Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Художник Гриша БрускинАвтор программы Елена ФанайловаВедущий Иван Толстой Художник Гриша Брускин, одна из культовых фигур российского современного искусства. До 1986 года его работы не были известны широкой публике, а выставки неоднократно запрещались властями. В 89 году его картины были проданы за рекордную сумму на аукционе Сотби в Москве. Живет в Нью-Йорке. Работает в США, Европе, Израиле. В ноябре Гриша Брускин устраивает выставки фарфора в Государственном Музее изобразительных искусств имени Пушкина в Москве и в Русском музее в Петерберге. Из каталога фарфорового проекта Гриши Брускина под названием «Всюду жизнь»: Диктор: «Моя коллекция состоит их 25 фарфоровых скульптур. Размер 22 сантимерта - среднеарифметический для русских фарфоровых фигурок. Каждая представляет собой архетип идеологического советского мифа. Пионер, рабочий, врач, заключенный, военный и так далее. Все персонажи смотрят вперед. У всех одинаковое выражение лица - тревожное изумление. Как жена библейского Лота, нарушив запрет, обернулась и тотчас превратилась в соляной столп, так и мои герои посмотрели слишком далеко вперед в заповеданную даль и превратились в фарфор, став объектом коллекционирования. Когда-то, живя в коммунистической России, я начал составлять подобные коллекции. Картина - фундаментальный лексикон, скульптурная инсталяция рождения героя. Мне казалось, что комунизм в России непоколебим, что армия неимоверно сильна, КГБ повсюду и что советская власть, как власть египетских фараонов, продлится несколько тысяч лет. Мне хотелось взглянуть на мифологическое пространство, в котором я обитал со стороны, встать на позицию ученого, который неожиданно обнаружил доселе неизвестное африканское племя. Мне нравилась мерцающая позиция автора, когда, с одной стороны, я бесстрастный исследователь, а с другой стороны - сам представитель изучаемого племени. Моя идея заключалась в том, чтобы послать весть человеку будущего. Преложить ему взглянуть на мое искусство, как мы смотрим на древнеегипетское искусство в Лувре или Эрмитаже». Елена Фанайлова: Первый вопрос, который я задала Брускину в московской студии Радио «Свобода»: почему вы так по-детски себя называете, не Григорий а Гриша? Гриша Брускин: Вообще-то меня родители назвали в честь умершего родственника - перед тем, как я родился, которого звали Гиршил. Но в России я, естественно, стал Григорием. Но Григорий имя мне не нравится. Впрочем, как и Гиршил мне не нравится. Поэтому, когда я решил, наконец, что написал картину, которую я могу считать своей, я подписался Гриша Брускин. Это было в 69 году. С 69 года я Гриша Брускин и это мое артистическое имя. Елена Фанайлова: Что это была за картина? Гриша Брускин: Это была карина, которая была связана с мифом об иудаизме. Это был момент, когда мне захотелось забыть, чему меня учили в художественной школе, институте и рисовать так, как будто я никогда не держал в руках карандаш и краски. Елена Фанайлова: А какого рода еще составляющие входят в корпус вашего изобразительного языка? Гриша Брускин: Основные две темы, которые у меня были, когда я жил в России, - это тема кабаллы и мифа об иудаизме, а другая - миф социалистический: реальность идеальная и реальность реальная. То есть два мифа. И третий миф - это персональный миф, который создается художником. Елена Фанайлова: Гриша, вы - творец мифов или скорее человек, который над ними смеется? Позволяет себе нед ними смеяться? Гриша Брускин: Я не смеюсь, на самом деле, над мифами, мне просто интересно с ними работать. Елена Фанайлова: Я имею в виду советский миф? Гриша Брускин: Скажем так: мы жили в этом пространстве мифа. Это было нечто, направленное против индивидуума. Это было то самое «оно», с которым выстраиваются сложные отношения у «я». Мне было интересно взглянуть на этот миф со стороны, парить над ним. Из неба или из будущего. Быть бесстрастным коллекционером мифологем этого мифа. Но, с другой стороны, я был частью этого, я был внутри, поэтому позиция была мерцающая. Это моя жизнь, моя кровь, а, с другой стороны, я бесстрастный наблюдатель. Все-таки искусство пишется человеком. Если человек, предположим, отказывается от этого лично, то это просто другое личное, на самом деле. Елена Фанайлова: Три мифа Гриши Брускина воплотились в самой известной его картине «Фундаментальный лексикон». О ней говорит директор российского Государственного