Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-08-01]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц Недавнее прошлое в беллетристической упаковке- Некоторые из этих событий в моем изображении вполне соответствуют происходившему в действительности. Другие - полностью придуманы мною. Ведь реальность не столь впечатляюща как наше воображение! - В истории не бывает сюжетов, но сказать, что их создает перо историка - значит историка унизить. Настоящего ученого интересуют в первую очередь факты, большинство из которых ему не известно и даже никогда не будет известно". - Не на каждый эпизод истории у меня, у любого писателя, думаю, есть документ. Ты был свидетелем или, может, участником какого-то из ряда вон выходящего события, но документа, справки с печатью президента, что, у тебя просто в запасе нет. Владимир Тольц: Сегодня мы поговорим о беллетристической упаковке, в которой часто преподносят нам ныне сведения о недавнем прошлом. У незавершившейся истории нет своих Геродотов и Тацитов. Историки, которых мы чтим ныне как великих, обычно напрямую не писали о своем времени, да и в недавнем прошлом разбирались не очень. Более того, они были не в силах понять его столь целостно, как давно минувшие времена. Об их прогнозах будущего уж не говорю... Вместе с тем острый общественный интерес к познанию и пониманию этого "близкого прошлого", на наших глазах перетекающего в настоящее - явление стабильное. И спрос, как говорится, рождает предложение. В наше время этот интерес утоляется разного рода "историографическими суррогатами" - беллетризированными мемуарами участников и очевидцев тех или иных значительных событий, журналистскими расследованиями, насыщенными актуальной политизированностью, публикацией - без профессионального источниковедческого анализа - тех или иных документов, вчера еще скрытых от широкой общественности, и т.п. А порой, даже сочинениями в жанре "fiction", прототипами героев которых являются реальные исторические персонажи (часто, еще живущие), а за "романической" фабулой скрывается реально происходившее. Вот этим "историографическим суррогатам" и посвящена сегодняшняя передача. Разумеется, пересказ богатейшего разнообразия сюжетов, а тем более, типология этого рода сочинений и ее анализ - задачи, в рамках радиопередачи не решаемые. Наша сегодняшняя цель куда скромнее: на примерах нескольких сочинений поставить простые вопросы: почему их авторы обращаются к этому жанру? В чем секрет популярности этих квази-исторических сочинений и их особенности? Как они соотносятся с тем, что в действительности происходило, и с нашим - читателей - восприятием недавно минувшего? В качестве первого примера я избрал книгу американского автора Питера Швейцера "Victory (Победа). Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря" - сочинение, куда более известное и популярное в России, нежели в Соединенных Штатах. Вышедшая по-английски в 1994-м году книга эта, по причинам, которые вам станут ясными чуть позже, была немедля переведена на польский, а с польского в 1995-м году - на русский. (Надо сказать, что этот несколько затейливый способ перевода существенно сказался на качестве русского текста, но отнюдь не на том почтении, с которым к книге Швейцера отнеслись в России.) С момента появления ее в Российской Федерации (кстати, опубликована книга была в Минске, объявленный тираж - 50 тысяч экземпляров) ее до сих пор цитируют российские политические аналитики самого разного толка. На швейцеровское изложение событий 1980-х годов безо всякой критики ссылались как на абсолютно достоверное изложение недавнего прошлого и кремлевский политтехнолог Павловский, и коммунистический депутат в Думе Романов, и президент Академии военных наук, генерал армии Гареев, и кагебешный генерал Широнин. Недовольство сочинением Швейцера высказывали разве что бывшие руководители советского шпионажа (к примеру, начальник советских нелегалов генерал Юрий Дроздов или зам. начальника внешней разведки КГБ СССР генерал Николай Леонов). Ну, оно и понятно: Швейцер в свой книге ставит под сомнение качество их работы, утверждая, что КГБ, по сути дела, помогал ЦРУ дурить советское руководство, не разобравшись в смысле задуманной американцами операции по его, "Кремля", дезинформированию. Контрдоводы асов советской разведки тоже показательны: мы-де, знали и своевременно докладывали о тех американских решениях и секретных документах, которые описывает Швейцер, поэтому советские поражения (в частности, в Афганистане) это не поражение спецслужб, а "поражение тогдашнего политического руководства страны". Пора, пожалуй, хоть в нескольких словах рассказать, о чем и на каком основании повествует в своей книге