Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Забытая империяАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Александр Генис: Пожалуй, никогда в Америке не были так популярны историки, как сегодня. Неожиданная, непонятная и трудная война с террором поставила перед страной важную задачу: вставить происходящее в исторический контекст. Как всегда, проще всего понять настоящее, найдя ему прецедент в прошлом. Как раз с этим все обстоит хорошо. Историки, похоже, уже пришли к согласию в главном: судьба сегодняшней Америки играть ту же роль, что выпала великим империям прошлого. Об этом пишет обозреватель "Нью-Йорк Таймс" Эмили Икин: Диктор: "Нынешняя Америка не сверхдержава, не политический гегемон, а настоящая империя, такая же, как Рим или Британия". Александр Генис: Ей вторит газета "Уолл-стрит Джорнал": Диктор: "События 11 сентября стали возможным только потому, что Америка недостаточно активно вмешивалась в международные дела. Выход в том, чтобы расширить поле деятельности и добиваться своих целей с еще большей решительностью". Александр Генис: А вот, что говорит всемирно известный историк Пол Кеннеди, который уже 10 лет пишет об "американской империи": Диктор: "В истории еще не было такой концентрации силы, которой обладают сегодня США. Британская армия, скажем, была намного меньше европейских. Даже знаменитый английский флот не идет ни в какое сравнение с тем, чем располагают американцы, у которых больше кораблей, чем у всех остальных стран вместе взятых. Наполеоновская Франция и Испания Филиппа Второго вынуждены были считаться с могущественными соперниками. Их империи были частью многополярной системы. Даже Рим правил лишь частью планеты. К Востоку от него лежал огромный Китай. Но Америка сегодня одна". Александр Генис: Это обстоятельство, по мнению Пола Кеннеди, делает ситуацию особенно опасной для Америки, которую рискует перенапрячь свои сил. Однако, все кризисы последнего десятилетия - и в Персидском Заливе, и в Боснии, и в Косово, и в Афганистане, и сейчас на Ближнем Востоке, - показывают, что без Америки мир не может обойтись. Как бы этому не сопротивлялся изоляционистский даже не дух, а инстинкт американцев, для того и покинувших Старый Свет, чтобы не расплачиваться за его грехи. Империя для Америки - не соблазн, а бремя, от которого смертельно опасно отказываться, что и доказало нападение террористов. В этой непростой ситуации исторические аналогии если и не спасают от горечи, то все же позволяют лучше понять роль Америки в новом веке как гаранта порядка в мире анархии. Все это меняет негативное отношение к самому понятию "империя", которое на протяжении ХХ века приобрело, казалось бы, окончательно негативный оттенок. Сегодня мы пригласили к дискуссии двух американских экспертов - политолога и историка, чтобы по возможности всесторонне обсудить эту новую - имперскую - тему в жизни Америки. Участников беседы представит Владимир Морозов. Владимир Морозов: Что позволяет говорить о Соединенных Штатах как об империи? На этот вопрос отвечает Джад Ванински - президент консультационной компании Polyconomics, в прошлом корреспондент газеты "Уолл-стрит Джорнал". Джад Ванински: Концепция Американской империи больше всего подходит для описания того положения, которое занимают Соединенные Штаты в сегодняшнем мире. Еще в 1978 году я написал книгу, которая "Как устроен мир". Там, в частности, говорилось о том, что, когда советский эксперимент окончательно провалится, Соединенные Штаты останутся единственной сверхдержавой и нам придется задуматься о том, как вести себя в новой ситуации, как решать международные проблемы в однополюсном мире. Готового опыта на этот счет нет, потому что с древних времен крупные империи сосуществовали друг с другом. Владимир Морозов: Как повлияли теракты 11 сентября прошлого года на формирование концепции Американской империи? Говорит историк Чарлз Файрбэнкс, профессор университета Джонса Хопкинса. Чарлз Файрбенкс: Обсуждение и становление американской внешней политики после окончания холодной войны проходило в тесных рамках национальной политики. Теракты 11 сентября заставили нас выйти за эти рамки, предпринять массированные военные операции в Афганистане. Мы поняли, что теперь на земле трудно найти регион, который не был бы для нас важен, хотя бы потенциально. Владимир Морозов: Термин "империя" в ХХ веке носил негативный характер. Вспомним, например, "империю зла", как назвал СССР Рейган. Возможно ли изменение этого понятия? Возможна ли "империя добра"? Отвечает историк Чарлз Файрбэнкс. Чарлз Файрбенкс: Были, так