Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Нобелевский лауреат Ви Эс НайполВедущий Иван ТолстойСегодняшняя передача посвящена творчеству нового лауреата Нобелевской премии этого года. Видиадхар Сураджпрасат, известный под именем Ви Эс Найпол, - англоязычный прозаик из Тринидада. О нем в нашей передаче сегодня расскажут Александр Генис, Алексей Цветков, Зиновий Зиник и Лев Лосев. Прозвучит один из рассказов Найпола из первого рускоязычного издания его прозы, появившегося в 84-м году. Найпол был третьим поколением в своей семье, обживавшим этот карибский остров. Дед писателя работал на плантации сахарного тростника, а отец уже был писателем и журналистом. В 18 лет Найпол отправился в Англию, где окончил Оксфордский университет. Это было в 53-м году, и Найпол в Англии остался. Некоторое время он писал для Би-Би-Си, а затем посвятил себя исключительно писанию книг. У истоков русского издания Найпола стоял Иосиф Бродский, тогда уже находившийся в эмиграции. Мы остановимся на этом сюжете в ходе передачи. На Западе Найпола знают давно и хорошо. Он лауреат Букеровской премии 71-го года и Эллиотовской награды 86-го. Почетный доктор Колумбийского университета, Кембриджа и Оксфорда. В 90-м году королева Елизавета возвела писателя в рыцарское достоинство. Ну а теперь, обрисовав фигуру лауреата внешне перейдем к творчеству сэра В.С.Найпола. У нашего микрофона Александр Генис. Александр Генис: Нобелевский комитет принято ругать. За непомерный скандинавский патриотизм, за снобистское недоверие к популярности, за то, что не дали премии Джойсу и за то, что ее дали Шолохову. Все это может и верно, но не следует забывать, что за 100 лет только этот приз сохранил свой высокий авторитет, который не смогли поколебать огрехи, неизбежные при коллективном судействе. Во всяком случае, решение этого года кажется мне чрезвычайно важным, ответственным, мужественным и, главное, своевременным шагом. В своем завещании Альфред Нобель, желая отделить литературу от политики, требовал отмечать произведения идеального направления. Но на этот раз все сошлось. Премия Найполу - политическая декларация цивилизации, которая защищается от варварства. Найпол в этой борьбе - центральная фигура. Великий знаток и безжалостный критик постколониальной эпохи, он знает все беды третьего мира. Он сам оттуда. Выходец с карибского острова Тринидад, индиец по происхождению и британец по призванию, он стал настоящим космополитом, гражданином мира, а значит, человеком будущего. Изъездив все континенты и описав их в путевых очерках своего огромного травелога, Найпол как никто знает свой предмет - планетарную цивилизацию. При этом он, скептик и пессимист, отказывается принимать те правила игры, что давят других. Найпол политически некорректен. Он может себе это позволить. Над ним не тяготеет бремя белого человека, заставляющее его закомплексованных коллег бешено бороться с европоцентризмом. Отказываясь быть этническим курьезом, Найпол защищает свое право на европейскую культуру, которую он считает мировой. В интерьвью 80-го года он заявил об этом с той откровенностью, которая сейчас кажется откровением. Диктор: Запад в своем тщеславии ошибается, если считает, что существующая сейчас всеобщая цивилизация зиждется на чисто расовой основе. Она создана не одной расой, не одной страной. Ее взрастили многие. Это очень эклектичная цивилизация, и она покорила весь мир своим свободолюбием. Меня крайне огорчает, что представители некотороых культурных общностей заявляют: отрекитесь от этого, вернитесь обратно к своим истокам! Если вы отвергаете эту всеобщую цивилизацию, то учтите: у вас нет ничего, что может ее заменить. Арабы, мусульмане, некоторые африканцы идут этим путем, я думаю, что это настоящее бедствие. Александр Генис: Именно эта неосторожная сверхлиберальная в атмосфере последних десятилетий позиция мешала Найполу получить давно заслуженную им Нобелевскую премию, но именно она помогла ему стать лауреатом сегодня, после того, что случилось 11 сентября. Как ни странно, трезвость взглядов Найполу позволило сохранить как раз то, что мешало другим, - Империя. В своем решении шведская Академия назвала его писателем, исследующим моральное измерение имперского наследия, его влияние на человеческую душу. Вместе со своим соседом по Карибскому морю Дереком Уолкотом и другим писателем индийцем Салмоном Ружди Найпол