Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[02-04-05]
Убитые на чужбине. (Московские расстрелы немцев 1950-53 гг.)Автор и ведущий Владимир Тольц Владимир Тольц: Копии удивительных бумаг 55-летней давности лежат сейчас передо мной: "Совершенно секретно. 6 июня 1950 года военным трибуналом войсковой части 48-240 по статье 58-6 часть первая Уголовного кодекса РСФСР осужден без права обжалования и без конфискации имущества (за отсутствием такового) к расстрелу Зинак Манфред, 1927 года, уроженец города Бреслау, немец, подданный Германии. Образование 8 классов. Холостой, беспартийный. До ареста работал охранником на ткацкой фабрике в городе Плауэн. С 1942 по 43 год состоял членом организации Гитлерюгент, с сентября 44 до апреля 45 служил в немецкой армии матросом. В боях против Советской армии был ранен. Имеет медаль за ранение". "В Президиум Верховного Совета Советского Союза. Прошение о помиловании. Я, Манфред Зинак, родился в 27 году в Бреслау. В сентябре 49 меня завербовал агент. Он сказал мне, что я должен посылать сообщения по адресу в Западную Германию о номерах советских автомашин, которые я видел в Плауэн и о перемещениях войск. За это он мне пообещал около двухсот марок и продукты. В сообщениях, которые я посылал в Западную Германию, я писал только о номерах машин, о названиях казарм в Плауэн, о их месторасположении и какие войска в них расположены. Я никогда не представлял себе правильно значение того, что делал. Я думал, что это не так уж нехорошо сообщать о таких вещах, так как автомашины на улице может видеть каждый. Таким образом, это не могло быть большой тайной. Я думал, что под шпионажем понимается другое: например, сообщение о численном составе частей и соединений, числа или выкрадывание боевых или служебных планов, фотографирование и так далее. Всего этого я же не делал". "В декабре 1948 года не по моей вине я стал безработным. Мое хозяйственное и финансовое положение стало таким безвыходным, что я в мае этого года перешел к тому, что стал поддерживать свое существование спекуляцией между Западным Берлином и Восточной зоной. При моих поездках в это время в Западный сектор Берлина я увидел большое предложение продуктов питания и индустриальных товарах и сравнил жизнь населения Восточной зоны и Западного Берлина. Я вошел в соприкосновение с прессой Западного Берлина и Западной Германии. По этим причинам в мае 1949 года поверил слухам о существовании национального немецкого движения и, думая, что дело это на пользу Германии, стал искать связи с этой организацией. Предполагая узнать подробности в РИАС в Берлине, я связался с до этого мне незнакомым политработником этой радиостанции господином Парзеновым, лично его посетив. Парзенов мне объяснил, что этот вопрос ему неподведомственен и предложил мне обратиться к английскому капитану Роберт, сказав, что этот человек может дать мне желаемую справку. Сам Парзенов предложил мне работу при РИАС по сбору экономических сведений и имен лиц, проживающих в Восточной зоне и работающих для НКВД. Свои сообщения я должен был подписывать псевдонимом "Рант". Владимир Тольц: Эти о многие другие расстрельные документы 1950-53 гг. подготовлены сейчас к публикации московским Мемориалом. Над этим трудились вместе со своими коллегами участники нашей сегодняшней передачи Арсений Рогинский и Никита Петров. Аресний, скажи, что нового для понимания советской и мировой истории дает подготовленный вами к публикации пласт документов о московских расстрелах немцев в 50-53 годах? Арсений Рогинский: Тут вещь очевидная. Мы довольно мало знали и о направлениях репрессивной политики последних лет жизни Сталина, и о механизмах, как она осуществлялась, в сравнении с 36, 38 годом, на которые были нацелены усилия многих десятков ученых в самых разных странах. Мы начинаем понимать, что же это такое были самые последние годы жизни вождя. Владимир Тольц: Так рассуждает историк Арсений Рогинский. Никита Петров: Никита Петров: Первое, то, что было откровением и новостью для меня, казалось бы, уже много лет изучавшего историю советских репрессий и видевшего много чего и мало что меня может, пожалуй, удивить: я был поражен, что многие сотни немецких граждан были привезены специально в Москву только для того, чтобы их расстрелять. Нам было понятно, что советская власть время от времени приговаривает людей к расстрелу. Нам было понятно, что советские карательные репрессивные органы достаточно жестоки. Но тут какая-то некоторая изощренность, что непременно надо убить в Москве. И вот это меня, конечно, очень сильно поразило. Владимир Тольц: В чем смысл этой кафкианской, по сути дела, истории? Зачем, чтобы убить человека, сжечь его и закопать в общей яме, нужно его вести через государственную границу и так далее? Вот это