Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-05-03]
Поверх барьеровПир во время чумы: К 50-летию со дня смерти СталинаАвтор программы Александр Генис Александр Генис: При Сталине я прожил только первые 18 дней своей жизни. Следующие пятьдесят лет мы провели врозь. Я - в России и Америке, он - в истории, которая рассказывала нам все больше правды о сталинском времени. Как ни странно, правды этой никогда не было слишком много. Сталинскую эпоху, кажется, нельзя исчерпать - ни вырванными из архивов признаниями, ни свидетельствами очевидцев, ни усердием историков, ни исповедями политиков, ни прозрениями поэтов. В ней всегда остается неразъясненный остаток, способный регенерировать уже совсем в другое время - в другом веке. Как будто тогда, 5 марта 1953-го года, Сталин умер не совсем. Неокончательность его кончины чревата почти мистическими некроэффектами, завораживающими и нынешнюю культуру. Она все еще озадачена тайной, которую Сталин не унес в могилу и тогда, когда его тело вынесли из мавзолея, чтобы, наконец, предать земле. Обеззараживающий слой кремлевской почвы оказался недостаточным, чтобы погрести под собой труп. Даже с революцией истории было проще справиться. Мир усвоил ее урок, приняв в себя, скажем, бесспорные достижения русского авангарда. Порожденный революцией и, отчасти, породившей ее, он давно уже нашел себе безопасное место - в музее. Но сталинская культура по-прежнему бездомна, как призрак. Бестелесность делает ее менее уязвимой. Не дав своих гениев, способных вскрыть ее сущность также глубоко, как это сделали с революцией Малевич и Платонов, сталинская эпоха растворилась в духе своего времени, заражая собой и наше. Об этом свидетельствует русский Интернет. Вот, например, на что я наткнулся, стоило мне только ввести "Сталин" в окошечко поискового устройства: Диктор: "Люди ждут возвращения Сталина, ищут его следы, считают дни, оставшиеся до его прихода. Говорят, что если приложить ухо в поволжской степи под Сталинградом, можно услышать его шаги. Когда над Москвой пронесся ураган чудовищной силы, возникший без всякой видимой причины и не предсказанный метеорологическими службами, порывы ветра выкорчевывали с корнем деревья вокруг кремлевских стен. Рассказывают, что в эти минуты задержавшиеся на выходе посетители Исторического музея увидели в окно нечто, чего они никогда не забудут: от надгробий кремлевской стены, где похоронен Сталин, в черное ледяное небо поднимался световой луч". Александр Генис: Тоталитаризм рассчитывал расписаться на страницах вечности нерушимой сталью. Но подлинным объектом его творчества стали человеческие души. Не ржавые руины рабских строек, а сталинский миф оказался самым долговечным продуктом той трагической эпохи, что в совершенстве освоила жуткое искусство - устраивать пир во время чумы. При всем этом от сталинской эры осталось на удивление мало весомых артефактов. Не зря аналитики тасуют все те же три карты - московские высотки, ВДНХ, метро. Как ничтожен этот набор для эпохи, убившей ради своей славы десятки миллионов. Даже политическая карта, в которой многие видели наиболее надежный вклад режима в историю, давно уже стали неузнаваемой. В поисках емкой и амбивалентной метафоры, способной передать парадоксальную природу сталинского режима - его эфемерную монументальность - я набрел на одно историческое событие, которое может служить эмблемой эпохи. Это - серия банкетов на Ялтинской конференции, состоявшейся в феврале 1945-го года. О политических последствиях этой встречи, определившей на полвека судьбу послевоенного мира, известно, конечно, всем. Но только сравнительно недавно наш историк-кулинар Вильям Похлебкин восстановил подробности той грандиозной акции, которая сопровождала переговоры союзников в разоренном дотла Крыму той тяжелой, все еще военной зимой. Для конференции было приготовлено дворцовое жилье на 350 человек, построены два аэродрома, две автономные электростанции, созданы водопровод, канализация, прачечные и бомбоубежище с железобетонным накатом в 5 метров толщиной. Но главное - поистине ритуальное действо - происходило за обеденным столом. Описание этого кулинарного спектакля поражает своим титаническим размахом. Похлебкин пишет: Диктор: Сталин играл решающую роль и в этих чисто гастрономических сферах, ибо внимательно следил за тем, чтобы организовать стол именно так, что он мог бы ошеломить другую сторону ассортиментом, качеством, невиданным содержанием советского меню и, в конце концов, "подавить противника" кулинарными средствами. Всего за 18 дней было устроено все необходимое для проведения невиданных со времен Людовиков банкетов. Об этом говорится в докладной записке Берии Сталину: "На месте были созданы запасы живности, дичи, гастрономических, бакалейных, фруктовых, кондитерских изделий и напитков, организована местная ловля свежей рыбы. Оборудована специальная хлебопекарня, созданы три автономные кухни, оснащенные холодильными установками в местах расположения трех