Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновРоссийская история - нормальный ход?Появилась книга, мимо которой нельзя пройти в любом разговоре о России и русской истории. Это двухтомное исследование Б.Н.Миронова «Социальная история России периода империи: генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства». Можно смело сказать, что таких книг в русской историографии не было со времен Ключевского (если не считать историка-марксиста Покровского): это не монография, каковых было много, и ценных, даже в советское время, - указанная работа претендует быть, да и может быть названа курсом русской истории. Установка автора на концептуальный курс несомненна - хотя этому, казалось бы, противоречат выбранные им хронологические рамки, ограниченные эпохой империи, так называемым петербургским периодом российской истории: 18-м - началом 20 века. От Петра Первого до большевиков, яснее сказать. Вот тут и возникает некое сразу же ощутимое противоречие: можно ли говорить о российской истории в целом, опираясь почти исключительно на ее картину в указанный период? Эвристичен ли такой подход? А ведь автор нескрываемо, даже с некоторым вызовом строит если не философию русской истории, то ее целостную концепцию: исходя из прошлого (причем относительно недавнего), оценивает настоящее и прогнозирует будущее. Тут возникает масса вопросов как методологического, так и мировоззрительного, если угодно, характера. Книга вызывает смешанные чувства. При великих ее достоинствах она способна удовлетворить далеко не всех. Но прежде всего необходимо сказать об этих достоинствах. Они несомненны. Книга отличается богатством, разнообразием, пожалуй что и полнотой представленной картины. Таких книг в России, повторяю, не было едва ли не сто лет. Автор во многих сюжетах, прямо сказать, вышел к истине, сказал правду, причем открытым текстом, а не на иезуитски-эзоповский манер, как это было в лучших работах советских историков. Разоблачена масса мифов о российской истории, и не только советских, но и дореволюционных, сложенных горячими либеральными головами в борьбе за лучшее будущее. Приведу выразительный пример: Миронов наконец-то решился сказать то, что следует, об императоре Николае Первом. Его книга для многих читателей в России станет открытием отечественной истории: ранее известное только специалистам сделано всеобщим достоянием. Во многих своих сюжетах книга являет собой очень хороший учебник. Ее надо бы, сократив, издать массовым тиражом. Но у книги есть и некое сверхзадание, выходящее далеко за пределы не только просвещения, но и самой науки. Автор пишет об этом так: Мы, россияне, нуждаемся в клиотерапии - в трезвом знании своих достоинств и недостатков, чтобы иметь возможность достоинства развивать, а недостатки лечить и устранять... Историки могут стать социальными врачами. Подобно тому, как психоаналитик избавляет пациентов от различных комплексов, которые мешают им жить, путем анализа их личной истории, так и историки могут избавить свой народ от комплексов, сформировавшихся в ходе национальной истории ... путем анализа прошлого. Это спорное заявление. И в этой установке коренятся многие - едва ли не сознательно допущенные - неточности книги. Работа Миронова, помимо всего прочего, имеет вненаучное задание. В ней имплицитно наличествуют оценки, достаточно четкие представления о хорошем и плохом, о должном и недолжном: в науке такая установка не может быть названа корректной. С другой стороны, как возразишь против идеи просветить и утешить русского человека, сверх меры настрадавшегося? Но это и значит в первую очередь, что историю нельзя строить как науку. Мы вернемся еще к этому вопросу, взяв его в чисто методологическим плане. А пока посмотрим, как автор русского человека утешает: Стоит особо подчеркнуть нормальность российского исторического процесса. Россия - не ехидна в ряду европейских народов, а нормальная страна, в истории которой трагедий, драм и противорчий нисколько не меньше, чем в истории любого другого европейского государства. Акцентирование трагедийности хода российской истории, кровавой драматичности, цикличности, или маятниковости, инверсионных поворотов, то есть резких смен господствующих социально-культурных укладов, на мой взгляд, порождено парадигмой, господствующей в научном и массовом сознании, о необыкновенности России. Многим приятно думать, что, в отличие от любой другой страны, «умом Россию не понять, аршином общим не измерить», что хотя и тяжелее в ней жить, чем в других евпропейских странах, но зато она идет своим собственным путем. Как будто нормальность эволюции принижает. Между тем нормальность развития - гарантия того, что у русских будет и благосостояние, и правовое государство, и гражданское общество, и все другние блага цивилизации, которых так ждет современный россиянин. Слова «нормальность российского исторического процесса» даже выделены жирным шрифтом. Останавливают внимание также слова, что в российской истории трагедий не меньше, чем в истории любой другой европейской страны: автор не решился сказать «не больше» - потому что это было бы неверно: больше, и