Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-01-02]
Ваши письмаВедущий Анатолий СтреляныйИз города Измаила пишет господин Лятамбур: "Мне очень нравится ваш подход к освещению различных событий. Прошу вас помочь мне получить ответы на вопросы, над которыми я думаю. Почему одни должны исполнять почётную обязанность служить в армии и за уклонение можно иметь неприятности, а другие лишены этого удовольствия по причине обучения в вузах или по причине принадлежности к определённым семействам?" Это вопрос скорее к властям стран, где такие порядки, а мы можем сказать только пару общих слов. Сколько веков существует воинская повинность, столько от неё и уклоняются под разными предлогами и разными путями. Этого не бывает там, где солдатская служба является работой, на которую нанимаются за деньги. Штатские обычно говорят, что ничего нет проще, да и дешевле, а генералы - что нет ничего сложнее и дороже. "Пишет тебе Хабибулин. Стреляный! Вот тебя слушаю да слушаю - какой же ты негодяй, ведь тебя советская власть выучила, дала образование, жил ты в Советском Союзе, а теперь фармазонишь советскую власть. Ведь при Союзе всё было, и главное - стабильность, человек жил, не боялся за своё будущее. Начнём с Горбатого, он не заслуживает правильно назвать фамилию его... в Лондоне оформленный разведкой, когда приезжал делегатом от ЦК. А Ельцин отомстил за дедушку и папашу своего. Контрреволюционеры были, землю имели, батраки работали у них за похлёбку. Ты всё гутаришь: демократия, демократия, это для капиталистов, воров, бандитов, а для простых людей это хаос, бардак и беззаконие. Много можно назвать врагов, предателей Родины, русского народа, увезли и увозят всё из России, думают, что три века будут жить. Все они куплены разведками, как и ты, Стреляный, ни чести, ни совести, на Севере не были, а отморозились. Вот пример. За четыре кролика дали четыре года. За мешок сахара - три года, люди остались без работы, кушать хотят, вот пошли на эту мелочь, а твои капиталисты воруют вагонами, миллионами, для них закона нет. Стреляный! Чем жилось плохо при советской власти? Вот тогда была демократия и справедливость, уже подъезжали к коммунизму, но народ этого не хотел понимать. Вот и неплохо было бы ему дать Адольфа Виссарионовича Берию, чтоб навёл порядок". Заканчивает неожиданно: "Будь здоров, Анатолий Иванович, мне кажется, что ты серьёзный и не петух, по голосу слышу, просто тебе платят, и ты на них работаешь. Хабибулин". Написал бы ты мне, Хабибулин, во-первых, как тебя зовут, мне так удобнее обращаться к человеку, ну, и кое-что о своей жизни - когда сидел, сколько отсидел, когда освободился... Страшные срока дают в России за пустяки, за сущие пустяки, страшные, горюю об этом вместе с тобою, хотя и знаю, в чём тут отчасти дело. Сёла стонут от мелкого воровства, негодование очень большое по сёлам, по небольшим посёлкам, где люди ведут подсобное хозяйство, держат тех же кроликов, выращивают картошку. Это возмущение передаётся судьям. Судьи-то, в общем, живут той же жизнью, иной и свинью держит, и гусей десяток-другой, и погреб у него с соленьями и вареньями, - судье не надо напрягать воображение, чтобы понять, каково это, когда ты трудишься целый год, а потом пьяница какой-нибудь ночью залезет и утащит что ты наработал... Вот это и сказывается на приговоре, судья даёт волю не только чувствам окружающих людей, но и своим. Дикий приговор, что и говорить, - по году за каждого из четырёх украденных кролей, и сидят по таким приговорам тысячи и тысячи, но вот что я скажу тебе, Хабибулин: таких, что позарились на чужое из-за крайней нужды, всё-таки очень мало, большинство - природные тунеядцы, природные захребетники, это тебе любой сельский житель скажет. Письмо из Нижнего Новгорода, пишет госпожа Ефимова: "Мы слышим, как хороша демократия со свободой