Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Форум славистовВедущий Иван ТолстойО самой представительной всемирной встрече славистов в финском городе Тампере рассказывает только что вернувшийся с Конгресса Петр Вайль. Петр, скажите, пожалуйста, что вообще это за грандиозное действо - международный Конгресс славистов? Петр Вайль: Это действительно грандиозное действо, оно проходило в этом году с 29 июля по 3 августа в финском городе Тампере. Вообще славистика устроена таким региональным, что-ли, образом. Своя ассоциация у американцев, у французов и так далее. Они собираются каждый год. Например, американская ассоциация, в которой я некогда состоял, когда жил в Штатах, она собирается обычно в ноябре. Но помимо этого есть северо-западные слависты или слависты Калифорнии и прилегающих штатов. А вот то, что происходило в Тампере, это случается всего-навсего раз в пять лет. Последнее такое действо происходило в Варшаве в 1995 году, а сейчас вот в Финляндии. И тут представлены все специалисты по восточной и центральной Европе, в которую включается и Россия. И это далеко не только, как можно было бы подумать из названия, славистика, литература. Нет. Литература это только малая часть всей программы. Здесь и политика, и экономика, и экология, и общественная жизнь, и этнография. Другие виды искусства помимо литературы, - история, лингвистика. То есть действительно разворачивается нечто такое необозримое. Вот в Тампере, например, было более 2000 участников. Они были разбиты, как принято на таких конгрессах, на секции. В секции, как правило, участвует председательствующий, так называемый «дискурсант», который делает свои замечания, и три, может быть, четыре докладчика. Они все разбиваются по маленьким залам, и существует несколько еще пленарных заседаний. Проходит книжная выставка-продажа, проходят какие-то концерты, показы фильмов. В общем, действительно, впечатляюще. Иван Толстой: Ну а насколько вообще это форум идей, форум каких-то новых предложений в славистике, насколько это ярмарка мысли или просто способ завязать какие-то знакомства, устроить чисто академически свою судьбу или судьбу своих подопечных? Петр Вайль: Вы знаете, вы совершенно правильно отметили последнее. Но, как правило, это делается на национальных ассоциациях. Там это в большой степени биржа труда. Люди встречаются между собой, заводят знакомства. А ведь система (я более ли менее хорошо знаю академическую систему Америки) там такая: каждый следующий год нужно возобновлять контракт. И вовсе не шанс, если ты попал в какой-то приличный университет, что ты сможешь продержаться там больше года. Это зависит не только от твоих способностей, но и от обстановки на кафедре, от штатных единиц и так далее. И там вот это действительно важно заводить новые знакомства, пока ты действительно не осядешь в каком-то университете и не получишь так называемый «тенюр» - семь лет отработав на одном месте, ты можешь претендовать на постоянное место при этом только одном университете. А так это такое метание по всей стране. И поэтому эти конференции - это всегда биржа труда. Но я бы не сказал, что там продуцируются какие-то важные мысли. Скорее такие конгрессы отмечают возникшие уже в последнее время тенденции. О чем можно говорить? Из позитивных тенденций я бы отметил главную. Это разомкнутость славистского сообщества. Это сообщество подвергается критике, и вполне справедливо, за такую кастовость, замкнутость. Понятно, что любая профессиональная деятельность тяготеет к кастовости. Какие-нибудь физики твердого тела тоже не очень охотно пускают в свою среду новичков. Здесь же особенно, когда это защищено такой оградой из другого языка - то есть нужно владеть русским, если мы говорим о изучении России или польским, сербским, - такая система поневоле вырождается в идею самообслуживания, то есть она работает на себя. И конечно, появляется некоторая затхлость. Вот сейчас система несколько разомкнулась и в первую очередь вот почему. В первую очередь потому, что произошел технический прогресс. Два явления - это спутниковое телевидение, во второю очередь, и в первую главную - интернет. Представьте себе, что вы славист в штате Аризона или еще того пуще в Австралии. Представьте себе, когда вы получаете свежие российские журналы и газеты? Чуть ли не на следующий год. Можете ли вы получать спутниковое телевидение? Ни в коем случае. Значит, вам нужно было ехать в Москву и смотреть там телевидение, если ваш предмет, например, средства массовой информации. То есть затея довольно безнадежная. И волей-неволей все переходит на изучение архивов, истории, короче говоря современностью и не пахнет. Но теперь можно говорить об этом в прошедшем времени, потому что спутниковое телевидение позволяет вам смотреть российские телепередачи в режиме натурального времени. Интернет доносит немедленно так же, как для жителя Москвы или Петербурга, и быстрее, чем для не имеющего Интернета жителя Сибири все газеты и журналы. И конечно, это сильно продвинуло славистику, то есть обратило ее в сторону современности. И вот здесь в Тампере масса