Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-06-01]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц Дело БродскогоВладимир Тольц: "Дело Бродского".- О нем, как и о самом поэте, написаны сотни сочинений, десятки мемуаров, тысячи строк размышлений и измышлений. Но самого "дела" (я говорю сейчас о документе), самого дела никто из авторов постоянно разрастающейся "бродскиады" до сих пор не видел. - На самом деле те бумаги, которые мы держим в руках, это, насколько я понимаю, единственное вообще существующее дело официальное. Судили-то Бродского административно и обычных для уголовного дела бумаг таким образом в инстанциях не отложилось. - КГБ, во всяком случае Ленинградский КГБ, не та организация, которая выпускает людей и забывает о них. - Для меня это контекст поиска некой политики, которая, в конечном счете, замкнулась на деятельности тайной полиции, которая стала самым главным инструментом борьбы. "Дело Бродского" (первая публикация).
Тебе, чьи миловидные черты, должно быть, не страшатся увяданья, в мой Рим, Этими, написанными Иосифом Бродским в ссылке строками, мы и начинаем рассказ о "деле Бродского", которого, как выясняется, никто из десятилетиями пишущих о нем не видел. Со мной в студии разыскавшая это дело историк-архивист Ольга Эдельман и ее коллега - заместитель директора Государственного Архива Российской Федерации Владимир Козлов. Я уже сказал, за более чем три с половиной десятилетия о деле Бродского написано и сказано немало. В связи с этим вопрос Ольге Эдельман: - Скажите, как найденные вами документы вписываются в уже известное и написанное? Что это вообще - ваша находка? Ольга Эдельман: Надо сказать, что место они займут немалое. Потому что, несмотря на обилие информации, сообщенной нам свидетелями этого дела, на самом деле те бумаги, которые мы держим в руках, это, насколько я понимаю, единственное вообще существующее дело официальное. Поскольку судили-то Бродского административно и обычных для уголовного дела бумаг, таким образом, в инстанциях не отложилось, и архивы такие административные дела на хранение не брали. А поскольку уголовного дела не заводилось, то и КГБ не вел, соответственно, уголовного дела и никакие инстанции не вели уголовного дела. А есть только вот это, которое мы держим в руках. Это дело надзорное, которое было заведено в Центральной союзной прокуратуре в Москве в связи с жалобами общественности, которые полагалось куда-то подшивать, вот их сюда и подшивали. Практически сейчас это единственные достижимые источники, не говорю, скажем, о каких-то закрытых агентурных делах КГБ, которых мы никогда не увидим и на то есть причины. А это единственный источник, который позволит нам прочесть делопроизводственную сторону процесса. Владимир Тольц: Давайте так, по таким нормальным «архивным параметрам»... Как датируется найденное вами дело? Ольга Эдельман: Я напомню, что осужден Бродский был 13 марта 1964-го года. Попытки его осудить начались еще с конца 62-го года. Дело, которое мы держим в руках, было заведено по записке заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС Николая Романовича Миронова Генеральному прокурору СССР Руденко. Записка датирована 29-м февраля 1964-го года, незадолго до судебного заседания по делу Бродского. Миронов писал Руденко, что "направляет ему письма авторитетных товарищей, которые ответственно утверждают о беззаконии, допущенном в Ленинграде в отношении 22-х летнего поэта и переводчика Иосифа Бродского. Просим все это проверить, принять необходимые меры и информировать авторов писем и отдел ЦК КПСС". Ну и дальше следует подшивка документов, поступивших из Ленинграда, тех, которые фигурировали при подготовке суда. Кроме того, и поступивший тогда в прокуратуру протест представителей писательской общественности. Из дальнейших документов следует, что вот те самые авторитетные товарищи, которых упоминал Миронов, это скорее всего писатели