и правами человека. Так освободите нас от насилия рекламы! Миллионы людей на все лады стонут от этого безобразия, а нам говорят: извините, таковы издержки капитализма. Так зачем человечеству этот капитализм? Что хорошего в его законах? Жирует кучка наглецов, а за это их благоденствие, кстати, ничем ими незаслуженное, почему-то должны страдать остальные. Так быть не должно. И не будет. Ведь что такое нынешний терроризм? Это протест против абсурдности отношений в обществе. И, в сущности, насилие рекламы - это мелочь, которая глаза колет. Там, где жируют бездельники, а бедствует трудящийся народ, неизбежен протест в тех или иных формах. Страшно подумать, к чему это может привести при современном уровне техники. Этого не могут не понимать господа капиталисты. Но и добровольно отказаться от присвоенных богатств невмоготу. А жаль. Ведь погибнут все. Опомнитесь, господа "демократы"! Адресовать некуда, но есть адрес "Свободы" Стреляному. Не в "Спортлото" же или "на деревню дедушке". Да, от своего добра имущие никогда и нигде добровольно не отказывались. Добро у них, бывало, отнимали: у кого был завод, у того отнимали завод, у кого была лошадь - отнимали лошадь, прихватив горшки и веники. Не было ни одного случая за всю историю человечества, чтобы неимущим от этого становилось лучше. Освобождаясь от рекламы и от тех, у кого было что рекламировать, трудящиеся в обязательном порядке лишали себя и некоторых других не совсем бесполезных вещей: свободы, хлеба, крыши над головой, одежды и обуви. Когда доходили до ручки, так что нечего в рот кинуть и нечем срам прикрыть, тогда вспоминали о той палочке-выручалочке, которую наша слушательница называет "абсурдными отношениями в обществе", и мало-помалу начинали отъедаться. Это уже третья, если не четвёртая, передача "Ваши письма", в которой мы говорим на такую животрепещущую тему, как богатство народов, у которых оно есть, - откуда оно берётся. "Мощно вы припечатали идеологов тезиса: "Собственность есть кража", - пишет слушатель из Москвы. - Они никак не могут понять, что богатство страны - это результат трудолюбия нации. Теперь в разговорах с ними буду приводить ваши замечательные слова: "Кого грабит Тайвань?". Пусть отвечают. Недавно у нас в России вышла книга, в которой под прудонизм опять, в который уже раз, подводится база. Прочитайте, это любопытно". Я опустил название книги, чтобы не делать рекламу злой чепухе. Нет более злой чепухи, чем писания в духе Прудона о причинах богатства. Прудон - французский анархист, прославился книгой "Что есть собственность?". Отвечал: "Собственность - это кража". Не кража, мол, - только мелкая собственность, причём, без наёмного труда. Когда за дело взялись люди, которые сказали себе: "Мы не знаем, отчего одни народы процветают, а другие прозябают, но мы попробуем это установить", от прудонизма не осталось камня на камне, хотя эти люди и в мыслях не держали посрамить Прудона или там Ленина. Они думали о деле, их занимала истина, а не борьба за светлое будущее человечества. Давно лежит у меня письмо от Владимира Трофимовича Браилко из Москвы. Огромное письмо, вслух читать - часа полтора, не меньше. "Я бывший лимитчик, всегда занимался простым малоквалифицированным трудом, работаю и сейчас, не судим, под следствием не состоял, всегда беспартийный, непьющий и всё такое. Радиостанция "Свобода" давно напоминает мне наше провинциальное радио. Те же сглаженные углы, та же осторожность при попытках сделать обобщения". Обобщение, которое делает он сам, не заботясь об осторожности, - самое суровое. "Видите ли, - пишет он, - я отношусь к тем, кто уверен, что люди, которые захватили власть, присвоив себе наименование "демократы", делают всё возможное и невозможное, чтобы показать русскому народу кузькину мать". Такое заключение он подкрепляет историей своих