секций были посвящены этим проблемам. Соотношению высокого и низкого в современной российской культуре, средствам массовой информации, телевидению, кино, и вся речь шла о новинках, о самом свежем. Вот это конечно тенденция замечательная и, я думаю, имеющая большое будущее. Иван Толстой: Петр, а насколько эту специфическую, профессиональную аудиторию глубже других знающую свой предмет (специалисты по Польше - Польшу, специалисты по бывшему Советскому Союзу - страны бывшего Советского Союза), насколько ее могут использовать политики? Насколько вообще в них заинтересованы те, кто вращает ось нашего мира? Петр Вайль: Известны случаи, когда политологи или политические журналисты становились реальными политиками. За примерами недолго и ходить. Например, известный ныне политик Сестанович -американский, он вышел именно из советологии, или, например, Строб Тэлбот - политический журналист, занимавшийся Россией, говорящий по-русски. Или более ранний пример - Ричард Пайпс, историк, автор нескольких замечательных советологических книг, занимавшийся историей Советского Союза и России чисто академически. При этом он был советником по национальной безопасности американского президента. То есть в общем это сфера каким-то образом влияющая, но как правило это, конечно, политология и в какой-то степени история. Не другие части славистики. Иван Толстой: Ну, а если перенестись теперь в аудитории Тампере. В каких научных панелях участвовали вы? Петр Вайль: Я участвовал в двух. Одна называлась «Балтийский топос» - то есть Прибалтика в сочинениях современных российских литераторов, а вторая была посвящена восприятию творчества Иосифа Бродского в России, в США и в Англии. По отдельности. Что касается секции по Прибалтике, она была очень любопытна и помещала Бродского в густой социальный контекст. Например, доклад известного литовского поэта и исследователя литературоведа Томаса Венцлава был посвящен так называемым Кеннигсбергским текстам Бродского. Томас поднял очень интересную тему: что такое была Прибалтика для советских людей и для советских писателей, в частности. А вы, конечно, знаете тоже хорошо, что это такое было. Я как рижанин тоже знаю это. Надо сказать, что мы с Томасом сошлись в том (он жил в Вильнюсе, я в Риге), в том, что для нас то тогдашние Латвия и Эстония были, несомненно, частью Советского Союза, Вильнюс и Рига - советскими городами. Тогда как для москвичей и ленинградцев - это был такой промежуточный Запад. Доступный кусочек Запада. Конечно, объективно говоря, да. Я помню, как в начале 70-х годов я приехал в Эстонию, и впервые в каком то обыкновенном кафе подавали джин и тоник. Джин, по-моему, был венгерский, а тоник эстонского производства. Назывался тооник. И мы пили этот джин и тоник просто закатывая глаза от такого священного ужаса, к чему мы приобщаемся. И все эти паломничества на ту же самую родину Томаса Венцлова в Паневежис, театр Мильтиниса или в Каунас на выставку Чюрлениса, в Вильнюс на джаз Ганелина, Чекасина, Тарасова. Да и на толкучку в Шауляй. Таких толкучек больше нигде не было. Интерес к Прибалтике, он трансформировался любопытным образом. Скажем, Эстония у Аксенова хорошо известна, тот же Кеннигсберг у Бродского. Вот это погружение литературы в социальный контекст это всегда свидетельство того, что подход живее, современнее, актуальнее и, конечно, гораздо интереснее. Что касается второй секции, в которой я участвовал, она посвящена была восприятию Иосифа Бродского в Америке, в Англии и в России, здесь самый интересный доклад сделала Валентина Полухина. Она живет в Англии, хорошо знает вопрос и, надо отдать должное ее интеллектуальной честности, она рассказывала о том, как не принимают стихи Бродского британцы. Британские в первую очередь поэты. Почему я говорю об интеллектуальной честности, потому что существует такой, можно его назвать, комплекс ЖЗЛ. То есть биограф, близко подходя к предмету исследования, волей неволей включает механизм самоцензуры, который отсекает все, что может представиться порочащим объект исследования. Валентина Полухина это счастливо избежала. Это не только свойство российского литературного обихода, а вполне международное. Полухина занимается всю жизнь Бродским и тем не менее она очень объективно, честно все разобрала и объяснила почему именно поэзия, не проза, не эссеистика Бродского не воспринимается британцами. И нашла корни этого. В первую очередь переводы. Переводы либо редактировал Бродский, либо сам переводил. Переводил их на слух совершенно архаично, используя рифмы, тогда как англоязычная поэзия, как правило, нерифмованная. То есть, стихи на английском в его переводах звучат на британский слух неуклюже. И Валентина Полухина сделала вывод, что может быть только следующее поколение переводчиков, которые заново начнут переводить Бродского, уже пришедшего из России, а не с Запада, каким-то образом откроют его заново для английского читателя. Тут же по ходу вот этой самой секции был поднят вопрос (я возвращаюсь к погружению в социальный контекст) вопрос, который к моему большому удивлению все еще продолжает