Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[24-03-02]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц
Внешний мир советскими глазамиПомните у Ильфа и Петрова: "Пикейные жилеты" в столовой № 68 г. Черноморска": "Что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно - Чемберлен все-таки тоже голова. Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Чемберлен тоже голова. Но больше всего утешал их Бриан. - Бриан! - говорили они с жаром. - Вот это голова!" Высмеянных Ильфом и Петровым "пикейных жилетов" жутко волновала "заграница". Ибо, как сказано в романе, "все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом". Но что знали о ней они и другие советские граждане 20-30-х годов прошлого века? Внешний мир советскими глазами. В 20-30-х годах прошлого века его устройство и события в нем жгуче волновали не только "пикейножилетчиков" - "странных и смешных" для Ильфа и Петрова людей. Их традиционный, окрашенный ностальгией интерес к загранице, информации о которой с наступлением советского времени заметно поубавилось, нам понятен хотя бы своим прагматическим аспектом: "Это были странные и смешные в наше время люди. <...> у столовой № 68, где раньше помещалось прославленное кафе "Флорида", собирались обломки довоенного коммерческого Черноморска: маклеры, оставшиеся без своих контор, комиссионеры, увядшие по случаю отсутствия комиссий, хлебные агенты, выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера. Когда-то они собирались здесь для совершения сделок. Сейчас же их тянули сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки. Они ежедневно прочитывали московскую "Правду", - местную прессу они не уважали, - и все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом". Как и многим, Ильфу и Петрову, о которых мы еще поговорим, тогда казалось, "порто-франковые" вольности их родной Одессы (вольного города Черноморска) навсегда канули в прошлое. И московская "Правда" стала олицетворением новой истины и ее последней инстанцией. Все остальное - от лукавого, имеющего, разумеется, заграничное капиталистическое происхождение. Из письма Георгия Чичерина члену Оргбюро ЦК РКП(б) В.М.Молотову об организации контроля за почтой, поступающей из-за границы (18-го января 1922-го года): "Уважаемый товарищ, в связи с установлением почтовых сношений с заграницей стали получаться почтовые посылки, бандерольные отправления на имя частных лиц. В них часто обнаруживаются иностранные газеты и журналы. Начинформотдела ВЧК сообщает, что военная цензура просит прислать список печатных произведений, нежелательных к ввозу<...> До сих пор ВЧК воспрещала ввоз из-за границы даже издаваемых нами газет, так как в них появлялось многое, о чем в нашей обстановке здесь не следовало пускать в печать... Между тем оказывается, что по почте уже посылаются газеты частным лицам. Допускать это значит восстановить возможность печатной агитации против нас. По Москве будут ходить какие-нибудь ярко агитационные номера белогвардейской печати... Ввиду однако того, что неудобно просто декретировать воспрещение ввоза газет из заграницы, Коллегии показалось необходимым предложить созыв Комиссии. Пришлось бы при этом установить несколько категорий получателей, ибо, например, наши гости по Коминтерну жалуются на плохую доставку им прессы из заграницы... Ввиду крайне деликатного характера этого вопроса и ввиду того, что тут затронуты и партийные интересы, Коллегия полагала, что было бы уместно также и представителю Политбюро участвовать в данной Комиссии. С коммунистическим приветом Георгий Чичерин". Итак, информация о событиях за рубежами молодой страны Советов уже с первых дней воцарения коммунистической власти была резко сокращена, получатели ее были строго ранжированы. Большинство, подобно черноморским пикейножилетчикам, было ограничено информационным пайком центральной "Правды" и местной печатью. Вообще 1917-й год перевернул всю жизнь страны. Насколько же изменилось представление о внешнем мире после революции? Чем, по вашему мнению, диктовался и мотивировался интерес к другим странам у жителей страны советов? И сколь велик он был? - эти