Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-05-02]
Россия как цивилизацияАвтор Елена ОльшанскаяВедущий Анатолий Стреляный Русские возвращаютсяВедущий: Впервые за пять веков русские не убегают на окраины, расселяясь среди иных народов и расширяя границы страны, а стремятся назад, в ее сузившиеся пределы, в свой кровный дом. С тех пор, как распался СССР, это движение стало, видимо, необратимым. Возвращаются не только потомки первых комсомольцев-добровольцев, сосланных кулаков и советских военных, но и очень далеких, самых первых колонизаторов. России сегодня как никогда нужны люди, смертность с некоторых пор существенно превышает рождаемость. В то же время чужаков нигде не любят, даже когда это свои, родные чужаки. "Страх - это болезнь духа, которая заражает людей точно так же как холера, оспа или скарлатина. Не смейтесь, люди испанской Америки, если столкнетесь с этим. Помните, что вы - испанцы, и именно так инквизиция воспитывала Испанию. Эта болезнь у вас в крови," - писал в середине 19-го века аргентинский просветитель и государственный деятельно Доминго Фаустино Сармьенто. Российские люди пережили в 20-м веке две большие войны, революцию, индустриализацию, коллективизацию, партийные чистки, сталинские лагеря и ссылки, атомные аварии. Этот опыт - опыт прежде всего страха. С падением советского строя страх не прошел не только потому, что для этого нужно много времени, появились новые угрозы, новые опасности. Еще до распада страны начали взрываться мины, заложенные коммунистической национальной политикой. В декабре 86-го года вспыхнули волнения в Алма-Ате. Требовали, чтобы первым лицом в Казахстане был казах, а не русский. В феврале 87-го года первые конфликты в Нагорном Карабахе. Погромы в Сумгаите стали предвестием трагедии на Кавказе, резни в Ферганской долине. Народы бывшей царской, а затем советской империи один за другим стали заявлять, что они созрели для самостоятельной жизни. В русских, живших рядом с ними, и часто еще беднее, чем они, эти люди увидели своих угнетателей. Что значит быть имперским народом? Участники этой передачи - люди разного возраста, разных социальных слоев и взглядов на мир. Они покинули свои прежние дома, чтобы найти приют и спасение на родине - в России. Они не нелегалы, не преступники, скрывать им нечего, некоторые, однако, не захотели назвать свои подлинные имена - мало ли что. Мы посмотрим на мир их глазами. Любовь Александровна живет в России уже больше пяти лет, по профессии она инженер, журналист. Любовь Александровна: Мои предки были репрессированы, это были кулаки, как тогда говорили, Тамбовской губернии. В 27-29-м годах большой сильный род был вынужден мигрировать, или бежать в Среднюю Азию. Пробирались они через Туркмению и Закавказье. Есть наши могилы около Ашхабада, в Джезаки, сейчас называется этот город по-узбекски Жозох. Поскольку там не требовалось никаких документов, можно было работать. Люди были довольно образованные, насколько мне рассказывал мой дед. Ему довелось работать механиком в каких-то крупных мастерских в Узбекистане, где он налаживал американские трактора. А вот родственники по мужу, свекровь и ее родители, они прибыли в Узбекистан еще в царское время. Мой муж - уже четвертое поколение. И они до сих пор там живут, уже достаточно ассимилированы, я выходила замуж за ассимилированного русского, который владеет хорошо языком, менталитет у них такой восточный, особый. Я долго прожила в Азии и тоже хорошо вписалась в эту семью. Я приехала в Россию довольно восточной женщиной, что для меня было странно. По внешности я мало отличаюсь от местных русских женщин, а внутренность у меня совершенно другая. Дмитрий: Папа родился в Азербайджане на границе с Ираном, так как 200 лет назад при Екатерине их по религиозным соображениям выслали из России. У них вера иудейская, они придерживаются этой веры, они жили на границе с Ираном. Они русские, но в свое время они не приняли христианство, очень большое селение, и там его отец, и дед там родился, то есть, три поколения, если не четыре поколения в этой деревне жили. А мамины родители, они тоже в свое время приехали в Баку, дедушка служил тогда, и она родилась там. Они познакомились, естественно, и мы там тоже выросли, я и старший брат. Татьяна Михайловна: Я родилась в Баку. Родители