делегаций (в Ливадийском, Юсуповском и Воронцовском дворцах), для пекарей и кухонь привезено из России 3250 кубометров сухих дров". Александр Генис: Под словом "живность" - расшифровывает Похлебкин - имелись ввиду "ягнята, телята, поросята, упитанные бычки, индейки, гуси, куры, утки, а также кролики". Огромных усилий потребовало сервировка: Диктор: Для нее потребовалось "3000 ножей, 3000 ложек и 3000 вилок, а также 10 000 тарелок разных размеров, 4000 блюдец и чашек, 6000 стопок, бокалов и рюмок. Все это надо было достать в стране, в которой 35 миллионов мужчин было мобилизовано в армию, потерявшую к этому времени уже свыше 10-12 миллионов человек, в стране, где уже пять лет не выпускалось ни одного столового прибора, причем за все эти годы миллионы таких бьющихся хрупких предметов были уничтожены в военной и эвакуационной суматохе". Александр Генис: За вклад в работу Ялтинской конференции, результаты которой (по мнению Похлебкина) во многом определила беспрестанная череда банкетов, власти отметили наградами целую армию прислуги. Всего награждены орденами и медалями 1021 человек. Причем непосредственно поварскому, официантскому и иному обслуживающему персоналу достались 294 награды, то есть почти треть. Читая эти детальные до нудности описания, нельзя отделаться от впечатления варварской, кощунственной роскоши. Кажется, Сталин запугивал союзников, ставших соперниками, не царским угощеньем, а готовностью к жертве. "Жратва" и "жертва" - слова одного корня и общего происхождения. В ялтинском пиршестве на костях видится архетипический жест сталинской культуры. Он настолько многозначителен и многозначен, что в нем, как в голографическом изображении, открываются все черты эпохи. Ведь, чтобы понять всякую эпоху, как учил Шкловский на примере "Броненосца "Потемкин", нужно идти не вдоль, а поперек темы. Вот банкеты в Ялте и дают такой поперечный срез времени. Мне даже кажется, что вокруг этого сюжета можно было бы снять глубокий фильм. Правда, для этого потребовалось бы осуществить абсурдную фантазию - соединить усилия Алексея Германа с Никитой Михалковым. Такого неосуществимого симбиоза требует двойственность символического акта, воплотившего противоположные и потому потаенные смыслы сталинского проекта. С одной стороны, нас удивляет феноменальная эффективность государственной машины, сумевшей имитировать собственную бесперебойность. С другой, поражают бесцельность и бестактность, точнее - бесчеловечность этого пира. В сущности, Ялта оказалась "потемкинской деревней", которая никого не могла обмануть. (Рассуждая житейски, союзники с их ленд-лизом не могли не знать, в каком состоянии находилась советская страна к концу войны). Смысл кулинарного чуда, что бы ни писал об этом сам Похлебкин, следует искать за пределами политики - в архаических глубинах мифологического сознания. В рамках этих категорий, которые часто оказываются единственно пригодными для описания сталинской истории, ялтинские банкеты - гекатомба. Грандиозное, внушающее трепет жертвоприношение богам войны, которые должны в благодарность за тучное угощение дать Сталину власть над миром. Ритуальный характер мистерии, в которую превратился дипломатический обед, подчеркивают сверхъестественные усилия, потребовавшиеся для его приготовления. Чтобы сотворить такое, надо было одержимо верить в магическую силу обряда. Безумное изобилие входило в такой контраст с окружающей нищетой и голодом, что одно как бы упраздняло другое. Фикция замещала действительность, потому что была несопоставима с ней. Не способный к тотальному преображению мира, режим заменял его своими символами. Власть, считавшая себя абсолютной, на самом деле могла себя реализовать лишь на отдельных, ритуально выделенных фрагментах социального пространства - на сакральной территории храмовых участков, где располагался вождь или его истукан. В своей книге "Тоталитарное искусство" Игорь Голомшток упоминает два характерных эпизода, иллюстрирующих эти патологические отношения с действительностью: Диктор: "В декабре 1941-го, когда танки Гудериана, исчерпав запасы горючего, остановились на подступах к Москве, на одну из подмосковных станций пробился немецкий железнодорожный состав. Но он не привез умирающей армии ни горючего, ни продовольствия, ни зимнего обмундирования. Вагоны были нагружены плитами красного мрамора для памятника Гитлеру в Москве. В 1943-м мозаичные плафоны для третьей - самой парадной - очереди московского метро набирались в блокированном Ленинграде, и специальные самолеты переправляли оттуда в столицу радостные образы советских людей, шагающих навстречу счастью под водительством великого вождя" Александр Генис: Эти истории раскрывают общую природу тоталитарной власти, черпавшую силу в ритуальных манипуляциях. Пожалуй, тот "большой стиль", свойственный, как считают, этой эпохе, можно было бы назвать "магическим реализмом" с большим основанием, чем вся латиноамериканская проза. Сталинская культура не изображала реальность, а