Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровБеседа с Ольгой ТрифоновойАвтор: Нелли Павласкова Нелли Павласкова: Ольга Романовна Трифонова - вдова замечательного писателя Юрия Трифонова - была не только его верным другом и любящей женой, но и коллегой по литературному труду. Оба они были дети репрессированных во времена сталинского террора родителей. И стал совершенно естественным, что Ольга Романовна возглавила государственный музей "Дом на набережной", основанный в 89 году. Дом был опустошен репрессиями как никакой другой. Органичен и понятен интерес писательницы к той страшной эпохе. Работа в архивах привела ее к мысли о создании книги о трагической судьбе второй жены Сталина Надежды Аллилуевой. Книга пользуется большим успехом, она была переведена на иностранные языки. Наш разговор с Ольгой Трифоновой, недавно отдыхавшей на чешском курорте Карловы вары, мы начали издалека - говорили о ее первых писательских опытах. Ольга Трифонова: Вы знаете, смешно сказать и трудно поверить, но мне было лет 12, когда я написала рассказ о женщине, которая родила самое себя. Вот сейчас я первые (это стыдно признаться) читаю Картасара, и очень удивляюсь, что, оказывается, какие-то темы, идеи, какие-то формы, они, видимо, кристаллизуются в воздухе. Потом я писала какую-то другую чепуху, меня очень осмеяла моя сестра, и на этом все было кончено. Я больше не прикасалась к бумаге, но мечтала об этом. Первый рассказ, который был опубликован, я написала в году 73, наверное. Он был опубликован в журнале "Москва" петитом. Назывался очень "оригинально" - "Дядя Ваня". Это рассказ о военнопленном, который был в немецком плену, потом в советском концлагере, о том, как он вернулся домой, и как он оказался чужим и ненужным своей семье. Романы я начала писать сразу же. Сначала я очень любила малые формы - это большие рассказы или маленькие повести. Романы, пожалуй, когда познакомилась с Юрием Валентиновичем. И от него шла такая энергия творчества, которая просто заставляла меня вибрировать. Я тоже тихонько удалялась в комнату. И тогда я написала свой первый роман, он называется "День собаки". До этого была маленькая предыстория. До этого у нас был роман с Юрием Валентиновичем, и я очень обижалась, то он ничего не говорит о моих книгах. Обижалась долго, но потом не выдержала и в какой-то момент спросила: "Что бы ты сказал о моих книгах?". Он сказал великую фразу: "Ты хочешь с наркозом или без наркоза?". Я сказала: "Ну давай без наркоза". Он сказал: "Ты хорошо знаешь жизнь". "Это все?". "Ну да, это все", - сказал. Поэтому, когда он увидел, что я пишу роман, он сказал: "Ну, теперь ты за мной как за каменой стеной, и можешь не думать о редакторе, о деньгах, пиши, как тебе хочется". Это были очень важные слова. И я действительно писала, как мне хотелось. Это был роман о событиях 48 года, печальных и страшных. Это был разгром советской генетики, русской генетики, пострадали очень многие люди, это отбросило нашу науку на столетие назад. И когда я прочитала его Юрию Валентиновичу, он сказал: "Ну вот это уже неплохо". В его устах это была очень хорошая похвала. Потому что его можно было убить, но заставить сказать про литературу то, что плохо, хорошо, было невозможно, он тут был непоколебим. Нелли Павласкова: Скажите, Ольга, ваг муж обсуждал с вами свои литературные планы, советовался с вами? Ольга Трифонова: Не скажу, что он советовался со мной какую книгу ему писать и как ее писать. Но каждый вечер он мне читал то, что он написал за день, это было несколько страниц, и мы это обсуждали. Он не всегда считался с моим мнением, но очень часто считался. Я этим горжусь. Потому что, когда я перечитываю книги, а я их перечитываю все время, я вижу, что вот здесь после нашего разговора возникла поправка или другой вариант, потому что я помню наши разговоры. Нет, мы говорили всегда, это не то, что "за звериной серьезностью давай поговорим о литературе". Он вспоминал прошлое или вынимал записные книжки, мне их читал или рассказывал