Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Поверх барьеровРусская эмиграция после войны: Беседа с историком Львом МнухинымВедущий Иван ТолстойНаш гость - московский историк и библиограф Лев Мнухин, руководитель большого проекта "Хроника русской эмиграции во Франции". В выпусках Поверх барьеров мы рассказывали о работе мнухинской группы исследователей над томами, посвященными довоенной эмиграции, о 20-х-30-х годах. Теперь перейден важный рубеж - военный. Лев Абрамович, ваша хроника продолжается. Хотя уже и виден берег, но, тем не менее, вы еще находитесь в плавании. Послевоенная эмиграция - это материк или, если мы водными сравнениями оперируем, это тот айсберг, у которого подводная часть огромна и совершенно неописана, да и надводная мало известна. По существу, что вы описываете, рассказывая о русской эмиграции во Франции после 1945 года? Лев Мнухин: Мы не столько описываем, сколько "Хроника" продолжает ту идею, которая была реализована нами до этого - хроника научной, культурной и общественной жизни, то есть жизнь русской эмиграции день за днем и то, что было в известные хрестоматийные рамки уложено между двумя войнами - с 20-го по 40-й. Но после того, как был сдан тот проект и вышли 4 тома, оказалось, что, наработав определенный опыт, надо бы продолжить. Мы еще, может, не очень хорошо представляли, что это действительно материк. Нам говорили: вот у нас вышли 4 больших тома, а по послевоенным годам у вас будут тетрадочки, а не тома. Но на самом деле, оказалось, что вышедшие два тома точно такие же по объему, и они такого же формата - по 600 страниц. В чем дело, почему было такое скептическое отношение? Дело в том, что этим периодом в таком плане, в плане детального описания не только литературной жизни или перечня персональных выставок художников, в полном объеме никто не занимался. И когда мы все это свели в эти тома, то увидели, что картина во многом повторяет ту картину, которая была до 40-го года. Продолжали существовать и работать такие организации, как "Христианское движение", "Скауты", "Витязи", Союзы русских химиков, русских адвокатов, русских инженеров, продолжались вечера учеников Русской Консерватории, которые были традиционными до войны. Если мы берем 50-й год, то еще живы Бунин, Ремизов, Тэффи, Гончарова, Маковский, Лосский. Но к ним уже добавляются Аглаида Шиманская, Николай Евсеев, Виктор Мамченко, Тамара Величковская. Происходит соединение нового поколения с поколением прежним. Причем, меняется характер деятельности отдельных организаций. Если взять РСХД, то до войны характер работы был в основном лекционный - философия, богословие, новое же поколение больше привлекалось на культурную часть движения. Это театральные постановки, литературные циклы. Среди фамилий, которые упоминаются в 60-е и 70-е годы, много прямых наследников. Скажем, Петр и Миша Сологуб - это внуки Бориса Зайцева. Никита Кривошеин - сын Игоря Александровича Кривошеина. Елена Оржаковская - дочь Клепинина. Сережа Морозов - сын Ивана Васильевича Морозова, известного деятеля РСХД. Произошла как бы передача эстафеты. Кроме того, появляются новые организации, вызванные временем. Появляется комитет помощи ди-пи, который действует вплоть до 60-го года. В Париже проходят вечера НТС, вечера "Посева". В 1965 году проходит вечер "Граней", выступает Наталья Тарасова, под председательством Бориса Зайцева. Кроме того, новая "Хроника" позволила выявить некоторые события и организации, которые не попали в прошлую, хотя имели место. Был такой "Соленый кружок", который в 30-м году организовал Озерецковский. В печати этого не было - он проходил на частной квартире. Собирались друзья, читали стихи, прозу. И первая публикация о нем появилась только спустя 40 с лишнем лет. Они собирались отмечать какой-то юбилей, и только тогда удалось выяснить, что это был за кружок, основанный в 30-м году. Тем самым мы, внеся его в новую "Хронику", дополнили старую. Нельзя оторвать один период от другого периода. Иван Толстой: А происходит ведь смена не только поколений, но и смена людей. Смена социальных корней, культурной генетики эмиграции. Если между двумя войнами русская эмиграция в Париже - это литературная, артистическая, дворянская эмиграция, то послевоенная - это ди-пи (перемещенные лица), русские пленные, которые были либо угнаны гитлеровцами, либо добровольно ушли вместе с ними на Запад, опасаясь кары со стороны Красной Армии. Теперь вы начинаете описывать деятельность других категорий людей. Насколько в Париже заметна была эта смена