Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Поверх барьеровБатальный ренессансАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Покорно следуя календарю, Голливуд делит год на две примерно равные части - кино летнее и кино зимние. В последнем преобладают приуроченные к Рождеству сказки, в первом - приспособленные к каникулам боевики. В последние годы главную роль в летнем кинематографе играют батальные картины на сюжеты из Второй мировой войны. В контексте международных событий наиболее подходящей патриотической темой для Голливуда служит война, которую американцы называют "Good war" - "хорошей". Если наследием Первой мировой войны стало "потерянное поколение", так и не понявшее, за что оно сражалось, если Вьетнамская война оставила после себя разочарованное поколение, не сумевшее поверить в ее необходимость, то война с фашизмом была столь правым делом, что участием в нем нельзя не гордиться. Что и делают американские ветераны - особенно после 11 сентября. Новая война требует урока, которого американская молодежь ищет не у отцов, а у дедов. Об этом с немалым удивлением говорят дожившие до наших дней ветераны. После налета террористов они обрели неожиданную аудиторию - детей МТВ, генерацию "Экс". Старики оказались обладателями редкого сокровища - трагического, но и жизнеутверждающего опыта борьбы за безусловно нужную победу, опыта нравственной определенности, по которой несколько десятилетий тосковала американская душа, уязвленная вьетнамским синдромом. Батальное кино торопится удовлетворить этот новый интерес к прошлым испытаниям, поспешно выпуская ленты о войне. Но справедливость ради следует сказать, что ренессансу батального жанра Голливуд обязан фильму, вышедшему задолго до 11 сентября. Я, конечно, имею ввиду картину Спилберга "Спасение рядового Райана". Спилберг однажды признался, что больше всего он боится остаться непонятым. И действительно среди картин этого самого популярного в истории кино режиссера есть немало таких, которые не дошли до адресата. История о рядовом Райане, по-моему, относится к такому разряду. Дело в том, что это фильм не о войне, а о смерти на войне. Разница велика. В той войне, которую показал Спилберг, нет места любви и жертве, правде и состраданию, рыцарскому героизму и стратегической игре. То есть, всему тому, что оправдывает войну в глазах искусства. Первая (и лучшая) сцена фильма - знаменитая высадка американского десанта на нормандском берегу - уже вошла в историю батального искусства. Не из-за размаха - в "Войне и мире" Бондарчука его куда больше, и не из-за жестокости, которой трудно удивить любителя триллеров. Страшным бой делает дикая случайность сражения. Над нормандским пляжем царит бессмысленная, бесчувственная, безнравственная теория вероятности, которой совершенно все равно, кого убивать. Наша беспомощность перед слепым процентом потерь лишает смысла происходящее. Уравнивая себя со стихийным бедствием, война теряет человеческое измерение. Стена пулеметного огня также безразлична к нашему внутреннему миру, как землетрясение. В этой нечеловеческой лотерее не остается времени для прошлого и будущего, есть только настоящее - и его немного. Снимая батальный фильм в жанре бескомпромиссно брутального натурализма, Спилберг рассказал о том, что такое настоящее сражение поколению, которое привыкло к игрушечной войне видеоигр. Ведь теперь даже настоящая война, попав на экраны телевизоров, кажется компьютерной симуляцией. В фильме Спилберга спасают не столько рядового Райана, сколько реальность крови и смерти, погребенную под электронными вымыслами нашего времени. Конечно, патриотический финал с американским флагом должен напомнить выходящему из зала зрителю, за что умирали герои фильма. Однако история рядового Райана - не военный, и не антивоенный, а экзистенциалистский фильм, раскрывающий безнадежную нелепость войны. Убийство, как говорил Бродский, всего лишь тавтология. "Перл-Харбор", другой наделавший