мои, мама и папа, родились в России. Попали во время войны: отец в госпиталь, став впоследствии инвалидом войны, а мама медсестрой работала в госпитале, там поженились и стали жить в Баку. Как мы жили в Баку? Жили до последних лет, до 90-го года, можно сказать, нормально, совсем нормально, никогда не было желания уехать. Хотя разговоры в нашей семье шли, чтобы поехать к отцу на родину, это хотелось отцу и маме. У отца родственники в Смоленской области, поэтому, если бы вернулись, то, может быть, вернулись туда. А у мамы (мама из детдома) практически возвращаться куда-либо не было возможности. Петр: Я родился в Ташкенте, мои родители тоже там родились, и родители родителей родились в Узбекистане. Дальше история обрывается, к сожалению, мы не знаем, откуда они приехали, но знаем, что приехали, как тогда это часто делалось, как инженеры, как интеллигенция, которая должна была поднять культурный уровень отдаленных территорий Российской империи, строить там, что-то развивать. К сожалению, я очень мало знаю о профессиональной деятельности моих бабушек, дедушек, что они делали на благо Узбекистана. До развала Советского Союза как-то эти темы не были актуальны, не возникало даже мысли о том, чтобы оттуда уезжать. Алла Владимировна: Мое житье-бытье прошло в городе Тбилиси. Конечно, впечатляющая такая жизнь была. Папа у меня из Белоруссии, воевал, всю войну прошел, а мама из Воронежа. Встретились они в Грузии, прожили 48 лет. Владимир: Я рожден был родителями в Узбекистане, год мне исполнился и меня увезли в Россию. В Саратове детство прошло, в школу там пошел, проучился пять лет, приехал отец и забрал снова в Узбекистан. Там не сложилось, потому что его мать, преследуемая по религиозным причинам в 30-е годы, она в церкви служащая была, я не знаю, какой пост занимала. Были гонения. По рассказам я помню, что она говорила - преследовали, сидела, и после этого пришлось бежать. Вот так они обосновались. Потом я закончил техникум и уехал к сестре во Владивосток, там поработал, уехал потом в Ульяновск к бабушке. Там женился, завел семью. Жили в общежитии и вынуждены были уехать к матери. Она жила в Фергане. Анна Петровна: В Узбекистане я жила с 71-го года по 82-й год, работала в машинно-счетной станции, Учкудук. Потом переехала в Табашан, там завод был обороной промышленности, по 96-й год работала. На первый список пошла по оборонной промышленности, пенсию имею. "Учкудук - три колодца" - песня, ансамбль "Ялла" поет. Пустыня, жара и холод лютый зимой. И уран. Там узбеков даже не было. Я настолько была огорчена, когда приехала молоденькой девушкой туда, ни одного узбека нет в Учкудуке. И Учкудук, и Табашан, куда я приехала, это все от Москвы, все это напрямую работали мы. Роза: Я родилась в Таджикистане. Работала я там ткачихой, выросла там, родилась там. Мама, конечно, из Казани, отец из Оренбурга. У меня мама учительница, преподавала. И вообще я училась на узбекском языке, четыре класса, ни одного русского слова не знала. А вот когда мы уже переехали в Московский район, там я уже научилась. В русскую школу в четвертый класс пошла. Павел: Мама - дочь реабилитированного, их выслали в 51-м. Отец где-то в 60-х, химзаводы когда строили, туда переехал. Маминого папу, что-то он пошутил, его на год посадили, и семью мамину выслали. Отец сам приехал. В основном русские, потому что химия, заводы, все поднимали русские, строили и работали там. Как раньше страна призывала, и многие по мотивам из-за финансов ехали туда. Химзаводы, фосфор там делают. Их построили в 70-е года, когда химию поднимали. Там я родился, там вырос, все было нормально. Где-то после развала Союза уже началось поднятие национального духа, и русские оттуда начали выезжать. Джамбул бы в принципе русский город. Теперь там, если процентов 20 русских осталось, и то, кто по финансовым причинам не может оттуда выехать. Потому что статуса беженцев нет, там же официально все спокойно. Там остался более-менее один завод только, который в четверть мощности работает. Поэтому в основном берут на работу родственников, а так как у власти казахи и руководители всех предприятий, в основном, казахи, то, естественно, русским там очень сложно. Любовь Александровна: В чем разница между моей мамой и моей свекровью, моей второй мамой? Это, конечно, две разные женщины, на