Центра современного искусства Леонид Бажанов. Леонид Бажанов: «Лексикон» - это такой набор картинок в букваре, отсюда и название лексикон. Каждая картинка примитивистским, очень упрощенным рисунком представляет какого-то человечка, который несет символы культуры, власти, быта, мира большого и мира крошечного. Художник играет со зрителем, предлагая ему такую игру в поддавки и в безусловное узнавание всех реалий, всех примет времени, жизни, страны. И все это сделано иронично, но в то же время с болью за ту же самую страну и за себя и за зрителя. Из этих символов собирается некий мир, как словарь, как энциклопедия. Но мир за этим стоит. Елена Фанайлова: Ольга Свиблова - директор Московского Дома фотографии - в конце 80-х годов работала как независимый эксперт в области современного искусства и снимала документальный фильм «Черный квадрат», который затем получил приз в Каннах. Одним из ее героев был Гриша Брускин. Точнее, его картина «Фундаментальный лексикон». Впервые съемки картины происходили в 87 году в выставочном зале на Каширской. Рассказывает Ольга Свиблова. Ольга Свиблова: Это была шоковая вешь. Это была одна из двух вещей, которых боялись и которая была запрещена к показу. Делегация Союза художников с соответственными дамами туда прибыла и, естественно, что они чисто интуитивно, как собаки... Потому что есть понятие «свой-чужой», они почувствовали там что-то чуждое. Причем, увидеть это было нельзя, потому что картинки такие наивные, никаких страшных надписей, но очевидно, что это что-то чуждое. Это проходило во время какого-то знаменитого форума горбачевского. Туда приехало очень много иностранцев. И естественно, что все уже умудрились пригласить и Формана и других знаменитых гостей побывать на этой выставке. И соответственно возник скандал. И все художники сказали, что если какие-то работы будут сняты с выставки, то они тоже все уйдут. И вот первый раз и, может, последний в российском искусстве проявилось корпоративное чувство. Елена Фанайлова: А работа Ольги Свибловой над фильмом «Черный квадрат» продвигалась так: Ольга Свиблова: Моя съемочная группа отказывалась снимать мне этот фильм. И это даже не просто страх того, что это нельзя делать. Режиссер отказывался снимать мне художников, крича что больше евреев в каритне не будет, потому что только что была картина такая-то, ты же видишь, говорит, там три еврея, и уже картину не пускают. А у нас одни имена: Штейнберг - не будет, Штейнберг через мой труп, ладно, Кабаков, мы там по фамилии не видим, пусть Булатов, хотя всем понятно. И тогда мы с этой картиной пошли в Госкино, и я пришла к Медведеву. Медведев сделал 26 замечаний. И бесконечно благодарна Армену Медведеву до сих пор, потому что, как я понимаю, он съездил к Горбачеву на дачу, показал этот фильм и фильм пошел первый раз, чисто случайно, как раз на следующий день после торгов Сотбиса. И на торгах Сотбиса происходили страшные драмы: люди убегали, рыдали одновременно от счастья, от несчастья. От зависти, от шока, от кошмара. Вы понимаете, что происходит с людьми, которые не имели рубля и которые получают вдруг миллионы, и когда видят, что их друзья получают на их глазах миллионы. И, конечно же, в один день Гриша стал героем. И я думаю, было очень тяжело ему выдержать все это. И тяжело было товарищам по цеху. Потому что цены действительно оказались единственным аргументом, который доказывает, что базис - все-таки базис, и он побеждает надстройку. Несмотря на то, что русский андеграунд не имел никаких выставок, за те 20-30 лет, которые он формировался в этом мире, появились свои, абсолютно непререкаемые авторитеты, свои мифы. И Брускин не входит в эту компанию. Он отдельный, он в принципе отдельный, не коллективный человек. В этот момент есть иерархия официальной и неофициальной культуры. И оба мира, никак не пересекаясь, живут, в общем, не одинаково по иерархическим законам. Только одни писаные - званиями, наградами, титулами. А другие не писаные, но не менее жесткие. И Гриша прорывается абсолютно между. И когда он прорывается, он дает работу, которая оказывается работой, подытоживающей все то, что произошло за это время и с теми и с другими. Елена Фанайлова: Рассказывала Ольга Свиблова - директор Московского Дома фотографии. Была, впрочем, одна довольно непосредственная реакция на те 930 000 долларов, которые должен был получить Брускин и которые пока оставались виртуальными. Говорит директор центра