Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[14-02-01]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц Повседневность войны: дистанция - векВладимир Тольц: Эту передачу мы подготовили с Ириной Муромцевой. Ирина Муромцева: Надеюсь, уважаемые радиослушатели, что мое появление нисколько не ухудшит ваше отношение к программе "Разница во времени". А сейчас - голоса тех, кого вы услышите сегодня: Александр Асташов: Формально, конечно, младший приходит, он, естественно, уступает старшим. Но не потому, что так в армии заведено, а потому что это на гражданке так было. Наталья Швол: Я не знаю, то ли это были обкуренные ребята, то ли накололись, но то, что был принят наркотик, это было видно невооруженным глазом. И вот через блокпост такой идешь и не знаешь, что тебя ждет. Владимир Тольц: Повседневность войны: дистанция - век. Наш сегодняшний разговор об армейских нравах и повседневности в начале 20-го века и в его конце, на фронтах Русско-Японской и Первой мировой, Советско-Афганской и Российско-Чеченской войн, и в мирное время мы начнем с беседы с историком русской армии времен Первой Мировой войны Александром Асташовым. - Александр Борисович, расскажите о взаимоотношениях нижних чинов в исследуемое вами время. Александр Асташов: - Дело в том, что отношения эти характеризовались тем, какими они были еще на гражданке, так сказать. Ведь основная часть солдат была из крестьян, а у крестьян были своеобразные отношения, они характеризуются как традиционалистские, там были младшие, старшие. Это вообще в семье, это очень важно. Поэтому по сути дела они переносились, это очень важный момент. Следующее, очень важно, отношения здесь между родами войск, между возрастами. Ведь здесь еще какая вещь: до Первой Мировой войны, а в это время была всеобщая мобилизация, только ведь часть солдат проходила действительную службу. Но это было еще давно, со времени военной реформы. Надо было хозяйство содержать. И поэтому власть думала о том, что как можно больше в семье оставалось людей. Так вот, их звали «маменькины сынки». И только часть служила. Поэтому, когда призвали первую часть, которые были запасники, они думали о том, как бы позвали вторую часть. Вот это всегда была вражда. Вообще в деревне всегда была вражда между старшими и младшими, между братьями. В этом смысле, когда брат пошел на брата во время гражданской войны, так это все было еще до войны, и до гражданкой войны, и всплыло во время Первой Мировой. И вот здесь вражда, если хотите, между теми, кто был запасники, и даже кого война застала на действительной службе, и теми, кого называли "синебилетниками", и даже "белобилетниками", которые вообще могли не ходить, но, естественно, война заставила их пойти. И вот к ним отношение было такое неприязненное, скажем так. Хотя я бы не сказал, что там салаги. Что касается того, что называется неуставные отношения: опять же крестьянская семья - она вся неуставные отношения. Там же снизу доверху с двух-трех лет уже градация каких-то отношений, там все расписано. Все это всплыло на первой Мировой войне. В этом смысле подчиненность младших старшим была естественна, она не воспринималась как что-то необычное и обидное. Владимир Тольц: Из писем с фронта. 1916-й год: «Вот в полк пригнали синебилетников - маменькиных сынков... и вот на следующий вечер австрияк послал нам кутью, и все они разбежались, что нельзя было найти. Пропали мы все и наша родина с этим солдатом... Сейчас что-нибудь и они руки кверху и пошел... У Воробьевки побросали ружья и камешками дрались..." «Нам прислали синебилетников в окопы, а они утекают в плен, а наши старые солдаты их стреляют..." "И еще пригнали на позицию этих, что брали в мае месяце 1916 г., а они как услыхали выстрелы, то как маленькие ребята плачут, и как посмотришь на них, то аж сердце вянет, что не солдаты, а даже в пастухи не способны, не то что воевать. А как услышат, аэропланы летают, а наши стреляют