мой взгляд. Разница в том, что моя мама более европеизированная. В ее семье мало детей - я и сестра, больше не подразумевалось. У моей мамы выше образовательный ценз, скажем так. А свекровь более темная на внешность женщина, высокая, с манерами уже восточной женщины, с языком, которым она в совершенстве владеет, я имею в виду узбекский. И если ее одеть в национальную одежду, я ее не отличу уже от местных, хотя она считается русскоязычной, как там говорят, "европейка". Моя мама белолицая, она с Урала. Так уж случилось, что обе семьи, которые сошлись во мне, были из репрессированных. Моя мама инженер была на Урале и мигрировала в Узбекистан и там работала инженером, соответственно, и мне дала инженерное образование. Я окончила Ташкентский политехнический университет. Петр: Первый раз я услышал в четыре года от соседского мальчика: уезжай в свою Россию. Он был всего на год старше меня, моя бабушка, которая была рядом, сказала: ну что ты, Шавкат, твой же отец сам учился в Москве, как ты можешь так говорить? На что он ей ответил: Москва для всех, а Ташкент для узбеков. То есть, такие мелкие казусы они встречались и в советское время, но были редкими, как-то на них не заостряли внимание. Среди узбеков у меня есть друзья и были всегда. Несмотря на то, что в жизни сталкивался с какими-то моментами, когда могли сказать - уезжай в свою Россию, в общем-то, вопрос об отъезде из Узбекистана начал постепенно муссироваться к концу 80-х - началу 90-х годов, когда ввели конституционно узбекский язык как основной государственный. Мы этого узбекского языка не знали, потому что всегда могли, в том числе и с узбеками, говорить на русском языке. Как правило, худо или бедно, узбек знал русский язык, всегда удавалось объясниться. И даже я помню, когда мне хотелось изучить узбекский язык, пытался как-то на рынке заговорить, меня всегда узбеки просили переходить на русский, им было легче понимать меня по-русски. Я неплохо знаю английский язык, немного французский, тоже изучал их по учебникам, а вот с узбекским у меня что-то не сошлось. То ли узбекские учебники плохие, то ли у меня нет дара к восточным языкам. Алла Владимировна: Учили детей на русском, надо сказать. У меня дядя и тетя в Абхазии жили, мы общались на русском, все время разговаривали на русском. У нас были грузинские школы отдельно, русские школы отдельно. Преподавался грузинский язык, но дети военных были освобождены от грузинского, я была освобождена от грузинского языка, практически, не знала его. Пришлось выучить на работе. Последние два года, 90-92-й год, начались нападки на русских, нас называли оккупантами. Но всю нацию грузинскую, весь народ, сказать, что все в Грузии плохие, я не могу. Среди них встречались шовинисты, когда стоишь в толпе с детьми, говорят: убирайтесь со своими детьми выращивать хлеб Россию. Ребенок начинает играть, его выгоняют из толпы и говорят - иди играть к своим русским. Любовь Александровна: Очень четко шла граница между европейцами и националами. Мы учились, допустим, в одном учебном заведении, но четко было написано на расписании - это расписание для европейцев, имелось в виду русскоязычные, европейцы, и вот такое-то расписание было для националов, для узбеков, которые учились на национальном узбекском языке. Престижнее было получить образование на русском языке, на европейском. Мы жили даже на разных территориях, но мы очень мирно жили. Националы в основном жили в горах, они сохраняли свой традиционный уклад жизни, жили в кишлаках, занимались сельским хозяйством, торговлей. Редко кто из них выбивался, продвинутые, конечно, были, как сейчас принято говорить, люди. Русские жили в городах, они занимались промышленностью, они занимались наукой, практически никогда не торговали, это не было принято, и не занимались, конечно, сельским хозяйством. Я начинала работать инженером на стройке, была диспетчером. С рождением второго ребенка какое-то время я работала в педагогическом институте на кафедре. Затем какое-то время я вообще не работала, сидела с детьми дома до трех лет, у меня было уже трое. После того, как ребенку последнему исполнилось три годика, я пошла на работу в редакцию одной из газет. Это была смешенная газета, я работала в русской редакции, рядышком работала национальная редакция узбекская, она так симбиозом