первой эмиграции на вторую? Вторая эмиграция, если я правильно понимаю, в основном концентрировалась в Германии, а потом, после 47 года, после того, как перестали действовать советские организации по вызволению эмиграции и отправки домой, открылась возможность ехать в Америку, и вторая эмиграция отправилась за океан. А вот во Франции что в этом смысле происходило? Насколько были плотно представлены эти ди-пи - перемещенные лица. Лев Мнухин: "Хроника" показывает, что не в таком объеме это было, как в Германии. Отдельные литераторы (критик Борис Ширяев) пишет во французских изданиях - в "Русской мысли", в "Возрождении". Кто-то из художников, артистов. Но по "Хронике" не видно, что появилась какая-то новая эмиграция. Приезжали из Германии деятели НТС, "Посева", "Граней", и это говорит о том, что в Париже этого было очень мало. В основном все держалось на том, что было выстроено до этого - организации, общества, люди, их лидеры. Это очень заметно. Иван Толстой: А третья эмиграция? Ведь ваша "Хроника" дойдет до 1975 года, когда уже во всю, уже пять лет существует третья эмиграция. Если конфликт между первой и второй волной в конце 40-х годов был не столь болезненным, - все-таки это были люди, у которых было много общего, они могли как-то притереться друг к другу, - то третья эмиграция была как снег на голову. Ваша "Хроника" в какой-то степени отражает этого рода конфликт - конфликт разных менталитетов? Лев Мнухин: Сейчас еще трудно сказать, потому что мы как раз работаем над этим томом - с 1964 по 1975. И пока идет только чисто фактологический материал. Скажем, в 1962 году уже остался Нуреев, 1971 год - сейчас приедет Михаил Шемякин. Кстати, в отношении конфликта пока это не очень просматривается - тот же Шемякин участвует в известном Парижском Салоне наряду с теми, кто участвует там уже 30 лет. Нет такого, чтобы этого не допускали. Но когда детально все это будет изложено:. Ведь в "Хронике" всегда нужно смотреть сверху на все, на все периоды. Мало смотреть на эти документальные строчки. Нужно поднимать материал, который стоит за источником, указанным в этой "Хронике". Все время проводить какую-то интеграцию событий. В настоящий момент пока не могу сказать, что сложилось впечатление или ощущение конфронтации. Пока приезжают, эмигрируют или просто изгоняются из страны. Пробуют начинать какие-то литературные издания. Хотя если будут встречи, скажем, "Континента", то мы сможем, например, увидеть, что там нет никого из первой-второй волны. Но на примере "Граней" - можно сказать, что есть и другая сторона этого вопроса. Иван Толстой: Принято считать, что с начала 40-х и до начала 70-х годов парижская эмиграция была погружена в спячку, что активная жизнь переместилась в Нью-Йорк и Сан-Франциско. Мнухинская хроника восстанавливает справедливость. Послевоенный Париж -это две русские газеты - "Русская мысль" и "Русские новости", журналы "Возрождение" и "Вестник Русского Студенческого Христианского Движения", многочисленные поэтические сборники издательства "Рифма", работы писателей Ивана Бунина, Бориса Зайцева, Алексея Ремизова, Георгия Адамовича, Гайто Газданова, Владимира Вейдле, творчество художников Александра Бенуа, Юрия Анненкова, Натальи Гончаровой, Михаила Ларионова, в Париже выступают различные русские театральные труппы, дают уроки эмигрантские танцовщицы с громкими именами, открыто бюро Радио Свобода. Вся эта эпоха стала теперь предметом описания группы Льва Мнухина. Лев Абрамович, есть ли какая-то разница для вас как для исследователя и одновременно как для человека в описании того, что было до войны, и того, что вы описываете после войны? Ведь герои ваши довоенные все давно уже скончались, а вот в последних томах вы описываете тех людей, которым - снял трубку - и позвонил, встретил в кафе, на улице? Лев Мнухин: Это, конечно, проблема. Я на себе ощущаю, что вы очень внимательно читаете "Хронику". Действительно проблема, потому что если раньше мы могли довести наш персонаж до какого-то биографического конца - некролог или человек уехал и известна судьба его в другой стране, то с ныне живущими и рассеянными не только по всей Франции, но и по всему миру - это проблема. Эта проблема возникла уже с периода 40-х годов, когда мы стали замечать, что в каких-то организациях вдруг не фигурирует тот или иной человек. Например, в 20-30 годы большой популярностью у русских художников пользовалась галерея Генриетты и Владимира Гиршмана, которые еще в России были известными деятелями культуры. Они являлись одними из