именно тогда больше, когда в других странах, принятых за норму, трагедии и драмы, можно сказать, вышли из употребления. И вот тут надо привести еще один тезис, из главных у автора, которым он подтверждает российскую нормальность: Противопоставление России и Запада или России и Европы, мне кажется, основано на том, что в каждый данный момент ввиду асинхронности социальных процессов и изменений Россия сильно отличалась от Европы, иногда так сильно, что ее европейский фундамент трудно было разглядеть. Но в исторической перспективе Россия развивалась по тем же направлениям, что и Запад, только с опозданием. Другими словами, дореволюционная Россия в каждый момент своей истории отличалась от западных стран, но двигалась по той же орбите, что и они, и поэтому в каждый момент была похожа на то, чем они были прежде. После слова «поэтому» - опять жирный шрифт. Я привык развлекаться психологическими наблюдениями - и давно уже заметил, что к подчеркиваниям в тексте авторы прибегают тогда, когда других аргументов у них нет. Тут у Миронова то, что по-английски называется wishful thinking: желаемое принимается за действительное. Одним словом, клиотерапия. И тогда мы начинаем понимать основной недостаток этого, казалось бы, фундаментального сочинения: оно как раз не фундаментально. Можно ли делать выводы и тем более давать прогнозы, опираясь всего лишь на два столетия тысячелетней российской истории? Двухвековая выборка нерепрезентативна. Автор взял лучший, имперский период русской истории, когда в ней действительно стал заметен прогресс, когда началось и пошло, казалось бы, необратимое движение по западному пути, - и по такому краткому в общем-то периоду судит об этой истории в целом. Слабость аргументации понуждает прибегать к метафорам. Такой метафорой у Миронова становится, откровенно говоря, надоевшее утверждение российской молодости. Мол, то, что у старика порок, у юноши - понятный недостаток, возрастное явление. Конечно, тысяча русских лет меньше двухтысячелетий постантичной Европы, - но ведь за десять веков вполне можно было сложиться, какая уж тут молодость. Да ведь даже и не о зрелости уже можно говорить, а как бы и не о конце - и такие разговоры, как известно, уже начались. И вот самый тяжелый вопрос: можно ли ставить российскую историю в контекст западного движения, говорить о генезисе личности и правового государства как о развернутой в будущее перспективе, можно ли, проще говоря, сохранять оптимизм в отношении России, если евроцентрическое движение имперского периода сорвалось в такую пропасть, как большевизм, семьдесят лет советской власти? Сохранить оптимизм здесь можно единственным способом: включить советский период в движение прогресса, в процесс модернизации. И автор решается на такое включение. Соответствующий тезис звучит так: Опыт модернизации Росси в течение трех столетий, с начала 18 века и до конца 20-го, несмотря на все издержки, следует признать успешным, и это дает основания для исторического оптимизма. Вот так незаметно хронологические рамки книги исследований оказались раздвинутыми: в заголовке - начало 20 века, а тут уже и конец включен. Волей-неволей приходится аргументировать. Аргументы таковы: Формула советской модернизации сводилась к технологическому и материальному прогрессу на основе традиционных социальных институтов... Коллективная воля, концентрация сил и средств, готовность жертвовать личными интересами ради общественных долгое время давали свои плоды. Однако успехи были до тех пор, пока не были исчерпаны ресурсы коллективизма, общинности, централизации, планирования и народного энтузиазма. В то же время реализация советской модели модернизации создала новую ассиметрию между личностью, семьей, обществом и государством. В конце концов сформировавшаяся ... рациональная, образованная, требовательная, светски ориентированная личность плохо совмещалась с коллективной собственностью, тотальным регулированием, подавлением инициативы, недостатком гражданских и политических свобод, общинностью социальных институтов и патерналистским государством. Назрел социальный, экономический и политический кризис, который разрешился не революцией и гражданской войной, а болезненным реформированием, растянувшимся на годы... Как показывает российский опыт 18-20 вв., на трансфомацию требуется примерно 20-25 лет, то есть жизнь одного поколения. С исторической точки зрения, это небольшой срок, но с точки зрения людей, попавших под колесо этих перемен, - очень долго. Я очень далек от того, чтобы приписывать Б.Н.Миронову ретроспективный советизм. Он знает цену большевизму: его ли учить русской истории и всем ее изгибам! Его, решаюсь сказать, ошибки идут не от нехватки учености - таковой избыток, - а от понятной человеческой слабости русского патриота, от любви к многострадальной отчизне. Мы остановились на том, что Б.Н.