шуму батальный фильм, - гибрид, получившийся от скрещения "Рядового Райана" с "Титаником". Переняв спилберговский пафос, "Перл-Харбор" ограничился специальными эффектами. Вместо того, чтобы рассказать о войне, фильм показал чрезвычайно эффектную феерию на батальные темы. Она-то и спасает картину. Каждый раз, когда появляются самолеты, от экрана трудно оторваться. Именно детальное изображение устаревший технологии сближает "Перл-Харбор" с "Титаником", из которого пришел оригинальный любовный треугольник: он, она и Машина. Причем, только последняя заслуживает большой буквы. Возродив на экране технику наших отцов и дедов, Голливуд исподтишка реабилитирует прогресс. "Титаник" сделал из него символ, "Перл-Харбор" - парадокс. Как бы убийственна ни была вся подробно изображенная тут механика смерти, от нее веет тем жюль-верновским обаянием, которого напрочь лишена наша умонепостигаемая технология. Современную "умную" бомбу не то, что понять, увидеть нельзя. Это оружие не солдат, а роботов. Одно слово - "звездные войны". Другое дело - самолет полувековой давности. Сохранив антропоморфные черты, он соразмерен человеку - футляр с крыльями. Доступная разуму и покорная воле игрушка, самолет вызывает зависть к тем, кому он доступен. Не удивительно, что единственное подлинное чувство, которое испытывают герои, это - любовь к авиации. Ее тут разделяют, кажется, все, включая жертв бомбежки. Во всяком случае, лучший эпизод фильма - тот, где стая изящных японских самолетов на бреющем полете пролетает над американскими мальчишками, играющими в бейсбол. Наслаждаясь этой ослепительно снятой сценой, мы забываем, куда и зачем они летят. И в этом редкий знак подлинности, достоверная примета военной эпохи, увидевшей в самолете свой миф, а в летчике своего кумира. На роль главной батальной ленты этого лета претендует фильм "Говорящие с ветром", снятый китайским режиссером Джоном Ву. Еще задолго до того, как он перебрался в Голливуд, знаменитый мастер гонконгского кино прославился своими оригинальными боевиками, жанр который, по мнению многих, он радикально преобразил. Однако, в своей новой, большой и дорогостоящей картине Джон Ву, на что сетуют все критики, послушно следовал за другими, не рискуя экспериментировать. Его фильм добросовестно до беззастенчивости цитирует достижения своих предшественников. С одной стороны, картина открывается, как у Спилберга, фронтальной сценой боя, куда безжалостно втаскивают еще не подготовленного сюжетом зрителя. С другой стороны - апофеоз победы (и мести) взят из "Перл-Харбора": самолеты, на этот раз американские, на бреющем полете бомбят врага. Все остальное - обычная смесь одинаково гремучей пиротехники и мелодраматической риторики, которую даже нервная, но однообразная игра Николаса Кэйджа не делает менее банальной. Единственный оригинальный поворот сюжета - лингвистический. В основе фильма лежит крайне примечательный эпизод военной истории. В начале войны американцы решили применить язык племени навахо для шифровки сообщений. В феврале 1942-го года четыре живших в Лос-Анджелесе индейца на практике доказали действенность этой идеи. Уже к маю были набраны 29 шифровальщика, которые называли себя "windtalkers", "говорящие с ветром". На заведомо непонятном врагу языке они могли за несколько минут передать сообщение, кодировка которого обычными средствами занимала больше часа. В боевых условиях это преимущество играло огромную роль, что быстро оценила армия. В сентябре 42-го индейцы уже активно участвовали в тяжелых боях с японцами на островах Океании. К концу войны на тихоокеанском театре служило 420 индейцев-шифровальщиков - "говорящих с ветром". За всю войну ни одно сообщение не было расшифровано противником. Впервые это чисто американская идея - использовать индейские языки для пересылки шифрованных сообщений -была опробована еще в Первую мировую войны, когда восемь членов племени Чочтау служили на европейском фронте. Но только во