ясно сейчас? Никита Петров: Мне - более-менее... Я долго над этим думал, потому что понятно, что процедура такой казни сопряжена с массой формальностей, процедур - погрузка, разгрузка, этапы, - что мне казалось сначала только нелогичным. А потом я понял, что тот период 1945-47 годы, когда советские органы безопасности, - оперсектор НКВД и МГБ - расстреливали немецких граждан в Германии, он прошел. К тому времени изменилась ситуация, появилось государство ГДР, появилась государственная криминальная полиция немецкая. Более того, у них уже существовали органы безопасности собственные германские. И им советские репрессивные органы, которые тоже оставались в Германии, аппарат уполномоченного МГБ такую работу уже доверить не мог. Но и сам выполнить ее на территории Германии скрытно на самом деле тоже не мог. Потому что даже если бы они кого-то убивали в своих тюрьмах, были тюрьмы, принадлежащие аппарату уполномоченного МГБ в Германии, им пришлось бы массу вопросов решать: куда вывозить тела, где их тайно закапывать? Ведь кругом немецкие глаза, немецкие уши. И вот они вышли из этого положения таким образом: они отправляли осужденных к смерти в Москву, там расстреливали. А для родственников они вообще исчезали на века, родственникам не сообщали о том, что они приговорены к смерти. Вот в том-то все и иезуитство, в том-то все и кафкианство и состояло - люди растворялись как будто бы... Владимир Тольц: Что ж, в этом кафкианстве можно усмотреть и некие политические резоны. Бериевский план 1953 года об объединении Германии не родился на пустом месте. Ему предшествовало сталинское "мирное наступление", уже учитывавшее отдаленную возможность такого шага. А, следовательно, нужно было учесть и возможность раскрытия массовых расстрельных захоронений. Сталину хватило и одной Катыни... Одну из недавних передач "Разницы во времени" мы посвятили апрельским казням 1950 года, казням, по последнему "сталинскому расстрельному списку". А вот после в этих убийствах случился 4-месячный перерыв. Почему? Арсений Рогинский: Потому что существовала старая традиция партийного контроля над исполнением приговоров. Существовала комиссия политбюро, и она была в течение 1920 годов, 1930 годов, и прямо до отмены смертной казни в 47 году она существовала. Она рассматривала все приговоры к расстрелу, все-все приговоры по политическим делам со всей страны. Если это были приговоры, вынесенные судебным органом, рассматривались этой комиссией. А вот наступил 50 год, комиссии нет, Сталин восстанавливать ее не хочет. Но надо же помнить, что Сталин в эту минуту вообще пересматривает структуру своей власти, и разные переакцентировки делаются. И четыре месяца идут дебаты: а собственно говоря, что должно быть на месте этой комиссии? В результате создали довольно тяжелый, но вполне работающий механизм. Он был следующим. Каждый приговор поступал в Верховный суд, каждый приговор к смертной казни поступал в Верховный суд. В Верховном суде его рассматривала специальная группа людей, и затем было решение: либо председатель Верховного суда соглашался с этим приговором, либо не соглашался. Если он не соглашался, таковых было несколько процентов, тогда дело возвращалось на доследование или приговор как-то пересматривался, заменялась смертная казнь на что-то, на 25 лет обычно. Если же он соглашался, то далее начиналась совершенно другая история. А история эта была связана с прошением о помиловании. Владимир Тольц: Фрагменты некоторых из этих прошений вы уже слышали в начале передачи. Вообще судьбы казненных в 50-53 годах в Москве немцев "от приговора до расстрела" (именно так называется подготовленная А.Рогинским при участии Н.Петрова статья) эти трагические финишные отрезки судеб задокументированы досконально, вплоть до справок о расстреле, вплоть до справок о сожжении трупов и захоронении. А что можно сказать о предыдущей жизни жертв? Никита Петров: Я скажу, что это люди разных судеб, разных возрастов, это и мужчины и женщины, молодые и старые, рабочие, простые рабочие и представители интеллигенции, даже чиновничество государственного аппарата ГДР. Но объединяет их только одно - они все были обвинены в шпионаже против советской оккупационной зоны, против советских оккупационных властей. А причины, почему они оказались обвиненными в шпионаже, здесь тоже, между прочим, самые разные. Не будем забывать, что послевоенная Германия была своего рода полем битвы разведок советской, западной и, конечно же, и та, и другая сторона собирали друг о друге материал. Большинство из приговоренных к расстрелу в той или иной степени могли помогать каким-то западным органам, необязательно, кстати, разведывательным, очень много было расстреляно по обвинению в сотрудничестве с так называемой "Группой по борьбе с