вопросы я задаю руководителю Центра по изучению отечественной культуры Института Российской Истории Российской Академии Наук Александру Голубеву. Александр Голубев: Начало 20-го века было для России временем очень сложным, кризисным. Достаточно представить себе: сначала русско-японская война, в которой великая европейская держава неожиданно для всех проиграла маленькой азиатской стране, к которой первоначально относились, я бы сказал, презрительно. Это уже во многом поколебало устоявшиеся представления о месте России в мире. Затем последовала Первая мировая война, которая складывалась для России тоже довольно неудачно, несмотря на огромные жертвы, которые принес русский народ в ходе этой войны. Затем последовала революция, гражданская война, кровавая смута, где все воевали против всех. Гражданская война сопровождалась, как известно, интервенцией. Во-первых, немецкой оккупацией целого ряда районов, затем последовали союзники под различными предлогами, иногда вполне позитивными. И все это вместе привело к тому, что сознание, массовое сознание российского общества политизировалось в той степени, в какой оно никогда не было политизировано, скажем, в веке 19-м. И крестьяне, и рабочие, и служащие, не говоря уже об интеллигенции, о политической элите, в ходе всех этих событий поняли, что их повседневная жизнь, их заработок, ведение хозяйства для крестьянской семьи, уровень безработицы для рабочего в городе, прочность его места у служащего и так далее, и тому подобное, все это напрямую связано с ситуацией в мире, с тем, что творится за рубежами страны. И к этим факторам надо добавить вот еще что. Ведь советская страна очень быстро становилась обществом, политизированным сверху. Большевики придавали огромное значение проведению политической пропаганды, это было, может быть, самое главное их оружие, они умели им пользоваться. Они стремились политизировать население в соответствующем духе. Отсюда все эти Главполитпросветы, отсюда постоянные кампании, начиная с кампании за грамотность, которая проводилась так называемыми Чрезвычайными Комиссиями по борьбе с неграмотностью. Кстати, человек, не пожелавший учиться грамоте, в годы гражданской войны мог подвергнуться аресту за это, были и такие постановления. Ну и, наконец, постепенно становилось ясным, что здесь, в СССР, вырастает что-то новое, небывалое, и отсюда интерес, как это воспринимается в Европе, на Западе, в мире, какое воздействие уже события в нашей стране оказывают на Запад и не ожидается ли оттуда, как об этом часто писали газеты, новая интервенция, новая война, в которой молодая республика может погибнуть. Владимир Тольц: Да, интервенцию ждали многие и в разных местах. И долго. Ну вот, например, 1925-й год: из майской сводки Информационного отдела ОГПУ о политических настроениях деревни: "Курская губерния: "все Балканские государства составили блок против СССР и скоро будет война". А это уже 1931-й год: из показаний по делу по делу специалистов горной промышленности Урала. Подследственный Антонов Д.А.: "Мне все время казалось, что попытка построить социализм в одной стране при условии капиталистического окружения, заранее обречена на неудачу. Я думал, что вмешательство может легко вылиться в форму вооруженной интервенции, подобной той, которая была в 1918-1920-м годах, но более широкой и организованной. Рабочее движение на Западе я считал недостаточно сильным для того, чтобы воспрепятствовать интервенции... Интервенцию и вообще политические осложнения я считал при курсе, взятом Соввластью за последние годы, объективно неизбежным". - Александр Владимирович, давайте определим сейчас в общем источники информации советских людей 1920-30-х годов о внешнем мире. Откуда люди черпали информацию о нем, ведь возможности увидеть другие страны своими глазами у подавляющего большинства населения не было? Александр Голубев: - Да, вы совершенно правы. За границу ездили сотни, может быть, лиц, специально отобранных. Это были зарубежные командировки, которые контролировались самыми высокими инстанциями. Скажем, в 30-е годы вопрос о каждой зарубежной командировке решался на Политбюро, это