Чуковский, Маршак. Соответственно, на основании этой бумаги в прокуратуре было заведено дело. Дальше дело происходило так: на эту бумагу был шлепнут красный штамп "особый контроль", все очень "как у взрослых». И дальше параллельно с судом туда поступали какие-то бумаги текущие. И надо сказать, что сначала это дело велось вполне в русле судебного преследования Бродского. Московские прокуроры читали это все дело и соглашались с тем, что, да, Бродский как тунеядец осужден совершенно правильно. Несмотря на то, что тогда в этом деле были подшиты очень обстоятельные обширные протесты, в первую очередь писательницы Грудининой, которые довольно подробно излагали суть дела. Владимир Тольц: Из содержащегося в "деле Бродского" письма членов Союза писателей Натальи Грудининой, Натальи Долининой и Ефима Эткинда председателю Ленгорсуда Ермакову. 9-е марта 1964-го года: "...Не пора ли кончить издевательство над талантливым двадцатитрехлетним парнем и дать ему возможность спокойно идти к намеченной цели и вести работу, соответствующую его способностям и призванию? Не пора ли начать воспитывать Бродского (а он нуждается в воспитании) иными, правильными методами? Неужели партийные работники, работники милиции и суда не понимают, что ошибки, допущенные в деле Бродского, подрывают их авторитет и мешают правильному воспитанию молодежи и пресечению нездоровых настроений? ...Ведь всем понятно, что после двадцатого и двадцать второго съездов прошло не так много времени, что нормы советской законности еще не во всех головах сидят крепко и что допустить дело Бродского - значит допустить рецидив нарушения законности". Ну, это «писательская общественность». А как реагировала чиновная Москва на то, что происходило тогда в Ленинграде? Ольга Эдельман: Судили в марте Бродского. В течение марта, мая, лета продолжают в это дело подшиваться протесты, и зарубежных товарищей в том числе. Но прокурские проверки приводят к заключению, что все правильно. Вот, пожалуйста, например, в сентябре 18-го числа высокопоставленный прокурор Союзной прокуратуры: "Ознакомившись с имеющими материалами, считаю решение суда о выселении Бродского из Ленинграда как тунеядца, правильным". Вот дальше происходит странная вещь. Он 18-го числа счел решение правильным, а 3-го октября Миронов подготовил докладную записку в ЦК КПСС, в которой писал, что что-то с этим делом не то, что есть противоречивые и неоднозначные сведения о нем и поэтому он предлагает поручить товарищам Руденко - это Генеральный прокурор, Семичастному - глава КГБ, и Горкину - председатель Верховного суда СССР проверить это дело и доложить. Владимир Тольц: Теперь я хочу задать вопрос Владимиру Козлову. Всех этих кульбитов в деле Бродского, думаю, не понять, не оценив того большого политического контекста, в котором оно развивалось. Как укладывается это дело в канву переломного для судьбы страны 64-го года? Владимир Козлов: Прежде всего, о большом контексте. Возникает соблазн связать вот эту странную круговерть вокруг дела Бродского с снятием Хрущева. Там и по датам, сентябрь, октябрь, уже после вынесения приговора, есть некоторые совпадения. Лично я ставлю это несколько в иной контекст, может быть странный. В этом ряду событий попытки судить участников забастовок, начиная с 1960-61-го года. Тогда, в соответствии с российским законодательством и теми правилами игры в социалистическую законность, которые были установлены режимом, судить за забастовки было нельзя. То есть просто это не предусматривалось Уголовным Кодексом, и эта свобода даже предоставлялась гражданам. Поэтому их пытались судить, например, за организацию массовых беспорядков. В итоге, почти ни одного массового осуждения собственно за забастовки так и не удалось совершить. Несколько позднее знаменитая демонстрация на Пушкинской площади. Здесь тоже очень интересный контекст. Семичастный пишет, что формально в действиях этих людей нет