сказать, и "добрые" империи, сделавшие немало хорошего. Например, в 19 столетии Британская империя строила в своих колониях дороги, больницы и школы. Более того, Британская империя активно боролась за отмену рабства. Ее флот блокировал Африку. Британцы останавливали корабли работорговцев, освобождали рабов, конфисковали суда. Негативный оттенок имеет и термин "имперское мышление". Для большинства это - стремление доминировать над другими странами. Опять-таки все не совсем так. Да, у нас в Соединенных Штатах хватает лицемерия и эгоизма, но мы на удивление лишены стремления доминировать. Мы помогаем многим странам бескорыстно. Владимир Морозов: А вот мнение политолога Джада Ванински. Джад Ванински: Моя американская империя - это вовсе не то, что имеют в виду наши ястребы. Я сам бывший ястреб, который стал теперь голубем. Я выступал за жесткую внешнюю политику, когда у Америки был мощный противник - тоталитарный Советский Союз. Теперь его нет и Америке - единственной сверхдержаве - нужно менять политику. И менять ее надо было не после трагедии 11 сентября, а после развала Советского Союза. Я не хочу, чтобы моя страна была мировым жандармом. Мы должны щедро делиться своим богатством, делиться своим опытом. Нужно развивать и углублять культурные и другие виды отношений с мусульманским миром. В 1993 году, когда террористы первый раз попытались взорвать Всемирный торговый центр, я сказал председателю сенатского комитета по внешней политике Джесси Хелмсу, что по этому поводу надо организовать слушания в обеих палатах Конгресса, чтобы пересмотреть наши отношения с мусульманским миром. Иначе террористы вернутся и взорвут башни-близнецы. Никто не хотел меня слушать. Фигурально выражаясь, в нашей семье народов мусульмане всегда были нелюбимым ребенком. Посмотрите, что делается с такими детьми в обычной семье! Прежде чем предпринимать какие-то решительные шаги в области внешней политики, мы должны спросить совета у Европы, у России, у Китая и других стран и внимательно выслушать эти советы. Показать всем, что мы учитываем их мнения, как делается в дружной семье. На наших плечах лежит тяжелое бремя ответственности за весь мир. Мы не выбирали такую судьбу, мы не выбирали эту ношу, так получилось, что она оказалась на наших плечах. И мы не имеем права сложить с себя эту ношу. Александр Генис: Ну а сейчас мне хотелось бы перевести нашу имперскую тему в другой план - из сферы политики в область историко-культурных аналогий. Когда историки говорят об американской империи, они предлагают нам на выбор два примера - Рим или Британию. С первым все понятно. Американская республика возникла не стихийно, а по плану. Отцы-основатели сознательно строили свое новое государство по тому римскому образцу, который еще Полибий считал лучшим из всех возможных вариантов политического устройства. Следуя этому примеру, Америка усвоила римские сенаты и прочие античные атрибуты. Поэтому Менделеев, посетивший США через сто лет после революции, мог с полным основанием написать: Диктор: В Новом Свете повторяют на новый лад всю ту же латинскую историю, на которой воспитывалась западная мысль. Александр Генис: Эту банальную аналогию изрядно оживили мрачные события последних месяцев. Адам Блистейн, директор Американской ассоциации классической филологии, пишет: Диктор: После 11 сентября интерес к Риму и Греции многократно возрос. В эпоху, когда вопросов больше, чем ответов, мы ищем утешения в античности. Александр Генис: Террор сделал то, что казалось немыслимым в два последних десятилетия, прошедших под знаменем политической корректности. Столкнувшись со смертельной опасностью, Запад вспомнил о своих корнях и перестал стесняться своих истоков. Новый прилив любви к античности (недавно даже "Гарри Поттера" перевели на латынь) свидетельствует о том, что кончилась пора, когда римлян и греков азартные сторонники мультикультурализма презрительно называли Белыми Мертвыми Мужчинами. Похоже, что сейчас эти споры завершились. Молча, но упрямо все идут к тому, чтобы принять формулу нового времени: мирное сосуществование разных культур в рамках одной - планетарной - цивилизации. Эта концепция естественным образом напоминает историкам "Пакс Романа". Так называлась римская геополитическая теория, разработанная и внедренная на рубеже при императоре Августе, на рубеже двух веков тысячелетий. Отметим, и это красноречивое совпадение. Август покончил с гражданскими войнами, раздиравшими тогдашний цивилизованный мир. В 9-м году до нашей эры в Риме был воздвигнут храм богини мира - ее-то и звали Пакс. С тех пор более ста лет