волновать литературное сообщество, - это Нобелевская премия Бродского. Сработали ли в этом политические мотивы, то, что он был изгнанником, как это помогло его успеху на Западе. Некоторые говорили об этом довольно любопытно. Мне-то кажется это совершенно бесплодным занятием не потому, что этого не может быть, а потому, что вообще попытка вычленить формулу успеха безнадежна. Такое заведомо синтетическое явление, как поэзия, и поэт подвергается анализу. Его пытаются разъять на составные части, чтобы в конечном счете вычислить эту самую формулу успеха и было возможно повторить. Иван Толстой: Программа этого огромного конгресса действительно включает много сотен панелей. Конечно, неизбежно должны были быть какие-то перестановки, но нельзя не улыбнуться, что была отменена одна из панелей, которая называется «Россия и алкоголь». Что же не нашлось кворума? Петр Вайль: Я, честно говоря, не знаю. Такие веще обычно происходят по какой-нибудь очень простой технической причине. Заболел человек, который эту секцию придумал и организовал. Иван Толстой: Спился. Петр Вайль: Это хотелось бы предположить. Но вообще-то, вы знаете, этой теме не везет. Я помню, мы с поэтом и литературоведом Львом Лосевым хотели еще лет 8 назад затеять такой семинар по обсуждению русской литературы и алкоголя. Тема изумительная, интереснейшая, широчайшая. Мы лелеяли такую надежду, что нашим спонсором станет компания «Сивирем» алкогольная, которая выпускает всякие напитки в Штатах. Ничего из этого не вышло. Затем в прошлом году профессор Перетто хотел устроить семинар на озере Гарда, он ежегодно там проходит, посвятить вот весь этот семинар теме алкоголя в русском искусстве. Опять не вышло. Я думаю, знаете в чем дело? Люди, всерьез понимающие в этом предмете, они, как правило, сильно по конференциям не разъезжают по понятным причинам. Они не доезжают до нее - выпадают из поезда. А академический подход к этой теме невероятно скучен и безнадежен. Конечно, тут самое любопытное - вылавливать жизненные детали. Все тот же социальный контекст. Иван Толстой: Понятно, почему предыдущий контекст состоялся в Варшаве, славянской столице. Но почему был выбран такой город, как Тампере? Петр Вайль: Я не знаю конкретно, какие соображения есть у организаторов, может быть, это просто какие-нибудь финансовые, но Тампере удивительно подходящий к этому город. Я впервые в Финляндии, «русский след» там просматривается повсюду. Начиная с того, что на главной площади Хельсинки памятник Александру Второму и никто его не собирается сбрасывать. Видимо потому, что при нем великое княжество Финляндии, входившее в Россию, получило парламент и получило свою валюту. Кстати, вот замечательный пример автономии в рамках большого многонационального государства, чему стоило бы поучиться и нынешнему российскому руководству, - взаимоотношениям со всякими внутренними республиками вроде Татарии, Чувашии, Калмыкии. Великое княжество Финляндское было частью Российской Империи и при этом существовало вполне автономно. Поэтому и отношения сохранились, что называется, человеческие. Вот на этом конгрессе в Тампере выступали православные хоры из Тампере и из Турку. То есть эти традиции сохраняются. А что касается самого Тампере, так там шли самые жестокие бои в 18 году между красными и белыми. В результате чего Финляндия все-таки получила независимость. Там находится музей Ленина, содержащийся в очень хорошем порядке. Небольшой музей, довольно смешной. Там неожиданные фотографии, которые мы в советских музеях Ленина сроду не видали, они стали публиковаться только после перестройки. Такой неказистый Ленин, сильно напоминающий какое-нибудь национальное меньшинство. И там продаются забавные сувениры - брелки, картинки, книжечки. Я например купил там ярко красную расческу с надписью «Ленин музео Тампере». Продавать расчески в музее Ленина - в этом есть какая-то определенная ирония, но боюсь, что никак не хотели поиздеваться, потому что все это сделано очень спокойно, объективно. Россия - ближайший сосед. При Ленине Финляндия получила независимость. Пожалуйста, почему не быть музею, который оплачивается городскими властями? Вообще, эти уроки Финляндии, соседа, к которому как вы хорошо знаете, советские люди, да и российские относились всегда несколько пренебрежительно: дескать, это капстрана, но не вполне настоящая. Вот эти уроки очень впечатляюще поучительны. Например, такой полезный урок для современного российского общества - отношения с национальными меньшинствами. Шведов в Финляндии 6 процентов всего. Но все названия улиц по-фински и по-шведски. Все официальные таблички, названия учреждений по-фински и по шведски. А представляете себе, там только Аланские острова в Ботническом заливе, только там говорят по-шведски. Еще есть два таких райончика на юге и на западе Финляндии, где говорят по-шведски. Но раз шведский признан равным финскому национальным языком, он абсолютно уважаем. Конечно, такой ситуации надо учиться, учиться и учиться, как говорил все тот же чтимый в Тампере Ленин. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