Вторую мировую войну опыт с навахо стал широкомасштабным. Секрет успеха всей затеи в самом языке навахо. Он необычайно труден для изучения. В нем есть звуки, которых просто не существует в европейских языках. Очень необычна грамматическая структура, позволяющая обозначать сложнейшие временные конструкции. Крайне своеобразен и словарь. Почти лишенный привычных нам обобщающих понятий, язык навахо пользуется словами с предельно конкретным и очень сложным значением. Скажем, тут есть специальное слово - "наил-дил" (за произношение я не отвечаю), означающего того, кто "привык есть много различных плодов, не съедая больше одного за раз". Антрополог, живший много лет в племени, сказал, что каждое слово навахо напоминало ему маленькое имажистское стихотворение. Естественно, у индейцев не было слов для военных, политических и географических терминов. Поэтому они создали небольшой (в нем было всего восемь страниц) словарь. Америка в нем называлась "наша мать", Мексика - "наша южная мать", Китай - "косичка", Франция - "борода", Германия - "железные шапки", бомбардировщик - "ястреб", разведывательный самолет - "сова", танк - "черепаха". Как ни странно, всего этого в фильме нет. Он бегло скользит вдоль уникальной лингвистической темы, останавливаясь лишь на тех местах, которые нужны сюжету. Поэтому мы решили расширить разговор о филологическом аспекте всей этой истории, пригласив в передачу представителя племени навахо. Наш гость - пресс-аташе главного вождя, или президента, как он теперь чаще называется, племени навахо. Беседу с ним ведет Владимир Морозов. Владимир Морозов: Мистер Льюис, извините, но как ваше полное имя Рэй Болдуин Льюис звучит на навахо? (Льюис два раза призносит). Владимир Морозов: Вам понравился фильм Windtalkers? Владимир Морозов: По пятибалльной шкале я дал бы ему двойку. Но мне 53 года, я не воевал. А некоторые старики из нашего племени после фильма плакали, для них это достоверное воспроизведение событий, которые они пережили 60 лет назад. Например, Бен Кечем воевал на Окинаве, его тяжело ранило в окопах вместе с его телохранителем. Были и курьезы. Сэм Холидей вспомнил, что как-то на Окинаве он решил помыться в той же снарядной воронке, что и другие солдаты. Но оказалось, что там же купались и несколько ребят из военной разведки. Они его тут же арестовывали, потому что приняли за японского диверсанта. Друзья из его взвода пытались заступиться, но им тоже - ствол к спине и в кутузку. По моему мнению, в фильме слишком мало про кодировщиков навахо. Они играли гораздо более важную роль. Во время боевых действий на Тихом океане значительная часть шифровок по телефону и радио шла через них. Вы знаете, какие огромные потери были, например, во время боев на острове Iwo Jima. Военные эксперты говорят, что без наших шифровальщиков это обошлось бы еще дороже. Во время штурма острова Iwo Jima первые два дня 6 шифровальщиков из племени навахо работали круглые сутки. Без единой ошибки они передали более восьмисот сообщений. Так что, для меня "Wind Тalkers" всего лишь неплохой фильм в жанре экшн. Владимир Морозов: Почему американская разведка выбрала в шифровальщики именно индейцев вашего племени навахо? Владимир Морозов: В начале войны американцы использовали разные способы кодирования секретной информации, например, бейсбольные термины. Но японцы хорошо знали и американский образ жизни, и спортивный сленг, они быстро раскрыли код. Идею использовать язык навахо первым высказал ветеран Первой мировой Филип Джонстон. Его отец когда-то работал в племени миссионером, Джонсон вырос и жил в резервации, хорошо говорил на нашем языке. С помощью своих приятелей-ветеранов Джонстон добился приема у генерал-майора Клайтона Вогеля. Тот выслушал старика и свел его с ребятами из разведки. Во время боевых учений провели испытание языка в качестве кода. Военные лингвисты провели исследование и доложили, что язык навахо могут понимать не более 30 американцев, не