Питер Швейцер. Для написания ее он провел многочисленные обстоятельные интервью с большинством тех, кто формировал внешнеполитическую стратегию США в начале 1980-х. Но главное, на мой взгляд, что Швейцер первым, кажется, ввел в в публичный оборот ранее совершенно секретные американские документы - "директивы по национальной безопасности" (NSDD), подписанные Рейганом в 1982-83 гг. Опираясь на этот источниковый материал, Швейцер в своей книге утверждает, что в начале 1980-х в США была разработана, а затем реализована политическая стратегия, нацеленная не на сосуществование с советской системой и сдерживание ее влияния, а на достижение ее "фундаментальных изменений". Чтобы добиться этих "изменений" (а они, по мнению Швейцера, и привели советскую систему к краху), Рейган и его приближенные избрали атаку на экономику СССР при помощи понижения мировых цен на нефть, снижения доверия западных финансистов к советскому блоку, сокращения доступа Советов к передовым западным технологиям, истощение советских ресурсов посредством втягивания Советского Союза в гонку по "Стратегической оборонной инициативе", являвшейся в значительной мере дезинформационной операцией, а также тайную поддержку афганских моджахедов, направленную на изматывание Советской Армии и широкомасштабную помощь восточноевропейским диссидентам, прежде всего в Польше. (Понятно, почему именно там и перевели сразу книгу Швейцера). Очевиден и понятен также и пафос автора: в годы, когда политологи Европы и США объясняли крушение мирового коммунизма главным образом тем, что он исчерпал свои силы, и единодушно присуждали лавры его могильщика последнему генсеку КПСС, американскому патриоту Швейцеру, располагавшему информацией другого рода, читать и слышать это стало просто невмоготу - "за державу обидно!" Он заявил: "Это воистину курьезный подход, все заслуги приписывать побежденному, а не победителю". Швейцер рассуждал так: "Анализ причин развала Советского Союза вне контекста американской политики напоминает расследование по делу о внезапной, неожиданной и таинственной смерти, где не взята во внимание возможность убийства и даже не делаются попытки изучить обстоятельства данной смерти. Но даже если жертва была больна неизлечимой болезнью, следователь обязан изучить все возможное. Что явилось причиной смерти? Дали жертве лекарства, которые в нужное время могли бы ей помочь, или не дали? Не было ли каких-либо необычных обстоятельств, сопутствовавших этой смерти, или каких-то непривычных вещей, с ней связанных". В поисках этих "необычных обстоятельств" Питер Швейцер обращает внимание читателя на особенности политики Рональда Рейгана. Мнение, что Рейган оказался самым антикоммунистическим из президентов США, ко времени появления книги Швейцера в Штатах разделяли, пожалуй, все, кто задумывался над концом советского коммунизма. Все помнили слова из его знаменитой речи 1983-го года об "империи зла": "Я верю, что коммунизм - это очередной печальный и странный раздел истории человечества, последняя страница которого пишется сейчас". При этом даже соратники Рейгана публично интерпретировали эти слова президента скорее как символ веры, нежели как основанный на понимании реального положения дел прогноз. К примеру, бывший Госсекретарь США Джордж Шульц в беседе со Швейцером заявил: "Президент Рейган был глубоко убежден, что Советский Союз не выживет, что он не сможет выжить. Это убеждение вовсе не вытекало из глубокого знания проблем Советского Союза, а было лишь чисто интуитивным". Не оспаривая этого интуитивного элемента в суждениях американского президента, Швейцер своим сочинением показывает, как рейгановское восприятие "коммунистического зла" легло в основу государственной стратегии США, реализация которой продолжалась до 1987-89 годов.
"Стратегия была направлена против ядра советской системы и содержала в себе:
Я прошу прощения за эту длинную цитату. Пересказывать увлекательную книгу Швейцера в наши цели не входит. Но этот объемный пассаж, думаю, даст представление тем, кто книги не читал, почему она пользуется читательским почтением в России. Ведь это же так соблазнительно, так "по-русски" обнаружить источник своих неудач и неприятностей вовне! Коммунисты находят здесь оправдание собственной политической неэффективности, их противники - доказательство их профнепригодности, ненавистники Горбачева - доказательства его недальновидности... Ну, и так далее. Вне зависимости от политических взглядов российские читатели находят толк в таком, например, суждении Швейцера:
"Советский коммунизм не был организмом, способным на самопожирание ни в какой международной ситуации. Это именно американская политика могла изменить и изменила ход истории.