мытарств. С 1987 году он живёт в общежитии семейного типа, там осталось семей 15, о которых московская власть просто забыла. Между прочим, для обозначения таких, намеренно или случайно забытых, граждан в бюрократическом языке имеется определение: "граждане особой категории". В местном ДЭЗе (ДЭЗ-44) их развалюху называют "домом с привидениями". "Поскольку приказа выгребаться на все четыре стороны мы в своё время ослушались, нас решили взять измором, - пишет господин Браилко. - Десять лет не доставляли нам ни газет, ни писем. Однажды нам забыли осенью включить отопление, и у нас вымерзли тараканы". Приватизировать свои "метры" люди не могут: им не выдают ордеров: "Поезжайте к себе в деревню, там и права качайте". "Всё верно, - пишет господин Браилко, - был такой грех. Жил когда-то в древне. Государственно-бюрократической памяти можно позавидовать: я уже 22 года как в Москве... Либо бюрократия (меньшая часть народа), либо народ в целом - третьего не дано, и они несовместимы в одном пространстве и времени". Другой слушатель делится своим, не совсем обычным, надо признать, опытом продуктивного общения с российской бюрократией. Он чиновников просто бьёт или нешуточно пугает. Читаю: "В России законом установлен срок рассмотрения любых обращений граждан один месяц. Некоторые главы администраций установили два. Например, Лужков - на приватизацию жилья. Моя жена смогла приватизировать квартиру через 8 месяцев, и то после того, как я чуть не набил физиономию одной чиновнице в её кабинете. Через неделю жена получила нужные документы, причём, оказалось, что оформлены они несколько месяцев назад. Иными словами, эта стерва ждала, когда мы предложим ей взятку. Прибегать к бандитским методам мне, инженеру-конструктору, изобретателю, приходилось пять раз, и каждый раз только это и действовало. Они лезли под стол от страха, кто-то, может, наложил в штаны. Из пятерых только один пожаловался прокурору, но ничего не смог доказать, а мою просьбу всё-таки выполнил. Я, конечно, не собирался их убивать, но если бы кто-нибудь из них оказал сопротивление, то как знать? Сейчас много убивают чиновников и большей частью потому, уверен я, что на них нет законной управы. Суды не действуют. Российские чиновники - как рыбы пираньи, укус одной не опасен, а если человек попадёт к ним в водоём, обглодают до скелета за минуту. В России людям стало невозможно жить. Из моих друзей-одноклассников, едва достигших пятидесяти лет, три умерли от инфаркта, один - от диабета на нервной почве и один застрелился. Я три месяца не могу продать участок земли. Есть покупатель, у которого я взял задаток, и три месяца я не могу оформить документы. Нужно собрать 30 документов, и каждый чиновник по закону может продержать меня месяц. Надо опять идти и бить кому-то морду. Но я не знаю, кому. Бить морду надо, видимо, кому-то из ваших министров", - автор обращается к Путину. Из Подмосковья пишет господин Шулайкин, имени-отчества не указал, очень жаль- я рад был бы назвать его по имени-отчеству... Читаю: "Обидно, что моё поколение доживает, и лишено возможности рассказать в печати правду о войне. В основном, погибал солдат и младшие и средние командиры. В штабах дивизий, дивизионов, армий сидело больше, чем на передовой. О том, что я видел и испытал на фронте, я не нашёл ни слова в "Истории Великой отечественной войны" и в других книгах. Я служил и воевал рядовым семь лет. Опишу только один эпизод на Калининском фронте. Я воевал в 97-й дивизии, в третьем полку в составе 16-й армии. Личный состав этой армии осенью 1942 года попал в окружении, 50 процентов погибло от голода и холода. В ноябре наш полк держал оборону у села Семенцово. Пригнали много хакасов из Красноярского края. А кормили в сутки раз, без хлеба, баландой из убитых лошадей, и то не каждый день. Хакасы совсем не знали русского