была окончательная инстанция. Наркомы лично представляли в комиссию ЦК списки командированных, и Политбюро их утверждало. В 20-е годы было попроще, но тоже достаточно сложно. Так что про личные впечатления говорить приходится очень немного. Главным источником были, конечно, советские средства массовой информации, это пресса, в меньшей степени радио. До 27-го года можно было формально свободно подписаться на эмигрантскую прессу, которая издавалась на русском языке. Что касается прессы иностранной, то она, во-первых, поступала очень в небольшом количестве и только в крупные центры, для основной массы населения она была недоступна, если можно так сказать, географически. Но, кроме того, чтобы читать ее, надо было хорошо знать иностранный язык, а им владели немногие. Что касается эмигрантской прессы, то когда в 27-м году подписка на "Ниву" вдруг была запрещена, стали рассылать сообщения об этом всем подписчикам и выяснилось, что хотя формально это разрешалось, но реально частных лиц среди подписчиков не было. Ее выписывали в основном партийные комитеты, начиная с уездных, редко, а чаще областные, районные, больше городские. Кстати, уже тогда рабочие часто высказывали недовольство тем, что, в отличии от партийных чиновников, они не имеют доступа к этой прессе. Владимир Тольц: - Сейчас я хочу представить еще одного участника сегодняшней передачи. Это старший научный сотрудник Центра современной истории Российского Государственного Гуманитарного Университета Мария Кудюкина. - Мария Михайловна, пресса - это конечно важно. Но ведь были же и другие источники информации. Ну, к примеру, реэмигранты (в 20-е это называлось "возвращенчество") - неполитические возвращенцы (белые солдаты и казаки, в 1921 приравненные декретом ВЦИК к возвращающимся военнопленным). Были организованные возвращенцы (к примеру, "Совнарод" в Болгарии - в одном только 21-м оттуда около семи тысяч врангелевцев вернулось). А всего за этот год, по некоторым данным, около 120 тысяч. Это не только простые солдаты, были генералы вроде Слащева (прототипа Хлудова в булгаковском "Беге"). Потом были и "сменовеховцы" и тому подобное. А позднее- иностранцы, работавшие в СССР... Какую информацию о внешнем мире приносили они? Мария Кудюкина: - Действительно, информация черпалась не только из прессы, не только из сведений, сообщаемых радио, но и из личных контактов. И действительно были реэмигранты, и действительно были рабочие делегации, и действительно были иностранные рабочие, которые, естественно, общались с местным населением. Но что характерно для реэмигрантов? - Во-первых, это сравнительно узкий, несмотря на то, что их было много, но все-таки это сравнительно узкий оказался слой населения. Прежде всего реэмигранты были в казачьих районах и, что характерно, так как с самого начала к ним относились с очень большим подозрением, то есть они как бы изначально расценивались очень многими как враги, то к сведениям, которые они сообщали, очень часто обыватель относился с большой опаской, скажем так. Во-вторых, все-таки реэмигранты имели ограниченный опыт и ограниченные сведения о загранице. Те же самые казаки в основном возвращались из Турции. Реэмигранты с Дальнего Востока имели опять же прежде всего опыт жизни в азиатских странах, а опыт жизни в европейских странах, а именно это прежде всего интересовало население в 20-е годы, по крайней мере в тех районах, которые располагались в европейской части России, этого опыта и этих сведений реэмигранты практически не имели. Что касается иностранных рабочих, да, это был тот опыт, и они не столько сами рассказывали о том, как они жили в своих странах, сколько своим видом, своим обликом, своими какими-то репликами они создавали образ иностранца, образ Запада. И очень часто этот образ Запада противоречил официальной картинке, которую пытались навязать населению. В данном случае я не беру интеллигенцию, которая более критически относилась к тем сведениям, которые она получала из официальных источников. Владимир Тольц: Из дневника Евгения Николаева (запись от 9-го июня 1931-го года): "Несколько времени тому назад на резиновой