состава преступления, хотя они демагогически нападают на советскую власть. И опять вопрос: а за что судить? Короче говоря, в середине 60-х годов, до и после снятия Хрущева, идет поиск наиболее эффективных мер воздействия на инакомыслящих, соблюдая при этом правила игры в социалистическую законность. В конечном счете, этот процесс поиска заканчивается тем, что переходят к практике профилактирования. То есть, в общем-то, скажем так, подзаконным действиям, почти секретным действиям по отношению к тому или иному лицу. И плюс к этому принимают эти статьи новые - 191, 2 и 3, в которых речь идет о распространении измышлений, заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй. Дело Бродского - это один из экспериментов местных властей, которым не нравится некая личность с ее взглядами, убеждениями и представлениями, но которую по законам советской власти нельзя судить за эти убеждения и представления, ибо он не распространяет этих сведений и прочее, прочее. Значит, один эксперимент - судить забастовщиков за организацию массовых беспорядков, другой эксперимент - судить Бродского за тунеядство. Потом пошли вот эти все события 65-го года, демонстрации и прочее, здесь уже проблема обострилась. И Семичастный пишет интересную фразу: если мы не примем каких-то мер, то придется прибегнуть к уголовному преследованию, что нежелательно. Ибо любое уголовное преследование, особенно публичные процессы, как уже показал опыт с Новочеркасском и предшествующими событиями, допустим, в Муроме и Александрове, он только провоцирует сопротивление. Потому что он демонстрирует людям, недовольным режимом, что существуют еще такие же люди и что он не один, он не исключителен. Короче говоря, идет поиск и эксперименты. В конечном счете вышли на профилактирование. Вот для меня это контекст поиска некой политики, которая в конечном счете замкнулась на деятельность тайной полиции, которая стала самым главным инструментом борьбы. Владимир Тольц: Итак, вот «ленинградский эксперимент», о котором говорит Владимир Козлов. С какого-то момента, как я понял Ольгу Эдельман, он перестает устраивать московские инстанции, ЦК КПСС. Почему? Ольга Эдельман: А вот это большой вопрос. В принципе, эта проблема давно обсуждается и высказывалось довольно много предположений о том, что советскую власть стало волновать то, как она выглядит, что подвигли на эти пересмотры дел те или иные протесты или крупных советских литераторов, скажем, представителей творческой интеллигенции, авторитетных и тех, с которыми не хотелось ссориться. Кроме того, были протесты и зарубежные. Но, с другой стороны, вот по этому делу, что мы видим? Что протесты шли и шли. Как Бродского посадили, его еще посадить не успели, протесты уже приходят, и русские, и зарубежные, и подшивают их спокойненько в прокуратуре в дело и там и оставляют. И вдруг в начале октября начинается какая-то аномальная активность, причем, она именно аномальная. Потому что, предположим, решили в Москве разобраться с этим делом, решили они, что кого-то на периферии неправильно посадили. На этот счет существует обычная нормальная законная процедура бюрократическая. Прокурор в Москве знакомится с материалами дела, пишет протест, отправляет его в соответствующую судебную инстанцию, соответствующая судебная инстанция принимает решение. Здесь сразу эта активность выходит из берегов, никакие прокуроры никаких протестов не пишут, а сразу идет докладная записка в ЦК, подписанная Мироновым 3-го октября, через два дня Миронову из прокуратуры направили копию очень обширного письма Грудининой Натальи, которое там перед этим лежало месяц, никого не волновало, теперь оно срочно понадобилось Миронову. По предписанию Миронова заместитель Генерального прокурора Моляров назначает Грудининой аудиенцию и 19-го октября вызывает ее к себе. Причем Миронов ему напоминает: лежат записки в деле, что типа должны вы были побеседовать с Грудининой, где результат?. Создается некая группа «авторитетных товарищей», причем, она выезжает в Ленинград и там проверяет дело. Группа действительно чрезвычайно авторитетная, она состоит из нерядовых сотрудников Центрального аппарата. Владимир Тольц: Из секретной справки, составленной прокурором отдела по надзору за следствием Госбезопасности Шарутиным и замначальника отделения следственного отдела КГБ Цветковым. 