современного искусства Леонид Бажанов. Леонид Бажанов: Гриша Брускин жил в доме на Малой Грузинской. Тогда это был знаменитый дом, еще была память о выставках, которые там происходили. Мы жили с ним в этом доме, и в подьезде у лифта висело объявление, такой список должников. Мы не могли платить за квартиру, все были нищие. И с нас начинался список. И когда все это произошло в Хаммеровском центре, этот аукцион, первое, с чем я обратился к Грише - это была просьба заплатить за квартиру не только за себя, но и за меня. Елена Фанайлова: Аукцион - это же не просто приходит дурак с мороза в зал аукциона и начинает торговаться с другим дураком с мороза. Есть заинтересованые лица, есть эксперты, консультанты. На этом же аукционе была работа Ильи Кабьакова, который на тот момент был художником номер один в России, да и сейчас остается. Если гришина работа имела максимальный коммерческий успех, то максимальный идеологический успех имел Кабаков. Елена Фанайлова: Через 5 дней после аукциона Сотби Гриша Брускин уехал по культурному обмену в Америку. О том, как художники боролись за свои деньги с российскими устроителями торгов, рассказано в его книге «Прошедшее время несовершенного вида». Диктор: Организовывая торги, устроители пообещали художникам 60% в валюте от стоимости проданных работ в качестве авторского гонорора. Власти не допустили прямых отношений участников с аукционным домом. Вместо этого нам было предложено заключить контракт с Министерством культуры. Каково же было наше удивление, когда за 2 дня до события нас пригласили в Министерство культуры подписать документы, из которых вышеупомянутые 60% бесследно исчезли. Художники дружно сказали нет, пригрозив снять работы с аукциона. Нас пытались уговаривать, обманывать, нам угрожали. Наконец одна министерская дама, выйдя из себя, завопила: в стране хлеба нет, люди живут на 150 рублей в месяц, а вам, гадам, валюты захотелось! Художники твердо ответили: да, захотелось. В конце концов, власти уступили. Контракт был подписан. Елена Фанайлова: А как больше года Гриша Брускин пытался получить деньги, он рассказал нам по телефону из своей мастерской на Манхэттене. Гриша Брускин: Мне предлагали даже подать на Министерство в суд здесь в Америке. В конце концов, в один прекрасный день в Нью-Йорк приехал один высокопоставленый чиновник из Министерства культуры, который был вовлечен в организацию ауциона, и я попросил заплатить мне деньги, встретив его на вернисаже. На что человек мне сказал: «Гриша, конечно, никаких проблем, но приезжай в Москву, пиши заявление, мы подумем». Я сказал, что в Москву приехать не могу, потому что занимаюсь большим проектом. Но я понимал, что дело не в том, что сижу я здесь или я приеду в Москву. И я сказал, что прошу мне заплатить деньги здесь. Он сказал, что это невозможно, что бюрократия, советские чиновники. Я ему сказал, что если они мне не заплатят, я подам на них в суд. Тогда мне человек сказал, что не советует подавать в суд, потому что адвокаты в Нью-Йорке безумные деньги берут. Я сказал: хорошо, тогда я заплачу адвокату деньги, которые вы мне должны за 7 месяцев неуплаты, а пени там в геометрической прогрессии росли. Тогда мне человек сказал: «Хорошо, пиши заявление». Я написал. Прошло довольно большое количество времени, я уже забыл. И вдруг я получаю из банка уведомление, что на мой счет поступила какая-то приличная сумма денег. Но поскольку сумма не соответствовала той, которую я ожидал, а имено 60%, я даже не сразу понял, что это связано в аукционом. Но потом увидел слово Межэкономбанк и понял, что это они. Значит, они придумали и применили единожды, никогда до этого не применяя, специальный прогрессивный налог на эту выплату, который съел большую часть денег. Елена Фанайлова: Сколько процентов в результате вы получили? Гриша Брускин: В результате около 5% вместо 60-ти, которые были по договору. Елена Фанайлова: На что вы в Америке потратили деньги, которые были вами все-таки получены? Гриша Брускин: Я приехал в страну без копейки денег. Приехала моя семья, сын поступил в университет, за который надо было платить, я помогал своим родителям, своей теще. С самого начала я делал большой скульптурный проект, для которого у меня был спонсор, но тем не менее все время нужно было доплачивать свои деньги. Деньги ушли на жизнь. Елена Фанайлова: Я спросила поэта Льва Рубинштейна, одного из близких друзей Гриши Брускина, как повлияло на художника