Строго говоря, это суждение Швейцера не является результатом комплексного анализа сведений о советском коммунизме и перестройке. (Таких материалов в книге Швейцера попросту нет.) Это скорее - кредо автора, художественное воплощение его мироощущения. Я попросил высказаться об этом моего коллегу по Радио, писателя Алексея Цветкова. Алексей Цветков:
В природе не бывает пейзажей - их создает глаз художника. Точно так же в истории не бывает сюжетов, но сказать, что их создает перо историка - значит историка унизить. Настоящего ученого интересуют в первую очередь факты, большинство из которых ему не известно и даже никогда не будет известно, - поэтому он лишь с крайней осторожностью выстраивает их в последовательное повествование. Как правило, чем занимательнее это повествование, тем свободнее автор обращается с фактами. В конечном счете можно сказать, что сюжеты в истории создает перо беллетриста: даже когда речь идет о реальных событиях, общая канва в значительной степени представляет собой художественный вымысел.
Владимир Тольц: В Штатах сочинение и идеи Швейцера, как я уже сказал, куда менее популярны, чем в России. Вернее, популярны, но в совершенно иных в социально-культурном отношении читательских слоях, нежели в России. - Попроще...) Когда я попросил моего коллегу Михаила Соколова выяснить, как относится к книге Питера Швейцера один из "героев" тайных американских операций 80-х годов Ричард Перл, ответ бывшего помощника министра обороны США по вопросам международной безопасности был крайне лаконичным: Ричард Перл: Честно говоря, я не читал этой книги, хотя это важная книга и мне следует ее прочитать. Итак, я не могу комментировать. Владимир Тольц: Профессиональную сдержанность ответа Перла можно понять: ведь Швейцер в качестве документальной основы использует выдержки из документов, которые, насколько мне известно, до сих пор полностью не опубликованы и не рассекречены. Но позволю высказать и предположение о природе сдержанного отношения американской читающей публики к книге Швейцера. Американцы, интересующиеся политической историей, свои представления о ней, куда в большей степени, нежели русский читатель, привыкли строить по официально опубликованным документальным источникам. "Теория заговора" у них менее популярна, чем в бывшем СССР. Вот что говорит об этом Алексей Цветков: Алексей Цветков:
Самый простой метод объяснения истории - теория заговоров, и именно к нему прибегает в своей книге Питер Швейцер. В реальной жизни заговоры неизбежно проваливаются, как показывает простое логическое доказательство Карла Поппера или элементарная формула теории вероятности. Но в беллетристике заговоры работают безупречно, и любители этого жанра как правило не читают Карла Поппера. Здесь господствует принцип экономии умственного усилия.
Владимир Тольц: Мы продолжаем разговор о современной истории в беллетристической упаковке. Недавно в Москве состоялась презентация книги Ричарда Перла "Твердая линия". Того самого Перла, чей ответ о книге Швейцера вы слышали в первой половине этой передачи. В аннотации к русскому изданию сказано: "Твердая линия" - не исторический роман, но и не чистая фантазия. В президенте США угадываются черты Рональда Рейгана: патриарх, твердый и прямодушный политик, способный стать выше господствующих мнений, идеалист-прагматик, уверенный в конечном торжестве добра над злом. Можно предположить, что у министра обороны Райдера есть черты сходства с Каспером Уайнбергером, государственный секретарь Уинтроп чем-то напоминает Джорджа Шульца, а посол Мур - посла Пола Нитце. Но это не главное". Что же тогда главное? И почему Перл - напомню - бывший с1980-го по 1987-й год помощником министра обороны по вопросам политики в области международной безопасности, Перл - главный консультант правых в вопросах ядерной стратегии, человек, прекрасно знающий предмет и людей, о которых он пишет, не занялся, подобно многим прототипам своих героев, написанием мемуаров, а сочиняет роман - не роман, но и "не чистую фантазию"? Сам автор отвечает на этот вопрос уклончиво, предпочитая больше рассуждать о предмете своего сочинения, нежели о причинах своего обращения к жанру "фикшн": Ричард Перл: Это - книга о холодной войне и некоторых ее битвах, в том числе и о тех сражениях, которые имели место в самой Администрации Соединенных Штатов. Эти стычки в администрации происходили по поводу различных подходов к Советскому Союзу. Некоторые из этих событий в моем изображении вполне соответствуют происходившему в действительности. Другие - полностью придуманы мною. Ведь реальность не столь впечатляюща как наше воображение! Владимир Тольц: Чем же и зачем желает автор "впечатлить" наше читательское воображение? Снова обратимся к издательской аннотации: "Перл с большой убедительностью - благодаря колоссальному знанию материала - показывает читателю уровень, на котором реально "делается" политика. Это уровень заместителей членов кабинета, готовящих те или иные, часто конкурирующие варианты решений. Именно на этом уровне работал и сам Ричард Перл, [и туда же он поместил своего героя - Майкла Уотермана и его главного оппонента - Дэна Беннета.] Книга будет интересна широкому кругу читателей". Мне кажется, я даже могу примерно очертить этот "круг читателей". И автор, и его российские издатели, похоже, рассчитывают на ту же аудиторию, в которой популярна в России книга Швейцера, которого, по словам Перла, он не читал. Да и предмет обоих сочинений поразительно схож! Ричард Перл рассказывает о своей книге так: Ричард Перл:
Основная сюжетная тема: политику творят люди, личности. Они обладают всем набором человеческих качеств: сомнениями, верованиями, опасениями, предубеждениями... В конце концов все мы делаем ошибки, и зачастую История оказывается результатом чей-то ошибки.