принадлежит к той плеяде талантов, что сформировалась на периферии Британской империи. Пережив ее крушение, писатели окраины мудро распорядились руинами. Они перевели уникальный опыт своих стран на язык метрополии, углубив и расширив само понятие английской литературы. Надо сказать, что этот широкомасштабный эксперимент указывает многообещающую перспективу и для постсоветской культуры. Распад СССР привел к созданию другой, уже поистине всмирной империи русского языка, на котором теперь говорят во всех странах от Австралии до Израиля. О том, какой богатой и разнообразной может быть литература этого русскоязычного архипелага лучше всего говорит творчество Найпола, принесшего в британскую словестность неповторимый калорит своей экзотической родины. Три года назад Найпол напечатал в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» - главном органе американской интеллигенции - свою литературную исповедь. В ней он рассказал, как все началось. Попав в 18 лет в Оксфорд, Найпол жил там одной мечтой: стать писателем. День за днем и год за годом он сидел перед чистым листом, понятия не имея, чем его заполнить. Но однажды ему попалось на глаза изречение Ивлина Во: «Литература - это тотально преображенный опыт». Чтобы не значила эта загадочная фраза, она открыла будущему писателю глаза. Предметом его первых книг стало то, отчего он бежал в Англию - пыльные улицы убогой тринидадской столицы Порт оф Спэйн. Вышедший в 59 году сборник рассказов «Мигель стрит» составил 27-летнему автору имя. За следущие 4 десятилетия Найпол написал множество других, куда более знаменитых книг, но «Мигель стрит» была их истоком, зерном, капсулой, в которой сформировалось художественное мировоззрение писателя. Центральная особенность этого цикла - гиперлокальность. Все происходит в тесных границах хорошо знакомого автору мирка, который он густо населил калоритными персонажами. Глядя на них глазами умного ребенка он выделяет себя ровно настолько, чтобы сквозь детское простодушие просвечивало взрослое любопытство. Авторский персонаж Найпола уже понимает, чем примечательны его герои, но еще не может этого объяснить. Свежесть такой промежуточной, подростковой позиции - бесценный прием беллетриста. В этой, идущей еще от Марк Твена традиции работали и Фолкнер, и Колдуэл, и наш Искандер. Столь же близка нам и компания, населяющая Мигель стрит. Такой же пестрый и обаятельный сброд забулдыг и пьяниц мы встречаем, скажем, в повести Стейнбека «Квартал Тротили флэт». Но еще больше их в отечественной словесности. От чудиков Шукшина до алкашей Довлатова, они косяками бродят по русским книгам. И мы, вопреки всем их порокам, не можем от них оторваться. Почему? Да потому, что только нелепость человечского характера защищает от безжизненной целеустремленности. Только вывихи природы предохраняют нас от бездушной логики. Только переливающийся через край избыток личности делает ее полноценной. На Мигель стрит живут чудаки, чьи выходки мешают им вписаться в предписанную обществом роль. Герои Найпола ведут неправильную жизнь. Когда они исправляются, то перестают быть его героями. Лишнее защищает обитателей Мигель стрит от сухой рациональности, исчерпывающей человека его статусом. Именно это открытие молодого Найпола позволило ему уже в зрелости смотреть на мир без преломляющих внимание доктринерских призм. Смешав собственную биографию и уникальный коктейль культур, Найпол навсегда отказался быть представителем чего бы то ни было - национальности, расы, веры. С хладнокровным бесстрашием он разоблачал удущающие претензии всякого коллективного сообщества, отстаивая право человека быть только самим собой. Продолжая наш разговор о новом Нобелевском лауреате, мы предлагам вниманию слушателей с неизбежными, хоть и небольшими сокращениями рассказ Найпола из его книги «Мигель стрит». Диктор: «Вещь без названия». Единственное, что сделал за свою жизнь Попа, считавший себя плотником, была маленькая мастерская из оцинкованной жести, которую он соорудил во дворе под манговым деревом. Но и ее он не достроил. У него не хватило терпения сколотить металлические листы на крыше и он просто прижал их по краям большими камнями. Всякий раз, когда налетал ветер, крыша угрожающе грохотала и в любую минуту могла сорваться и улететь. И все-таки Попа никогда не сидел сложа руки. Он вечно что-то пилил, строгал и приколачивал. Мне нравилось