бесчеловечностью", которая располагалась в Западной Германии. Эта группа на самом деле аналог правозащитной организации, которая была озабочена тем, как соблюдаются права человека на Востоке Германии - в государстве ГДР. "Капитан Роберт предложил мне организовать в Котбусе нелегальную группу и дал указания относительно работы и построения этой организации. После моего возвращения в Котбус я создал такую группу. Всего я завербовал десять человек, которых я лично посещал, чтобы получать информацию о состоянии работы каждого и собирать разведанные военного характера. При организации группы и вербовке членов в первые недели я был твердо убежден, что помогаю преобразованию Германии. К собиранию сведений военного характера я из внутреннего чувства не приложил никакого старания, так как я (то же самое мне дали понять отдельные члены организации) чувствовал несовпадение этой работы с нашей целью - созданием единой Германии. Мы хотели помочь в деле преобразования Германии, а не заниматься шпионажем". Никита Петров: Вторая, например группа людей - это те, кто распространяли листовки НТС. Казалось бы, это не шпионаж - это всего лишь на всего антисоветская деятельность. Но для того, чтобы распространять антисоветские листовки среди советских военнослужащих, им первоначально нужно было выяснить, где располагаются казармы. Так вот, интерес к казармам на востоке ГДР - это тоже считалось шпионажем. И таким образом у нас любой распространитель антисоветской эмигрантской литературы становился шпионом автоматически. И итог, как мы понимаем, тот же самый - опять приговор к смерти. Наконец, третья часть, которые действительно собирали по заданию различных бюро из западных зон сведения, но на самом деле настолько невинные, что приговор к смерти за эти деяния звучит чудовищно жестоким и несправедливым. Например, история двух немцев, которые за очень малую сумму, буквально за несколько сотен марок, подрядились таскать на запад с помоек, которые расположены рядом с советскими воинскими частями, различные конверты, лишь бы на нем был написан номер полевой почты или даже обрывки бумаг. Что это давало? Для анализа всей ситуации в советской зоне, какие армии развернуты, какие дивизии существуют, конечно же, нужно было анализировать номера полевых почт, а также номера автомобильных знаков. И вот Запад эту информацию коллекционировал, что называется. Я не берусь сказать, насколько эффективен был такой сбор информации, но, по крайней мере, на Западе никогда за подобную деятельность никого бы не расстреляли. Но советский режим был чрезвычайно жесток и ему хотелось преподавать такие кровавые уроки. Разумеется, люди, которые собирали эти сведения, они, конечно же, тоже получили по полной программе и обвинения в шпионаже, и расстрел. Владимир Тольц: Эти смертные приговоры обжалованию не подлежали. Единственной соломинкой надежды для смертников оставались прошения о помиловании. Что же писали в них приговоренные? - спрашиваю я у исследователя этого расстрельно-документального комплекса Арсения Рогинского. Арсений Рогинский: Все время они говорят об одном: понимаете, говорят они, нищета, жить совершенно не на что! Я беженец, предположим, из Силезии или откуда-нибудь из Восточной Пруссии, мне некуда вернуться, у меня нет квартиры, я был ранен на фронте, я нищ, денег нет... И вот мне предложили за какие-то маленькие деньги такой способ приработка, я так подрабатываю. Поэтому, умоляю, пишет он Швернику, простите меня, я понимаю, что я делал плохое дело, но вы должны понять, что иначе я умер бы с голоду, я не прокормил бы свою семью, я не прокормил бы своих детей, мне не на что было бы лечиться. Поразительно в этих прошениях несовпадение ментальное вот это немецких граждан из Восточной зоны, и с Западной, конечно, тоже, с советской ментальностью. Они совершенно искренне, как главный аргумент приводят свое материальное состояние. Они говорят: я не враг Советского Союза, я ни в коем случае не враг, я вообще за Советский Союз, я вообще приветствую!.. Но я просто это делал потому, что я должен был жить. Они думают, что это материальное обоснование, обоснование материальными нищетой, бедностью послевоенной, разрухой послевоенной - это как бы зачтется как положительный момент теми людьми, которые будут читать ходатайства о помиловании. Они все время акцентируют нищету, во-первых, а во-вторых, то, что ничего такого особенного, они не шпионили, они записывали то, что всем видно. Потому что когда машина едет по городку, то номер ее видно, и каждый человек в городке знает, где расположены казармы. То есть открытость информации для них тоже аргумент в ту пользу, что они не совершали страшного преступления, что это не шпионаж, они не воровали планы заводов, как некоторые из них пишут, ничего такого они