по ним, а они и помрут спереляку. Писал бы больше, да все равно военная цензура не пропустит". Владимир Тольц: Когда сейчас говорят о нравах в современной российской армии, немедля вспоминают о «дедовщине». Было ли что ли подобное во времена Первой Мировой? Александр Асташов: Фактически это было, просто сейчас совершенно другая ситуация. По сути дела мы претендуем на правовое общество, а там оно было уже не правовым - господствовало обычное право. Оно, конечно, и в армии таковым было. Формально, конечно, младший приходит, он, естественно, уступает старшим, но не потому, что в армии так заведено, а потому что на гражданке так было. Ирина Муромцева: Первым, кто говорил с нами о нравах в современной армии, был наш коллега, журналист радио «Свобода» Александр Костинский. С тех самых пор, когда Александр вернулся из армии, он занимается проблемой «дедовщины». Написал несколько исследовательских работ на эту тему, и надеется в ближайшем будущем создать музей дембельского альбома. Александр Костинский: Я в военное время не принимал участия, я могу рассказать об армии в мирное время. Если говорить о том, что происходит в нашей армии в последние тридцать лет, то это, конечно, "дедовщина". «Дедовщина» это не какое-то редкое явление, это просто структура взаимоотношений в армии между младшими чинами, между солдатами и сержантами в линейных войсках. У нас в части служили два человека, которые были осуждены по двум тяжелым уголовным статьям. Их после этого призвали в армию. Вернее, их амнистировали, чтобы они пошли в армию. Так вот эти люди мне говорили, что в тюрьме, причем они были в колониях общего режима с достаточно жесткой системой уголовных внутренних отношений, что в тюрьме им было гораздо проще, потому что в тюрьме было нормально. В тюрьме никогда не было, чтобы старослужащий, просто приходя по казарме, ремнем начинал бить всех молодых бойцов, независимо. Он им ничего не говорил, он их ни о чем не просил, они перед ним ни в чем не виноваты, он просто берет и начинает их бить. Иногда бывает, (призыв на призыв не приходится), иногда бывает 12 человек старослужащих три молодых, такое тоже бывает. И вот эти три человека делают работу за 15 человек. Они спят два часа в день, и это абсолютно не волнует офицеров. Вот они знают, что эти люди умрут, но работа будет сделана. Это выгодно офицерам, они эту систему поддерживают. Потому что в армии есть огромное количество работы грязной, тяжелой, которую можно заставить только людей безответных. Одной из самых страшных вещей в "дедовщине" является то, что более 90% солдат воспринимают ее как норму. И тот человек, который спит на протяжении первого года по два часа, не доедает, он спит и видит и молится на то, когда он дослужит этот год. Когда он дослужит, он начинает с еще большим остервенением издеваться над теми, кто пришел после него. Поэтому выступления против "дедовщины" крайне редки. Владимир Тольц: Из письма военнослужащих: "Все факты, происходящие в нашей части, которые мы ниже перечислим, просим не разглашать источник информации, чтобы избежать жестоких наказаний:
1. Продажа в рабство военнослужащих, проходящих срочную службу туркам для строительства.
Военнослужащие 47-го Отдельного морского инженерного батальона Новороссийской военно-морской базы. Май 2000 года". Александр Асташов: Произошла драма во время Первой Мировой войны и с офицерством. Вот иногда думаешь - в чем суть революции, гражданской войны? Кажется, совсем не в классовой борьбе. Боюсь, что в каких-то таких непостижимых вещах психология, какие-то сексуальные вещи выходят на важный такой план, на видный план. И еще один был очень важный момент, это, конечно, иерархия, которая рухнула. Вот до войны была иерархия. Офицер - это отец. Почему? Да потому что много лет, разница была в возрастах, обычно офицер 35-40 лет. Известно, что старший состав офицерский, командование, вообще эта проблема известна, лет 50-60, даже были