мне что-то. Это была как бы репетиция того, что он напишет. Нелли Павласкова: Все интересные семейные истории, описанные Юрием Трифоновым в его романах и повестях "Обмен", "Другая жизнь", "Старик", "Долгое прощание", были, наверное, взяты из жизни? Ольга Трифонова: Ну, конечно, это очень автобиографично. Я узнаю во многих его героях многих очень людей. И совсем недавно, когда я смотрела фильм, снятый по его повести "Долгое прощание", мне пришлось уйти из зала, потому что меня просто душили рыдания. Знаете, я думала о чем? Какой же он был несчастный. Прошло 20 лет после его смерти, даже больше уже прошло, что-то становится, как всегда выкристаллизовывается, видно отчетливо. И вот я, глядя на "Долгое прощание", фильм, сделанный очень хорошо и очень адекватно по прозе Трифонова, я почувствовала всю тоску одиночества и ужаса его тогдашней жизни. Поэтому его книги очень автобиографичны и в героях мыслях, и в персонажах, которые окружают героя. Я их могу назвать, я знаю, кто есть кто. Нелли Павласкова: Трифонов любил исторические темы. Почему у него была такая тяга к истории? Ольга Трифонова: У него вторая профессия была историк, он по призванию был историк. Он очень любил историю, он ее блестяще знал. Занятия историей доставляли огромное удовольствие. У него замечательная историческая библиотека, просто уникальная. И как раз думаю о том, что надо как-то ею распорядиться, и, думаю, конечно, я ее завещаю какому-то университету. Она слишком уникальна, чтобы она оставалась в частных руках. Она могла быть только в ее руках, он ее собрал. Иногда просто на копейки, просто по рублям собирал денежки, чтобы купить ту книгу историческую, которая ему была нужна. Он был, действительно, в душе сильный историк, у него было очень мощное чувство историзма. Нелли Павласкова: Особое место в его творчестве занимают сталинские репрессии. Ольга Трифонова: Ну, дело в том, что, во-первых, важно как историку. Это надо осмыслить, это надо было понять, надо было поделиться своими размышлениями. А во-вторых, его судьба сложилась так, что у него был арестован в 37 году отец, в 38 мать. В общем, вся семья была разорена, дядя был арестован. Поэтому он был то, что называется, сын врага народа, врагов даже народа, двоих врагов народа. И, конечно, все это вместе слившись, и как история его родины, и как история его семьи - это был очень важный импульс для его творчества. Нелли Павласкова: Что вас побудило заняться трагической историей жены Сталина Надежды Аллилуевой? Ольга Трифонова: Вы знаете, память о моей маме. Во-первых, ее несчастливая судьба. Потому что отец был человек жесткий, был революционный матрос, член Центрофлота, это была такая революционная организация на Черноморском флоте. Человек жесткий. Она была очень красивая, была талантливая, был замечательный голос. Я видела, как она была несчастна с ним. Вы знаете, когда мама ушла, то чувство вины, которое у каждого человека возникает после ухода родителей - не сделала, не сказала, не так позаботилась. Я очень много думала о маме, о ее жизни. И вот как-то постепенно вдруг я пришла к мысли о Надежде Сергеевне, они даже были похожи. Вообще это был тип женщин того времени: прилизанные волосы, прямой пробор, гладкая прическа. И к нам пришло снимать одно из западных телевидений в музей, я директор музея "Дом на набережной", какой-то сюжет того времени. И я увидела, какую чепуху они снимают. Это такая была развесистая клюква. И я вдруг подумала: да нет, я попробую сама написать, мне это интересно. Они мне предложили написать сценария. Я подумала: зачем мне сценарий, я попробую написать книгу. Вот так родилась эта вещь. Нелли Павласкова: Книга написана очень достоверно, веришь всем перипетиям жизни героини. Вы беседовали, наверное, с родственниками Сталина, с его дочерью Светланой, с внуками? Ольга Трифонова: Нет, я со Светланой Иосифовной не встречалась, она вообще избегает встреч с кем-либо. Но я встречалась с племянниками Надежды Сергеевны, а Александром Павловичем, с Кирой