наблюдать за ним. Нравилось вдыхать запах дерева - тиса, кипариса или кедра. Нравился цвет стружек, нравилось смотреть, как опилки летят на его курчавую голову. - Что вы делаете, мистер Попа? - спрашивал я. - Э, парень, - отвечал он, - в том-то вся и штука, я делаю вещь без названия. За это я его и любил. Он казался мне романтиком. Однажды я попросил Попа: - Дайте и мне что нибудь сделать. - А что тебе нужно? - спросил он. Решить, что же мне действительно нужно, оказалось совсем не просто. - Вот видишь, - сказал Попа, - ты думаешь о вещи без названия. Кончилось тем, что я начал делать ящик для яиц. - Для кого ты его делаешь? - спросил Попа. - Для матери. Он рассмеялся - Ты считаешь, он ей нужен? Матери ящик очень понравился, и она даже пользовалась им дней десять. А потом как-то забыла и снова стала складывать яйца в миски и тарелки. Попа, когда узнал, рассмеялся и прибавил: - Нет, уж если делать, то только вещь без названия. Когда я нарисовал портновскую вывеску для Богарта, Попа тоже сделал мне заказ. Он вынул из-за уха огрызок красного карандаша и задумался. Сначала он хотел написать - «Архитектор», но я его отговрил. Он не знал, как архитектор правильно пишется. В конце концов вывеска получилась такой: «Строитель и подрядчик. Плотник и столяр-краснодеравщик». И я расписался как художник в правом нижнем углу. Попа любил разглядывать вывеску, но когда стали появляться заказчики, он струсил. - Плотник? - спрашивал Попа. - Он тут больше не живет. Денег Попа не зарабатывал - этим занималась его жена. У них не было детей, и ей не нужно было сидеть дома. Попа рассуждал так: женщины любят работать, а мужчин Бог создал для другого. Жена Попа стряпала людям из большого дома возле нашей школы. Она поджидала меня после занятий, вела на кухню и досыта кормила вкусной едой. Мне только не нравилось, что она всегда сидела напротив и смотрела как я ем. Как будто бы я ел для нее. Она просила звать ее тетей. Но однажды я не застал жены Попа, где обычно. Она не встретила меня после школы. На следущее утро Попа не появился на улице со стаканом в руке. Вечером я не увидел его жены. Я пришел к Попа в мастерскую. Он грустно сидел на бревне и наматывал на палец стружку. - Твоя тетя ушла парень, - сказал он. - Куда, мистер Попа? - Э, парень, в том то вся и штука. Сказал он и замолчал. После ухода жены все прониклись к Попа сочувствием. Новость мигом облетела улицу. И когда однажды Эдос спросил, что это с Попа, неужто у него ром кончился, то чуть было не получил затрещину от Хэта. Наши мужчины стали собираться у Попа в мастерской. Говорили о крикете, футболе, кино, обо всем, кроме женщин. Чтобы Попа не пал духом. В мастерской больше не стучал молоток и не жужжала пила, опилки утратили запах свежести и почернели. Попа начал крепко выпивать. И пьяный становился противным. От него несло ромом, он лил слезы, сверепел и бросался на всех с кулаками. Тут уж наши его совсем полюбили. - С Попа у нас промашка вышла, - заявил Хэт, - он настоящий мужчина, как один из нас. В один прекрасный день Попа изчез. - Я вам точно говорю, - заявил Хэт, - он ищет свою жену. - Неужто она с ним опять сойдется, - спросил Эдвард? - Поживем - увидим, - ответил Хэт. Долго ждать не пришлось. История попала в газеты. Хэт, разумеется сказал, что он так и знал. Попа избил в Ариме человека, который увел от него жену. Того самого садовника, который снабжал меня травой. Попа вышел из воды сухим - отделался штрафом. И еще судья посоветовал ему оставить жену в покое. В тот год о Попа сложили калипсо, сразу же ставшее популярным. Его пели во время карнавального шествия, а американская компания записала на пластинку в исполнении сесер Эндрюз. Малютка Эмельдос бежала в Ариму,
Попа прославил нашу улицу. Я говорил школьным друзьям: этот плотник мой лучший друг. А на крикетных матчах и скачках Хэт переспрашивал: знал ли я его? Да мы с ним каждый божий день вместе пили. Выпить он был не дурак. Вернулся Попа другим человеком. Он зарычал на меня, когда я попытался с ним заговорить, и прогнал Хэта и всех остальных, явившихся в мастерскую с бутылкой рома. - Смотрите, до чего она его довела, - сказал Хэт. А из мастерской начали доноситься прежние звуки. Попа работал не покладая рук, и мне было интересно, не взялся ли он снова за вещь без названия. Но я боялся спросить. Он провел в мастерской электричество и работал до глубокой