и выходила, "Ангренская правда". Муж - педагог по образованию, он закончил педагогическое училище, работал в школе. По мере роста семьи, соответственно, ему приходилось менять работу, искать более денежную, более выгодную. До момента, пока не развалился Союз, это называется "дезинтеграция". Павел: До развала Союза все было нормально, наверное, так же, как здесь. Там в основном все выселенные, там и греки, и корейцы, и немцы, курды, турки, кавказцы - все это было вместе, поэтому казахский язык - вскользь. Даже казахи в русские школы отдавали детей, чтобы потом в Москву, в столицу посылать их дальше учиться. На казахский почти никто не ходил, потому что все хотели, чтобы дети знали русский хорошо. Он хорошо преподавался, но мы его не учили, в советские времена как-то не нужен был. Потом нам приходилось уже изучать его, потому что в магазинах частных, типа базаров, они дешевле, там могут даже не ответить, если по-русски спрашиваешь. Естественно, обиды у них есть, тоже можно понять их. Основная масса русских на казахов смотрела, когда было много русских, что "тупые". Может, такая обида и сохранилась. У них другая культура, просто другое, немножко по-другому, они по-другому воспитываются, в двух словах это не объяснишь. Петр: В 92-м году ввели тестовую систему, балловую систему. Когда ты отвечаешь на список из более чем ста вопросов по математике, русскому языку, по естественным наукам - физика, химия и так далее, и потом по минимальным баллам тебя либо зачисляют, либо нет. Минимальный балл был 150 и, несмотря на хорошую подготовку, я не прошел, мне написали 135 баллов. Честно говоря, у меня возникли подозрения, насколько это все было честно сделано. Потому что нас заставили заполнять эти тесты карандашом, я не был уверен в том, что их не могли подтасовать. И поэтому я даже не пошел на апелляцию. Еще большее удивление у меня возникло, когда я увидел, что существует два потока - европейский и национальный. То есть, национальный поток сдавал экзамены на узбекском языке, а мы на русском. И если у нас минимальный балл был 150, то в национальном потоке - 80. Фактически, знай я узбекский язык, которому меня не научила школа, я мог бы учиться в этом институте, Институте связи. После этого я стал искать возможность получить высшее образование в России, но, к сожалению, тоже не получилось, потому что платное образование было слишком дорогим. Будь я на тот момент гражданином России, я мог бы учиться, оплачивая 500 долларов в год, а как не гражданин России - тысяча. Это, конечно, были совершенно нереальные для меня деньги, и поэтому я поехал учиться в Киев, где они не разделяли на иностранцев и своих, со всех брали по 500 долларов в год. И мне удалось там закончить институт, получить высшее образование. Все это время я работал в Узбекистане. Я учился заочно, мне удавалось находить работу с неплохими заработками. Хотя встречались и такие моменты, когда в иностранном предприятии иностранцы говорили: не спорь, мол, с начальником местной национальности, дескать, он более гражданин, чем ты, несмотря на то, что у вас одинаковые паспорта, гражданство и все права по конституции. Однажды мне прямо индус сказал уже в другом торговом предприятии: я бы хотел нанять русского менеджера, но если у нас будет слишком много русских, то нам задают нехорошие вопросы - почему у вас столько русских работает? Любовь Александровна: До вынужденной миграции, наверное, я какое-то время представляла собой классическую советскую женщину, опять же женщину Востока, я подчеркиваю. Поскольку, если вы на меня сейчас посмотрите или ваши слушатели увидели бы меня, вы заметите, что на моих золотых серьгах афганские амулетики, я с ними не расстаюсь. В моей семье - я, муж и пять детей, поскольку мы среднеазиатские русские, семья большая. Вы знаете, что в Узбекистане многодетной семьей является семья в восемь и более детей. В живых у меня осталось трое, в Россию я привезла троих несовершеннолетних детей. Была вынуждена их таким образом спасать. Мои дети, двое детей, которых мы потеряли, это нормальный естественный фон для республики, где мы жили. Мы жили в отрогах западного Тянь-Шаня. Детская смертность там достаточно высока, и я нисколько не сомневаюсь, что за последние пять-шесть лет, что мы живем в России, она там не уменьшилась, а даже