то, что он проснулся знаменитым и богатым? Лев Рубинштейн: Это естественным образом, к сожалению, повлияло на отношение некоторых его коллег нему. На отношение его к людям, по моему, никак не повлияло. Я помню, что мы с ним у него в мастерской выпивали водку до Сотбиса и на следующий день после Сотбиса. Мне показалось, что это было одно и то же выпивание водки. Только водку было чуть более лучшего качества, поскольку он ее купил в «Березке». Елена Фанайлова: Из книги Гриши Брускина «Прошедшее время несовершенного вида». Диктор: В 93 году у меня совместно с поэтом Львом Рубинштейном состоялась выставка поректа книги «Генеральная инструкция» в Государственном Музее изобразительных искусств имени Пушкина. На открытии Лева сказал: то ли мы вознеслись слишком высоко, то ли музей низко пал. Елена Фанайлова: Язык художника Брускина в конце 80-х совпадает с языком поэта Рубинштейна. Лев Рубинштейн: Еще раньше его и меня это делал Илья Кабаков. Просто к каждой идее фрагмента, вот этого разорванного сознания каждый приходил в одиночку, в разное время, но вполне законным путем. И вот этот совместный проект, он мне и тогда казался очень органичным, и до сих пор таковым кажется. И что вот теперь на его новых тарелочках тоже мои какие-то текстики появляются, мне это трогательно, приятно, я к этому отношусь с благодарностью. Диктор:
Мне снилось, что в земле сырой Елена Фанайлова: Директор Московского Дома фотографии Ольга Свиблова считает, что успех Брускина на Западе был обеспечен абсолютной четкостью его языка. Ольга Свиблова: Я помню, как Илья Кабаков, который был одним из первых, кто начал рефлексировать механизм социального существования искусства на Западе, он говорил, что на Западе главное - это членораздельный месседж. Главное, чтобы твой язык стал твоим языком. И даже если тебе его хочется сменить, у художника должна быть выдержка не менять его. Твой код, твой язык должен быть вписан в общую систему языков. Он должен быть отдельным и в то же время общепонятным. Иначе ты выпадешь из этого пространства. И Гриша, как человек, у которого бессознательный дар удивительно сбалансирован с удивительно здравым мышлением, естественно попал туда, куда надо. И удержался до сих пор. Вот сейчас он выпустил книгу, которую я прочитала с огромным удовольствием. И книжка такая же насладительная. В ней не найдешь человеческих комплексов, обид, несмотря на то что она описывает много ситуаций достаточно болезненных. Это достоточно ироничный, всегда очень скоординированный человек во всех своих проявлениях. Елена Фанайлова: Гриша Брускин говорит о судьбе руских художников его поколения на Западе. Гриша Брускин: Большинство художников, которых знает мир из моего поколения, они живут или в Нью-Йорке или Берлине или в Париже. Вот три места. Другое дело, принимают тебя таким, как ты есть, или не принимают. Читаются ли твои коды, считываются ли западной культурой или не считываются, смотрят на тебя как на равного или как на экзотического художника? У каждого своя судьба и своя ситуация. Елена Фанайлова: Что вы преобрели и что потеряли, став знаменитым и уехав на Запад? Гриша Брускин: Это отразилось на моей карьере и на дальнейшем моем существовании, поскольку, уехав, я нашел изображения моих картин практически во всех ведущих журналах и газетах. Наверное, это помогло мне найти мою галерею, с которой я работаю. Что я потерял? Наверное, всегда, приобретая что-то, ты что-то теряешь. Но я потерял жизнь в своей мастерской на чердаке, на площади Маяковского. Но теперь у меня другая мастерская. Она немножко получше. Друзей не потерял, слава богу. Немножко потерял, совсем чуть-чуть. А самых главных друзей не потерял. Уехав в Нью-Йорк, я просто стал там интенсивно работать и начал работать над большим скульптурным проектом, над которым всегда мечтал поработать. Нашлись сумасшедшие, которые помогли мне это сделать. Для того, чтобы добиться того, чего хочешь, приходится много работать. То есть не приходится, а охота пуще неволи. Елена Фанайлова: Из книги Гриши Брускина «Прошедшее время несовершенного вида»: Диктор: В России я вечно должен был испытывать чувство вины. За то, что родился вреем, за то, что одевался иначе, чем другие, читал не те книги, никогда не говорил «мы», хотел ездить по свету, за то, что, став художником, занимался неправильным искусством. В Америке оказалось, что я ни в чем не виноват. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