генералы и 80 лет, это после войны Русско-Японской разогнали всех. А вот во время Первой Мировой войны произошла такая важная вещь, как смена состава. В двух словах: было примерно 45 тысяч офицеров, понадобилось во время войны еще 220. Проблема была для России в том, что не было образованных людей, вернее, власть шарахалась от образованных. Студентов боялись, если и брали их в армию, то, как наказание. Когда надо было, они их не смогли взять. Короче, пошел народ другой. Другой это были, знаете, есть такой народ - официанты, извозчики, такие пронырливые, вот они-то и пошли. Почти 80%, вот эти 220 тысяч это и были крестьяне. И возникла проблема: кадровое офицерство старое, оно терпеть не могло этих офицеров военного времени, прапорщиков, между ними рознь образовалась. Эти офицеры военного времени понимали, что их не уважают крестьяне, солдаты-крестьяне, так сказать, потому что это люди как бы из народа. И вот они оказались между двух огней, а это была подавляющая часть офицерского состава. Итак: их громят и кадровики - «белая кость», они сразу: «черная кость»... Можете себе представить, офицеры - "черная кость"!.. Юмор заключается в том, (если это юмор), что вот эта "черная кость" - прапорщики претендовали на "белую кость", и они из себя разыгрывали этих офицеров. Но на ком они могли это показать? - На солдатах! Денщики у них появлялись, права различные, и тут мордобитие, некая злоба... Психическая неустойчивость или психологическая, она, конечно, оказала громадное влияние на само поведение. Сам состав нижних чинов был чрезвычайно посредственен: призвали всеобщей мобилизацией, те 70%, которые не собирались никогда воевать, не проходили военную службу, их позвали. Пришло народное ополчение, с точки зрения офицеров и "белой", и "черной кости" это была сброд, кошмар. "Народное ополчение" - это еще хорошие слова о них. То есть они их, конечно, уважали. С другой стороны, сам этот сброд, так сказать солдаты, это народ, крестьяне, не уважали подавляющее большинство офицеров. С их точки зрения, с точки зрения солдат, рухнула иерархия. Раньше было ясно, раньше был порядок, а сейчас дисциплина. Так вот офицеры наводят дисциплину и начинаются мордобития. Эти же офицеры не умеют, молодые все, лет двадцать, окончили всего четыре класса гимназии, это уровень сейчас классов 7-8 наши, но этого недостаточно. Там смех был, их учили всего четыре месяца, потом в армии опять переучивали. Все это видели наши солдаты-крестьяне, и вот это создавало такую психологическую неустойчивость. Драма заключалась в том, что когда пришла революция, тут солдаты как бы на всех них, этих офицерах, свое неуважение, скажем так, а, по сути дела, ненависть и показали. Владимир Тольц: Из книги Грулева "Злобы дня в жизни армии". Брест-Литовск, 1911-й год: "У ротных командиров по два денщика. У комполка целая дворня: 2 денщика, ординарец, вестовой по ежедневному наряду, конюх, помощник конюха. У высших чинов на казенной квартире до 14-ти человек дворни. Все это было узаконено. Порою высшее начальство пыталось с этим бороться, но безуспешно. Вообще масса средств полковых тратились на чепуху: в мастерских изготавливают буфет по заказу комполка или комдива, или декорации для театра, есть специалисты по плетению стульев и особых корзиночек. При этом масса злоупотреблений". Выписка из письма, сделанная военным цензором в ноябре 1915-го года: «Церемонятся с нами очень мало, причем система преподавания военного искусства ведется в таком направлении, будто нас готовят на парад, а не в бой. Для обучения винтовок нет. При команде «стрелять» (цепью) заставляют бить в ладоши. Смешно. Впрочем несколько сот винтовок есть на тысячи обучающихся. И эти винтовки в течение дня по несколько раз переходят из рук в руки для обучения ружейным приемам. Вообще вся эта суета имеет страшно угнетающее моральное значение. На учениях приходится порядочно мерзнуть. Здесь снег и холода по 15 градусов, погреться