принадлежащих к нашему племени. В начале Второй мировой навахо жили довольно изолированно. Язык очень сложен для иностранцев. У нас не было письменности. Владимир Морозов: В чем трудность вашего языка? Какова его грамматика? В нем есть временные формы? Владимир Морозов: У нас есть настоящее прошедшее и будущее время. Но подлежащее и сказуемое как бы поменялись местами. Например, предложение "Я иду в город" на языке навахо звучит "В город я иду". Но не это важно. У нас много носовых звуков, которых нет в других языках, есть очень сложные горловые звуки. Вот, послушайте. (ГОВОРИТ НА НАВАХО). Во время боевых действий два солдата навахо попали в плен. Японцы заставили их переводить секретные сообщения американцев, но парни понимали только отдельные слова, которые не имели смысла. Например, получалось, что в шифровке речь идет про яичницу с беконом. Дело в том, что в секретных сообщениях одно или несколько слов на языке навахо означали одну букву английского алфавита. То есть, внутри языка был создан код. Пленные не понимали его. Они не знали кода. Владимир Морозов: Мистер Льюис, а сколько людей говорят сейчас на языке навахо? Владимир Морозов: 70-75 процентов нашего населения. Навахо - самое большое индийское племя Америки, в нем около 300 тысяч человек. Навахо живут в штатах Аризона, Нью-Мексико, Юта. У нас есть своя радиостанция. После войны была создана письменность, в ней используется английский алфавит. Есть словари нашего языка, переводы на навахо. В столице племени городе Window Rock издается газетa Navajo Times. Язык навахо постоянно пополняется новыми словами. Это естественный процесс, ведь и в английском когда-то не было слов "радио", "телевизор", "самолет", "компьютер". Но, по правде говоря, мои дети слабовато говорят на навахо, хотя понимают хорошо. Внуки еще маленькие, старшему всего 5 лет, но вся надежда на них. Наши учителя и профессура колледжа навахо делают все, чтобы оживить интерес к языку. Надеюсь, язык будет жить. Александр Генис: "Говорящие с ветром" рассказывает о судьбе молодого индейца-шифровальщика. Его играет актер Адам Бич. Он происходит из племени канадских индейцев, поэтому ему для роли пришлось выучить язык навахо, с чем он по признанию настоящих навахо блестяще справился. Второй герой - морской пехотинец, переживший на фронте душевную травму (его-то и играет знаменитый Николас Кэйдж), возвращается в строй с новым заданием. Он приставлен телохранителем к симпатичному индейцу. Между ними вот-вот завяжется дружба, но ей мешает жуткий (и исторически недостоверный) приказ. Если шифровальщику грозит плен, его защитник должен убить индейца, чтобы язык навахо остался неизвестен врагу. В финале картины Джон Ву разделил хэппи-энд пополам. Десантник погибает, но ему не пришлось выполнять своего жестокого приказа. Индеец возвращается домой, чтобы рассказать сыну о подвиге, принесшем славу его племени. Пока драма неспешно разворачивается своим чередом, перемежая кровавые сцены с сентиментальными, мы почти забываем, о чем, собственно, взялся рассказывать нам фильм. Только в редких - но коронных - эпизодах действие все-таки возвращается к главному - к языку. Во время безнадежной атаки, когда счет идет на секунды, обреченный взвод обращается за подмогой. Шифровальщик по радио называет координаты вражеского укрепления. И тут же, на наших глазах, непривычные гортанные звуки материализуются в виде снарядов и самолетов: как в заклинаниях, язык становится смертоубийственным оружием. Одетый в обычную американскую форму шифровальщик с рацией кажется шаманом: индейская речь вызывает духов войны и они приходят, чтобы уничтожить врага. Эти символические сцены ненадолго отрывают фильм от исторического контекста и переносят нас в магический мир древней веры. Война - ведь вечное ремесло, и как бы "цивилизованно" не выглядели все эти пушки и самолеты, в основе ее - все та же архаическая игра со смертью. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
