Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-11-00]
Сербия: после десяти лет страхаАндрей Шарый: За те два с лишним года, что я не был в Белграде, город еще больше поизносился и потускнел: грязь даже на центральных улицах, бедность, облупленные дома, бензин продается в банках на обочинах дорог, как в Москве начала девяностых. О преуспевающей балканской столице 13-летнее правление Слободана Милошевича оставило одни только воспоминания. Прямые последствия этого правления: международная изоляция, потеря территорий, экономические санкции, бомбежки натовской авиации. Если вообще бывает в политике логика, то драматичная октябрьская развязка в Белграде - штурм толпой зданий парламента и телевидения, чудноватая мирная революция и формальный переход власти в руки оппозиции - оказалась как нельзя более логичной. Милошевич бездарно властвовал страной, да и власть потерял тоже бездарно: ему не хватило мужества честно признать поражение на выборах, ему не хватило смелости и покорности соратников для того, чтобы до конца сопротивляться. Айя Куге: Я живу в Белграде почти четверть века и давно уже перестала чувствовать себя в Югославии иностранкой. Поэтому девяностые годы и в моей памяти тоже останутся десятилетием национального унижения, временем, когда власть лишила народ благополучия, надежды и жизненной перспективы. Психологам еще только предстоит определить, какой тяжести душевную травму нанесло сербам "время Милошевича", как глубоко извратило оно общественное сознание. Ведь сейчас вместе с бардом Джордже Балашевичем страна клянет не только павшего вождя, но и само время, в которое ей выпало жить, да саму себя: "Будьте вы прокляты, девяностые, о вас не сыщешь доброго слова. Никто о вас не пожалеет и никто не напишет о вас стихов. Вы отобрали нашу молодость - потому что мы разрешили безумию стать официальным". Минувшим летом мы с Андреем вместе поехали в Черногорию и там договорились к концу года сделать передачу о Слободане Милошевиче: время его режима подходило к концу, вопрос был только в том, как скоро наступит конец. Формально все завершилось даже раньше, чем предполагали многие - хотя и теперь еще не ясно, смирился ли Милошевич с поражением или только затаился на время. Андрей Шарый: Новейшая история южных славян, как и советская история, вновь подтвердила правоту Солженицына, писавшего, что авторитарная система взимает обязательную идеологическую подАть с каждого гражданина. Жить в грязи и не запачкаться, сохранить нормальность в эпоху "официально разрешенного безумия" неимоверно трудно хотя бы потому, что это политическое безумие становится нормой. Неправедная власть каждому платит за покорность и с каждого требует дань, делая соучастниками произвола громадное большинство населения - даже тех, кто просто молчит. А потом словно наступает всеобщее просветление. В октябре 2000-го года в Белграде я вновь окунулся в московскую атмосферу августа 91-го - поры почти детских надежд и наивного оптимизма, времени крушения старых и рождения новых мифов, пробуждения коллективного стыда и потрясающего на его фоне бесстыдства тех, для кого принципы не существуют. Айя Куге: Поэтому концепцию программы мы изменили. Эта программа - не о Милошевиче, который, надеемся - только прошлое Сербии и всей Европы. Наша программа - о людях, которые имеют полное право не стыдиться за свои "девяностые", о людях, которые в Сербии "прОклятого десятилетия" сохранили чувство внутренней свободы. Наташа Кандич: Те, кто занимаются политикой, редко соответствуют общественным ожиданиям и высоким критериям нравственности. Политика привлекает людей определенного типа. На Балканах очень часто политики - это люди, которые вырабатывают деструктивную стратегию. Джордже Балашевич: Я нормален, а таких здесь немного. Нормальные здесь мозолили глаза. Я не член ни одной из партий, я член партии свободных людей, которые хотят свободно путешествовать по миру. Милья: Во время студенческих протестов я читала Мишеля Монтеня. В ХУ1 веке он писал об удивительно современных дня нас вещах, объяснял, например почему люди добровольно выбирают