Павловной. Я разговаривала с людьми, которые помнили Надежду Сергеевну в очень разных качествах. Например, библиотекарь, ныне покойная, Промакадемии, она очень хорошо знала Надежду Сергеевну, она ее помнила. И она мне рассказала какие-то очень ценные вещи о ней, о ее облике. И потом работа в архивах. Архивы - это великая вещь. Для писателя это просто как какой-то уран, из которого извлекаешь каким-то методом ценный горючий материал. Нелли Павласкова: Ваша книга "Единственная" послужила толчком и основой для создания документального телефильма режиссера Славы Цукермана "Надежда, жена Сталина". По ней был написан и сценарий для художественного фильма "Жена Сталина". И этим летом в Москве начались съемки. Интересно, что это был фильм российско-чешский, с чешским режиссером-постановщиком. И часть съемок должна была состояться в Чехии, в том самом городе, где мы сейчас находимся - в Карловых варах и в Марианской лазне. Вы одной из первых открыли и рассказали о том, что Надежда Аллилуева в 30 году инкогнито лечилась и Марианской лазне, где вы нашли архивы и упоминания о ней. В роли Надежды начала сниматься талантливая молодая актриса московского Театра сатиры Елена Подкаминская. Съемки прекратились из-за нехватки финансовых средств у продюсера фильма. Как вы вообще относитесь к экранизации литературного произведения? Ольга Трифонова: Я очень люблю кино. Я очень много видела кино, люблю его смотреть. И я помню свое первое впечатление от кино настоящего, посмотрела "Рим. 11 часов" в Москве. Тогда были сеансы утренние, они стоили 10 копеек, поэтому школьница из семьи репрессированных могла себе это позволить. И это связано у меня с тем, что я была с таким сильным впечатлением, что я забыла портфель. Я опомнилась, только почти придя в школу. Это я к тому, что я ужасно люблю кино. И, может быть, действительно, оказало влияние на форму книги. Картина - это всегда что-то другое, какое-то новое качество. Так было со спектаклями Юрия Петровича Любимова. Я очень хорошо помню, что Юрию Валентиновичу не нравилось, когда ему говорили - книга лучше. Люди желали сказать ему приятное, но это было совсем ему неприятно. Он говорил: "Книга- это другое, а спектакль - это тоже другое". Поэтому зависит от того, какая будет картина. Нелли Павласкова: Вопреки распространенной версии, что Надежду выдали замуж за Сталина против ее воли, вы рассказываете в своей книге историю безрассудной девичьей любви. А зачем Сталин нужна была Надежда, и почему все же он ее погубил? Есть несколько версий ее гибели. Ольга Трифонова: Сначала сразу второй вопрос - ведь он губил всех. Он был человек такой, стихия разрушительная. Это очень страшный характер людей, которые губят все вокруг себя. А почему она ему была нужна? Было несколько причин. Она была очень хороша собой. Она была молода, Сталин любил молоденьких девочек. Как показывает его биография, у него часто бывали романы с молодыми девушками, почти девочками. А Надежда Сергеевна была прелестна. Потом, я вам скажу, породниться с такой семьей как Сергей Яковлевич Аллилуев было очень лестно. Ведь Сталин было то, что называется, перекати поле, человек без корней, без семьи, очень плохие, сложные отношения с матерью. Человек, который не пришел на похороны матери - это уже достаточно сказать. При том, что Екатерина Джугашвили была очень гордой женщиной, очень сильной, очень достойной, ее стыдиться было нечего. Породниться, опять же возвращаясь, с Аллилуевыми было лестно. Это была фамилия очень хорошо звучащая в революционных кругах, очень достойная, очень интеллигентная. И кроме того, это была замечательная семья, он сразу обретал семью. Пускай суматошную, пускай очень забавную в чем-то, все были очень пылкие, вспыльчивые, но это была настоящая, любящая друг друга семья. Нелли Павласкова: Вы собирались писать книгу и о Светлане Аллилуевой, не так ли? Ольга Трифонова: Нет, это не так, я отказалась от этой мысли, это невозможно. Светлана Иосифовна сама очень талантливый человек, и книги, которые