Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Гете в РоссииВедущий Иван Толстой28 августа 1999 года исполнилось 250 лет со дня рождения великого немецкого поэта, прозаика, ученого Иогана Вольфанга Гете. В нашей передаче участвуют московские переводчики-германисты и российский издатель юбилейного тома Гете. Мой первый собеседник - московский переводчик германист Михаил Рудницкий. Михаил Рудницкий: Я думаю, что почти в каждой литературе есть писатели, в которых эта литература и даже шире - культура - просыпается из эмбрионального сна и осознает себя фактом национального сознания. Причем, не фактом даже, а фактором, и едва ли не важнейшим. Такую роль сыграл в Германии Гете, Данте в Италии, Шекспир в Англии, Сервантес в Испании, Мицкевич в Польше, ну, и у нас в России Пушкин. Иван Толстой: Михаил Львович, а чем тогда объяснить, что зайдешь в букинистический магазин, а там самое чистенькое, самое новенькое, нераскрытое, а, следовательно, и непрочитанное собрание сочинений - это собрание сочинений Гете? Михаил Рудницкий: Это, конечно, большой вопрос. Есть сложности, трудности в общении с Гете. Я не знаю, какое собрание сочинений вы имеете в виду, русское или немецкое, я полагаю, что оба можно привести в качестве примера. Есть в этом свои резоны. Я вижу две трудности в общении с Гете как немецкого, так и русского читателя. Первая - это чисто языковая и для современных немцев, и для русских. Усугубленная проблемой перевода. Все-таки некоторые вещи Гете в языковом плане устарели. Возникают трудности в чтении. Современные немцы иначе говорят, многие выражения забываются. Лет 25 назад очень интересный немецкий писатель Ульрих Пленцтер замечательно обыграл все эти трудности в своей пьесе и в повести "Новые страдания молодого В.". Там все строилось на том, что герой переживает коллизию абсолютно одинаковую, как и молодой Вертер у Гете - он тоже влюбляется в недоступную ему замужнюю молодую женщину. Но параллельно он начинает читать этот роман Гете. И из этого автор извлекает большое количество комических и назидательных эффектов. Кстати, в этом плане русскому читателю повезло, потому что переводчики эту трудность языковую снимают. Это, кстати, большой вопрос перевода, как он должен восприниматься: со всеми архаическими трудностями оригинала или без них. Я-то считаю, что переводчик должен максимально приближать. Иван Толстой: Каковы все-таки русские культурные достижения на ниве переводов Гете? Кто наши отечественные титаны в этом смысле? Михаил Рудницкий: Мы знаем Жуковского - "Лесной Царь", баллады. У Тютчева, который в переводах совсем не всегда был удачлив, один из немногих по-настоящему замечательных переводов - это как раз из Гете, из романа "Год учения Вильгельма Мейстера", замечательное стихотворение "Кто с хлебом слез своих не ел". Потом Пастернак, несомненно, вот эти стихи из "Вильгельма Мейстера" в его переводе. Левик тоже очень много сделал. Но в общей массе, а масса эта у Гете насчитывает около трех тысяч стихотворений, в переводах у нас, конечно, шедевров несравненно меньше, чем в оригинале. Иван Толстой: Вы упомянули имя Пушкина и уподобили значение Гете в немецкой культуре значению Пушкина. Михаил Рудницкий: Как во всяких явлениях, важны моменты сходства и моменты различий. Что касается сходства, тут главное завоевание - это революционное, основообразующее и нормополагающее развитие и использование языка. И Пушкин, и Гете открыли современникам совершенно неведомые новые горизонты и глубины в родной речи. В этом смысле они очень схожи. До них были отдельные писатели, литераторы, многих из которых сейчас очень трудно читать. Я не говорю о Гердере, но любой наш русский школьник знает, что такое читать сегодня Радищева, да и с Карамзиным, я думаю, совсем не просто будет. А после них и после Пушкина и Гете россыпи молодых талантов, писателей, которых мы читаем до сих пор, и которые и составляют в нашем понимании классическую национальную традицию. Русских наши читатели знают, а в Германии это Тик, Гельдерлин, братья Грим, сказочник Гауф и Гейне - и все они из-под Гете выпорхнули, хотя потом к этим своим птенцам Гете очень по-разному относился, и совсем не всегда доброжелательно. Но это уже по части различий между Гете и Пушкиным. Пушкин все-таки более был доброжелателен к современникам. А решающий момент сходства - это, повторяю, поразительно радостная, свободная, азартная и в то же время бережная работа со словом. Такая работа, что чтение каждой строчки становится почти физическим наслаждением. Это эффект, который другим авторам удается, может, повторить, но не превзойти. Иван Толстой: Мой звонок московской переводчице Софье Фридланд. Софья Фридланд: Я вам расскажу случай из моей жизни. Я переводила в свое время "Жестяной барабан" Гюнтера Грасса. И в нем цитируется кусок из гетевской "Ночной песни странника", гениально переведенной у нас Лермонтовым:
"Горные вершины
Но дальше в прозаическом тексте Гюнтера Грасса идет речь о птицах, которые есть и у Гете, но в переводе Лермонтова их нет. И пришлось выяснять и искать. Оказалось, что существует перевод Валерия Брюсова, по качеству не идущий ни в какое сравнение с Лермонтовым. Но там у него птички есть. Пришлось брать Брюсова. Иван Толстой: И вы вставили в перевод Гюнтера Грасса Брюсова, а не Лермонтова. Софья Фридланд: Лермонтова вы конечно помните, а Брюсова: "Птицы дремлют в молчании бора". И нехорошо это, но птицы есть. Потому что дальше на целой странице Грасс говорит о птицах, обыгрывает слово птицы. И я была вынуждена взять заведомо худший перевод. Такое тоже бывает. Потому что все, сколько-нибудь известные, да и мало известные стихи Гете у нас переведены, как никто. Иван Толстой: На этом вашем примере русский буквализм как идея перевода победил. А вы сами как переводчица сторонница какой школы? Софья Фридланд: Ни у кого в голове нет такого теоретического представления. Садятся и переводят. Конечно, не буквализма, но предельной преданности. Я не смею, как мне кто-то однажды сказал, может, мой муж, не помню, кого я переводила, он сказал: перестань из него делать Шекспира. Писатель плохой, а ты тут стараешься. А может, надо плохо, надо отойти? Но вот это у меня твердое убеждение: если книга меня задевает эмоционально, если это мое, то переводишь, как бог на душу положит, а получается, в общем, хорошо. Нескромно так говорить о себе, но у нас теоретический разговор. А иную книгу ненавидишь и не чаешь, когда она кончится. Ведь у профессионального переводчика бывает и это. Как у профессионального педагога не все ученики любимые и талантливые. Всякие есть. Боюсь, что сейчас хлынула бездна всякой литературы, и подавляющее большинство нашей читающей публики читает всякую. Гете же престижно иметь на книжных полках, но единожды купив одно собрание сочинений, (чего же ради еще?), я даже подозреваю, что оно на этих полках лежит нераскрытое. Лично я его тоже не читаю, но достаточно знаю. Потому что в свое время было романо-германское отделение и все прочее. Я же его перечитываю только для дела. Иван Толстой: А когда вы его перечитываете, вы перечитываете в русских переводах или в оригинале? Софья Фридланд: В оригинале. У меня такая установка, скорее всего ее разделяют со мной все остальные переводчики: вы помните как Митрофанушку спрашивали: что такое дверь? - прилагательное или существительное? Митрофанушка сказал: та, что уже к месту прилажена, та прилагательная, а которая отдельно стоит, к стенке прислоненная, она существительное. Так вот, если существительные стихи, то есть стихи большого автора, я в этом случае ищу чей-то перевод. А если я перевожу Теодора Фонтана и там стихи, сочиненные одним из героев, в таких случаях я беру на себя смелость и перевожу сама. Я перевожу сама стихи неизвестных или непрофессиональных авторов. Но никогда не трогаю профессиональных, особенно, если существует их перевод на русский язык. Иван Толстой: А для вас Гете - это мир поэтический или мир прозаический? Софья Фридланд: Скорее поэтический. Но я больше Шиллера люблю. Иван Толстой: К 250-летию со дня рождения Гете московское издательство "Текст" выпустило юбилейный сборник. О нем рассказывает руководитель издательства Ольгерд Либкин. Ольгерд Либкин: Мы выпустили однотомник стихотворений Гете с параллельными текстами на немецком и русском языках. Потому что творчество Гете известно в России существенно больше по "Фаусту" и по прозе "Страдания юного Вертера". А что касается поэзии, то несмотря на то, что она довольно энергично и многими поэтами переводилась, она у нас в некотором забвении. Мы не стали выдумывать сверхъестественное, мы воспользовались готовым немецким сборником, вышедшим в издательстве "Зуркамф", который