своими вождями диктаторов. Это важно для меня, потому что я не хотела становиться пленницей демагогии. Андрей Шарый: Социолог Наташа Кандич в самом разгаре балканской войны возглавила в Белграде Фонд гуманитарного права - организацию, которая занимается сбором информации о военных преступлениях вне зависимости от того, люди какой национальности эти преступления совершали. Если Слободан Милошевич и его сотрудники когда-нибудь окажутся на скамье подсудимых - в этом будет и ее заслуга тоже. Наташа Кандич: У меня тоже было желание уехать из страны, но я решила остаться, потому что поняла: в Югославии очень много обычных людей, которые о Милошевиче думали то же, что и я. И чем обширнее становился перечень причин, по которым увеличивался поток эмигрантов - тем больше я убеждалась, что была права, когда решила попытаться как-то противостоять системе. Это для средств массовой информации всего мира вот уже десять лет главной новостью в Югославии являются преступления. А я встретила здесь столько людей безупречной душевной чистоты и интеллектуальной стойкости! Что же касается критики со стороны власти и угроз... Было бы странно, если бы власть относилась к нам по-другому... Айя Куге: Джордже Балашевич и пять, и десять, и пятнадцать лет назад был самым популярным югославским автором-исполнителем. Для сербов он - и Галич, и Высоцкий, и Окуджава одновременно. Власть запрещала Балашевичу петь в концертных залах и на стадионах - тогда он пел за площадях. Ему запрещали петь в Белграде и Нише - он искал свою публику в Вене или Мюнхене. Его выгоняли с телевидения - страна слушала записи его песен на кассетах и компакт-дисках. Джордже Балашевич: Я теперь стал певцом режима - а всегда был певцом оппозиции. Но вы заметьте: я даже по телевизору сейчас не показываюсь. Не хочу превращаться в придворного певца. Да, я участвовал в митингах, но не из-за тех людей, которые стояли на сцене, а из-за тех, кто стоял на площади, перед сценой. Политики, которые пришли сейчас к власти - более-менее моего поколения, они знают, какой я, знают, что меня нельзя купить. У меня есть старый дедовский дом, есть семья, есть моя публика - что еще они могут мне предложить? Мне почти ничего больше и не нужно - только возможность свободно пушествовать. Ведь в последние годы я мог отправиться на край света - в Сидней, в Мельбурн, в Ванкувер, в Торонто, но во многие сербские города не мог приехать. Вот этой свободы мне не хватало: провести концерт в Нише, сказать "Добрый вечер, Ниш!" - и не бояться, что меня из-за того, что сегодня вечером я скажу со сцены, назавтра арестуют или отправят на какие-нибудь военные учения. Андрей Шарый: 26-летняя Мильяна, Милья - студентка филологического факультета столичного университета. Милья, один из лидеров студенческого движения "Отпор", даже не стала называть нам своей фамилии. Да мы и не спрашивали: движение "Отпор" (в переводе с сербского - "сопротивление") давно превратилось в символ мирного сопротивления власти, противопоставившей себя гражданам. "Сопротивление" стало едва ли не самой главной движущей силой осенних политических событий в Сербии. Милья: Движение "Отпор" -это мой политический выбор, поскольку под угрозой оказалась моя индивидуальность. Меня так воспитали: я должна оставаться на дистанции к политике, ведь это, в общем, не очень чистое занятие. "Отпор" позволил мне бороться за перемены, не отказываясь от принципов - поэтому падение Милошевича я восприняла как логичное следствие своей деятельности в "Отпоре". Я не испытала ни восхищения, ни облегчения... Пожалуй, чувствую легкое расслабление - потому что могу носить майку "Отпора" без страха, что меня арестует полиция. Айя Куге: Джордже Балашевич нашел емкую характеристику ситуации в Сербии эпохи Слободана Милошевича. "Нормальные здесь мозолили глаза", - говорил он. Мешали тем, что отказывались маршировать в общем строю. Были неудобны потому, что отказывались молчать. Сам режим Милошевича они воспринимали как личное оскорбление, потому что у них отбирали свободу - свободу мысли, свободу действий и свободу творчества. И Балашевича, и