ночи. У его дома часто осанавливались и разгружались грузовики. А иногда они что-то увозили. Затем Попа покрасил дом. Стены стали ярко зелеными, а крыша запылала красным. - Совсем рехнулся, - сказал Хэт и добавил: - Похоже, он снова собирается жениться. Нельзя сказать, чтобы Хэт был совершенно неправ. Не прошло и двух недель, как Попа появился на улице с женщиной. Это была его жена - моя тетя. Попа быстро вернулся к прежнему образу жизни и снова с увлечением взялся за вещь без названия. Он бросил работать, а его жена снова нанялась к своим бывшим хозяевам из дома возле нашей школы. Друзья Попа встретили возвращение его жены без всякой радости. Получалось, что Попа пренебрег их сочувствием. Хэт снова стал говорить: уж очень этот Попа нос задирает. Но теперь Попа было все равно. Он твердил мне: будешь молиться, попроси у бога сделать тебя таким же счастливым, как я. Потом все произошло так быстро, что мы и не заметили. Даже Хэт, пока не прочел в газете. Хэт читал газеты каждый день - с 10 утра до 6 вечера. - Идите все сюда! закричал он однажды и протянул нам газету. Мы прочли заголовок: «Плотник из Песни арестован». Это была потрясающая история. Оказалось, что Попа воровал. Новая мебель не дававшая покоя Хэту, была чужая. Попа крал ее и слегка переделывал. Посольку он наворовал больше, чем ему было нужно, то часть мебели он продал, и на этом попался. Теперь мы поняли, почему возле его дома всегда останавливались грузовики. Даже кисти и краски, преобразившие его дом, были краденые. - Чокнутый, - говорил Хэт, и все согласно кивали. - Кто ж продает краденое? Зачем? Мы тоже считали, что Попа совершил глупость, но в глубине души все понимали, что Попа настоящий мужчина. Что вряд ли кто-то из нас способен на такое. Что до мой тети... - Сколько он получил? - подсчитывал Хэт. - Год? Если отнять три месяца за хорошее поведение, то остается 9 месяцев. И ей я даю три месяца на хорошее поведение. А потом она распрощается с Мигель стрит навеки. Но Хэт ошибся. Эмельда осталась насовсем. Она не только продолжала стряпать своим бывшим хозяевам, но и подрабатывала стиркой. На нашей улице никто не стыдился того, что Попа сидит. Это могло приключиться с каждым. Но всем было жаль Эмельду, надолго оставшуюся без мужа. Он вернулся героем. Настоящим мужчиной. Его уважали больше, чем Хэта или Богарта. Но для меня он изменился, и я загрустил. Потому что он занялся делом. Он начал мастерить стулья, столы и шкафы на продажу. А когда я спрашивал его: - Мистер Попа, а когда вы будете делать вещь без названия? Он сердился: - А ну, шутник, давай дуй отсюда, пока не получил! Александр Генис: Когда книга «Мигель стрит» впервые появилась на литературном горизонте, критики сравнивали Найпола и с Чеховым, и с Гоголем, и даже с Чарли Чаплиным. Однако это все та же попытка навязать автору роль, об опасности которой, собственно, и предупреждает только что услышанный нами рассказ. Соль его в героических усилиях полубезумного механика Попа создать то, что не может иметь предназначения. То, что не может служить, то, что никому не нужно. Свобода - это свобода от необходимости. Об этом говорит ключевой эпизод с вывеской. Как только Попа назвался плотником, он тут же испугался рамок, в которые его замыкает профессия. Определенность умерщвляет тягу к неведомому. Став кем-то, Попа теряет право быть всем. Характерно, что лишь тюрьма - орудие социального насилия - заставляет Попа делать то, что приносит пользу. Примирившись с неизбежным, он утрачивает охоту к несуществующему. А значит, выскому. Но только стремление к нему, говорит Найпол своей книгой, и создает свободных людей, людей без границ. В сущности, такой человек и есть вещь без названия. Иван Толстой: О новом лауреате Нобелевской премии по литературе рассказывает Алексей Цветков. Алексей Цветков: Размышляя по поводу присуждения В.С.