фабрике "Богатырь" в селе Богородском такой был, конечно, не единственный случай. Туда приехала немецкая делегация, так как теперь у нас на фабриках и заводах в большинстве инструкторами все немцы, и живут они, конечно, сравнительно с русскими рабочими в условиях более чем на сто процентов лучше, у них хорошие помещения, и великолепный стол (им, конечно, за счет общего народа уделяется все, что они захотят), они даже и пьянствуют исключительно лишь в одной гостинице - это гостиница "Европа" на Неглинном проезде. Конечно, тогда, когда они там располагаются, то, конечно, туда никого из простых смертных не пускают. И вот приехавшая из Германии делегация, между прочим, посетила и завод "Богатырь". Когда сопровождающий эту делегацию суфлер стал расписывать их, то есть немецких рабочих, хорошее во всех отношениях житье, то один из русских, хорошо владея немецким языком, обращаясь к немецким делегатам, сказал им: "Что вы смотрите, как живут ваши соотчичи, и что вы слушаете наглое вранье сопровождающего вас коммуниста. Вы посмотрите на этом же заводе, в каких ужасных условиях живут другие - русские рабочие, и чем они питаются, тогда вы и увидите весь ужас и нищету русских рабочих". Результат: в ночь этот рабочий, который это сказал на немецком языке, бесследно исчез в недрах застенка (что на Лубянской площади)". Знаете, говоря о той далекой поре - 20-х - 30-х годах прошлого века, я хотел бы избежать того, чем грешила часто еще недавно не только советская, но и западная историография, того, что (уже с обратным оценочным знаком!) встречается порой и в нынешних исследованиях, - мне не хотелось бы создавать представление о советских людях как о некой гомогенной серой массе ("все как один", "партия сказала: надо..." и так далее). Советские люди и тогда, и потом - всегда! - были разные. И их представления о внешнем мире и понимание его тоже рознились. Ну, сравните сами: это и Политбюро с его источниками информации - шпионажем и Коминтерном, это и интеллигенты "старого розлива", побывавшие за рубежом еще до 17-го года, и те, у кого там родственники и переписка с ними, и те - молодые ученые (например, будущие академики Капица, Семенов), которых новая власть посылала работать в западных лабораториях, и инженеры и рабочие, учившиеся на западных предприятиях, а с другой стороны - простые малограмотные крестьяне, благодаря коллективной читке газет и политинформациям с изумлением открывавшие для себя, что в Англию нет сухопутного пути, а в Америке живут негры - такие же, как мы, но совершенно черные... Здесь нет иронического преувеличения! Вот, к примеру фрагмент одного из выступлений на 2-м Всесоюзном съезде колхозников-ударников (1935-й год). "У нас ликвидирована неграмотность на все 100 процентов. Мы, люди, которые раньше не знали о соседнем уезде, о том, как живут там люди, сейчас имеем об этом представление благодаря тому, что коммунистическая партия во главе с ее вождем товарищем Сталиным заботится о нашем благополучии, о грамотности. Мы теперь знаем о том, что делается и в Германии и в Англии, на какой они территории находятся, и в какой части света расположены все государства на земном шаре, и какие между ними отношения, и какие есть океаны. Все эти знания дали нам коммунистическая партия, советское правительство и великий вождь товарищ Сталин..." Я уже отметил, что о событиях за рубежом граждане молодой страны Советов были информированны весьма по-разному. Соответственно разной информированности о мире и способность к анализу этой информации в различных слоях общества тоже разнилась. Приведем лишь некоторые примеры: Вот отрывок из письма старого революционера Петра Заломова о реакции в деревне на полемику вокруг статьи Троцкого "Уроки Октября", письмо от 18-го декабря 1924-го года. "Об иностранцах сложилось у некоторых самое нелепое представление, как о благодетелях, которые спят и видят, чтобы помочь русскому крестьянину, а советская власть не позволяет..." А это - из сводки Информационного отдела ОГПУ о политических настроениях и экономическом расслоении деревни (август 1925 года) "Украина, кулацкая агитация: "беднота России