все средиземноморские народы, вся ойкумена, жила в относительном покое и безусловном процветании. На монетах времен Августа чеканили ставший потом столь известный девиз: "Миру - мир". Императорскому Риму можно предъявить немало претензий, особенно если судить его только по трудам оппозиционных историков, вроде Светония, или голливудским фильмам, вроде "Гладиатора". Но одно бесспорно: общий подъем жизни, при котором процветала торговля, сельское хозяйство, культура. Римская литература переживала свой золотой век. Благодаря той мирной эпохи до нас вообще дошли памятники античного искусство. Да и христианство могло распространиться так быстро только в условиях универсального государства. Именно им и была Римская империя: огромная держава, каждая часть которой жила и управлялась по-своему под эгидой Рима. Он поддерживал мир и порядок, следя за выполнением общих для всех законов. Этот древний идеал сегодня опять кажется столь привлекательным, что термин "Пакс Американа", появившийся впервые еще сто лет назад, сейчас не только всплыл на поверхность, но и воспринимается с надеждой, а не с подозрением. Если Римская империя - вечный образец, то Британская империя - последний. Расставаясь с колониями, Англия - если и не явно, то подспудно - рассчитывала, что Америка займет ее место. Так, Киплинг, которого мы вспоминали в одной из недавних передач, посвященных имперской теме, именно к Америки обращал свое одиозное стихотворение "Бремя белого человека". Да и сейчас, именно англичане громче других европейцев зовут Америку навести в мире порядок. В свете последних событий их можно понять. С ходом времени, растворяющим старые обиды, выясняется, что наследие британской империи - это в первую очередь система образования, которое выделяет бывшие английские колонии от других стран Третьего мира. Характерно, что сегодня англоязычная литература богатеет и расширяется как раз за счет выходцев с окраин империи. Вспомним, хотя бы нобелевских лауреатов с островов Карибского моря, бывших английских колоний, - Дерека Уолкотта и Найпола. Впрочем, сейчас нет смысла развивать эту тему, потому что мы посвятили ей одну из недавних передач -"Бремя империи". (Вскоре ее текст появится на Интернете"). Сегодня же мне хотелось бы обсудить пример - другой - забытой - империи: Австро-Венгрии. После Первой мировой войны Австро-Венгрия, 50-миллионная держава с древней истории, канула в прошлое, почти незаметно для окружающих. В нашей культурной памяти Австрию затмила ее столица - Вена, ставшая, как теперь считают многие, истинной родиной модернизма. Однако, опыт Габсбургской империи крайне важен для Америки. По крайне мере в одном смысле у Австрийской державы было больше общего с Америкой, чем у других империй прошлого. Я имею в виду проблему государственной идентичности, которая никак не совпадала с национальностью и не описывалась ею. Об этом говорится в глубокой книге "Вена Виттгенштейна" (ее написали два американских профессора философии Алан Джаник и Стивен Тулмин): Диктор: Официальный идеал Австро-Венгрии, был в сущности, тем же, что и в Америке: "кипящий котел", в котором дети разных народов учатся жить вместе, составляя единую нацию. Александр Генис: У поданных австрийской империи в сущности не было своего названия. Мы до сих пор сталкиваемся с этой трудностью, каждый раз когда говорим о великих людях этой страны. Сажем, как назвать Кафку? Пражский еврей, писавший по-немецки и живший на территории Австро-Венгрии? Запутанность этого определения указывает на сложность проблемы. Даже австрийские немцы сталкивались с ней, ибо им нужно было найти свое отличие от жителей Германии. (Тут, между прочим, опять напрашивается параллель - между американцами и англичанами). Самый известный австрийский писатель, поэт и драматург первой трети ХХ века Гуго фон Гоффмансталь в разгар Первой мировой войны написал несколько эссе, в которых он пытался определить суть "австрийского начала": Диктор: Австрия - это дарованный судьбою предмет чисто духовного империализма... В нашем народном характере столь немецком, сколь и славянском, так неизмеримо много молодого, нерастраченного, что невольно возникает мысль о европейской Америке: Ворота, ведущие в Австрию, должны были бы украсить надпись: "Америка здесь или нигде". Александр Генис: В другом выступлении Гоффмансталь, оговорив, что "понятие нации не следует толковать слишком жестко", дает описание собственно австрийского духа через музыку: Диктор: Приветливая ясность, блаженство без экстаза, радость, почти веселость гайдновских месс, славянский аромат, итальянский