Найполу Нобелевской премии по литературе, неизбежно упираешься в два вопроса: почему именно ему и почему именно сейчас? Это вопросы в его случае стоят неизмеримо острее, чем в отношении любого из предыдущих лауреатов, будь то Дарио Фо, Вислава Шимборская или Гюнтер Грасс, для каждого их которых есть свое маленькое и естественное объяснение. Дело в том, что имя Найпола неизбежно приходит в голову чуть ли не последнюю четверть столетия, когда перебираешь достойных кандидатов. И оно приходит в голову одним из первых. Интерес вызывает не тот факт, что премия наконец нашла адресата, а то, что четверть столетия она старательно его избегала. Строго говоря, мы уже позорно приучены к тому, что высшая литературная награда безошибочно вручается либо маргиналам, как в случае Фо, либо писателям вчерашнего дня, как в случае Грасса, либо в порядке национальной очереди, как Шимборской, либо за идеологические заслуги. На ум приходит опять же Фо или Грасс. За объяснением надо обращаться, конечно же, к творчеству самого Найпола. Нельзя ошибиться сильнее, чем отнеся его к некоей графе карибских писателей, которым премия, если и положена вообще, то лишь в свою узкую карибскую очередь. Тринидад послужил писателю местом рождения. Он был его родиной, но лишь в том небольшом смысле, что Найпол еще школьником принял решение покинуть его навсегда. С этим островом связаны его юношеские воспоминания и первый жизненный опыт, который закономерно послужил материалом для ранних романов, таких как «Мистический массажист» и, в особенности, «Дом для мистера Бисвоса». Но в конечном счете, разрыв стал фактом не только биографическим, но и литературным. На смену теплой и окрашенной юмором атмосфере ранних вещей приходит жестокий мир зрелости, в котором родиной и одновременно чужбиной становится вся цивилизация с ее неприглядными окраинами. Тринидад отныне лишь одна из этих окраин. В качестве переходной точки можно достаточно произвольно взять 1971 год, когда у Найпола вышла небольшая книга рассказов «В свободном состоянии», удостоенная высшей литературной наградой Великобритании - Букеровской премии. Сердцевина этой книги представляет собой то ли длинный рассказ, то ли короткий роман, который и дал название всей книге. Это название буквально переводится как «В свободном государстве», но такой перевод теряет горькую иронию встроенной многозначности. Сюжет романа - своеобразная Одиссея. Автомобильные путешествия героя и его попутчицы по неназванной африканской стране, прототипом которой может быть Конго или Уганда. Эта страна недавно обрела независимость, и теперь там идет обычный процесс освобождения от проклятых пережитков: физические расправы, конфискация имущества, экспроприация и депортация этнических меньшинств, коррупция, ненависть и всеобщая паника. В момент описываемого путешествия в стране идет гражданская война, в которой некто Президент свергает и убивает некоего короля. Но этот процесс мнимой модернизации - лишь видимость, под которой бурлит анархия, племенная рознь и прямой геноцид. Автор ни во что не вмешивается и никого не судит. Общая картина деградации человеческого общества преподностися метонимически, как разрушение комфортабельного жизненного пространства бывшей колонии. Вот, к примеру, описание курортного городка, в котором герои останавливаются переночевать. Диктор: Тротуары поросли травой вокруг мусора из домов. Вещи, которые не приносили пользы, были выброшены. Треснувшие квадраты цветного стекла, куски стульев в обивке, матрацы, из которых выпотрошили пружины, книги и журналы, страницы которых слиплись в твердые и сморщенные таблички. В одном месте Бобби заметил распущенную сигаретную пачку. Черным по выцветшему красному «Бельгия». Она напомнила о европейских отпусках, как будто Бельгия и Европа когда-то располагались по ту сторону воды и озеро было чем-то вроде Ла Манша. Курорт строился не для туристов из Африки, его создавали для людей, которые думали, что приехали в Африку жить. И рассматривали этот курорт как вариант своего отечественногго быта - парк, причал, прогулочная набережная. Теперь, после бспорядков по ту сторону озера, после независимости и паники с недвижимостью, после армейского мятежа, после исхода белых на юг и азиатской депортации, после всех этих убийств курорт остался без назначения. Алексей Цветков: Сами герои - англичане, живущие в Африке, уже не на правах хзозяев а в каечстве иностранных специалистов. Он - государственный служащий, она - жена сотрудника государственного радио, которое все время, как бы за кадром, разражается руладами ненависти. Это они - нейтральные наблюдатели, оторванные и от бывшей родины, и от здешней действительноти, пребывают в свободном состоянии. Но это состяние столь же мнимо, как и свобода государства. И герою приходится понять это под сапогами африканских солдат, избивающих его просто от нечего делать. Когда в конце за ними закрываются ворота европейского квартала, этой почти игрушечной модели западной цивилизации, у нас уже нет сомнений, что стихия, бушующая вокруг, вскоре сомкнется. На первый взгляд, может показаться что главной мишенью повести является колониализм, в отношении которого запас ярости Найпола неистощим. Но во Вселенной, которую он беспощадно воздвигает, колониализму нет никакой альтернативы. Ему на смену движется не кукольная национальная независимость, а варварство и людоедство, стая одичавших псов, захватившая власть в курортном городке. Этот жестокий и беспросветный мир, критики многократно уподобляли миру Джозефа Конрада, которого и сам В.