Владимир Тольц: Но об этом же - о том, как это произошло и какие усилия для разрушения советской системы прилагались, - и книга Швейцера. Отличия же в том, что журналист Швейцер описывает это на основании непонятно как полученных им секретных документов и бесед с людьми, которые некогда реализовывали эти секретные планы администрации Рейгана, а остающийся и ныне действующим политиком Перл (он ведь и теперь один из советников американского президента по внешней и оборонной политике) не может ссылаться на секретные документы и многое приписывает поэтому своему писательскому воображению, которое "более впечатляюще, чем реальность". То обстоятельство, что одна из нынешних политических задач Перла - налаживание отношений с Россией (сравнительно недавно он выступил с предложением списать ей все советские долги), также не может не сказаться на его "писательской" позиции. В отличие от Швейцера он не утверждает, что холодная война окончилась победой США и лично президента Рейгана. Его задача - не уязвлять чувства бывшего советского народа, а убеждать его в его победе. Ричард Перл: На любой войне есть свои герои. Я считаю, что истинными героями холодной войны были такие люди как Сахаров и Щаранский, как Амальрик, те, кто боролись с тоталитаризмом внутри страны. И победителем в холодной войне стал народ, сумевший покончить с режимом тирании. Россия не является побежденной стороной в этой войне. Побежденным оказался тоталитарный коммунизм и все, что он собою олицетворял. Я продолжаю говорить о победителях и побежденных, но я считаю, что народ вашей страны - среди победителей. Владимир Тольц: Вот так писательское "воображение" и беллетристическая форма становятся на службу политики. Естественно, они остаются при этом сырьем для исследования этого исторического феномена, но воспринимать эту "художественность" в качестве истории механики рейгановского правления - занятие куда более сомнительное, нежели даже изучение войны 1812-го года по "Войне и миру" Толстого... И последний пример. Снова - об истории советско/российско-американских отношений. Двухтомный роман "Кремлевский поцелуй". (Первый том - "Криминальный транзит", второй - "Полковник знает все") На обложках - стройные женские ноги в сетчатых чулках и туфельках с бело-сине-красным (государственных цветов!) бантом. Все это - на фоне Спасской башни Кремля и вашингтонского Белого дома. - В общем, круто!... Стандартное предуведомление: "Фамилии, даты, события, описанные в книге, вымышлены. Все совпадения - случайны". Никаких совпадений имен главных персонажей с реальными я не заметил. Но прототипы их - президента Борицына, его дочери Тони, госсекретаря Булиса, министра печати Ранина, начальника президентской охраны Пряникова, пресс-секретаря Мостикова и десятка других, легко узнаются. Да и имя автора - Алла Ярошинская - многим сразу напоминает ельцинскую эпоху, которой и посвящен беллетристический двухтомник Аллы Александровны. (В 1992-м за книгу "Чернобыль. Совершенно секретно" она была удостоена так называемой "Альтернативной Нобелевской премии".) А до того, в 1989-м, Алла Ярошинская была избрана народным депутатом СССР, состояла членом Комитета по вопросам гласности, прав и обращений граждан, входила в Межрегиональную депутатскую группу, являлась с 1993-го по 2000-й год членом Президентского совета Ельцина, была начальником Главного управления СМИ Минпечати РФ. Из аннотации "Кремлевского поцелуя":
"Простая провинциальная девушка, по воле случая оказавшись в Москве, встречает здесь свою первую любовь - белокурого и голубоглазого американского студента, которому двадцать лет спустя суждено сыграть роковую роль не только в ее личной судьбе, но и в судьбах многих государств и могущественнейших людей последнего десятилетия ХХ века.