языка, не понимали, что происходит, и, видимо, рассуждали: "Зачем нас не кормят и ещё убивают?" Однажды ночью они бросили траншеи на окраине села и направились в лес. А днём раньше была пурга, и у опушки леса образовался снежный вал. Они остановились перед этим валом и не знали, что делать дальше. Некоторых поймали и привели в штаб полка. Я тоже участвовал. Привели человек сто. Командир полка спрашивает у их командира: "Зачем бросили траншеи? Это преступление!" В ответ прозвучало: "Моя хлеба получи, потом не получи и беги..." А сотни были расстреляны заградотрядом. Снежный вал был пропитан кровью на полкилометра. Командиры рассуждали: "Зачем таких было призывать? Как ими командовать? Лучше бы они хлеб растили для фронта". Написавшему это письмо человеку 86 лет. Рад я за него, что хоть несколько слов его правды о войне прозвучало в эфире. Я много встречал старых солдат, много с ними разговаривал (в детстве очень любил с ними разговаривать, и всё огорчался, что ничего героического они не рассказывали). И с кем ни поговори - самое обидное для него то, что нет правды о войне в книгах, нет - в газетах, сплошное враньё в кино. Так же было обидно бывшим заключённым, что о стройках коммунизма шумят с утра до утра, а о том, что главная рабочая сила на тех стройках - лагерная, никто не скажет ни слова, ни полслова. Сестра говорила: "Волго-Дон, Волго-Дон! Это ж мы его прорыли, этот канал, заключённые!" По радио каждый день передавали песню. "От Волги до Дона шумят провода" - такие там были слова. Сестра ворчала: "Провода-провода. Вверху провода, а внизу - колючая проволока вокруг бараков". Из Екатеринбурга пишет господин Ливчак: "Хочу поделиться с вашими слушателями опытом решения проблемы "судья и диктофон". Судьи реагируют на саму мысль о диктофоне, как бык на красную тряпку, хотя закон не запрещает сторонам пользоваться диктофоном. Но нашим судьям конституция не указ. Пришел я на суд с диктофоном и, не вынимая из кармана, включил его. Судья спрашивает, есть ли ходатайства. Я прошу разрешить мне вести звукозапись. Судья не разрешает. А диктофон все это записывает, как и весь ход заседания потом. Прихожу домой, переношу запись на бумагу. Получается стенограмма. Я называю ее "Замечаниями на протокол" и отправляю в суд, не дожидаясь официального протокола. Юристы объясняют мне, что я должен ссылаться на официальный протокол, указывать только то, что в нем записано, с моей точки зрения, не так, а слова судьи, дескать, в протокол вообще не заносятся. Я спрашиваю их: это закон или традиция? Отвечают: традиция. Ну, говорю, тогда я ее нарушу. Переношу на бумагу всё, что говорит судья, - как он старается сбить меня или подыграть противной стороне. Судья, конечно, видит, что это расшифровка плёнки. Что ему делать? Вернуть мне мою бумагу без рассмотрения он не может, поскольку я уложился в трехдневный срок. Остается либо принять, либо отвергнуть, но к делу он обязан приобщить её в любом случае. Отвергнуть не так просто, судья ведь понимает, что я могу представить кассету. Проще согласиться. Так моя стенограмма приобретсает официальный статус. Следующее заседание ведет тот же судья. Он говорит, что согласился с моими замечаниями, но если я буду опять записывать процесс, то он удалит меня из зала. Начинается заседание. Диктофон, конечно, включен, лежит в моем кармане. Судья: Есть ли отводы? Я: Да. Судья: Кому? Я: Вам. Судья: На каком основании? Я: Если судья запрещает вести звукозапись, значит дело нечисто. Судья: Ладно, мы вам разрешим. Вы ведь все равно стали бы записывать? Я: Конечно. Итак, я достаю своего спасителя и держу его включённым на виду. Надо сказать, что это заседание прошло на редкость корректно. Не было никаких личных выпадов. Говорили только по делу.