С Найпол охотно признает чем-то вроде предтечи. Центральное место в творчестве Конрада тоже занимает Африка, возведенная в символ конца цивилизации, и первобытные зверства в душе человека, прорывающие радужную пленку цивилизации. Достаточно вспомнить хрестоматийную повесть «Сердцевина мрака». Еще поразительней сходство писательских судеб. Оба покинули страну своего рождения. Оба забрасывают своих безродных героев за кулисы цивилизации, где им предстает объективизация человеческого подсознания, кошмар Фрейда, без цензуры Эго. Полезно вспомнить, что Конрада, одного из крупнейших писателей столетия, так и проводили в мир иной без нобелевских почестей. В эту Африку ада Найпол возвращает нас еще раз в романе «Изгиб реки». Его течение эпичнее и в чем-то спокойнее, чем концентрированный ужас «Свободного состояния», но этот ужас подступает еще ближе и неумолимей. Герой романа - мусульманин индийского происхождения Салим живет во все той же полууганде-полуконго, в ту же эпоху сброшенных кандалов и опьянения свободой. В этой стране, которая рассыпается и оплывает у него под ногами, он становится чем-то вроде мысленного летописца конца света. А посольку сам он не очень понимает смысл происходящего, многое мы видим лишь через его плечо. И наш испуг вдвое сильнее. Салим и его друзья-сверстники - люди, успевшие прилепиться к западной культуре, мелкие коммерсанты, пытающиеся сохранить свой приблизительный западный образ жизни вопреки невзгодам. И пока вокруг набирает силу бессмыслица анархии, они упрямо играют в сквош и в своих убежищах от подступившего хаоса слушают голос Джоан Баез - гостьи с другой планеты, о которой они еще теплят воспоминания. Цивилизация рассыпается в археологию. Дело не в колониализме, у которого не было, может быть, более резкого критика чем В.С. Найпол, а в том, что он не дает себя сбить с пути расхожими истинами, готовыми формулами порицания и восхваления, которые мы привыкли сегодня слышать как от политиков,так и от деятелей культуры. И в которых колониализму, расизму и всему плохому всегда противостоит прогресс, гуманизм и еще много хорошего. Какая-нибудь Надин Гордимер, приглашенная в Стокгольм за 10 лет до Найпола, и при всей скромности таланта сорвавшая себе голос на проповеди прогресса, сегодня в ужасе наблюдает, как ее родная Южноафриканская республика неукоснительно превращается в полууганду-полуконго из «Изгиба реки». И здесь мы подходим вплотную к нобелевской загадке В.С.Найпола. Существует некий международный фолклор, который невозможно подвергнуть проверке, но согласно которому Найпол давно занесен в черный список Нобелевского комитета комсомола, в чьем катехизисе литературные достоинства всегда второстепенны по отношению к идеологической выверенности. Сегодня, а вернее 11 сентября эта постройка слабого ума обрушилась вместе с башнями Международного Торгового Центра. Сегодня мы поняли, что цивилизация - не броня, а тонкая пленка, и что хаос, подступающий извне, не происки реакции, а нечто куда более страшное и привычное. Талант Найпола - это отказ от любого рода лжи, в том числе и от самой праведной. И его книги об исламе, бдительно осужденные нашим прежним оптимизмом, сегодня болезненно актуальны для нашего отчаяния. Нобелевская премия В.С.