не дают. Вообще все условия крайне тяжелые. Мечта каждого солдата хоть как-нибудь уцелеть здесь». «Вообще, какую сторону военной службы не возьми везде безобразное и тупое скотское отношение к человеку. Лично за себя я совершенно не могу поручиться, что вынесу эту каторгу». Ирина Муромцева: - Что изменилось за 85 лет на этой «воинской каторге»? Наталья Швол: Такое впечатление складывается, что офицерскому составу на войне, ребята говорят, они идут туда за выслугой лет. Потому сейчас новый указ издан, что один к трем там идет. Значит для офицерского состава это очень выгодно, скажем. Есть хорошие офицеры. Они говорят: вот у нас там старший лейтенант, молодой тоже парень, только-только. Я хочу подчеркнуть - все зависит от характера, от понимания. Если человек умеет сопереживать и понимать те проблемы, которые там существуют. Есть мальчишки, которые говорят: был старый командир батальона, есть было нечего, пришел новый, он прошел Афган, они понимает это все, сразу у нас все изменилось, во всех отношениях, с бытовых до уставных. Тут уже просто чисто человеческий фактор влияет очень здорово. Ирина Муромцева: Наталья Швол - член комитета солдатских матерей, у нее, как у солдатиков срочной службы в Чечне, день идет за два. Приходится выслушивать и помогать сотням солдатских родителей, спасать и выручать из армейской западни тысячи мальчишек. Кроме того, Наталья работает с солдатскими письмами, которые ребята умудряются в обход военной цензуре передавать в комитет. От этих писем, без преувеличения, волосы встают дыбом. Каждое из них - крик о помощи, и для многих - единственный шанс спастись от «дедовщины», алкоголизма или наркотической зависимости. Владимир Тольц: Мой вопрос Александру Асташову: а как обстояло дело в армии с потреблением алкоголя во времена Первой Мировой? Александр Асташов: Ситуация Первой Мировой войны в этой сфере определялась ситуацией той, которая существовала в армии до войны. До войны, обычно в мирное время солдатам выдавали, между прочим, по шкалику, шкалик это полчарки, грамм 60, в табельные дни водку. В чайных они могли, между прочим, покупать. Но не развито это было, не поощрялось. Многие начальники на это смотрели косо. И чайные по-разному ассортимент выстраивали. А во время войн, как правило, всегда выдавали, обязательно. Во время Русско-Японской войны, в одном из приказов говориться, что необходимо из-за холодов. Ноябрь 1904-го года, было решение главнокомандующего "Об отпуске винных порций в войска по случаю наступивших холодов по одной чарке, 123 грамма, на человека в день". И уже Русско-Японская война характеризуется такими событиями, и даже среди солдат говорили так: «Японскую пропили, а Первую Мировую продали». То есть уже утвердилось такое понятие. Действительно было много. У меня есть данные о том, что среди, такой был всплеск заболеваний душевнобольных, так вот у офицеров алкогольные психозы занимали почти 35%. Что касается солдат - 11%. Это действительно было, и слухи об этом, и письма, и литературна свидетельствует. Вот данные непосредственно медицинские. Что же касается во время Первой Мировой войны, но это известно, Николай Второй был приверженец «сухого закона», все это получилось. И в результате солдаты, оказавшись без выпивки в ситуации экстремальной это выходило свое выражение в том, что солдаты после боя, захватывая какой-нибудь погреб, начиналось пьянство. Вот здесь чрезвычайно широко и очень много существует об этом свидетельств. Владимир Тольц: Мы продолжаем разговор об армейских нравах и повседневности в начале 20-го века и в его конце, на фронтах Русско-Японской и Первой мировой, Советско-Афганской и Российско-Чеченской войн. Ирина Муромцева: Член правозащитного общества "Мемориал" Александр Черкасов неоднократно бывал в Чечне. Вместе со своими коллегами вызволял из чеченского плена даже тех солдат, разыскать которых отчаивались сами родители. Александр Черкасов: У нас нет