Не стало и грубых процессуальных нарушений. Конечно, все эти хитрости и страсти были бы излишними, появись в кодексе коротенькая фраза: "Стороны имеют право вести аудиозапись процесса". Почему ее нет, я не знаю. Возможно, потому, что начальству нужно, чтобы судьи могли жульничать с протоколом". Спасибо за письмо, господин Ливчак, это нужно не только начальству, это нужно слабым и бесчестным следователям и прокурорам, это нужно, между прочим, и бандитам, покупающим или запугивающим судей. Ваше письмо бесценно. Уже тем, что вы решились и сумели нарушить скверный обычай, вы внесли огромный вклад в оздоровление России. Этот вклад удесятерится тем, что вы поделились своим опытом с нашими слушателями. Если хотя бы один из них твёрдо запомнит, что он имеет право записывать на плёнку весь ход суда, что судью, который это запрещает, можно обыграть, - и то большое дело. А я думаю и вот о чём. Опыт Ливчака может взять и честный судья. Разреши записывать процесс, сделай вид, что не замечаешь, чтО у кого в кармане, - и ты защищён. И рад бы, мол, подыграть вашему человечку, Иван Иванович, да ведь всё - на плёнке... В чём изюминка того, что сделал господин Ливчак? Он придал своей записи вид "Замечаний" на протокол и отправил в суд сразу после заседания, не ожидая, когда этот протокол там испекут. Дело в том, что у нечестных судей есть трюк. Они сплошь и рядом нарушают процессуальные сроки, а от вас требуют, чтобы вы свои замечания представили в трехдневный срок после подписания протокола. Вы в течении многих дней названиваете в суд, и слышите, что протокола ещё нет. Наконец, вам отвечают: есть. Вы едете в суд, знакомитесь с протоколом, подаете свои замечания. А вам говорят, что протокол был готов неделю назад, и вы пропустили срок. Телефонный разговор к делу не подошьешь. "Привет, Иваныч! Пишет тебе Колян. Прочти моё письмо по радио и передай от себя привет и какую-нибудь клёвую музыку всей нашей тусовке: Петрухе, Серёге Длинному и Серёге Кучерявому, Стасу, Ивану, Владу, Лёхе, Алексу, Вовану, а также нашим боевым подругам Анке и Светке. Передай от нас привет американским ребятам и девчонкам. Пусть держат хвост пистолетом. Скоро всех чёрных, где найдём, там и замочим типа там чурок всяких и жидов, особенно негров - ну, ты понял. Жизни от них нету ни русским, ни американцам. Прикинь, если Россия и Америка будут дружно мочить всякое татарво, то татарве хана. Мы пьём за наших новых американских друзей. Ура! И потому как ты теперь тоже вроде как друг России, то совет тебе дружеский: поменьше выпендривайся, понял? А то не мужицкое это дело - трепаться по радио. Найди ты себе работу поприличнее типа шофёра или сварщика, а то геморрой себе насидишь или язву сибирскую подхватишь, читая наши письма. Или иди по лимиту в менты чурок долбать. Прикинь: и московскую прописку получишь, и будешь, как все нормальные люди, а то - как журналистка какая-то. И что у тебя за фамилия такая? Кликуха, что ли? Или может ты еврей? А почему тогда Иваныч?" Вместо подписи нарисован "пузырь" сорокаградусной и ёлочка. Извини, Колян, но тёмный ты человек, ты и Серёга Длиннный, и Серёга Кучерявый, и кто там ещё, и ваши боевые подруги Анка и Светка. Тёмные вы все, как тёмная ночь, хотя и светлой масти. В Америке среди ребят и девчонок, которым ты передаёшь привет, каждый пятый - чернокожий, и они все, подавляющее большинство и белых, и чёрных, так воспитаны, что лучшее, что скажут они вам, - что люди вы дремучие, опасные для самих себя, что никогда вы не будете клёво жить. Они, в отличие от вас, народ здравый, смотрят на вещи открытыми глазами, они знают, что с такими мусором, с такой дрянью в голове, как у вас, ничего в жизни не достигнешь - ничего путного не изобретёшь, не построишь, хорошо не заработаешь, с такими мозгами место найдёшь только на нарах или шестёрочное где-нибудь, на подхвате. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