Найполу - это не столько акт справедливости, которая восторжествовала почти нечаянно, сколько результат испуга. Правду, оказывается, поведала не Гордимер, а Найпол, и правда и талант оказались в неразрывном родстве. А коли так, часть этой премии, пусть ее никогда и не выдают посмертно, принадлежит тому, кто уже пробовал сказать эту правду раньше - Джозефу Конраду, первому изгнаннику и правозвестнику. Иван Толстой: Наш звонок в Новую Англию в США, где в Дартмутском колледже преподает поэт Лев Лосев. Вопросы ему задает Рая Вайль. Рая Вайль: Лев Владимирович, случайно ли что из тех же мест, из района Карибских островов вышел второй Нобелевский лауреат? Лев Лосев: Первый Нобелевский лауреат из этих мест - это, конечно, Дерек Уолкот, которого Бродский считал лучшим соврменным поэтом из пишущих на английском языке. И Бродский же в своем эссе, посвященном Дереку Уолкоту, по-моему замечательно объяснял, почему эти маленькие острова, когда-то принадлежавшие Британской империи так далеко от метрополии, почему они оказались такими культурно-продуктивными. У Бродского, конечно, была своя теория с этим связанная о том. Что вот мандельштамовская тоска по мировой культуре, она приобретает форму для провинциальных жителей большой и мощной империи тоски по метрополии. Но это тоска не столько по какому-то реальному Лондону, как центру политической и экономической власти, сколько по какой-то несуществующей идеальной метрополии, по проекции всего лучшего, что есть в английской культуре, на какой-то идеальный центр. И вот жители этих окраин, этого лимба имперского универсума, они особенно обостренно чувствуют все нюансы культуры, к которой принадлежат если не по крови, но миметически, они чувствуют еще более острую связь с ней, чем сами коренные англичане. В какой-то степени Бродский, мне кажется, полагал, что это еще и такое русское культурное самоощущение, считать что идеальная утопическая метрополия для русского сознания был какой-то такой идеализированный Запад. Вот в России, в Восточной Европе и, может, на окраинах Британской империи особо остро ощущалась западная культура и поэтому именно там возникали такие авангардные явления западной культуры. Рая Вайль: Правда ли, что у истоков русского Найпола стоит Бродский? Лев Лосев: Это известный факт, зафиксированный в книге Волкова «Разговоры с Иосифом Бродским», то, что когда Бродский получил в 1987 году в Лондоне известие о том, что ему присуждена Нобелевская премия, он в это время сидел за обедом с известным писателем Джоном Ле Каре. Одна из первых фраз, которую Бродский произнес вполне искренне, от души: «А я бы ее дал Найполу». На что Ле Каре ему ответил: «Не валяй дурака. Кто выиграл, тот выиграл». Что касается меня, то меня именно Бродский убедил читать Найпола. Но так или иначе Бродский Найпола очень любил. Среди соременных прозаиков он его постоянно называл в первом ряду. Вообще, вкусы Бродского в прозе были довольно своеобразны - Пушкин, Достоевский, но не Толстой и не Чехов, Пруст, Музиль, Фолкнер, Беккет, Платонов, Йозеф Рот. Эссеистика Орвела, Найпол. Некоторые романы Юза Алешковского. Конечно, было и многое другое, например, Экзюпери, но это в значительной мере были воспоминания юности. И вот в этом безумном сочетании имен есть своя система. Если есть что-то общее между Прустом и Алешковским, или Платоновым и Найполом, то это, как говорили формалисты, установка на язык. И что самое главное с точки зрения Бродского, установка в прозе на ритмику языка. Не нарочито. Не вульгарно. Не так, как у Пильняка, но в хорошей прозе ритмические структуры не выпячиваются, но именно они-то и есть основа всего. Вот эти ритмические соразмерности фразы, периода, главы, безупречное чувство ритма...А, собственно говоря, чувство ритма - это, наверное, и есть хороший вкус в применении к прозе, так вот безупречное чувство ритма, оно так же редко среди пишущих по-английски, как и среди тех, кто пишет по-русски. И вот Найпол им в высокой степени обладает. Конечно, есть и другие стороны личности и творчества Найпола, которые были привлекательны для Бродского, хотя романы Найпола очень хороши, но в первую голову, конечно, он известен (и Бродский обычно говорил не о романах Найпола), а о его травелогах. Вообще, жанр травелога по-настоящему не известен в современной русской литературе. Классической русской литературе он был хорошо известен, начиная с «Писем русского путешественника» Карамзина. Но травелог, книга путешествий не имеет ничего общего с так называемыми заметками о путешествиях, которые так обильно описали советские писатели. И это не такая недопеченная художественная проза, как «Круглые сутки нон-стоп» Аксенова. Это не литературный туризм, а это, ну, что ли, литературно-философская экспедиция. Он если не основатель, то он главная фигура в этом жанре. Тот жанр, когда писатель путешествует не туда, куда