и Украины в настоящее время голодает, о чем стало известно за границей, на что купцы Англии, Франции и Америки сжалились над несчастным положением бедняков и предложили много тысяч пудов белой муки советскому правительству раздать беднейшему крестьянству не дороже, как по 33 коп., но это мошенническое правительство так не сделало, как ему было предложено из-за границы, а отдало кооперации и жидам, которые с крестьян берут за пуд 6 руб. Кроме того, американские капиталисты признали, что нет лошадей в России, и прислали для крестьян много лошадей, а совправительство отдало на Красную армию - в общем коммунисты наживают себе брюхо и делают галифе за счет крестьян". Еще один, весьма любопытный, на мой взгляд, документ: "Группа сибирских крестьян, самая старательная и культурная в своем селе под впечатлением статей в "Известиях" о крестьянском хозяйстве в Дании решила незамедлительно переселиться в эту Данию, хотя бы с тем, чтобы жить там в батраках... Сначала они усомнились тому, чтобы в Европе и Америке было так много автомобилей и чтобы каждый американский мужик имел собственный "Фордзон". Раздался общий глубокий вздох, обозначающий то, что вот есть же действительно такая счастливая и богатая страна, и за ним последовали новые вопросы и рассуждения о том, где эта самая счастливая страна находится, что за народ в ней живет, и нельзя ли туда переехать на жительство сибирским мужикам". Это - из письма крестьянина Петра Парфенова управляющему ЦСУ СССР Осинскому (октябрь 1927-го года). - Мария Михайловна, получается, что нередко, даже пользуясь только официальными источниками информации, люди приходили к выводам и умозаключениям, которые вряд ли, пользуясь терминологией тех лет, были "идеологически выдержанными"? Мария Кудюкина: - Ну действительно, во-первых, сохранялся достаточно широкий слой населения который как бы изначально критически относился к официальной информации. Но, что самое интересное, совершенно неожиданно переосмысливали официальную информацию, делали неожиданные выводы те самые массовые слои населения, часто необразованные, которые судили о внешнем мире даже не с точки зрения идеологии, а с точки зрения здравого смысла. Поэтому иногда возникал парадокс. В газетах сообщалась официальная информация, предположим, о техническом прогрессе западных стран. Предполагалось, что это будем стимулом для того, чтобы развивать производство в Советском Союзе. А восприятие этой информации оказывалось совершенно другим. Люди стремились уехать из этой страны, потому что, как они считали, в этой стране ничего подобного достичь нельзя, поэтому они готовы были уехать на любых условиях. Во-вторых, даже ограниченный опыт общения с иностранцами очень часто приводил к противоречию восприятия. То есть многие горожане, которые пытались все-таки осмысливать эту официальную информацию, вполне серьезно задавались вопросом: если они так плохо живут, если они настолько бедны, если с нас постоянно собирают деньги на помощь голодающим рабочим Англии, то почему же те иностранные рабочие, которые живут и которые ходят по этим же улицам, одеты настолько лучше нас, насколько свободнее они держатся. Опять же сообщения, предположим, вполне официальные о том, что во время выборов в какой-нибудь западной стране победила такая-то партия, порождала неожиданную, наверное, для власти реакцию: значит у них есть свободные выборы, значит у них есть многопартийность, а почему же нас тогда пытаются убедить, что у нас демократия, а на Западе диктатура? Владимир Тольц: - Да. Это так. Вот лишь пара подтверждающих это коротких примеров. - Из записок, поданных на собраниях безработных Москвы в 1927-1929-м годах: "Во Франции и Германии свобода слова и печати, у нас этого нет. Так где же социализм? Там, где воля, свобода и печать или у нас, в диктатуре ВКП(б)?" "Чем объяснить богатство Америки и благосостояние народа, ведь это капиталистическая страна, а капитал только угнетает народ, должно быть, американцы не завидуют нашему социализму". Здесь нельзя не сказать о еще одном важном источнике формирования представлений о внешнем мире. В стране, переживавшей