и увеличилась. Когда я жила в Ангрене, Ангрен не был пограничным городом. Это на высоте около трех тысяч метров над уровнем моря, то есть, три километра, довольно высоко. Это котловина, окруженная горами. Котловина шириной примерно от километра, скажем так, до восьми километров. Один хребет, Четкальский - граница с Киргизией, а другой хребет, Кураминский - граница с Таджикистаном. В связи с развалом Союза, в связи с образованием новых государств, вдруг внезапно наш город стал пограничным, причем, граничит сразу с разными республиками, с разным странами. До Киргизии у нас два с половиной километра, до Таджикистана - полкилометра. Естественно, через нас идет трасса стратегического назначения на Ферганскую долину. Поэтому очень неспокойная обстановка сложилась к 95-96-му году, когда мы оттуда вынуждены были выехать. Начались локальные боевые действия. Мы вывозили в прошлом году своих родителей оттуда. Боевые действия здесь шли во-всю. То есть, весна - осень, как правило, когда перевалы вскрываются - это второй Афганистан. Татьяна Михайловна: В Баку никогда не испытывала, совершенно, что какая-то иная культура, не русская. Дело в том, что настолько слились наши культуры, настолько общие праздники справляли, русские праздники справляли с азербайджанцами и армянами, были азербайджанские праздники, мы справляли, ходили друг к другу в гости. На Пасху мы звали к себе, на Новруз азербайджанцы приносили угощения. Невозможно было оказаться, просто это было бы нехорошо. Самая близкая подруга у меня армянка, с детства. Я спасла ей все вещи, кроме жилья и кроме мебели, все вещи абсолютно были спасены. У нее три дочери, муж, они работали в аэропорту. Он летал, а она экономистом. В тот момент я пришла к ним домой, когда шли эти толпы разъяренных "еразовцев" - это ереванские азербайджанцы, толпы шли буквально и громили все подряд, громили все армянские квартиры. У нас внизу в парадной умер старик, стоял гроб, и поэтому они не зашли в это парадное. Я успела вещи разбросать буквально по всем квартирам. Как тогда получилось, у нас восемь человек убили русских только за то (ни за что больше я не видела, чтобы убивали), только тех русских, которые или прятали армян, или спасали их вещи. У нас на дверях постоянного была надпись, стирали и опять надпись: здесь живут армяне, здесь спасают армянские вещи. И обещали не то, что отнять квартиру, квартиру это уж ладно, самое главное, чтобы не убили. И вот когда мама приехала, это уже была не мама, это был неузнаваемый человек в ужасном состоянии. Алла Владимировна: В 92-м году у нас сосед решил жениться на русской, его не зарегистрировали в ЗАГСе. Сказали - нет, ты должен жениться обязательно на коренной грузинке, а почему на русской ты женишься? Любовь Александровна: Свадьбы европейцы праздновали стандартные, у меня тоже был стандартный свадебный вечер, ничего сверхъестественного не было. Моя мама атеистка, то есть, никакого отношения к церкви она не имела. С развалом Союза вдруг начался всплеск национализма резкий, и русские и русскоязычные, естественно, может как компенсация, ударились в православие. "Ударились", конечно, в кавычках, потому что храмов православных не было, некуда было ударяться. Мечети росли и растут до сих пор, как грибы после дождя, а православный храм один в Ташкенте Владимира Святого, по-моему, я плохо разбираюсь в православии, поэтому не могу сказать. Первыми священниками, которых мы увидели, были американцы, они принесли веру протестантскую. Скорее, нас нужно называть христианами протестантского толка, нежели православного. У нас три разных кладбище в Ангрене. Есть мусульманское кладбище национальное, есть христианское кладбище, где православные хоронятся, и есть японское кладбище свое отдельное. Наш город Ангрен строили пленные японцы и немцы пленные, репрессированные. По-моему, даже жена маршала Тухачевского строила узкоколейку с грудным ребенком на руках. Алла Владимировна: Я работала в такой солидной организации, Грузглавэнерго. Среди всех нас было 82 нации. В последние годы начались всякие течения, борьба происходила между властями, между группировками. Вопрос о русских ставился очень жестко и в очередях, и в дома могли забежать. На улице старались говорить на грузинском. И последние годы жизни я ходила на курсы, и мне пришлось выучить