Спрашиваю у автора этого "авантюрного романа" Аллы Александровны Ярошинской: Алла, вы человек политический, в политике с конца 80-х. Обычно люди этого круга, когда начинают писать о своих занятиях, жизни, обращаются к жанру мемуаров или политической публицистики. А вы вот обратились к беллетристике, к "фикшн". Чем обусловлен такой выбор жанра? Алла Ярошинская: Здесь как бы несколько есть ответов. Если взять жанр "фикшн" или, по-русски говоря, художественная литература, в основу которой положены реальные исторические события, то это совсем не новое течение ни в русской, ни в мировой литературе. Когда я писала свой роман "Кремлевский поцелуй", мне хотелось показать широкую панораму жизни в России после СССР, после Горбачева и после перестройки, в которой я сама очень активно участвовала. И во мне боролось как бы два человека. С одной стороны - я журналист, публицист, к тому времени у меня вышло уже множество рассказов, как бы писательских таких попыток. А с другой стороны, конечно же, человек, который состоялся как политик, потому что я была депутатом и так далее, и работала членом Президентского совета у Ельцина. То есть мне хотелось показать, с одной стороны, на реальных фактах нашей российской жизни весь спектр, всю гамму социально-экономических преобразований, драматических буквально, а с другой стороны, мне не хотелось, чтобы это было скучно. Потому что у нас опубликовано уже очень много мемуаров различных политических деятелей различной величины, все это прочитано, все это одно и то же. И как бы читатель, я думаю, чувствует, особенно тот читатель, который следит за политическими событиями, за этим политическим триллером российским, он чувствует, что что-то еще не досказано, что-то не договорено и что-то все-таки существует за кулисами этих документальных вещей. Владимир Тольц: Что же "за кулисами"? Алла Ярошинская: Мне было важно показать, как ведут себя кремледержцы на людях, а как они ведут себя в кулуарах. То есть у меня есть сцена Госсекретаря России, (Булис он у меня), он ест, обедает. И я описываю это действо, ничего, кстати, не выдумывая, я сама принимала участие в этом действе. Как у него падает мимо рта кусок капусты, как галстук плюхнулся в тарелку и так далее. Это мелочи, но это мелочи, которые важнее иных не мелочей. Они говорят о человеке, если не все, то многое. Мне позвонил один мой хороший знакомый из российской научной элиты и сказал: "Ну, это же ужасно, ты его просто уничтожила". Но я его совсем не собиралась уничтожать. То есть я показала детали, которые сказали о человеке все. Или, например, там есть такая у меня сцена подписания указа президента на даче у президента, как говорится, "под это дело". Такие детали, такие вещи, которые невозможно прописать в серьезном документальном исследовании, в таком каком-то полунаучном, что ли. Владимир Тольц: Ну, хорошо. Вы прямо говорите, что описываете правление Ельцина и его приближенных. Но почему вы все реальные имена заменяете вымышленными, при этом такими, что прототипы ваших литературных героев легко угадываются? Алла Ярошинская: Когда ты пишешь серьезную документальную вещь, особенно касающуюся власти, а особенно в России, и конкретных людей во власти, ты должен использовать документы. Но не на каждый эпизод истории у меня или у любого писателя, я думаю, есть документ. То есть был свидетелем и даже участником какого-то из ряда вон выходящего события, но документа, справки с печатью президента, что было так, у тебя просто в запасе нет. Значит, как бы для документального рассказа эта важное, может быть преступное даже событие, в России было много таких преступных событий во время смуты, потеряно. А если такое событие, которое влияло на решение, на судьбы страны и, может быть, даже мира было и ты знаешь, что оно было и ты сам, может быть, принимал в нем участие и ты знаешь, что несколько человек всего владеют информацией, а документов нет. То есть они были, даже такое случается, что они были, а потом их просто уничтожили, их нет, вот тогда как быть человеку, который сам в политике? Есть, мне кажется, три варианта: писать без справки - тогда тебя затаскают по судам и опыт такой из моей моей прежней советской жизни есть; не писать вообще; или же писать "фикшн". Не писать я не могу, потому что это моя жизнь, не писать - значит не жить. Поэтому я и выбрала третий - "фикшн". Владимир Тольц: Но ведь ваши - политического деятеля - мемуары тоже были бы историческим документом. Никакой тут справки