культурную революцию, в результате которой была ликвидирована массовая неграмотность, а заодно и многие носители национальной культуры, в стране, где информация о загранице была поставлена под строгий партийный контроль и учет, а сама заграница стала недосягаемой для большинства ее граждан, особую роль в формировании представлений о внешнем мире стала играть литература. Прежде всего литература, санкционированная властью. Ильфа и Петрова я уже цитировал. А ведь они были теми, кто для многих в стране Советов открыл "Одноэтажную Америку". С этим и связан мой вопрос, адресованный текстологу, комментатору произведений названных авторов, доценту Российского Государственного Гуманитарного Университета Давиду Фельдману. - Давид Маркович, писатели бывают разные. Советские - не исключение. Соответственно и картины внешнего мира, - санкционированные властью или пропущенные ею по недосмотру - картины, которые они рисовали в своих сочинениях тоже отличались друг от друга. Что же они рисовали? И как изображения эти влияли на мировосприятие советских людей 20-30-х годов? Давид Фельдман: - Если начать с общей установки изображения мира, который находился за границей, то она целиком и полностью соответствовала установке на ближайшую войну, войну с миром гибнущим, миром обреченным на гибель. И, соответственно, в художественной литературе так или иначе изображалась агония буквально этого мира, который ждет не дождется в большей, конечно, своей части наступления социалистической революции. С 27-го года идет планомерная кампания подготовки специального журнала, это журнал "За рубежом". Его основные задачи, разумеется, в полном соответствии со сталинским установками, ставил Горький: побороть скептицизм и невежество людей, настроенных критически по отношению к советской действительности и видящих по неведению зарубежную жизнь только в розовом свете. Соответственно задача этого журнала - изображение гибели. И, кстати, один из разделов журнала "За рубежом" назывался "Лицо гибнущего мира", готового к пришествию социалистической революции. И вот эта задача абсолютно не изменилась. Изображение быта заграничного - это изображение контрастов, изображение надвигающейся бури. И, пожалуй, одно из немногих исключений здесь - это цикл очерков Ильфа и Петрова "Одноэтажная Америка". Но у этого исключения есть очень конкретное объяснение: цикл очерков планировался изначально для перевода, этот цикл очерков должен был показать объективность взглядов советских писателей, он должен был изначально быть ориентирован и на советского, и на западного читателя. Владимир Тольц: Я снова обращаюсь к Марии Кудюкиной. - Мария Михайловна, скажите, что больше всего интересовало советских людей в во внешнем мире, в событиях заграничной жизни? Мария Кудюкина: - В зарубежной жизни, пожалуй, больше всего интересовало два вопроса: будет ли война - это извечный вопрос российской действительности. И, соответственно, интересовала информация о том, готовятся ли западные страны к войне или готовится ли СССР к войне, не провоцирует ли СССР сам войну, очень распространенное мнение конца 20-х годов после разрыва отношений с Англией. И второй вопрос: насколько готов Запад к революциям? И с этой точки зрения оценивались практически все события, которые происходили за рубежом. И достижения научно-технического прогресса - будет ли советская армия готова к войне, и возможные союзники и противники. И такой вопрос - будет ли продолжать Советский Союз оставаться единственной социалистической страной? И вот тут всегда возникает очень много недоуменных вопросов у населения. Если на Западе живут так плохо, как об этом пишут советские газеты, то почему у них нет революции? Владимир Тольц: И снова обратимся к документам. Из сводки ОГПУ о настроениях и положении в деревне (1925-й год): "Актюбинск, гр-н Ив.