грузинский язык, читать и писать, чтобы остаться работать. После 9-го апреля к нам стали очень плохо относиться. День независимости, который они сами себе создали, по-моему, они сейчас этим не пользуются. Ко мне приезжают друзья, я переписываюсь и говорю по телефону с грузинами и одноклассниками. Сказать, что они рады всей своей этой независимости - я бы не сказала. Говорят, что живут без света, живут без газа и "кушают свою свободу". Вот так они мне отвечают. Ведущий: В 1989-м году абхазы в очередной раз, но смелее, чем прежде, заявили о своем желании отделиться от Грузии. Грузины не захотели потерять Сухуми, Гагры, Пицунду. В начале апреля 89-го года они вышли на митинги в Тбилиси. 7-го и утром 8-го апреля в Тбилиси прибыли подразделения внутренних войск особого назначения - дивизия имени Дзержинского и полк ВДВ. Утром 8 апреля митингующим, собравшимся у Дома правительства, была продемонстрирована сила, по городу проехали танки. Люди не испугались, митингующих стало больше, до 10-ти тысяч человек. В четыре часа утра 9 апреля войска атаковали эту безоружную массу. Были убитые, были раненые. Военные пытались отрицать применение саперных лопаток и газов. Один из этих газов был использован в Афганистане. Врачи установили наличие колотых и резаных ранений и признаки отравления сильнодействующими химическими веществами. Военным пришлось признать эти факты, однако вины за собой они не чувствовали. Анатолий Собчак в книге "Хождение во власть" рассказывает о своей встрече с министром обороны Язовым, Собчак был председателем комиссии по расследованию причин трагедии. На его вопрос, должны ли понести дисциплинарные наказания генерал Игорь Родионов, тогдашний командующий Закавказским военным округом, руководивший операцией, и первый замминистра обороны генерал Константин Кочетов, который передал Родионову устный приказ возглавить операцию, Язов ответил на этот вопрос: "Вы знаете, есть такие происшествия, преступления, которые делались во имя чего-то доброго, хорошего. Если рассматривать всю совокупность деятельности самого Родионова с государственной, политической точки зрения, ведь не преследовал же он цель кого-то убивать. Родионов преследовал цель навести порядок". Татьяна Михайловна: 90-й год в Баку, когда танки пришли и скомандовали, кстати, не сказав о том, что комендантский час уже назначен, люди были на улицах, танки пошли. А комендантский час назначили с утра. Но давили людей - это что-то страшное было совершенно. Я как раз была на практике в больнице, я в этот момент на курсах была усовершенствования врачей, я видела, что там было. Я видела, сколько подавили, просто так шли по людям эти танки, просто давили тела, оставались одни отпечатки, больше ничего, людей, которые ни в чем не виноваты. Единственное, в чем они были виноваты, они были настолько молоды и глупы, что, взявшись за руки, шли поперек. У меня очень много друзей азербайджанцев врачей, и женщин, и мужчин, и они точно так же понимали этот вопрос, точно так же, не по-другому - виноваты те, кто столкнул два народа. Я не слышала ни разу другого мнения. Говорят только о России, никогда не говорили ни о чем больше. Дмитрий: Если я русский, если 20 января ввели танки, в которых сидели русские, из-за этого я стал виноват. Куда мне, в Америку бежать? Американец туда приезжал? Нет. Англичанин приезжал? Нет. И кто в этом виноват? Нас же тоже призывали в армию, отправляли на фронт, никто не отказывался. Мы считали, да, если ты здесь вырос, ты здесь родился, ты должен идти, не должен оставаться в стороне. Воевали не только армяне или русские, там были и арабы, там были и украинцы. Войны там не было, если честно сказать. Конкретный аргумент - твой враг, ты должен убить, нет. Хотя я скажу по поводу этого, это, может, некрасиво будет, кощунственно, но на войне человечности больше, чем в реальной жизни. Потому, когда стоит друг рядом, ты в нем уверен на сто процентов и ты знаешь, что это маленькая родная семья. Там не было такого, что кто-то подведет. После этого уже многие, кто позанимал посты в хороших местах, когда созванивались, определенная помощь нужна или просто встретиться, то у них не хватало времени. То есть, люди немножко как бы изменились. А там это было все по-другому. Роза: Я попала в самый разгар войны, 93-й год. Я шла на работу, там