Кандич, и студентов из движения "Отпор" власть неоднократно пыталась "скорректировать". Поэтому для этих людей образ режима Слободана Милошевича - полицейский с дубинкой в руках. Джордже Балашевич: Одно время меня настойчиво пытались призвать в армию. Я не хотел идти, но кто-то в армии прямо-таки целью поставил напялить на меня форму. Меня пытались арестовать, по ночам колотили в двери. На телевидении давно уже не давали выступать. Если я собирался ехать в Скопье, в Сараево или Любляну - все газеты писали: "Что это Балашевич будет там для "этих" петь и против нас выступать?" Но мне никогда не требовалось ехать в Любляну для того, чтобы сказать, что Милошевич - барахло, я это говорил со сцены в Белграде. Трудные были времена - много во мне было горечи. Поэтому и многие песни получились такими горькими, поэтому в них много яда. Но, думаю, дальше так не будет. Сегодня утром я был в Белграде, встретил там сто человек - все улыбаются. Белград сам на себя не похож. Какой-то груз у людей с плеч упал. Я понимаю, что быстро все не поменяется, что еще много людей осталось, связаных со старой системой, что еще много политических игр впереди, но главное - все-таки уже за нами. И я снова ощутил, что мне поется. Долго мне не пелось, и когда меня звали на концерты, я не чувствовал потребности выступать. А сейчас - и тут, и там дал бы концерт. Опять возвращается запах сцены... Наташа Кандич: После десяти лет страха полиция в Сербии должна быть полностью реорганизована. Это полиция с военной идеологией, с войной в голове, эта полиция скроена по политическому, а не по профессиональному принципу. След за ней тянется через все войны в бывшей Югославии. Именно поэтому полицейская организация дряхлела и разлагалась. Ну какая эта полиция, если, в конце концов, она испугалась сотни тысяч невооруженных граждан? А сила граждан - в том, что они не испугались, они победили свой страх. Мне тоже легче стало дышать. Я не боюсь тепрь, что полицейские ворвутся ко мне домой или в офис и, например, конфискуют документацию. Я даже уверена в том, что если бы они появились здесь, я смогла бы их выгнать. И ни на секунду не задумалась бы о том, что случилось бы после. Страх пропал. Милья: Не стоит скромничать: без помощи "Отпора" оппозиции ничего не удалось бы сделать. Ключевое в политике "Отпора" вот что: мы "продвигали" не организацию, а идею. Мы выставляли не конкретные требования, а общее требование перемен. Мы понимали: смена Милошевича сама по себе недостаточна. Нас объединила идея личного сопротивления режиму в полностью разоренной стране, где оздоровить отдельно взятые институции попросту невозможно. Вот наш принцип: любое сопротивление злу оправдывает себя, вне зависимости от того, в какой форме это сопротивление выражено и вне зависимости от того, насколько оно значительно. Важна концепция, которая могла бы объединить людей разных политических, национальных, идеологических взглядов, важен порыв. Мы не боролись за власть, мы хотели оказать политическое влияние - в этом разница между оппозицией и движением "Отпор". Своей искренностью и решительностью мы в сущности смогли внутренне освободить многих людей. Мы сопротивлялись тому, что было плохо - а отвратительной была вся наша жизнь. Андрей Шарый: Сопротивление злу - это всегда личный выбор и всегда - акт личного отчаяния. Иван Вукович из города Кральево, потерявший на войне в Косово своего единственного сына Александра, вернул армейскому полковнику посмертную медаль, которой родина намеревалась отдать последние почести герою. Вукович сказал полковнику: "Передайте эту медаль президенту Милошевичу. Пусть он повесит ее на грудь своему сыну". Техник телевидения из городка Лесковац Иван Новкович самовольно вышел в эфир - в перерыве баскетбольного матча чемпионата Европы, чтобы призвать сограждан выйти на демонстрацию в защиту свободы печати. Сам Новкович в этой демонстрации принять участие не смог, поскольку уже через сутки был арестован. Известный своими экстравагантными выходками художник-самоучка Боголюб Арсеньевич попал за решетку вскоре после того, как выставил на