социологических исследований, по крайней мере открытых. У нас нет статистики по этому поводу. Я не могу сравнивать число пьющих людей в армии или тех, кто принимает наркотики. У нас есть только впечатления. Ну, известно, что многие преступления, совершаемые военнослужащими, они совершаются в состоянии алкогольного опьянения. Известно, что живущие в окрестностях воинских частей чеченцы, они приторговывают спиртным или приторговывают наркотиками. По рассказам солдат и по прошлой войне, и по этой, я читал, что жалуются на обкурившихся "дедов". Солдаты стоят на постах, не очень думая о несении службы, и забирают с проходящих машин что-нибудь съестное. А вот в спецподразделении МВД более интересуются чем-то более ценным и чаще пьяны. Еще и потому, что они нередко расположены в более безопасных местах. По моим декабрьским наблюдениям, в более опасных местах на постах стоят военнослужащие армейские срочной службы, а вот совершенно безопасные участки дороги утыканы блокпостами, на которых спецподразделения МВД. Это уже не армия, это уже наша милиция, это другая тема. Там-то они позволяют себе расслабиться и выпить уже с самого утра... Наталья Швол: Был такой случай: мальчик убежал из-за того, что офицеры заставили пойти купить все это спиртное. А до этого, он рассказывал, они как напьются, начинаются всякого рода издевательства. Потому что запросто могут дневального в ногу, был случай у нас, просто комбат проходил и стрельнул мальчику в ногу. Они находятся в постоянном страхе, что их, ну что, говорят: я тебя сейчас размажу. Потому что стреляют на самом деле. Есть так называемые "зайчики" - по ногам стреляют, надо вовремя прыгнуть. И ребята просто боятся этих попоек и начинается, то ли они сами начинают пить, чтобы уже не соображать, в каком состоянии ты находишься. А этот мальчик, он еще не дошел, наверное, до такой степени, его послали за водкой, он решил: если я сейчас вернусь назад, то чем это все закончится, очередная эта пьянка, неизвестно. Он просто убежал оттуда. Владимир Тольц: Из письма с фронта. 1916-й год: "Наши стрелки начали разбивать погребы с вином, начали пьянствовать вовсю, начали придираться к офицерам. Некоторые офицеры, любители выпить, тоже примкнули к этой толпе. Ворвались в один большой погреб, в котором сохранялось два чана по ведер 600, и когда началась давка, то 10 стрелков было задавлено, а 4 утонули в вине. И вот такая гульба свободы продолжалась 3 дня. И ни угрозы, ни уговоры не могли подействовать на этих пьяных безумцев". Владимир Тольц: В ходе последних войн заметным и угрожающим здоровью не только военнослужащих, но и страны в целом фактором стало распространение в войсках наркотиков. А как обстояло с этим делом во времена Первой Мировой?- спрашиваю я у историка русской армии Александра Асташова. Александр Асташов: Мало свидетельств об этом, хотя и есть, и важные свидетельства. Вот одно так звучит: стал распространяться кокаин и морфин через дантистов. Вот свидетельство, собственно, такое, что заинтересовался этим дежурный генерал ставки Кондировский и предложил начальнику генерального штаба организовать порядок продажи наркотиков и ограничить их распространение. Но это уже конец войны, 1916-й год. То есть какие-то эксцессы некоторые. Мне встречалось в письмах, в основном офицеры, понятно, этим увлекались, ну нечасто. Ирина Муромцева: Слова «наркомания» и «Армия» для некоторых сегодня звучат как синонимы. Если в начале века наркотическая зависимость была редкой офицерской болезнью, сегодня к наркотикам приобщаются и многие «срочники» - в лучшем случае пробуют их, а в худшем становятся законченными наркоманами. Наталья Швол: Мальчик получил телеграмму о смерти мамы, он просил всех, ходил к командованию, чтобы отпустили на похороны на пять дней, сказал, что вернусь. Но командование не захотело его услышать, и не отпустили пацана. Вот он первый раз попробовал наркотики и, по-видимому, - наркотическая