блеск в музыке, рожденной из глубочайших немецких недр, но без немецкого томления, без маеты, величие без титанизма - вот привычные черты нашей музыки, которая стала музыкой мира. Александр Генис: Конечно, такой проект - сделать музыкальный гений опорой в самоидентификации гигантского государства - кажется сегодня прекраснодушным эстетством. Но эта попытка много говорит о духе времени, которое искало способа преодолеть национальную рознь путем объединения вокруг большой идеи. Этой теме посвящен величайший австрийский роман ХХ века "Человек без свойств" Роберта Музиля. Сюжет этого монументального, но незаконченного произведения строится вокруг так называемой "параллельной акции". Группа венских аристократов, художников, интеллектуалов и чиновников собираются отметить юбилей императора Франца-Иосифа неким духовным событием, которое откроет миру глазу на суть Австрии. В процессе обсуждения этого плана у героини, в романе ее называют Диотимой, возникает образ "всемирной Австрии": Диктор: Для нее "австрийский год являлся всемирно-австрийским годом и должен был представить народы Австрии прототипом всемирного содружества народов". Александр Генис: Чтобы осуществить этот проект, его организаторам необходимо найти бесспорную для всех высшую ценность, мысль, идею, символ веры, который способен объяснить и оправдать существование империи. Тщетные поиски такого духовного стержня дали возможность автору критически описать весь концептуальный багаж, накопленный Европой к ХХ веку. Провести, как говорит герой романа Ульрих, "генеральную инвентаризацию духовного имущества". Можно сказать, что "параллельная акция" Музиля отчасти напоминает поиски новой национальной идеи, о которых столько сейчас говорят в России, что, конечно, придает роману особую актуальность для российского читателя. Музиль писал сатирический роман, и Австрию он изобразил в виде смешной Какании, второстепенной и старомодной державы, раскинувшейся на "трудноописуемом пространстве". Но как раз то, что было слабостью этой империи, было и ее тайной потенциальной силой: Диктор: Какания, хотя мир и не знал о том, была самым передовым государством. Это было государство, которое только как-то мирилось с самим собой, в нем ты был негативно свободен, постоянно испытывал чувство недостаточности причин для собственного существования, и великая фантазия неслучившегося, или случившегося не раз навсегда, омывала тебя, как дыхание океанов, из которых вышло человечество. Александр Генис: Действие романа разворачивается в 1913-м году, но Музиль писал его после Первой мировой войны, которая уничтожила Австро-Венгерскую монархию, спасти которую должна была та самая "параллельная акция", что тщетно пытались провести ее герои. Австрийская империя погибла от того, что не смогла защитить свое очень близкое к американскому пониманию государственной идентичности, понятие национальности, основанное не на крови, не на языке, не на происхождении, а на идее упрощено говоря - на конституции. В трудное межвоенное время Музиль яснее других видел пагубность дробления Европы на национальные государства. Выход, как нам, наверное, следует понимать этот сложный и многомерный роман, в том, чтобы "всемирную Австрию" все-таки объединил некий духовный идеал, бесспорный для всех. Но он так и не нашелся. Интересно, что писателя нисколько не смущало исчезновение с карты предмета его описания. Он отказывался считать свой роман историческим. Скорее, это была несостоявшаяся утопия, которую Музиль так и не сумел завершить счастливым концом. (В записных книжках он пробовал самые разные версии хэппи-энда, что заставляло его, инженера и математика по образованию и убеждению, штудировать христианских мистиков, а в конце жизни - и Лао-цзы). Драматизм этих поисков объясняется тем, что Музиль считал свою родину всемирно-исторической лабораторий, которая служила примером - отрицательным примером - всему человечеству. Много лет назад, во время распада Советского Союза, в одной из этих передач выступал Сергей Аверинцев, которого я попросил прокомментировать тогдашние события с исторической точки зрения. Аверинцев сказал, что всякая империя способна существовать только до тех пор, пока она сама верит в идею, объединяющую и оправдывающую ее. Пожалуй, эта мысль может подытожить и сегодняшнюю беседу, ибо вопрос об американской империи - это вопрос об американской идее, о том, что она несет миру. Но тут нас оставляют путеводные параллели с прошлым. Открытая в будущее Америка не повторяет историю, а творит ее. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