4-го ноября 1964-го года: "Бродский Иосиф Александрович подвергнут высылке из Ленинграда как тунеядец и паразитический элемент без достаточных к тому оснований и по делу должен быть принесен протест на предмет отмены постановления нарсуда по делу Бродского и частного определения в отношении Грудининой, Эткинда и Адмони". Это лишь завершающая часть справки, составленной московской комиссией по найденному Ольгой Эдельман делу Бродского. Но в деле есть и другие, не менее красноречивые документы. Ольга Эдельман: Шарутин, а он сотрудник союзной прокуратуры и достаточно высокопоставленный сотрудник, рукописный его черновик, он пишет: "Суд был скорый, тенденциозный и необъективный, о чем свидетельствует то, что ряд вопросов, имеющих большое значение для решения вопроса, остались невыясненными". Дальше в деле с самого начала фигурирует составленная вот эта знаменитая стенограмма суда, составленная Вигдоровой. Он пишет: "Насколько правильно составлены стенограммы судебного заседания, судить трудно, но если она правильная, то этот факт лишний раз подтверждает тенденциозность и необъективность рассмотрения дела и скорую расправу с Бродским". Они буквально допросили местное партийное руководство. Местное партийное руководство держалось намертво. Судья, рассматривавший дело Бродского, его начальство написали докладные записки, в которых продолжали утверждать, что имели все основания к высылке Бродского как тунеядца. Местное партийное руководство настаивало на том же самом. И, как явствует из заключения вот этих авторитетных товарищей, «московского десанта», местное партийное руководство считало, что если сейчас пересмотреть дело Бродского, то это уронит авторитет городских властей. Тем не менее, уже к концу ноября были составлены за подписями этих трех московских проверяющих, были составлены докладные записки, адресованные Руденко, Семичастному и председателю Верховного суда. Затем эта троица - Руденко, Горкин, Семичастный - на основании этих записок готовят где-то в декабре, ближе к концу, видимо, декабря 64-го года докладные записки в ЦК КПСС, причем, несколько проектов этих докладных записок, то есть видно, что они и видно, что вопрос имел большое значение. В деле куча пометок, которые свидетельствуют о том, что торопят, что контроль на довольно высоком уровне, зам Генерального прокурора держит руку на пульсе. Наконец составляется и подается протест. Они некоторое время обсуждали, какой протест подать - совсем освободить и отменить или просто снизить срок до отбытого. Протест подается в Ленинградский городской суд, подписывается заместителем Генерального прокурора. И что вы думаете дальше? Ленинградский городской суд, «свободный и независимый», 16-го января 65-го года рассматривает протест заместителя Генерального прокурора и отклоняет его, считая, что Бродский был выслан правильно. После чего следует еще серия докладных записок в ЦК, заместитель Генерального прокурора подает протест теперь уже в Верховный Суд Российской Федерации и там, наконец, промурыживши дело, как следует, в сентябре 65-го года выносится нужное определение, которым Бродский освобождается из ссылки. Владимир Тольц: Ну, а находившийся в ссылке Бродский тем временем писал:
Волхвы забудут адрес твой, ...Мы продолжаем передачу о найденном недавно «Деле Бродского». Сейчас к сегодняшним гостям нашей московской студии - к нашедшей этот неизвестный до сих пор литературоведам документ историку-архивисту Ольге Эдельман и ее коллеге из Госархива Российской Федерации Владимиру Козлову присоединяется друг Бродского, поэт и писатель Анатолий Генрихович Найман. - Анатолий, вы не только один из близких очевидцев, но и один из участников истории, о которой мы сегодня ведем разговор. Как вам представлялась тогда и представляется сейчас (я понимаю, это может разниться) причина, инициативный момент этого дела? Анатолий Найман: Дело в том, что Бродский в возрасте, не могу сказать, в каком точно, может быть 20-21 год, познакомился и попал под короткое влияние такого человека по фамилии Уманский, который был философ, молодой такой философ, не числившийся нигде, а, скорее, то, что называемый уличный философ, который написал работу философскую, то ли о солипсизме и монизме, в общем, такая у него была работа. И он хотел передать это на Запад. И Бродский немедленно, как любитель всяких таких авантюрных ситуаций, он вызвался помочь. И они узнали о приезде в Ленинград американца, который впоследствии был адвокатом, если я не ошибаюсь, Освальда. Фамилия его была Белли, я точно не помню. Они пришли к нему в номер гостиницы, опять-таки, мне кажется, это была "Европейская" гостиница, и пытались ему это отдать. Тот, проинструктированный Государственным департаментом, счел их за провокаторов и отказался это принимать и уехал, поскольку он был туристом, он уехал в Самарканд, тогда линии были заранее наметанные. Он уехал в Самарканд, куда и они отправились. Потом я не очень знаю, то ли с ними с самого начала был, то ли их там поджидал третий участник этого предприятия, некто Шахматов. Он был пилот, военный пилот. Но у него как-то не заладилось в армии, он был уволен из армии, и какое-то было у него прошлое туманное, неразборчивое. И, потерпев второе поражение, даже не встретившись с этим адвокатом, они решили угонять самолет. Как-то так уже договорились, что они все это сделают. Бродский пишет об этом и в интервью говорил о том, что он представил себе, что это делать. Есть даже фотография какая-то Бродского возле маленького самолетика. Он представил себе все это в реальности и отказался от этого дела. В Ленинграде их "повязали". Я не могу сказать точно последовательность. Я повторяю то, что я однажды уже говорил и даже писал. Они приехали в Ленинград, их всех арестовали. Тогда был месячник или полгода социалистической законности, поэтому нельзя было бесконечно держать. Не помню, сколько его продержали, две недели, три дня, не очень хорошо помню. Но то, что говорил следователю, Бродский, те говорили, что следователь спрашивал, те отвечали прямо на вопрос, Бродский же, поскольку он был фигурой, как теперь более или менее миру известно, неординарной, он говорил нечто, что сбивало совершенно весь план следствия с толку и поэтому его из этого дела выбросили. Кажется, его вызывали как свидетеля, но свели его участие до минимума тогда, и они его выбросили из этого дела. Владимир Тольц: В связи с этим уместно снова процитировать содержащуюся в найденном Ольгой Эдельман деле секретную справку прокурора Отдела по надзору за следствием в органах Госбезопасности Шарутина и заместителя начальника отделения Следственного отдела КГБ при Совете Министров СССР Цветкова. В этом документе критически анализируется другая справка по делу Бродского, составленная ленинградским кагебешником Волковым: "...в справке указано о знакомстве Бродского с осужденными за антисоветскую агитацию Шахматовым и Уманским, вместе с которыми он вынашивал мысль об измене Родине. Шахматов и Уманский 25-го мая 1962-го года осуждены за антисоветскую агитацию на 5 лет лишения свободы каждый. Осуждены правильно. Участие же Бродского по этому делу выразилось в следующем: С Шахматовым Бродский познакомился в конце 1957-го года в редакции газеты «Смена» в г. Ленинграде. В разговоре узнал, что Шахматов также занимается литературной деятельностью. Это их и сблизило. Затем он познакомился и с Уманским и вместе с Шахматовым посещали его. После