черт знает что творилось - били, убивали. В 93-м году весь народ хлынул оттуда. Я и таджикский язык хорошо знаю, и узбекский, я понимаю, о чем они говорят, улыбаются, а я-то понимаю. Честно говоря, жить там было, конечно, невозможно. Я самая последняя, по-моему, уехала. Когда я уезжала, сами таджики, тоже ведь не сладко стало жить, бедный народ, они уже поговаривали: зачем, мол, русские уезжают? Потому что, кто понимал и кто знал, а вначале все были против, когда война началась, заварушка. Может, просто такая политика была, чтобы людей выгонять. А вообще, я бы не сказала, что все таджики, нет. Мои знакомые - замечательные люди. Я уезжала: тетя Роза, куда вы едете? Есть хорошие люди, есть и плохие. Петр: В районном центре Самойловка Саратовской области двухкомнатная квартира стоит порядка двух с половиной тысяч долларов. Столько же стоит трехкомнатная квартира в центре Ташкента. Поэтому, если людям уезжать, заработки невысокие, заработать практически на переезд невозможно, а, продав жилье, продажа это тоже сложная вещь, потому что люди больше уезжают, нежели приезжают, и, насколько мне известно, там была запрещена прописка сельского населения в городе Ташкенте. То есть, спроса на квартиры практически нет. Продать трудно, но если ты и продашь, этих денег остается: перевезти свой скарб, где-то снять квартиру, пожить и быстренько устроиться на работу. Проблема с выездом очень большая. Поэтому меня удивили слова президента России Путина, когда он сказал в конце прошлого года о том, что все желающие переехать в Россию давно уже уже переехали. Я думаю, это не совсем так, это отсутствие информации у президента. Не все желающие могут себе позволить переехать. Любовь Александровна: На самом деле, мы никогда не предполагали, что мы будем переезжать в Россию, мы никогда этого добровольно не хотели. Если бы Союз не развалился, я бы никогда в эту страну не приехала, я всегда говорю открыто и честно. Там у меня было все: там у меня была престижная работа, там четыре поколения моих предков трудились, чтобы построить этот город красивый в горах, где я могла жить. У меня была четырехкомнатная квартира в центре. У нас были два автомобиля, мы получили оба образование, у нас были родственники, бабушки и дедушки, мы практически ни в чем не нуждались и не собирались никуда уезжать. Как только начался разваливаться Союз, для нас, для обывателей, ни с того ни с сего - такая катастрофа, как комета упала на землю и перевернула все вверх дном. Непонятно, что откуда началось. Самое главное, что никто не предупреждал. Очень похоже на землетрясение, нас очень часто трясло на Тянь-Шане, я понимаю в землетрясениях толк. И когда трясет тебя на 5 баллов или на 2-3, я могу сообразить, так вот паника была на 7 баллов по девятибалльной шкале Рихтера. Владимир: Раз разделение получилось, с моей колокольни, я соображения такие имею: раз государство решило отделиться, Узбекистан и все республики, тогда надо было принять решение, опрос сделать - желаете вы остаться в республике или выехать за пределы к себе на родину. Тогда баш на баш надо менять. Здесь которые проживают национальности, она должны туда уехать, а мы в их квартиры. По-моему, так должно было осуществиться. Или должно тогда было то государство, в котором мы жили, предоставить или жилье или деньги. А то жилье мы сейчас бросаем, оставляем, так же пусть и остается. Анна Петровна: Там все осталось у меня в доме, закрыла и уехала. Пенсии мне хватало на неделю прожить. У нас там ничего нет, все закрыто, нищета и гонения идут. Уже настоящие убийства идут, война продолжается. Идет через Афганистан, Китай, открыли ворота китайские ни с того ни с сего. Напрямую через Таджикистан идет на Россию отовсюду - из Пакистана, с Ирана, со всех стран. Роза: Когда очень тяжело было, меня устроили на работу, ну куда денешься, три буханки. Сын учился в техникуме. А что делать? Меня устроили в Совмин на дачу. У мэра города нашего Душанбе, в Таджикистане, работала. Жена его, дай Бог ей здоровья, она нам помогала, хороший человек. Приезжают, например, из России, Ельцин приезжал на дачу. Мы там мыли полы, убирали, как горничные были. Приходилось и у нее. И вы знаете, когда бы к ней ни обращалась, она всегда помогала. И вообще она почему-то нас любила. Или мы были хорошие трудяги или, я не