она написала, на мой взгляд, замечательные, больше уже написать нечего. Нелли Павласкова: В Чехии вы заканчиваете новую книгу о другой женщине советской истории - о Маргарите Коненковой. Могли бы вы нам что-нибудь прочитать из рукописи? Ольга Трифонова: Да, я сейчас работаю над книгой о любви Альберта Эйнштейна и русской женщины Маргариты Коненковой. Это была очень незаурядная женщина, и это были очень незаурядные отношения. Вообще это совершенно потрясающая лав-стори, действительно, удивительная. Чем больше я ей занимаюсь, тем больше я погружаюсь в нее и очаровываюсь этой любовью. Иногда он приходил, чтобы повидать ее в самое неожиданное время, в неожиданном месте. Один раз это случилось в середине 60 в Карловых варах. Этих поездок ждали целый год. Сладкая заграничная жизнь. Получены характеристики от парткома, ей из домоуправления, пройдены собеседования в райкоме, к которому готовились как школьники. Государственное устройство, имя секретаря ЦК, Североатлантический пакт, страны Варшавского договора, особенности сельского хозяйства, валовая промышленность - вся эта чепуха забывалась и каждый год приходилось учить снова. Но жуткая зубрежка искупалась вот чем - сначала вагон СВ на Киевском вокзале. Надраенные латунные поручни, вежливые проводники, белоснежное белье, какой-то особый вкус еды в вагоне-ресторане. По рюмке душистого коньяка за обедом, а за окном просторы заброшенной родины. Из-за окна всегда случался маленький скандал перед отправлением. Детка (Детка - это ее муж скульптор Коненков) очень любил глядеть в окно, и стекло требовало чистоты. Для этого в проводах обязательно участвовала и домработница, сначала Маша, потом Олимпиада. Пока располагались в купе, домработница специальной щеткой на палке мыла окно снаружи. Это почему-то очень не нравилось проводникам. Они воспринимали мытье окна как личную обиду, отказывались дать воду, громко протестовали. Но Детки внушительные фигуры и повадки и ее: "Дорогуши, мой муж художник, он нуждается во впечатлениях". А так же, как и щетка на длинной ручке, ведерко и специальная припасенная бумажка оказывали нужное впечатление. Проводники, угрюмо ворча, успокаивались и давали домыть окно. По мере продвижения на Запад стекло мутнело, и уже сам проводник на остановке в каком-нибудь Хмельницком или Нежине не чурался швабрами освежить стекло. Селились обычно в "Бристоле". Она по утрам спускалась к источнику, любовалась чудными домами и цветущим боярышником. Все это так напоминал Принстону. Но в тот год не повезло. Путевки были только на ноябрь, и они, чтобы не терять единственную в году возможность побывать за границей и попить из целебных источников, соглашались на ноябрь. В Москве стояла удивительно теплая и ясная осень. В Карловых варах термометр у входа в гостиницу показывал пять градусов, и небо сочилось вялым дождем. Через два дня дождь превратился в снег, тающий на лету. Деревья в горах стояли белыми, над рекой поднимался пар. В комнатах, где принимали разные процедуры, было промозгло, и Детка захандрил. Перестал ходить на прогулки, даже к шестому источнику отказался, хотя крепко верил в его чудодейственную силу. Она приносила целебную воду в специальном поильничке с изогнутым носиком и синим классическим мейсеновским рисунком. Целыми днями он валялся в постели, сладко почитывая "Обломова" или рисуя таинственные диаграммы. Компания подобралась неинтересная: мрачноватый писатель с женой, шастающей по лавкам в поисках фарфоровых баночек для специй и красных сапог. И другой писатель тоже с женой. Без жен не пускали. И эта вторая, наоборот, лазила по окрестным горам в поисках утраченной молодости и красоты. Писатели демонстративно не общались друг с другом. Остальная же публика была и вовсе неподходящей - партийные бонзы из провинции и военные в больших чинах. Даже бровастый министр обороны приехал поправить здоровье. И она наблюдала, как он в окружении каких-то замшелых теток стоял поодаль от источника неподвижно как памятник, пока адъютант