публичное обозрение скульптуру Слободана Милошевича собственного изготовления - в виде огромного красного фаллоса. Футболист Синиша Михайлович отказался выступать за сборную команду Югославии, когда его попытались записать в Социалистическую партию, а баскетболист Владе Дивац вместо того, чтобы благодарить родину за заботу, заявил: "Чтобы судить о политике Милошевича, достаточно посмотреть на географическую карту". Айя Куге: Понятно, что популярному спортсмену куда легче проявлять независимость, чем рядовому, обычному человеку. Владе Дивац говорил не то, что от него хотели слышать в Белграде - и югославское спортивное ведомство отказалось выдвигать кандидатуру Дивца на пост представителя страны в Международном Олимпийском комитете. А наказание журналиста из города Кральево Мирослава Филипповича оказалось другим - он получил семь лет тюрьмы за то, что писал неугодные белградским властям статьи. Впрочем, студентка Милья права: любое сопротивление злу оправдывает себя, сопротивление не может быть малым, иначе ему не превратиться в силу, способную победить. Андрей Шарый: Интересно, что и Джордже Балашевич, и Наташа Кандич, и Милья, и еще многие сотни и тысячи их сограждан режим Милошевича воспринимали не как политиччский феномен, не как абстрактное зло, а как лично их сковывавшие и почти физически ощутимые путы. Не зря все они говорят: "Я чувствовал страшное унижение, а теперь мне стало легче дышать". Вот еще одна тема для размышлений Мишеля Монтеня: авторитарный режим как кляп во рту, диктатура как общественная болезнь, репрессивная власть как моральная порча. Болеет не отдельный человек, а вся страна, выздоравливать тоже приходится всем вместе. Не случайно в песнях Балешевича так много слова "мы", так много личной горечи и разачарования. Вот текст его песни "Жить свободно": "Сербия, черт давно сидит у тебя на пороге, и давно уже на твою долю не выпадало стольких несчастий. До каких пор нами будет командовать злой волшебник из Изумрудного города? Неужели он сможет купить нас всех и отобрать у нас молодость, как кусок хлеба. Пора дать ответ: есть мы или нас нет, хватит говорить о свободе, пора - жить свободно". Джордже Балашевич: Закрытость в рамках тирании - это соответствовало интересам находившихся у власти в Сербии людей: чтобы никто отсюда не уезжал, потому что если кто-то уедет и увидит, что люди где-то нормально живут, бананы покупают, резину для автомобилей, ковры и все остальное... Все страны бывшего восточного блока давно эти проблемы пережили, а в Сербии блокада оставалась, и меня это страшно унижало. Стоило на границе показать югославский паспорт - и меня отводили в сторону, чтобы посмотреть, не украл ли я машину, не преступник ли я. Милья: С политиками мне все понятно, от них я никогда ничего не ждала. Если они приходят к власти, то властью этой злоупотребляют, особенно если нет контроля за их деятельностью, а для этого нужна свободная пресса и система неправительственных организаций, чего в Сербии, конечно, не существовало. У нас была власть, которая давила и сокрушала все перед собой, уничтожала страну, выбрасывала нас из международной жизни, рисовала сербов маньяками и демонами библейских измерений. Все это мне сильно отравляло жизнь, это меня унижало. Айя Куге: У каждого - свой счет с совестью. Бывший премьер-министр Югославии Зоран Лилич десять лет входил в ближайшее окружение Милошевича и считался его преданным соратником. Вождя он покинул за месяц до выборов - корабль еще не тонул, но опросы общественного мнения свидетельствовали: уже получена серьезная пробоина. После кораблекрушения Лилич выразил готовность возглавить реформированную социалистическую партию и заявил: "Я вовремя ушел. Я могу спокойно смотреть людям в глаза". А вот слова преуспевающего бизнесмена Боголюба Карича, не просто сотрудника, но в недавнем прошлом - еще и близкого личного друга Милошевича. "Только наивный человек может не знать о том, что в любой стране большая группа предпринимателей находится в особых отношениях с властями, - сказал Карич, - Проблема в том, что они не оставлял выбора: либо тебя