осуждения Шахматова в 1960-м году за хулиганство, последний по отбытии наказания уехал в Красноярск, а затем в Самарканд. Оттуда прислал Бродскому два письма и приглашал его приехать к нему. При этом хвалил жизнь в Самарканде. В конце декабря 1960-го года Бродский выехал в Самарканд. Перед отъездом Уманский вручил Бродскому рукопись «Господин президент» и велел передать Шахматову, что Бродский и сделал. Впоследствии они эту рукопись показали американскому журналисту Мельвину Белли и выяснили возможность опубликования рукописи за границей. Но не получив от Мельвина определенного ответа, рукопись забрали и больше никому не показывали. Установлено также и то, что у Шахматова с Бродским имел место разговор о захвате самолета и перелете за границу. Кто из них был инициатором этого разговора - не выяснено. Несколько раз они ходили на самаркандский аэродром изучать обстановку, но в конечном итоге Бродский предложил Шахматову отказаться от этой затеи и вернуться в город Ленинград. Уманский увлекался индийским философским учением йогов, являлся противником марксизма. Свои антимарксистские взгляды изложил в работе «Сверхмонизм» и других работах. О Бродском Уманский показал, что читал его стихи и раскритиковал их. Считал Бродского болтуном. Об изменнических настроениях Шахматова и Бродского узнал только после их возвращения в Ленинград. Об антисоветских разговорах со стороны Бродского не показал. Бродский по деду Уманского и Шахматова не привлекался. Управлением КГБ по Ленинградской области с ним проведена профилактическая работа". Ну вот, казалось бы, то старое дело закрыто... Анатолий Найман: Но КГБ, во всяком случае Ленинградский КГБ, не та организация, которая выпускает людей и забывает о них. И поэтому он становился более заметным. Хотя, не надо сейчас преувеличивать эту заметность его в то время. Осуждение за тунеядство тогда было общепринятым таким. Едва человек был как-то, не очень он вписывался, его за тунеядство отправляли. Между прочим, тунеядство, понятно, расширительная такая вещь, но всякий творческий работник он действительно с социальной точки зрения тунеядец. Одним словом, они решили его списать по тунеядству. - Ну, там какой-то такой мальчишка-еврей, картавящий, которого щелкнуть ногтем и нет его. Не получилось, как мы знаем, я дальнейших подробностей рассказывать не буду. Владимир Тольц: Анатолий Найман, как мы знаем, в том числе из его книг, навещал Бродского и в ссылке... Анатолий Найман: Я навещал Бродского в первый раз в сентябре, если не ошибаюсь. И мы с ним слушали, - там глухая деревня, делать особенно нечего, - и помимо разговоров мы довольно регулярно слушали разные западные радио. Оно было полно, каждый день о нем что-то такое передавали. Иначе говоря, давление на тех, кто это дело изобрел, было довольно сильное. Ленинград всегда противостоял Москве. Честь мундира была очень важна. Поэтому, когда Москва начала «трепыхаться», ну-ка, посмотрите, как там будет...- «Да пошли вы подальше, мы сами разберемся!..» Между прочим, имеет смысл упомянуть, что когда его навестил, мы такой план выработали, план побега оттуда, потому что невмоготу ему было там. Не то, что было так трудно, но просто взаперти. А тем более, что у него разворачивалось личное дело очень серьезное в Ленинграде.
Ты забыла деревню затерянную в болотах занесенной губернии, Владимир Тольц: Анатолий Найман вспоминает, как он навещал Бродского в ссылке. Анатолий Найман: Что я застал в деревне и в следующий раз тоже, и через раз тоже, когда я туда приезжал, это было абсолютно оторвано от всего процесса, который развернулся где-то там в верхах. А именно. Когда я был там в феврале, пришел председатель колхоза. Был сильный мороз, он пришел налегке, в расстегнутый телогреечке, я его пригласил к столу, бутылку водки поставил, Бродскому это не полагалось по его статусу, а мы что-то, это был День Советской армии, мы налили по стакану. Он выпил