заклинала ее. Магическое сознание режима, строившего себе, по выражению Пелевина, новые "психические этажи", осталось неразгаданным наследством. Им до сих пор пытается распорядиться уже постсоветская культура. Не ленинские "комиссары в пыльных шлемах", которыми еще бредили шестидесятники, а слепая и могучая сталинская вера в пластичность первичного сырья - жизни как таковой - завораживает новое русское искусство (вспомним того же Пелевина, Сорокина, Сокурова). Оно ищет в своем темном прошлом зашифрованную инструкцию к изготовлению реальности, чье искусственное происхождение нам открыл постмодернистский век. Ну а теперь я попрошу Вас, Соломон, так сказать, положить на музыку нашу грозную тему. Соломон Волков: Вы сказали, Саша, в начале передачи, что сталинская эпоха не дала своего гения в таком роде, как Малевич или Платонов. Я не согласен с вами. Я считаю, что сталинская эпоха дала такого гения, который выразил ее сущность глубоко и чье отображение этой эпохи не только пережило, как мы уже знаем, сталинизм, но и будет продолжать существовать очень и очень долго. Это композитор Дмитрий Шостакович. О Шостаковиче забывают в связи со сталинской эпохой просто потому, что русская культура традиционно литературоцентрична. Теперь еще пришло увлечение русским авангардом. А Шостакович, на мой взгляд, фигура все еще в Советском Союзе в свое время, и в России сейчас, не услышанная до конца и непонятая. А, между тем, он и был человеком, на мой взгляд, который адекватно отобразил и эту бесчеловечную сущность сталинизма и, также, что очень существенно, он вскрыл, показал, психологическую основу существования интеллигенции. Может быть, не всего народа, но вот этого огромного слоя русской интеллигенции. Эмоции и переживания, связанные с жизнью в сталинское время, по-моему, никто, как Шостакович в сталинское время не отобразил. Тут параллелей ему, действительно, нет и соперника ему в этом тоже нет. Но тут есть один парадокс. Когда мы говорим о человеке, который с такой глубиной вскрыл все переживания сталинской эпохи, и вспоминаем при этом названные вами имена, Малевич и Платонов, довольно затруднительно представить себе Малевича или Платонова, получавших сталинские премии. А Шостакович получил 5 сталинских премий. Причем, это хорошо известно, эти премии тщательно контролировались самим Сталиным, проходили через него и то, что Сталин не хотел видеть награжденным, то сталинской премии никогда не получало. Тут перед нами парадокс, который заключается в том, что великая, очень сложная и критически относящаяся к современной эпохе музыка, одновременно, вождем этого времени поощрялась и награждалась. Можно долго говорить о том, как и почему это происходило, но я бы хотел показать, какая именно музыка Шостаковича награждалась Сталиным и показать нашим слушателям, что эта музыка вскрывала психологические и эмоциональные переживания советской интеллигенции того времени. И начнем мы с фортепьянного квинтета Шостаковича, сочиненного в 40-м году. Премьера была в 1941-м, а в марте 1941 впервые были присуждены сталинские премии. Причем, они покрывали период с 1935 по 1941 год. Все лучшее, что было за это время накоплено советской культурой. Там был "Тихий Дон" Шолохова, "Петр Первый" Алексея Толстого и вот этот квинтет. Сочинение не программное, очень сложное. Аналогом было бы награждение какого-нибудь из романов Набокова в тот же самый период. Так что это нечто беспрецедентное. Но я нашел другую литературную параллель. Литературный опус, который создавался в это же самое время, в этом же самом городе - Ахматова писала свой "Реквием". И я нахожу между творчеством Шостаковича, которое награждалось сталинскими премиями, и ахматовским "Реквиемом", невероятное сходство, параллели, и мне кажется, что если я сейчас каждому из этих произведений буду предпосылать ахматовский эпиграф из реквиема, то и слушатели наши увидят это сходство. Ахматовская прелюдия к квинтету, на мой взгляд, должна звучать так:
Написано в одно и то же время, в 40-м году, с квинтетом Шостаковича. Следующую свою сталинскую премию Шостакович получил через год, в 1942 году, за "Седьмую симфонию". Все знают, что это очень общественное сочинение. Но в нем также есть и глубоко интимные страницы, которым, на мой взгляд, соответствуют такие стихи Ахматовой из "Реквиема":
В 1944-45 годах, сталинскую премию, как известно, не присуждали, к этому вернулись только в 1946 году. И тогда Шостакович опять получил сталинскую премию, но теперь второй степени, те были все первой, за свое фортепьянное трио. Для меня эта музыка ассоциируется с ахматовскими стихами из реквиема под названием "Приговор":
И все это вместе, вся эта музыка Шостаковича, ассоциируется для меня также со словами Пушкина из его "Пира во Время чумы":
Вот так Шостакович обеспечил своей музыке бессмертие, поскольку он нарисовал нам картину того, что грозило гибелью и ему и очень, очень многим другим. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