выбрасывают за борт, либо ты поступаешь к ним на службу. У меня всего одна жизнь, у меня четверо детей, у меня - дети 10 тысяч работников моих предприятий". Андрей Шарый: Белградского эстрадного певца Тони Монтано, всегда охотно участвовавшего в оплачиваемых партией Милошевича массовых мероприятиях, недавно спросили о том, не мучает ли его совесть. Монтано ответил: "Совесть - отличная штука, но работа есть работа. Как вы думаете, откуда я беру деньги на оплату электричества, воды, коммунальных услуг? А они предложили мне после выборов стать секретарем по культуре в городском правительстве". Айя Куге: "Многие говорили: нам приходилось так поступать. Ничего подобного - у каждого оставался выбор: можно было просто уйти с работы. А я вот не ушла", - говорит редактор сербского телевидения Лидия Дуванджич. Ее отстранили от работы в эфире из-за невинной ошибки: в вечернем выпуске новостей в предложении "снятие санкций широко раскрыло двери для нашей экономики" Дуванджич выпустила слово "широко". Режим бдительно следил за исполнительностью своих сотрудников и не прощал ни малейшего огреха. Вот слова другого тележурналиста - Миши Евтича: "Я считал себя кем-то полицейского, только задачи мои были другогорода. В конце концов я даже перед самим собой не мог оправдаться: почему я выполнял их указания? Годами приходилось работать под страшным давлением. Это давление в конце концов превратилось в часть моей жизни". Джордже Балашевич: Свою публику в Хорватии и других регионах бывшей Югославии я потерял, потому что я из Сербии, а в Сербии я потерял свою публику, потому что всегда был против Милошевича. Одно время мне пришлось очень трудно, и несколько лет я не давал концертов. Все книги и альбомы мы издавали сами, семейным бизнесом. Пришлось искать свою публику среди людей, изгнанных на край света - в Гетеборг, в Новую Зеландию, а Австралию, в Канаду. Сейчас все это мало-помалу нормализуется, но тогда многие мои коллеги торговали собой, считали: сейчас спою для соцпартии или для Милошеча, ничего страшного не случится. Я, дескать - артист, я только пою, меня политика не интересует. А на самом деле все не так. Из-за того, что многие популярные акреты, певцы, спортсмены говорили "Мое дело - играть в футбол, баскетбол или песни петь" - они несут свою долю ответственности. Если бы мы все встали рядом друг с другом и сказали: "Перестаньте!", мы бы, конечно, этот идиотизм не прекратили, но замедлить, наверное, смогли бы. Однако нас - нескольких человек, которые сохранили способность держаться независимо - оказалось недостаточно для того, чтобы что-то изменить. Нас легко было убрать с экрана. Меня "убрали" с югославского телевиденеия в 1992 году - сейчас мог бы отметить десятилетний юбилей, но вот Слобу скинули и испортили мне "праздник". Айя Куге:
Виноваты не те хитрецы, что вытянули козырную масть. Айя Куге: 6 октября двухтысячного года в Сербии закончилась политическая эпоха. Милошевич заявил: я только что узнал о результатах выборов и решил посвятить себя семье и воспитанию внука. Милошевич отступил в последний момент: вообще-то ему прочили трагическую судьбу Николае Чаушеску. Почему сербский лидер легче, чем ожидали, отказался от власти, вряд ли станет известно со всею определенностью. То ли обычно послушные генералы побоялись играть роль палачей и бросать войска в бой против народа, то ли демонстранты на белградский площадях достаточно решительно обозначили намерение на сей раз идти до конца. Но неизвестны только технические детали революционного сценария. Главные причины поражения Милошевича очевидны. Я прекрасно помню народные настроения тех дней: чаша терпения переполнилась, сопротивление режиму стало дейстительно всенародным. "Нужно привыкнуть к жизни без тошноты, научиться ориентироваться без стрелки политического компаса, которая указывала направление всей нашей жизни, определяла темы наших разговоров, давала понять, что имеет подлинную ценность, а что - пагубно", - написал вскоре после поражения Милошевича белградский публицист Горан Маркович. Начал - вполне патетически, а завершил свою мысль - растерянно: "Всего этого теперь нет, мы брошены на милость и немилось свободы. Ну и как же мы будем дальше?" Андрей Шарый: Один из лидеров сербской оппозиции Зоран Джинджич уверяет, что время Милошевича ушло навсегда, что ему уже не вернуться к власти, что тяжелые времена позади и Сербия наконец-то оказалась на пороге свободы. Но ему, кажется, не особенно верят - Слобы-то уже нет, а вот "слобизм", не то что выстроенный им режим, а скорее образованная этим режимом концепция жизни - осталась. Говорят Наташа Кандич и студентка Мильяна: Наташа Кандич: Наша бывшая оппозиция, сейчас ставшая властью, имеет ту же историю, что и Милошевич. Оппозиция не принимала решений о войне, но порой соучаствовала в принятии этих решений. Победа над Милошевичем - не победа оппозиции, а победа граждан, прежде всего молодежи. Политики только воспользовались результатами народной борьбы, потому что именно они, а не граждане претендуют на управление страной. Граждане много раз показывали, что они думают об оппозиционных политиках, много раз их не слушали, много раз их призывам не следовали, много раз говорили им в лицо: мы ждем от вас другого. И вчерашние оппозиционеры должны понимать, что их воспринимают не как победителей, а как людей, которые будут носителями честной власти. Им труднее, чем Милошевичу: уже открыто пространство для гражданского контроля общества. Вести себя так безответственно, как Милошевич, они попросту не имеют права. Милья: Все увидели, что это такое - народный гнев. Граждане голосовали в первую очередь против Милошевича, а оппозицию поддержали только потому, что она в течение 10 лет составляла единственную альтернативу. Я голосовала за Воислава Коштуницу и кандидатов блока Демократическая оппозиция Сербии и считаю, что эти политики лично передо мной несут ответственность за свои действия. Айя Куге: Милошевичу научил народ не верить власти и не доверять политикам. Не зря самое массовое революцигнное движение - "Отпор" - подчеркнуто сторонится партийной деятельности, не случайно новые народные вожди не вызывают всеобщего энтузиазма - Милья точно выразила смысл общественного послания Воиславу Коштунице, Зорану Джинджичу и тем, кто с ними: "Мы, народ" вышли на площади и дали вам шанс сделать власть честной и ответственной. Только попробуйте обмануть!" Андрей Шарый: Вскоре после прихода оппозиции к власти студенты из "Отпора" придумали новый плакат-предупреждение власти. Лозунг обыгрывает один из главных символов сербской октябрьской революции - бульдозер, на котором демонстранты штурмовали здание парламента. "В нашей Сербии зарегестрировано 5675 бульдозеров и больше миллиона потенциальных бульдозерщиков. После 12 лет ожидания наше терпение на пределе. Смотрите, что делаете! Мы смотрим на вас. Народ - это сопротивление!" Айя Куге: "Внимание! Внимание! Последний поезд из Сербии через Косово, Дейтон, Рамбуйе и Гаагу вскоре отправляется - с опозданием на десять лет". Эта песенка - испушанный диалог между спешащим на поезд Слободаном Милошевичем и его женой Мирой Маркович, которые размышляют, каким образом еще можно спасти власть. Но выхода нет, нужно паковать чемоданы, в бункере вождя - паника. Вопрос только в том, куда бежать - в Китай, в Ирак, в Ливию или Россию... Андрей Шарый: Когда-то Джордже Балашевич горько констатировал: мы получили по заслугам, Европа, не жди нас, уезжай дальше. Теперь радостная революционная Сербия пакует чемоданы Слободана Милошевича, чтобы отправить его куда подальше. Но все ведь не так просто. Главный уличный лозунг перемен гласит: "Готов е!" - "С ним - покончено!" А с "ними" - c теми, кто был с Милошевичем? Милья: Я не требую, чтобы кого-то повесили на фонаре за то, что Югославия как государство и мы, сербы, как нация пережили государственный провал. Юридически меру ответственности вообще вряд ли возможно определить. Для нас важно, чтобы была оздоровлена юридическая система, чтобы возникли ясные и недвусмысленные законы, чтобы был положен предел коррумпированности судей. "Отпор" добивается наказания всех полицейских, репрессировавших наших активистов - увольнения этих