Миронов в своем труде о русской истории подчас склонен научные доводы подменять вполне понятными и всячески похвальными чувствами. Тем самым чистота научного подхода нарушается. Но дело даже и не в этом, вернее, не только в этом. Его работа заставляет в очередной раз поставить старый и в общем-то решенный вопрос: может ли история, да и всякое гуманитарное знание быть наукой? На этот вопрос принято отвечать отрицательно. Гуманитарные науки, или, как говорили в доброе старое время, науки о духе - чисто описательны, они не могут открывать законов, то есть устанавливать порядок повторяющихся явлений. И особенно это относится к истории. Вопреки известной поговорке, история отнюдь не повторяется, она состоит из уникальных, единичных явлений, закономерностей в движении истории нет, а если и есть, то такие, что наукой уловлены быть не могут. В истории - как в историческом знании - можно или только собирать, даже открывать факты, или предаваться философской медитации. А коли нет в ней закономерности, то и нельзя - методологически запрещено - заключать от прошлого или даже от настоящего к будущему. Простенький пример: представьте себе японского историка, скажем, начала сороковых годов прошлого (то есть 20-го) века, который набрасывает картину отечественной истории во всех ее сложностях -и сегунат, и реформы Мэйндзи , - и ничего не знает - да и не может знать - об атомной бомбе. Какой тут прогноз возможен? История - это такая реальность, в которой значимы именно атомные бомбы, то есть единичные, принципиально не предсказуемые события, - они меняют жизнь и составляют собственно историю как процесс подобных перемен. Конечно, в жизни стран и народов могут идти и другие процессы, подчиненные каким-то статистическим закономерностям, но такие процессы - предмет не истории, а социологии. Скажем, идет накопление богатств средним классом, или рост населения, или ассимиляция евреев в Германии - и вдруг является Ленин или Гитлер, и вся эта статистика - поминай как звали: начинается история. Или, того пуще, какой-нибудь сопливый террорист убивает какого-нибудь никому не нужного эрц-герцога - и рушится мировая доминация Европы. Вот что такое история. И самая историческая в этом смысле страна - как раз Россия (в том смысле, как Ноздрев был историческим человеком), именно для нее характерны те резкие смены и инверсионные повороты, которые профессор Миронов силится в ее истории приуменьшить. Это - первое и необходимое, что нужно иметь в виду, говоря о специфике исторического знания. Но есть еще один методологический сюжет, относящийся к науке вообще, а к истории, в силу указанной ее специфики, и особенно. Любое подлинно научное знание абстрактно, оно не объясняет полноту исследуемого явления, а наоборот, упрощает его. Метод науки - редукция, сведение высшего к низшему, сложного к простому. Поэтому наука вообще неспособна объяснить явлений, специфика которых - именно в их сложности, несводимости к чему-то низшему. Скажем, биология в состоянии объяснить животную жизнь, но человека она объясняет только как животное - на уровне физиологических или, еще ниже, химических процессов. Человек как духовное существо, то есть как целостное явление, не есть и не может быть предметом научного знания. Тут есть один острый и знаменитый сюжет - психоанализ. Даже на уровне психологии человеческое поведение объясняется как закономерное только сведением его к сексуальным, то есть животным, то есть в глубине биологическим импульсам. Фрейда критикуют, даже отвергают за то, что он непомерно упрощает человека, но ведь психоанализ постольку и научен, поскольку он неполон, поскольку он редукция. Юнгианство старается говорить о целостном человеке, и поэтому оно не наука. Но если научными средствами нельзя понять даже одного, отдельно взятого человека в его неииследимой и непредсказуемой полноте, то как можно претендовать на научные построения в истории, предмет которой - целые страны за все время их многовекового существования? И коли историк дает прогноз, значит он выступает с научной претензией. Наука, если она открыла закономерность, то есть повторяемость явлений, может предсказать будущие события и процессы в пределах установленной ею закономерности. Но исторический прогноз - это противоречие в определении. А ведь именно прогнозы делает Миронов - основывая их на некоторых замеченных и зафиксированных в истории фактах, забывая, что в истории даже факт не может считаться фактичным, коли его проецируют в будущее. Вот пример, вызывающий даже и улыбку (чтоб не сказать большего). Свой оптимизм - допустим, осторожный - автор «Социальной истории России» основывает, как мы видели, на фактах и процессах, уже однажды имевших место в русском прошлом. Причем факты подчас имеются в виду даже и не исторические, а какие-то иные. И как неотразимый аргумент автор использует данные о росте длины тела у русских за двести лет. Если цель всех социальных изменений состоит в том, чтобы повысить качество жизни людей, то в последние 250 лет благосостояние российских граждан постепенно повышалось, хотя поступательное движение неоднократно прерывалось вследствие войн, радикальных реформ или общественных смут. Мое предположение основывается на данных об изменении роста людей, который, как установлено современной наукой, зависит от качества их жизни, или биологического статуса, то есть от питания, перенесенных болезней, интенсивности