не делали. Они не понимали, что с точки зрения советской ментальности, с точки зрения того чиновника, который должен был бы читать их прошение - это, конечно, отягчающее обстоятельство. Враг, который вражит, совершает шпионаж за деньги, он еще хуже того, который делает все по идейным причинам. Такова советская логика. А уж тем более страшным лицемерием казалось нашим чиновникам, что такое - открытость информации, все же знают. Всякая информация про армию закрытая! Вокруг ходят люди, но ты как бы не видишь, что они есть, вокруг казармы, но ты должен делать вид, что их нет. С точки зрения советского человека, это казалось бредом, что он говорят, что мы открытую информацию сообщали, а не закрытую. Немножко смешно и напоминает нынешние времена про обвинение в шпионаже при работе с открытой информацией. Вот это несовпадение ментальностей - это удивительно. И конечно, поразительные совершенно документы, потому что они просто описывают реальный, повседневный быт! Кстати сказать, описывают постоянно активность западных спецслужб или не спецслужб, я не знаю, что это такое, потому что никак не названы, это были слишком маленькие люди, они не очень знали, на кого они работали, действительно, в сборе этой мозаичной информации о том, что происходит в восточной зоне. Хотелось бы страшно узнать, занимались ли мы тем же самым в западной зоне, было бы логично, если мы этим самым занимались, чтобы понять, не собираются ли они совершить какой-то акт нападения на нас. Такой информации у меня нет, я не знаю этого. Владимир Тольц: Арсений, сейчас наступила совершенно другая эпоха. Согласно социологическим опросам, Германия числится россиянами на одном из первых мест в списке друзей России. Совершенно секретные прежде документы о послевоенных расстрелах немцев в Москве оказываются теперь достоянием гласности, а большинство расстрелянных реабилитированными. Чем же на сегодня венчается эта послевоенная трансформация казенного и общественного отношения к ним? Арсений Рогинский: Сейчас их имена вошли, имена тех, которые реабилитированы, вошли в Книгу памяти "Донское кладбище", которая только что подготовлена и вышла в свет. Это первое. Второе: на том же Донском кладбище, где захоронен их прах, а по поводу каждого сохранился документ о расстреле, о приведении приговора в исполнение, когда, во сколько он приведен, что прах после этого кремирован, они все были кремированы в Донском крематории. Вот на месте могилы невостребованных прахов рядом с еще несколькими памятниками, которые там установлены, памятник установлен расстрелянным по "ленинградскому делу", расстрелянным участникам Еврейского антифашистского комитета, расстрелянным военным. Только-только появился памятник тем, которые были расстреляны наши генералы и офицеры в этот же самый период. Рядом с ними появится небольшой памятник или плита, на которой будут простые слова: памяти германских граждан, жертв политических репрессий таких-то годов. Вообще для нас для всех это такое постоянное размышление о холодной войне. Для меня это память холодной войны, которая не переросла в горячую в прямом смысле, но убила в прямом смысле тысячу людей. Ведь только полторы тысячи человек, которых здесь расстреляли, а мы не говорим о том, что еще происходило в Германии, и как действовали органы немецкой юстиции в это же самое время. Тысячи жертв несостоявшейся горячей, тысячи жертв холодной войны - это факт. Владимир Тольц: Что ж, - говорю я историку советских репрессий Никите Петрову, - получается, что в России, не только погубившей эти сотни немцев, но и через полвека реабилитировавшей их, и сохранившей их расстрельные дела, этих жертв холодной войны помнят, а в Германии забыли? Никита Петров: Оказалось, что помнят. И конечно же, нашлись родственники. И, конечно же, нашлись те, кто пишет письма и в прокуратуру с просьбой реабилитировать исчезнувших много лет назад своих родных и близких, и тех, кто обращается в Мемориал и в соответствующие немецкие фонды, вплоть до Красного креста. На самом деле поиски не ослабевали. Другое дело, что до 90-го года Советский Союз давал лживые ответы на вопросы о судьбах этих людей. С 63 года они стали отвечать, что да, действительно, такие люди были на территории Советского Союза, но умерли в местах заключения. О расстреле ни слова. И сейчас, конечно же, крайне важно и исторической, и с гуманистической точек зрения не только показать, где эти могилы и рассказать о судьбе этих людей, но и дать возможность родственникам, по крайней мере, куда-то приезжать и положить цветы. Владимир Тольц: Историки Никита Петров и Арсений Рогинский, воссоздающие кровавый кусок послевоенного советско-германского прошлого - память немецких жертвах Холодной войны. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