основателей Общества свободной эстетики. И вот эту атмосферу перенесли в Париж. У них выставлялись многие русские художники. И потом в 1936 году умирает Владимир Осипович, и все исчезает. Где Генриетта Гиршман, которая была тоже активным деятелем? Она стала директором школы, организованной княгиней Палей, а потом ее следы теряются. И только потом, по некрологу видишь, что она умерла в Ницце в 1970 году. А этот весь период? И через какие-то материалы выясняем, что она была в 1940 году приглашена Кусевицким личным секретарем и 20 лет пробыла в Америке. Иван Толстой: На самом деле, мой вопрос был о психологическом возможном конфликте. Вы описываете деятельность человека, который жив. И деятельность его "врага". И ваш подопечный, которого вы расспрашиваете, чтобы уточнить какие-то детали, говорит: знаете что, уважаемый Лев Абрамович, если вы будете описывать деятельность вот этого негодяя, то я в вашей "Хронике" вообще фигурировать не хочу. Как вы поступаете в этом случае? Остаетесь ли вы холодным экзекутором или вы прислушиваетесь к пожеланиям буржуазных трудящихся? Лев Мнухин: Нет, здесь не может быть никаких прислушиваний ни к каким советам, пожеланиям или негодованиям, потому что это документальная вещь, это "Хроника". И если написано в газете, что человек принимал участие: Были конечно конфликты, были встречи. Самая последняя встреча была с одной деятельницей кино. Киномонтажер Виктория Меркантон, урожденная Познер. Это племянница Соломона Владимировича Познера. И мне было интересно узнать, кто еще из русских участвовал во французском кино, тем более что летопись, которую вел Юрий Анненков, закончилась 1968 годом. И больше уже негде этого взять. И вот я спрашиваю у нее про того-то, про другого. Встал вопрос: а зачем вы это делаете? Вот я хочу тех, кто имеет русские корни. А у этого русских корней нет, скажем, у Анны Вяземской, хотя отец ее русский и в 1918 году эмигрировал, и вообще если так, то я вам не буду отвечать на вопросы. Потом как-то удалось это смягчить и сказать, что я даже не буду определять русский не русский, я просто заведу в справочник и человек сам разберется, если ему нужно, какие корни у этого человека есть. Или, скажем, я прихожу к человеку, который какое-то время был в Союзе комбатантов французской армии. И начинаю спрашивать. Нет, этот никогда там не был, этот не был награжден, это у вас неправильно написано. Нет, так нет, но у меня есть источник, на какой я ссылаюсь. Конечно, могут быть ошибки, опечатки, но иногда личные впечатления человека не принимают таких источников. Иван Толстой: Вообще говоря, такая смена деятельности от академического ученого к хроникеру живых событий - это подмена каких-то психологических понятий внутри самого себя. Вас еще не зачислили в агенты тайной полиции? Лев Мнухин: Нет, дело в том, что печатные материалы все открытые. Их только надо суметь обработать и найти силы и желание все это перелопатить. Иван Толстой: Но одно дело, если бы вы имели дело с могилами и пожелтевшими газетными листами, а тут вы вторгаетесь в область живых людей. И тут, знаете, как эмиграция любит сразу ошпарить кипяточком! Лев Мнухин: Но, тем не менее, все, что мне кто-то скажет или напишет, это все так и останется. Для сыска это не годится. Но для общего развития - конечно, это довольно полезно. И сейчас наступают годы "Хроники" по 75-й, и подавляющее большинство молодых людей или деятелей, упомянутых в 70-е годы, они действительно живы. Но меня спасает документальность - я не даю никаких оценок. Иван Толстой: А почему выбран 1975 год, а не 74-й или 76-й, с чем это вообще связано? Лев Мнухин: 75 - это такая цифра кратная четвертям века, скажем, хотя можно было брать любую другую. Надо было просто на чем-то остановиться. Но, я уже говорил, что одним из критериев было то, что практически к 1975 году ушли последние могикане, которые у нас все время фигурировали в "Хронике" - Адамович, Зайцев. Иван Толстой: Ну, спорно. И Шаховская была жива, и Набоков в Швейцарии в 75-м живет. Но дело в том, что какой бы год вы ни выбрали, вопрос был бы тот же самый. Не проще ли было бы назвать этот проект открытым? Вы готовы описать и нашу с вами сегодняшнюю встречу и разговор? Лев Мнухин: На этот вопрос можно ответить только после того, как мы выпустим последние два тома 75-й и сводный указатель. Но вряд ли: учитывая те опасения, высказанные вами. Иван Толстой:
Эти опасения вечные у человечества. Как писал Алексей Константинович Толстой,
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