Нагин: "В Китае в настоящее время идет война, еще сильнее, чем у нас в России была гражданская, потому что там выступили Англия и Америка и бьют вовсю дураков китайцев и все равно революцию в Китае задушат, а потом своим союзом набросятся на СовРоссию и Соввласть это заранее знает и не говорит прямо, а призывает только быть готовым, мол, война неизбежна и так далее." Мария Михайловна сказала сейчас о войне как об об одной из наиглавнейших тем интереса советских граждан к зарубежью. В связи с этим я хочу затронуть сейчас тему "образа врага". После Отечественной войны образ врага ассоциировался с фашистской Германией. Германия была основным противником России и в Первой мировой войне. Но было ли столь же однозначное негативное отношение к Германии в СССР в межвоенный период? Мария Кудюкина: - Как это ни странно, нет. Германия как возможный противник СССР в 20-е годы вообще не прослеживается в общественных настроениях. Основным соперником в 20-е годы, основным потенциальным противником была Англия. Это основано и на официальной пропаганде, и, возможно, сказывался опыт гражданской войны.
Британия - поработитель мира!
В 20-е годы кроме Англии потенциальными противниками считали Францию, страны Прибалтики, Польшу, Румынию. И что характерно: очень часто потенциальный противник, основной потенциальный противник, расценивался по-разному в зависимости от того места, где жил человек, то есть, если он жил на границе с Польшей, то, естественно, он считал, что прежде всего СССР будет воевать с Польшей. Если он жил на Дальнем Востоке, то больше всего этот обычный человек, обыватель опасался войны с Японией. И что характерно: как правило, как только возникали слухи о войне, то кроме того, что тут же возникал слух, что вот, наверное, начнется война с ближайшим соседом, тут же возникал слух о том, что война с другой страной, которая далеко от того места, где живет обыватель, обычный человек, уже началась, а просто на просто официальная информация это скрывает. Владимир Тольц: Я хочу заметить, что во второй половине 1930-х годов образ главного врага начинает меняться. Хотя до начала 40-х для некоторых дирижеров общественного мнения Англия по инерции остается главным противником. Например, прямо об этом заявил советским писателям в ноябре 1939-го года начальник Политуправления РККА Мехлис. На следующий день политически чуткий писатель Всеволод Вишневский записал: "Очень остро встает вопрос о британской империи, о разгроме этой гигантской колониальной империи, и здесь, как это ни парадоксально, но Германия делает свое прогрессивное дело". Еще более поздний пример: в мае 1940-го Сергей Эйзенштейн и Лев Шейнин предложили председателю Госкомитета по кинематографии Большакову снять фильм о Лоуренсе Аравийском, который может показать колониальную политику Великобритании "во всей обнаженности и цинизме" и (еще одна цитата) "и наконец приподнять завесу над коварными замыслами Англии в отношении СССР". И все-таки еще в середине 30-х кое-кто из коммунистических вождей (Бухарин, например, в 35-м) заговорил об угрозе немецкого фашизма. Александр Голубев: - Совершенно верно. Начиная с 33-го года, и, скорее, с 34-35-го в большей степени, советская пропаганда начинает массированную антифашистскую кампанию, направленную уже против Германии. И чем больше пишут о фашистах, чем страшнее их рисуют в карикатурах, которые публикуют "Крокодил", "Правда", "Известия", тем больше массовое сознание проникает в понимание того, что угроза может прийти со стороны Германии. Опять возрождается память о Первой мировой войне, когда Германия являлась уже противником, об этом как бы забывали в 20-е годы. Так что, начиная с середины 30-х годов, повторяю, Германия выходит на первый план в качестве противника. Что еще характерно: ведь постоянные политические процессы второй половины 30-х годов, там тема Германии возникала очень часто. Ведь именно фашистская Германия, по утверждениям официальной прессы, по материалам этих самых процессов, за спиной так называемых заговорщиков. Что касается Италии, союзницы Германии, фашисткой страны, она в качестве противника не фигурировала в массовом сознании практически совершенно, хотя в пропаганде, тех же карикатурах Муссолини, особенно во время испанской войны, постоянно оказывался рядом с Гитлером. И был еще один противник, Мария Михайловна упомянула о Японии. Вот интересно, что Япония в качестве противника в массовом сознании оставалась, начиная с гражданской войны и кончая 45-м годом. Она всегда, независимо от реальной ситуации в мире, воспринималась как потенциальный, вполне возможный противник. Вместе с тем, до 39-го года в этом же качестве - в качестве противника, сразу за Германией и Японией шли такие страны как Англия и Польша. Владимир Тольц: "...Под Кенигсбергом на рассвете