бегал вверх-вниз, вверх-вниз по ступенькам к источнику и подносил всем по очереди воду. Разве Генрих с его оглушительной славой допустил бы подобное? Нелли Павласкова: Мне бы хотелось расспросить вас, Ольга, о вашей работе директора государственного музея "Дом на набережной". К вам ходит много посетителей? Ольга Трифонова: Вы знаете, мне очень радостно сказать, что ходят и ходят очень много людей. Возьмем тех, кому ходить обязательно - школьники. В школах проходят "Дом на набережной". Продвинутые учителя приводят своих ребят в этот музей. Но кроме школьников приходит очень много людей. Музей маленький, совсем маленький, просто проблема вместить всех желающих. Я очень этому рада. Нелли Павласкова: Музей находится в одной из бывших квартир этого дома? Ольга Трифонова: В бывшей квартире охранника, кстати, подъезда, мы рядом с и раньше, и ныне очень привилегированным подъездом, подъездом номер один, где все окна квартир выходят на Кремль. И так как тогда подъезды в те времена охранялись НКВД, то старшему оперуполномоченному полагалась маленькая квартирка. В этой квартирке и находится музей. Принимаем посетителей. И у нас огромный архив. Надо отдать должное жителям дома и благодарность, которую мы к ним испытываем безгранично, они к нам приносят бумаги своих дедушек, отцов. И поэтому мы собрали совершенно уникальный архив. То, что есть в нашем архиве, уверяю вас, больше нет нигде, потому что это подлинные документы. У нас папки на каждого жильца, почти на каждого и в них хранится все, что отражает жизнь этого человека. Мы ведем большую научную работу, мы узнаем судьбу тех, кто был репрессирован. Поэтому мы обращаемся и в архивы ФСБ очень часто, и потом нам рассказывают близкие люди, что с кем произошло. Это огромная часть работы. Потому что, надо сказать, что треть жителей этого дома были репрессированы. Нелли Павласкова: Живут в этом доме еще до сих пор потомки, дети, внуки репрессированных? Ольга Трифонова: Мало. Уже мало. Дом по-прежнему очень престижный, квартиры безумно дорогие, поэтому в него стараются въехать люди богатые. А те уже не богатые, они переезжают в другие места. Нелли Павласкова: В музее есть мебель и предметы тех лет? Ольга Трифонова: Мы очень гордимся, у нас есть одна комната - это среда обитания 30 годов. Этой комнатой пользуются очень часто телевизионные программы, потому что это единственная обстановка, которая сохранилась 30 годов. Но, вы знаете, тогда была очень аскетичная жизнь, а кроме того мебель в доме была сугубо аскетичная. Она была сделана по рисункам Эафрана, вся квартира была обставлена одинаковой мебелью. В общем это была образцовая казарма по сути. Мебель жильцам не принадлежала, поэтому, так как она была уродлива, то с ней расставалось очень легко следующее поколение. И нам чудом удалось собрать почти полную коллекцию этой мебели. И потом жильцы опять же щедро поделились посудой, подарили нам радиоприемники. Поэтому у нас есть целая комната, это комната 30 годов подлинная. А остальное - это просто стенды, рассказывающие о жителях дома, об их судьбах. Нелли Павласкова: И в этом доме были арестованы почти все родственники Надежды Аллилуевой? Ольга Трифонова: Сванидзе были арестованы, была Евгения Александровна арестована, Кира Павловна арестована. Их уводили из этого дома. Нелли Павласкова: Однажды я звонила вам в музей, и мне сказали, что вы уехали в больницу, где находятся дети из Беслана. Ольга Трифонова: Мы отвезли в институт Сербского, мы собрали деньги в музее, и мы деткам отвезли игрушки, видеокассеты. Но, вы знаете, я была просто потрясена и счастлива, я увидела комнату, заваленную подарками, просто заваленную игрушками, всем, что нужно деткам из Беслана. Нелли Павласкова: Сейчас часть бесланских детей с родителями приедет в Карловы вары, они будут здесь отдыхать, лечиться, поправляться. Ольга Трифонова: Правда? Спасибо вам огромное. Спасибо чешскому правительству огромное. Это, конечно, замечательно. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