и сказал: "Что, забирать приехали?" Я сказал: "Отпустите?" "Да я бы отпустил, там не отпускают". Я говорю: "Что же он, тунеядец?" "Да нет, не тунеядец" - "А что, шпион?". Он говорит: "Вот это точнее". Когда я был там в мае 65-го года и оказалось, когда мы с приятелем приехали в деревню, и оказалось, что административно арестован на неделю, а в тюрьме в Коныше находится, то есть тридцать километров в одну сторону, тридцать километров в другую сторону, попутные машины раз в три часа. Когда я вернулся, мой приятель остался в деревне, я вернулся туда, в эту Конышу, и мне сразу попался Бродский на крыльце. И он сказал - надо идти к судье. Я пошел к судье. Я все стелил очень мягко, говорил, что не оспариваю никакого решения, но 25 лет человеку, не отпустите ли вы? - "Нет, не отпущу". И тогда я пошел к секретарю райкома. Молодой был человек, немножко старше меня, с таким серым кабинетным лицом. И я ему все доложил. Он снял трубку и сказал судье: "Отпустите его. Друзья приехали, отпусти, пусть посидят в привокзальном буфете". Дело происходило в Коныше. Когда он повесил трубку, я сказал: "Простите, я знаю, что так не полагается с властью разговаривать, но у нас все в деревне, отпустите его на сутки, потому что родители, мама приготовила, на сутки. А он потом отсидит эти сутки". Он снова поднял трубку, не выказал никакого неудовольствия, поднял трубку и сказал: "Отпусти на сутки, он через сутки приедет". И когда я уже уходил, у меня был такой ромбик, знаете, тогда были у окончившего институт поплавок, так называемый, у меня был такой ромбик, и я уже выходил, он сказал: "Какие последние станции метро в Ленинграде?" Это было для него важно и интересно. Еще могу сказать такую вещь, например, в феврале вдруг приехали и сказали, что Бродского на один день или на два его забирают на курсы противоатомной защиты. Потому что он грамотный человек, и он от этой деревни должен быть на курсах противоатомной защиты. Тоже, согласитесь, если бы на его деле была специальная помета, что не спускать с него глаз, что его отпускать в разные места. Словом, я там не видел никакого ни давления.
В деревне Бог живет не по углам, как думают насмешники, а всюду. Владимир Тольц: О Бродском, о его творчестве, о его жизни, в России и за рубежом написаны уже сотни книг и статей, опубликованы десятки мемуаров, понарассказано многое из того, что было и не было. Немало страниц в этой разножанровой эпопее и литературоведы, и мемуаристы отвели и «делу Бродского» (о нем писал и он сам) - История судебного преследования молодого поэта, его ссылки, - эти обстоятельства биографии довольно быстро превратились в явление советской общественной жизни, а теперь стали уже и страницей истории мировой литературы. И вот ныне она пополняется неизвестным доселе важным историческим документом ... Анатолий Найман: В жизни так бывает и это, собственно, и тем жизнь и привлекательна, что существуют какие-то мальчишки, как, например, некоторое время нас называла Ахматова. Действительно мальчишки, без возраста, без веса, безо всего. И они просто пишут стихи... И вдруг проходит какое-то странное движение умов и вдруг по их поводу Центральный Комитет партии, (мы же все думали, что Центральный Комитет партии он где-нибудь в Тибете находится или в Кремле, но в каком-то бункере специальном), и вдруг начинают люди чесать затылки и придумывать, как им с этими мальчишками быть. Мальчишки действуют по-своему, они думают, что надо отправиться на Кавказ, а оттуда через турецкую границу что-нибудь такое... А здесь такие сидят страшные молодые люди лет 40-45-ти, решают. Семичастный - он по комсомольской, - они все из комсомола выходили, и они решают какие-то международные проблемы, которые сами, просто по своей ограниченности и серости, создали. Ну и действительно сочувствия это у меня не вызывает. Что касается, какую это сыграло роль для Бродского, в "Разговоре с Соломоном Волковым" он