зависимость, сразу попал он под эту зависимость, и стал он всякие разные наркотики употреблять. И дошло дело до того, что он ходил к населению чеченскому, менял все, и бензин, и продукты питания на эти наркотики. И когда начиналась ломка, он уже не знал, что делать. И все знают в подразделении, что мальчик болен. Вместо того, чтобы его отправить в госпиталь, провести военно-врачебную комиссию и комиссовать, там начались разборки такого плана - где берешь? Приезжали представители ФСБ. И по рассказам его сослуживцев, его в бочке топили, пытки были самые натуральные. Таким способом они хотели, наверное, выяснить, откуда он берет эти наркотики, хотя ни для кого это не было секретом. И впоследствии мальчик оказался в плену, потому что под страхом очередного разбирательства он бросил воинскую часть и перешел не на сторону чеченцев, просто он затерялся в Чечне. Владимир Тольц: И вновь я расспрашиваю историка Александра Асташова. - Александр Борисович в начале нашей беседы вы как-то мимоходом отметили важность проблемы взаимоотношений между полами, которая, по вашим словам, во время войны выступает на первый план... Нельзя ли поподробнее? Александр Асташов: Опять же, исходим из ситуации мирной. Среди офицеров были запреты, до 28-ми лет запрещалось жениться. Потому что считали, что офицер должен поддерживать марку. Там выслуга получалась, в 28 лет все уже было известно, какой чин он получит и все будет нормально... Правда, можно было в 23 года, тогда пять тысяч рублей надо предоставить в обеспечение. Ну, офицеры, естественно, на стороне, в основном проститутки. А так как полк стоит в одном городе, и проститутку найдут какую-нибудь хорошую и всей гурьбой к ней идут. А проблема проституток была в том, что надзор медицинский был продан и подставлен, то есть неправильно, за деньги все это делалось. Короче, если она больная, до половины полка офицеров сифилитики. У крестьян не было здесь проблем, потому что опять же к вопросу о том, была ли "дедовщина" у солдат. Вы понимаете, там так все было распределено, распорядок дня был так организован, среди прочего у солдат был отпуск домой на месяц-два на полевые работы. Поэтому солдаты решали эту проблему. Во время войны, понятно, возникли проблемы, на два-три года оторвали их от нормальной жизни. Что касается наших офицеров, понятно, это опять же те же проститутки, женщины, это известный момент. Первая Мировая война, что-то такое стало носиться в воздухе, как-то женщины по-другому стали смотреть на свои возможности в отношении мужчин, открылось нечто, легче было этот момент уладить и подругу найти здесь. Еще относительно офицеров: здесь, как и в Русско-Японскую, много вызывали жен на позиции, было такое, начальство боролось с этим. Что касается солдат, здесь помогали решать этот вопрос окопницы, их было около миллиона человек и этот вопрос решался. Ну, естественно, где-то в частях, в городах, где стояли, завязывались отношения. Вот интересно, особенно во Франции, - это пикантно,- уже тогда распространились из Франции порнографические открытки, фото, заключали браки с француженками. Там пикантные вещи есть. А вообще солдаты полагали, что настал новый момент в их жизни. Это массовое явление - в своих книжках солдатских зачеркивали сведения о женитьбе, «чтобы лучше в любовных делах было»... Владимир Тольц: Из армейского письма времен Первой Мировой: "Образ жизни веду не слишком приличный, подцепливаю баб и похабничаю от нечего делать, что, конечно, не подобает молодому человеку. Каждый вечер можно в Двинске встретить прапорщика с кухаркой или проституткой на улице в одиннадцать часов вечера. Они стараются хоть что-нибудь урвать у жизни, а женское сердце сочувствует". И еще одна цитата, тоже из письма офицера: "Прапорщики устроили какие-то античные вечера. Почему-то мне не хотелось идти, почему-то было противно. За мною прислали и заставили идти через силу. За столом сидело человек десять, весь состав