Это Константин Симонов. Написано в 37-м. До боев под Кенигсбергом было еще идти да идти... Но и это не было финалом. История так уж устроена, что в ней ничего не кончается. Кончается наша передача. А в истории лишь поводится промежуточный итог. Такой итоговой чертой в представлениях разных слоев послеоктябрьского советского общества о внешнем мире оказалась, по моему мнению, Вторая мировая война, выявившая и нюансы и дефекты этих мозаичных и виртуальных, как сейчас говорят, картин мира. Так что же она выявила, если говорить о нашей теме? Мария Кудюкина: - Мне кажется, что Вторая мировая война во многом устранила прямолинейное восприятие Запада. То есть тут уже срабатывал такой фактор как личный опыт и участников войны, и других жителей страны, которые получали эти сведения практически из первых рук от вернувшихся фронтовиков. Что еще показала Вторая мировая война? Вторая мировая война, наверное, уничтожила иллюзию о международной солидарности рабочего класса различных стран. Эта иллюзия, как известно, существовала еще в начале войны, но ее уже не было конце войны и ее уже не было после войны. Вторая мировая война породила на некоторое время убеждение в том, что Советский Союз может и должен заключать союзы с западными странами. Другое дело, что эти настроения, эта тенденция она была прервана в годы холодной войны. Но все-таки, даже в годы холодной войны, сохранялось, вопреки официальной пропаганде, вот такое дружественное и несколько, если можно так сказать, возвышенное представление о жизни в западных странах. Александр Голубев: Надо сказать, что впечатление, которое получила и наша армия, и военнопленные, и перемещенные так называемые лица, то есть люди, угнанные на работу в Германию, именно от повседневной жизни Германии и других западных стран было настолько неожиданным для многих, особенно для молодых, настолько прочным, что оно вызвало целую серию различного рода контркампаний, направленных на искоренение низкопоклонства перед Западом, это уже 40-е начало 50-х годов. Интеллигенция в годы войны также с большим энтузиазмом относилась к сотрудничеству с Англией и Соединенными Штатами по той простой причине, что она рассматривала их как именно демократические, в первую очередь, страны и рассчитывала, что это сотрудничество продлится и дальше. Ну и еще одно наследие войны: она поменяла местами державы, мировые державы в списке потенциальных союзников и противников. Во-первых, на долгие годы Германия осталась основным врагом, историческим, как бы уже традиционным, которая всегда была врагом, что подкреплялось фильмами типа "Александр Невский" И дети играли в "наших" и "немцев" постоянно, независимо от того, что реально происходило, скажем, на киноэкране, о чем был фильм, в восприятии молодых зрителей происходящее делилось кто за "наших", а этот "немец", хотя он мог бы быть совершенно другой национальности по сценарию. Вместе с тем, роль "великого сатаны", если пользоваться иранским словарем современным, эту эстафету из рук Англии перехватили Соединенные Штаты. После войны Англия очень быстро уходит из массового сознания как главный противник, ее место прочно занимает Америка, которая в 20-30-е была отнюдь не враждебной страной, точнее сказать, не самой враждебной, скорее символом технического прогресса. После войны Америка становится главным нашим противником. Владимир Тольц: 1920-30-е годы: Внешний мир советскими глазами. В передаче участвовали: старший научный сотрудник Центра современной истории РГГУ Мария Кудюкина, руководитель Центра по изучению отечественной культуры Института Российской Истории Российской Академии наук Александр Голубев и кандидат филологических наук, доцент РГГУ Давид Фельдман. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