сам об этом очень хорошо говорит. Там в деревне, я хочу подчеркнуть, в деревне у него не было подавленного настроения, не говоря уже о том, что это был творческий период очень сильный для него. Владимир Тольц: Знаете, по ходу нашего разговора я задумался о слушателях передачи, в которой он прозвучит. Конечно, для ценителей поэзии Бродского, для тех, кто знает его биографию и творчество он абсолютно понятен, и я уверен, они сразу же оценят значение находки «дела Бродского» и будут ждать более подробной публикации о ней. Но среди наших слушателей много молодых. Они просто не знают имен многих, кого мы упоминали сегодня. Давайте же, в заключение по традиции, возникшей некогда в голливудских фильмах на исторические темы, коротко расскажем о некоторых из тех, кого мы по ходу нашего разговора упомянули. Я начну с Владимира Семичастного. (Еще недавно его голос звучал в наших передачах.) Бывший комсомольский вождь был одним из участников заговора против Хрущева и оставался на посту главы КГБ до 67-го года. Затем его «задвинули» зампредсовмина на Украину, а в 81-м - в общество «Знание». Скончался на пенсии в 2001-м году. Ну, а другой важный в деле Бродского московский чиновник - Николай Миронов? Ольга Эдельман: Надо сказать, что в перестроечной прессе появлялись публикации, которые называли Миронова, а он, я напомню, был завотделом административных органов ЦК, он курировал силовые структуры, так вот появились публикации, в которых сообщалось по воспоминаниям высокопоставленных очевидцев, что Миронов как раз был, чуть ли, не инициатором или, во всяком случае, координатором антихрущевского заговора, что он готовил этот самый Пленум. Параллельно, как видите, волновали его два человека - Хрущев и Иосиф Бродский. Но Миронов до этого Пленума не дожил, он разбился в авиакатастрофе, поэтому его имя как-то ушло в тень и не связано со снятием Хрущева. Владимир Тольц: А что стало с Уманским и Шахматовым? Анатолий Найман: Оба вышли, отсидели и вышли. Бродский встречался и с тем, и с другим. Не точно помню, Уманский как-то растворился, а Шахматов вдруг, Бродский сказал, что он был в Германии и там к нему вдруг подошел Шахматов, тут все было в интонации, как Бродский все это показал, эту встречу, выразительный монолог Шахматова. Так что тут мне трудно сказать... Владимир Тольц: Ну а другие - Грудинина? Анатолий Найман: Была знаменитая довольно встреча Ахматовой с Шостаковичем по поводу Бродского. То есть я хочу сказать, какие люди, не только Наталья Грудинина, которую я знал и очень уважал и так далее... Шостакович, он был депутат от Ленинграда. Я присутствовал как человек, который должен дать справку, и он сказал, Шостакович, его уже умеют изображать, такая скороговорка, не глядя на меня, сказал: "С иностранцами не встречался?". Я так начал: "Видите ли в чем дело..." "Тогда это невозможно". Это и был пункт, с точки зрения Шостаковича. Что касается Грудининой, она меня просила, я в то время исполнял обязанности литературного секретаря у Ахматовой, и она меня попросила устроить встречу. И я устроил встречу, она приехала в Комарово. Реакции обеих были довольно замечательные. Грудинина вышла и сказала:"Слушай, она же не дослышит, а нам нужны люди с абсолютным слухом". А когда она ушла, и я вошел к Ахматовой, сказал: "Ну как вам Грудинина?" Она сказала: "Морская пехота". Владимир Тольц: Времени уже нет перечислять всех. Но нельзя не сказать о главном герое передачи. Иосиф Александрович Бродский в 72-м году эмигрировал и никогда больше не вернулся на родину. В 87-м он стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Скончался в 1996-м. Его жизнь и творчество, о необходимости «исправления» которых в начале 60-х судачили в своих бумагах карательные чиновники, давно уже вписаны в лучшие страницы истории мировой литературы.
Уже не Бог, а только Время, Время зовет его и молодое племя. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