офицерского собрания. Стол был украшен всевозможными винами. Кстати, вина здесь сколько хочешь. Вдруг сзади мне кто-то закрыл лицо руками, я быстро обернулся - это были пять голых проституток из Липка. Вы себе представить не можете, как я был подавлен. Я подскочил к окну, встал на скамейку, ударом ноги выбил раму и убежал. Теперь прапорщики смеются надо мной, а они не знают, что я плакал всю ночь". Ирина Муромцева: Я обращаюсь к Александру Костинскому: вот вы ведь служили совсем в другое время... Как вам вспоминается эта проблема в тогдашней армейской жизни? Александр Костинский: С женщинами было так: многие из нас были уже женаты, и жены к нам приезжали. Это было возможно, это было нормально. И вообще-то, если кто хорошо служил, к женам отпускали. Все окрестные деревни или окрестный город был для солдат неким таким «полигоном» и к солдатам относились нормально. Я на Западной Украине служил, к солдатам относились нормально. И, по-моему, у них были те же проблемы, что у обыкновенного их возраста человека тогда. Ирина Муромцева: Я беседовала с Марией Федуловой - членом президентской комиссии по интернированным и пропавшим без вести военнопленным. Ее сын, как и многие другие российские солдаты, через 6 месяцев после призыва оказался в Чечне. Мария Федулова: У нас здесь пришла одна мама, у нее сына отправляли на Кавказ. И мы с ней стали разговаривать, я ей говорю: ну что ж вы допустили, что у вас сына отправили на глазах, ну на рельсы бы легла и не отдала бы ребенка. Она говорит: «А что я могла сделать? Их вели под конвоем и охраняли с собаками»... Как вы думаете, может мальчишка, если его в таких условиях отправляют, что-то выбирать? У нас солдат это самый бесправный человек в нашем государстве, он не имеет прав ни на что. Он единственное право имеет это умереть, больше нашим детям не дает государство никаких прав. Ирина Муромцева: Рассказывает один из тех, кто проходил службу в Ханкале: Аноним (запись): "Мы когда только приехали, взрыв, стрельба, нас поднимают по боевой тревоге. Бегали, бегали, а там, оказывается, ребята просто нажрались и запустили ракеты осветительные и одна попала в "Урал", он загорелся. А в газетах написали, что было нападение. И после этого я позвонил своей матери и сказал, чтобы она ни новости, ни газеты никакие не читала. Наталья Швол: ...Я говорила об Андрее, вот он через шесть месяцев попадает туда, у ребенка минус шесть зрение. Сначала его определяют в роту разведки. Когда ребята ушли в разведку, он пошел с контрактниками, они поняли, что с ним что-то происходит, потому что начались сумерки, а у него еще плюс ко всему "куриная слепота". Он встал и идти дальше не может. Они говорят: Андрюха, что с тобой? Он говорит: я ничего не вижу. И они поняли, что вместо того, чтобы выполнять свое задание, они были вынуждены этого мальчика привести обратно в часть. Потом думали, что с ним делать дальше. Его назначают старшим стрелком при таком зрении. Я говорю: а как же ты вообще стрелял? Тем более, он без очков там ходил. Он говорит: я так стрелял, вот откуда начинает противник стрелять, в ту сторону и стрелял. Я говорю: а ты не боялся в своих попасть? Он говорит: да нет, я особенно много не стрелял. В итоге он оказался комиссованный, потому что он долгое время проходил без очков, что привело к отслоению сетчатки. И я так думаю, что спасибо тому командиру батальона, который понял, что с этим мальчиком что-то происходит серьезное и отправил его в госпиталь и впоследствии его комиссовали. Владимир Тольц: Из письма военнослужащих: "Наши офицеры сказали, что нам отменят боевые деньги. Это означает, что машинально отменяется и срок службы, ведь так у нас идет день за два. Но если с июля пойдет день за день, то мы откажемся воевать и вообще брать оружие в руки, так как просто так никто не хочет быть убитым и отправиться домой в цинковом гробу. Мы здесь держим оружие, чтобы по-быстрому вернуться домой и нам наплевать