приятно приятно поехать, не туда, где писателю комфортно, а туда, где он может что-то понять о человеческой природе и о судьбах мира. Прошу прощения за громкие выражения. Эти философские путешествия Бродского невероятно интересовали, у которого самого было такое люблю и ненавижу - притяжение и отталкивание к окраинам человечества, к смутным, сумеречным районам Азии. Достаточно вспомнить назидания Бродского. И, разумеется, лучшие книги Найпола, это его две книги об исламе, это его индийская трилогия. Диктор: У микрофона писатель Зиновий Зиник, живущий и работающий в Лондоне. Зиновий Зиник: Прежде всего, нужно сказать, что Найпол заявлял о себе, что он всегда был импортным товаром. Он имеет в виду, что его всегда надо рассматривать как существо, живущее если не во враждебной, то в чуждой окружающей среде. Началось это с детства. Он родился в семье индийцев, причем не просто индийцев в окружении карибских негров, но браминов, то есть высшей касты уже в самой маленькой индийской общие. И вот эта вот многослойность его отчужденности, она всегда им внутренне обсуждалась. И в его эссеистике, и в его прозе. Более того, когда он попал в Англию студентом в 50-х годах, это отчужденность еще утроилась. С тех пор он ведет себя и выглядит как англичанин. Живет в лесистой западной части Англии в Глостоше. У него большой дом, у него есть маленькая квартира в Лондоне, которая тоже создает вот это напряжение между Лондоном и загородной местностью, которое всегда в Англии было. Этот момент тоже обсуждается в его прозе. Герои его - это тоже такие эксцентрики и чужаки. Он в этом смысле отличается от общей интонации английской прозы. Это в каком-то смысле Гоголь. Но Гоголь, где Поприщин - из Карибских островов, индиец-брамин - и пытается выжить в этой огромной метрополии под названием Лондон, где все друг другу чужие. Эти мотивы он стал разрабатывать уже вполне сознательно в знаменитой своей, сенсационной эссеистике о путешествиях. Среди них, я считаю, самая важная для нас и для него - это почти исповедальная книга о его первом путешествии на духовную родину, на историческую родину, в Индию, где он никогда не был. Ужас от ощущения этой страны, которая выдумала функциональный облик создавая его из китча, который был создан на самом деле англичанами и выдается за национальную принадлежность, за образ нации, за духовное наследие нации. Это его настолько поразило, что мотив фальшивой национальной принадлежности, фальшивости так называемого народного искусства, которое придумано на самом-то деле теми же колониалистами, имперским прошлым, это проходит красной нитью через всю его эссеистику. Собственно говоря, его слава беспощадного человека из третьего мира, который неприглядным образом рисует картины ужасов третьего мира, пик его пришелся как раз в те годы - 60-е, 70-е, середину 80-х - когда был апогей чувства вины всего западного прогрессивного человечества по отношению к третьему миру в связи с ужасами колониального прошлого. Найпол вопреки этой общей тенденции исповедальности и признания вины стал разоблачать фальшивость и выдуманность этой народной культуры, которая создается, собственно говоря, из ошметков колониального прошлого. Для многих Найпол заработал репутацию расиста, образ у него в кругах литературных и общественных в Англии - это образ брезгливого расита и семейного тирана. И вот эта такая вот отчужденность от модных политических тенденций делает его просто стоиком. И в этом смысле это поразительное решение Нобелевского комитета дать этот миллион долларов писателю, чей образ противоречит всем прогрессивным тенденциям, но, в действительности, он, конечно, является на расистом и не сторонником колониальных тенденций западного либерализма, а разоблачающим фальшивую репутацию и посредников между народом и религией, тех деятелей в третьем мире, которые объявляют себя голосом бога и религии и так далее. А которые в действительности ищут власти. Не стоит забывать, что Нобелевский комитет - это сама по себе фронда. Как известно, члены Нобелевского комитета не встают и не садятся когда король встает или садится. И, по-моему, тот факт, что в наше время в этой политической и военной обстановке религиозного напряжения дали премию Найполу, по-моему это почти так же, как тот факт, что дали премию Бродскому в разгар холодной войны. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