и условий работы, медицинского обслуживания, жилищных условий, психологичкеского комфорта, климата, воды, воздуха и других факторов среды в течение всей их предшествующей жизни до момента измерения роста. (...) Россия, с точки зрения всего того, что за этим (биологическим) статусом скрывается, развивалась, по крайней мере, до начала 1980-х годов, примерно такими же темпами, как и большинство развитых стран. Конечно, биологический статус это не синоним жизненного уровня, благополучиия и дохода, но он имеет исключительно большое значение для человека. Может быть, в улучшении биологического статуса и лежит главная причина длительного существования советского строя, бесчеловечного в одном и гуманного в другом, и тех ностальгических чувств, которые к этому режиму до сих пор испытывают многие российсские граждане, биологический статус которых после распада СССР, вероятно, ухудшается. Чем этот аргумент можно сразу же, не входя в обсуждение, опровергнуть? Да тем, что 250 лет для истории - это не аргумент и даже не факт. Вспомним то, о чем уже говорили: Гаврила Принцип стреляет во Франца-Фердинанда. В истории, как оказывается, важно не вчера, а завтра. Не может быть науки о будущем, если в будущем что-то не повторяется, происходит непредвиденно. А ведь будущее, завтра уже наступило для той России, в которой люди 250 лет увеличивались в росте. Простенький вопрос, которого не мог не поставить и сам Миронов: улучшился или наоборот биологический статус россиян с 1991 года? То есть в истории невозможен никакой редуктивизм, даже биологический - высший по сравнению, скажем, с физико-химическим или механическим. Да ведь увеличься в росте хоть не на одиннадцать, а на двадцать сантиметров - а против атомной бомбы не устоишь - когда и против против лома нет приема! Не хочется, однако, оставлять впечатление, что обсуждаемая книга теряет ценность из-за этих методологического порядка ошибок. Если в философской рефлексии история - это завтра, то в обыденном сознании, так сказать, на прагматическом уровне - это, конечно же, вчера. Вот об этом вчера, о русском прошлом периода империи в России нет книг, которые могли бы конкурировать с трудом Б.Н.Миронова. Не знать того, что в ней написано об императорской России, невозможно, стыдно для русского, причем всякого, отнюдь не профессионального историка. Профессионалы-то как раз все это знают, и в общем-то всегда знали, да только рот открыть не могли. И когда эта истина о недавно табуированном прошлом произносится открытом текстом - это производит сильное впечатление. Вроде как доклад Хрущева на 20 съезде. Столь же сильное впечатление оставляет сам автор как пример русского человека, знающего правду: что будет думать, каким будет такой человек,- какое он естественно и органично изберет мировоззрение? Результат, явленный у Миронова, явленный самим Мироновым, очень интересен и достаточно - для обыденного русского сознания - неожидан. Миронов - либерал и западник, но при этом государственник и, если употребить такое неуклюжее слово, - антинародник. Ценность, обнаруживаемая в русской истории, - не интеллигенция и, уж конечно, не сам народ, а государство, власть. Монархия была в России лидером модернизации. И это у Миронова не идеологическая установка, а твердое знание. Это знал Пушкин, сказавший, что правительство - единственный европеец в России, но у Пушкина это было скорее интуицией, а историк Миронов это убедительно - по крайней мере для имперского периода -обосновывает. Кстати, того же мнения придерживался Б.Н.Чичерин - самый образованный из русских людей 19 века. Они оба (Чичерин и Миронов) представляют редкий в России тип либерального консерватора, западника-государственника. Сюда же следует отнести Петра Струве. К тому же типу принадлежал Катков и, думается, Суворин. (Последние два - nomina odioza русской интеллигенции.) Упомяну только еще один сюжет, показывающий, какие сенсации ожидают читателя книги Миронова, если он до нее доберется (обидный, горький, позорный тираж - полторы тысячи). У него разоблачены мифы, скопившиеся вокруг темы крепостного права. Оно было оправдано в русской истории, было рациональным решением, утверждает Миронов, - ибо русского человека нельзя было заставить работать иначе, чем внеэкономическим принуждением, его психология - традиционно-потребительская, а не буржуазно-трудовая. Свобода для русского человека означала прежде всего и единственным образом безответственность - не только перед властью, но и перед обществом, даже перед моральными обязательствами. Конечно, это менялось; этот генезис - движение к личности, к гражданскому обществу, к правовому государству и прослеживает в своем труде автор. И независимо от того, как он оценивает результаты и дальнейшие перспективы этого процесса, сюжет, в русской истории им описываемый, - самое важное, что в этой истории было, самое желаемое из того, что может быть. Оптимизм автора оправдан как моральное требование к русскому человеку: ты можешь - следовательно, ты должен. Верую, Господи, помоги моему неверью. Ближайшие передачи:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