на эти деньги, от этого мы богаче или беднее не станем, для нас самое главное, чтобы не отменили срок службы. Ведь Грозный захвачен, но все равно бандформирования чеченских боевиков ночью делают вылазки и обстреливают опорные пункты, КПП, колонны и также погибают солдаты. Ханкала, воинская часть 3642Р, 2-й батальон, 5-я рота. Сентябрь 2000-го года". Владимир Тольц: Вопрос Александру Асташову: - Александр Борисович, как вам представляется эта «разница во времени», разница между солдатом Первой мировой, которую вы изучаете, и российскими солдатами нашего времени? Александр Асташов: Я думаю, это качество солдата, которое было определено принципами жизни, это был традиционализм. Многое предписано было, солдат жил в совершенно другой ситуации. То есть, хотя сейчас и ругают "дедовщину" и прочее, но если бы поместить нынешнего солдата в ту ситуацию, все бы быстро разницу во времени ощутили. Это была громадная просто разница. То есть у нас возросли, по сути дела, претензии, выросла новая личность, мы по-другому оцениваем те злоупотребления, которые раньше таковыми просто не считались. Ирина Муромцева: Времена и нравы действительно меняются. Но самое главное, по-моему, то, что понятие «солдат защищающий Отчизну» сегодня совершенно не совпадает в нашем понимании с теми, кто воюет в Чечне. Ведь мы сами не воспринимаем этих людей как воинов, патриотов, вставших на защиту родины. Скорее нынешний солдат - это беспомощный человек, не знающий, почему он воюет, за что и кто его враг. Александр Черкасов: В Первую мировую войну в армию шли из общества со сложившимся стабильным укладом. Они переносили сложившиеся отношения в новую среду. Но в общем армия, хотя и влияла, но не влияла определяюще на них. Сейчас же молодые люди идут в армию из очень динамичного общества без какого-либо сложившегося уклада. И те навыки, которые им там прививаются, они могут быть просто определяющими в их дальнейшем поведении, в их дальнейшем гражданском поведении. В этом смысле армия как была раньше, так и остается кузницей советских людей. Запомнилось мне словцо солдатика на блокпосту в прошлую войну: у меня два, говорит, желания: во-первых, помыться, во-вторых, понять, что я здесь делаю. Армия, находясь не в чрезвычайных обстоятельствах, не ощущает себя воюющей, нет внутренней консолидации против врага. Но это не приводит к тому, что исчезают те механизмы самоорганизации, которые в нее заложены. Александр Костинский: Если говорить о том, что происходит в нашей армии в последние тридцать лет, то это, конечно, "дедовщина". А вот воровство, что меня поразило в армии, это 82-й год, самое время застоя, чудовищные размеры воровства. Один пример: я служил в ракетном дивизионе, и у нас были большие машины, естественно, ездили, которые везли ракеты, и чтобы далеко уехать, за ними ездил бензовоз. Мы выезжали в лес, на какую-то точку, это записывали. Но очень часто мы выезжали за околицу, подъезжали к этому бензовозу на глазах у всей части, на глазах у всей деревни, подъезжали огромное количество "Жигулей" и из этого бензовоза всем заливали бензин. Или другая картина: у нас был зам по тылу, он собирал молодых солдат, и они шли по гарнизону и тащили все, что плохо лежит. Точно так же он мог в буквальном смысле подойти к стоящей машине, у которой нет солдата, и из этой машины мы могли под его руководством свинтить мотор и унести. Вот это, конечно, человека гражданского и пугало... Владимир Тольц: Ныне многим известен давно уже введенный в литературный оборот армейский афоризм «Сапоги - лицо офицера». Следуя лапидарной четкости этой воинской максимы, следует продолжить: Армия - лицо нации. А точнее - ее отражение. В военное и больное для страны время лицо это искажается гримасой страдания. Часто безобразной и отвратительной. Но это все то же лицо. И, как учит народная мудрость, «неча на зеркало пенять, коли рожа крива...» |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
