволяет судить о наиболее странной черте причудливой жизни, которую мы бы назвали любовным бытом. В Хыяне творила неслыханная свобода нравов. Ветреность здесь считалась правилом, верность исключением, ревность болезнью. Невинность казалась рискованным, с точки зрения злых духов, состоянием, от которого торопились избавиться. Семейная жизнь строилась по законам либеральной полигамии. Наслаждались ею отнюдь не только мужчины. Общественное мнение осуждало изъяны в туалетах дам куда более сурово, чем легкость их поведения. Характерно, что профессия куртизанки не существовала в Хыяне. В отличии от западных рыцарей, японские аристократы не знали мук платонических страстей, опасности турниров и испытаний крестовых походов. Времена самураев еще не пришли, поэтому мало кто из них умел сидеть на коне и обращаться с оружием. Лишенные важных дел, придворные всей душой предавались неважным. Эпицентром жизни, определявшим ее вкус, смысл, формы и содержание, была любовная связь. Чтобы превратить нехитрый физиологический акт в рафинированный шедевр, хыянцы обуздали секс веригами условности. Каждую деталь самой тривиальной интриги определяли правила не менее суровые, чем те, что смиряют фантазию японского поэта числом слогов и реестром тем. Всякий роман разворачивался по написанным традицией нотам. Первому свиданию предшествовал обмен письмами, причем главным в них было не шаблонное содержание, а почерк. Только хыянцам каллиграфия служила вторичным половым признаком, способным зажечь любовный пламень. Ночь с возлюбленной, во время которой кавалер, вооруженный опытом китайской постельной науки, не позволял уснуть ни себе, ни даме, завершалась с криком петуха. Вот как об этом пишет в своих "Записках у изголовья" придворная дама Сей Синагом: "Для тайных свиданий лето всего благоприятней. Быстро пролетает короткая ночь. Еще ни на мгновенье не забылись сном, а уже светает. Повсюду с вечера все открыто настежь, можно поглядеть в даль, дыша прохладой. На рассвете любовники еще находят, что сказать друг другу. Они беседуют между собой, но вдруг где-то прямо над ними с громким карканьем взлетела ворона. Сердце замерло, так и кажется, что их увидели". Покинув ложе, любовник торопился домой, чтобы написать стихи о невыносимости разлуки - обязательно до того, как обсохнет утренняя роса, замочившая его одежды. Выбрав почтальона приятной наружности и прикрепив к посланию перо убитого петуха, прервавшего ласки, кавалер не считал дело завершенным до тех пор, пока не получал стихотворного ответа. Во всем этом не было ничего простого и естественного. От любовников ждали не искренности чувств, не глубины страстей, не пылкости желаний, а щепетильного соблюдения ритуала, торжественного, как религиозный обряд, и красивого, как еще не изобретенное тогда икебана. Секс был церемониальной игрой, имевший мало общего со сладострастием или продолжением рода. Главную роль в любовном обиходе играла, естественно, женщина. Однако хыянская мода делала все, чтобы мы об этом не догадались. В красавице ценилось то, что мешало ей походить на человека. С чернеными зубами и бровями, нарисованными посреди лба, японская аристократка лицом напоминала театральную маску, а всем остальным - разукрашенное закатом облако неопределенных очертаний. На каждую придворную даму приходилось 12 полупрозрачных одеяний, просвечивающих друг сквозь друга безукоризненно подобранными цветами. Самой соблазнительной частью туалета считался рукав, который дама выставляла из-за особой ширмы, непременно скрывающей ее от мужского взгляда. Ни при каких обстоятельствах хыянки не позволяли себя увидеть голыми, они даже спали полностью одетыми. Нагота в Японии вплоть до Второй мировой войны не вызывала вожделения. Другое дело - сложные конструкции из роскошных тканей. Каждый из многочисленных, как лепестки хризантемы, слоев одежды отличала своя степень интимности. Разворачивая женщину, как куколку шелкопряда, мужчина затягивал удовольствие с той истомой, которую никогда не понять веку, открывшему реализм и бикини. Лишь очищенная вкусом, воспитанная стилем и изощренной традицией чувственность способна переносить эротический вектор с обнаженного тела на то, что его скрывает. Здесь кроется секрет знаменитой эротической живописи Японии, родившейся в том же Хыяне. Азартное бесстыдство этих рисунков, предназначенных, кстати сказать, для зрителей обоего пола, не в гротескно-увеличенных гениталиях, а в том, что подробно изображенные одежды любовников образуют раму для их соития. Акт становится театральным действом, участники которого, как все хорошие актеры, даже в разгар событий сохраняют способность смотреть на себя со стороны. Секс, кажется, единственная область человеческой деятельности, которой прогресс ничего не добавил. Помпейские фрески, храмы Каджураха, ацтекские статуэтки, гавайский танец хула-хула и обычаи обезьян Бонобо, о которых я рассказывал в одной из наших передач, свидетельствуют, что со времен прошлого ледникового периода в постели не изобрели ничего нового, кроме самой постели. Не умея расширить сексуальный репертуар, цивилизация его сужает при помощи страха, лицемерия или изуверства. Но однажды, тысячу лет назад, случилась эпоха, сумевшая отобрать секс у физиологии, семьи и религии, чтобы обратить его в искусство, о котором так уместно вспомнить в праздник любви - Валентинов день. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