составлял глава этого издательства и в тоже время известный специалист по Гете доктор Зихель Дунзельт. Он в свое время выпустил книгу "Сто избранных стихотворений Гете", которые он отобрал сам по тем принципам, которые он считал нужными. Мы не стали оспаривать эти принципы и воспользовались этим сборником как основой для нашего двуязычного издания. Иван Толстой: А что оказалось, что все стихотворения немецкие, вошедшие в этот сборник "Сто стихотворений", были в свое время переведены русскими поэтами? Ольгерд Либкин: Нет. Не совсем так. На самом деле, действительно почти все стихотворения Гете из этого сборника, за исключением одного-двух, они все переводились на русский язык. Гете переведен почти полностью на русский язык. Но мы, кроме всего прочего, подбирали эти стихотворения не только по качеству оригинала, но и по качеству перевода. Если бы мы точно следовали этому сборнику, то у нас бы за бортом остались бы такие переводчики, как Лермонтов, Тютчев или Пастернак. Мы должны были соотнести тот сборник с именами и высоким качеством русских переводов. Поэтому мы старались как можно шире представить спектр русских переводчиков. От Лермонтова и до Левика. Поэтому мы с разрешения издателя немножко откорректировали и примерно 15 процентов стихотворений заменили теми, которые нам казались более уместными для русского издания. Иван Толстой: Правда ли, что совсем не лучшие русские поэты оказались лучшими русскими переводчиками поэзии и, в частности, переводчиками Гете. Ольгерд Либкин: И у не очень хороших поэтов могут оказаться блестящие переводы. Но у блестящих поэтов нет плохих переводов. Иван Толстой: Мы возвращаемся к переводчику Михаилу Рудницкому. Михаил Рудницкий: Все-таки в искусстве Гете отражен очень сложный тип личности. Личности, которая во многом в историческом плане от нас отошла и не во всем нам понятна. Гете-человек в очень многих отношениях другой эпохи, он все-таки в очень сословном обществе вырос. Нес в себе обязательства своего сословия, нес в себе определенные идейные представления. Идеалов разума, общечеловеческих ценностей. У него всегда это было на первом плане и вытесняло наше привычное представление о мире индивидуальной человеческой личности. Я думаю, что это главная трудность нашего общения с Гете сегодня, потому что для Гете индивидуум не стоит на первом плане. У него сперва идет общезначимое, общечеловеческое, а потом индивидуальное. Это хорошо чувствуется в лирике, и в этом его отличие, например, от Пушкина и от Гейне. У тех на первом плане индивидуальное переживание, а затем следует общечеловеческое. У Гете это наоборот. Он был очень своеобразным и не сильным человеком. Но во всей его жизни очень явственную роль сыграл модус долженствования, обязательства наложенного на себя. Причем, это было обязательство соответствовать... Знаете, современные авторы хотят соответствовать своему собственному имиджу, который они выработали. А у Гете было обязательство соответствовать имиджу некоего образца, идеала. Отсюда его очень многие странности: претензия на универсализм, с оглядкой на Возрождение, на античность, занятие помимо литературы и писательства физикой, теорией света, коллекцией минералов, живописью, собирательством. Это все есть продолжение вот этого внутреннего обязательства, интенции которого мы сейчас уже плохо можем ощутить. А если этого не понимать, то очень трудно понять в Гете и остальное. Ведь Томас Манн, он что описывает? Он описывает... Юношеская любовь Гете, описанная в романе "Страдания молодого Вертера", на стрости лет решает навестить Гете. Она прославилась благодаря этому роману, все знают, что она его героиня. И она приезжает и повергает Гете в ужас. И дело не в том, что она постарела и страшна. Дело в том, что ему как художнику это возвращение к давно умершему поводу, который побудил к созданию этого произведения, это ужасно. Томас Манн показывает Гете, как человека всецело отданного своей миссии художника, подчиненного своему искусству. Тут я с Манном немножко разойдусь, потому что не только это. Не только служение искусству. Томас Манн здесь ограничил. Служение некоему идеалу общечеловеческому - вот что было важно для Гете. Не знаю, в какой мере это сегодня доступно и понятно, потому что контекст эпохи во многом утратился. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