знаю, но она нас очень жалела и любила. Даст она нам и сахару, и муку. Ну что, три буханки хлеба, вы сами посудите? Вот она этим помогала. Были в саду яблоки, мы собирали. Не голодали, кто там работал. Вот мне пришлось там два года поработать уже перед отъездом. А директору не нравились наши русские, потихонечку начал убирать. Алла Владимировна: Очень больно. Грузия - это все мое детство. Проживши столько лет, мы и сейчас вспоминаем грузинскую землю, нам она всегда дорога и всегда снится во сне. Грузинская теплота меня и сейчас подкупает. Доброжелательный народ, всегда поможет, всегда гостеприимно встречает и старшего, и младшего. Когда я уезжала, многие соседи мои плакали. В Грузии же тоже со всех уголков - каспийцы, гурийцы, мингрелы, кахетинцы. Тем более у меня, у мужа, у свекрови много связей с Кахетией. У меня сотрудников было много гурийцев. И доброжелательность я стараюсь детям прививать, хоть в автобусе, хоть в транспорте, чтобы знали старого и малого. Татьяна Михайловна: Как нам раньше говорили - вы едите фрукты и все. Не могу сказать, у нас только горсточка какая-то людей небольшая, которая ела эти фрукты в любой момент, в любой день. Мы всю жизнь ели все из магазина, и базарные фрукты мы ели только на праздники или в день рождения. Поэтому так сказать, что из-за этого мы бы вернулись, нет, мы вернулись только потому бы, что совершенно другое отношение друг к другу. Там открыты все двери, мы все праздники, все праздновали вместе, мы знали всех соседей. Здесь мы не знаем никого. Я смотрю: соседи друг друга не то что не знают, они не хотят, они не жалеют знать, они не желают открыть дверь и накормить человека. Здесь это принято, там это не принято было никогда. Дмитрий: В Баку не было национальностей, что ты армянин, ты еврей, ты грузин. В Баку бакинец - это нация была. Когда спрашивали - бакинец. Это нация, там не было ни татар, ни евреев. Самих бакинцев, азербайджанцев очень большое количество уехало в свое время и в Израиль, и в Америку. А те, кто на сегодняшний день остался, они вспоминают те времена. Это жизнь. Сейчас ностальгия, а в то время было что-то новое. То есть, человек в вечном поиске. Любовь Александровна: В первое время я ходила сзади мужа, как положено восточной женщине, и трое детей, я их держала, поскольку это считалось женским занятием. И я все время смотрела большими глазами на русских женщин местных, которые совершенно равноправно шли рядом с мужчиной, иногда даже и впереди. Когда им позволялось делать то, что мы не могли делать: сильно открывать, допустим, ноги, короткую юбку носить, и тому подобное, рот чаще раскрывать. Прошло четыре года и мне тоже захотелось быть как и русская местная женщина. Мне захотелось ходить рядом с мужем, говорить на-равных с ним. Просто чудо случилось, что 15 тысяч мигрантов проживают вместе. Это можно назвать гетто, потому что мы живем компактно, официально мы называемся компактным поселением. А в чем чудо? К моменту бакинских событий и резни в Сумгаите, под Калугой было построено четыре мощных завода стройполимеркерамики и пять жилых микрорайонов, и там некому было просто работать и жить. Так случилось, что только заводы построили, и тут же случился Карабахский конфликт, Баку, резня, Сумгаит. И самолетами МЧС мигрантов, беженцев, тогда их так называли, вывезли в наше компактное поселение, Воротынск. Если раньше я жила в городе Ангрене, где жили и индусы, и каракитайцы, так мы их называли (черные китайцы), и корейцы, и кого там только не было, жили все мирно. У меня, например, в классе были и немцы, и датчане, много было национальностей. То и теперь Воротынск - место притяжения всех национальностей. Тут живут сейчас и азербайджанцы, и армяне, и литовцы, и латыши, и, естественно, русские из этих республик. Мы поддерживаем связи с бывшими родинами, и приезжают наши бывшие соседи по каким-то, естественно, торговым делам в Россию, останавливаются у нас. Мы совершенно спокойно к этому относимся и не говорим, что ты темный, ты какой-то еще. У нас микросреда очень интересная. Ведущий: Русские возвращаются. О том, как встретила их родина и какими глазами они увидели ее, наши герои расскажут в следующей передаче. "Там" они были русскими. Почувствовали ли они себя русскими "здесь"? |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