с печатью для этого не требуется... Алла Ярошинская: Когда я пишу о том, как, допустим, обсуждается какой-то вопрос или, допустим, как обедает президент и что у него на столе стоит, что он есть и пьет - это одни мемуары. Да, сюда не надо никакой справки, это понятное дело. Но когда я пишу о расстреле парламента и когда я пишу о том, допустим, что привлекались какие-то силы извне и когда я пишу о том, что человек поехал специально на Запад, просидел там какое-то время инкогнито и искал эти силы извне, чтобы помочь расстрелу парламента, вы согласитесь, что это уж очень серьезные мемуары. Когда ты такое утверждаешь, ты должен обязательно запастись документом. Владимир Тольц: Скажите, а каково в вашем романе соотношение правды того, что в действительности происходило, и художественного вымысла? Алла Ярошинская: Что касается вашего последнего вопроса, насколько близко все написано к реальным событиям. На сто процентов. Я только могу сказать отдельное мнение свое о любовной линии. То есть я хочу просто умолчать, я имею на это право, я думаю, хотя именно эта линия у моих знакомых, особенно знакомых журналисток, вызывает бурю эмоций. Все говорят - а это так было, это правда так было? Владимир Тольц: Из книги "Кремлевский поцелуй", героиня которой Лиза Корнилова даже в моменты редких интимных встреч с возлюбленным, ставшим президентом США, отстаивает дело мира и интересы российской и мировой демократии.
"- Ты бомбишь Ирак ядерными боезарядами. А что делает остальной мир? Что делает Россия и ее патриоты? Им хочется поставить тебя на место. Единственный способ - бомбить тебя. Это очень нужно левому политическому истеблишменту России, чтобы наконец у его народа появилась патриотическая объединяющая идея, которую он до сих пор никак не найдет. Ты здорово поможешь нашим "ястребам". Алла Ярошинская: Я единственное, что могу сказать, что если бы эта книга была переведена на английский язык (она будет переведена) раньше, до выборов в США, то, я думаю, что она каким-то образом могла даже повлиять на выборы в Соединенных Штатах. Владимир Тольц: Ну об этом можно только гадать. А вот про "амурную линию" романа Алла Ярошинская, хотя я ее об этом и не спрашивал, рассказала мне немало. Алла Ярошинская: Вот вышло интересное совпадение: главный герой, губернатор штата Небраска в моей книге Роберт Стивенс, а затем он же кандидат в президенты, а затем он же президент Соединенных Штатов, так вот у него любовная связь в моей книге происходит с советником российского президента Лизой Корниловой. И когда объяснила эту любовную линию своей приятельнице из "Рейтер", она просто остолбенела. Оказывается, в Небраске был губернатор, он до сих пор существует и живет, и здравствует, с таким именем. И у него была скандальная любовная история. Он так же как мой герой имеет отношение к вьетнамской войне и, более того, он так же как мой герой баллотировался в президенты Соединенных Штатов. Вот можете себе представить? Ведь я даже ничего до разговора с ней ничего этого не знала и ничего об этом просто не слышала. Она мне просто не поверила эта моя приятельница. И вот я теперь думаю: а когда-нибудь эта книжка будет переведена, ну довольно быстро, я думаю, на английский язык, вот этот Роберт прочтет, он сейчас сенатор, кстати, что он вообще подумает и что дальше сделает. Потому что так столько много совпадений с его личной биографией, я его не знала, не слышала и не ведала, я и в Небраске никогда не была. То есть какая-то мистическая такая история. Владимир Тольц: После этого я по-новому смотрю на смысл стандартного предуведомления "Все совпадения - случайны". Да и на то, почему политики ныне обращаются к жанру беллетристики, тоже... И еще на эту тему Алла Ярошинская поведала мне вот что: Алла Ярошинская: Один человек, который много мне чего рассказал по поводу вот этих важных вещей, я сказала ему: послушай, а почему бы тебе не написать самому мемуары как есть, я бы тебе даже помогла сделать литературную запись, ты не владеешь пером. Он посмотрел по сторонам, разговор был в одном кафе за чашкой кофе, посмотрел так с опаской по сторонам и сказал: "Да ты что? Да ты представляешь, что ты говоришь? Да меня же просто уничтожат, меня же просто убьют, как только узнают о том, что я собираюсь это сделать, еще не написал, но только собираюсь". Владимир Тольц: Вот пожалуй, все, что мы успеваем рассказать сегодня о современной истории в упаковке фикшн. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