людей, потому что они плохие полицейские. Но мы не добиваемся коллективного наказания полиции. Если существует в Сербии организация, членов которой полицейские знают в лицо и по именам - это "Отпор". По всей стране они арестовали больше двух тысяч человек! Многие полицейские понимали, что задерживали детей, что мы - без оружия и не имели никаких планов вооруженного восстания. Балашевич: Прежде я думал: вот когда все кончится, вот только встречу я своих гонителей на улице! А сейчас никаких мстительных чувств во мне почему-то нет. Смотрю сейчас на своих цензоров в Нови-Саде, которые требовали, чтобы я им показывал тексты перед записью песни - а ведь я был уже оч-чень известным певцом! А теперь эти люди потерянно бродят по городу, ищут, перед кем бы оправдаться, и, наверное, достаточно им такого наказания. Не хотел бы я оказаться на их месте. И никогда я ни о чем не жалел: это путь, который я выбрал, и сейчас бы его повторил. Что бы ни происходило, публика всегда приходила на мои концерты, всегда были люди, которые хотели меня послушать. Кандич: Осуждение преступников - это не реваншизм. Высшие политики Югославии должны отвечать перед законом. Другое дело, что пока их некому арестовывать и передавать Гаагскому трибуналу. Милошевича легче арестовать по обвинениям в превышении служебных полномочий, в коррупции, в связИ с ограблением народа и страны, но, откровенно говоря, и для этого сейчас нет условий. Однако нужно помнить: не будет никакой демократии, никаких перемен, пока справедливость не восторжествует. Не только в отношении Милошевича и его ближайших сотрудников - но и в отношении многих и многих, которых так и не осудили за военные преступления. Придут ли эти перемены? Сможет ли Международный трибунал работать на территории Югославии - чтобы его представительства открылись в Белграде, в Загребе, в Сараево, в Косове, а судебные процессы проходили перед лицом домашней общественности? Ведь только так общество сможет узнать обо всем, что происходило во время войны. Андрей Шарый: Белградский еженедельник "Време" предположил, что какому-нибудь умнику теперь наверняка придет в голову объявить 5 октября, день штурма парламента, государственным праздником и отпечать этотпраздник торжественным парадом: революционнеые бульдозеры на площади в сопровождении роты почетного караула, а также марширующие колонны шахтеров и студентов. Все это станет символом, подтверждающим: народная воля к переменам необорима. "Зачем вообще, в конце концов, нужна революция, если она не превращается в ритуал? - пишет "Време", и дает ответ - Чтобы никто об этой революции не забыл и чтобы никому не пришло в голову ее повторить". Айя Куге: Автор нескольких политических биографий Милошевича Славолюб Джукич считал, что система власти сербского лидера покоится на четырех основах: контроль над партийным аппаратом, контроль над силовыми структурами, контроль над средствами массовой информации и контроль над разобщенной оппозицией. С политологической точки зрения Джукич совершенно прав, а вот с точки зрения психологической его перечень можно дополнить. Любая диктатура, любая нечестная, авторитарная власть имеет своей основой покорность и апатию населения, неверие людей в то, что они способны что-то изменить. Революции на самом деле совершаются не на площадях, а в умах, сердцах и душах. Она начинается тогда, когда человек скажет самому себе: "Довольно, я отказываюсь больше терпеть, я отказываюсь впредь молчать!" Андрей Шарый: "Все наши государственные дела теперь пойдут по-другому, -считает белградский журналист Стоян Церович, - Будут и международные прорывы, и договоры, и присоединение ко всяким международным организациям. В Белград вернутся послы западных стран, расчистят от обломков разрушенных бомбежками НАТО мостов русло Дуная. Но все-таки перемены наступят не так быстро, потому что в этой стране десятилетиями воевали, воровали, жульничали, ловчили, прятали. Но главное - теперь мы попробуем свободы. Может быть, досыта и не наедимся - но вкус, согласитесь, изумительный". |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
