Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[16-07-05]
Памяти Генриха АлтунянаАвтор и ведущий Владимир Тольц 30 июня умер известный правозащитник, бывший советский политический заключенный, один из ведущих общественных деятелей Украины Генрих Аванесович Алтунян. Выражая общенациональную скорбь по поводу его кончины, президент Украины Виктор Ющенко написал: "Его жизненный путь всегда будет примером самоотверженной борьбы за свободу и достоинство человека, против деспотии, во имя демократии в Украине". Памяти Генриха Алтуняна посвящена наша сегодняшняя передача. За неполных 72 года своей жизни Генрих Алтунян кем только ни был. В Советской Армии дослужился за 17 лет до майора, инженером-радиотехником был, энергетиком, заведующим гаражом, членом КПСС, дважды - политзеком (по первому приговору получил 3 года лагерей, по второму, уже в 81-м - семь плюс 5 ссылки). После освобождения и реабилитации был с 1990 по 1994 год - народным депутатом Украины, членом комиссии Верховной Рады по обороне и безопасности, заместителем председателя комиссии по помилованию при Президенте Украины. А еще - членом центрального руководства Руха, сопредседателем харьковского "Мемориала", координатором Украинско-Американского бюро прав человека в Харьковской области, и руководителем харьковского товарищества "Украина-Армения"... Человеком он был разносторонне одаренным. И веселым. Свидетельство тому - его воспоминания "Цена свободы" - одна из лучших, я считаю, мемуарных книжек, написанных бывшими советскими диссидентами. И еще очень добрым. Один из друзей Генриха сказал мне про его книгу: "ну, ее же читать невозможно. - Там же одни хорошие...". На одной из первых страниц этого сочинения, после довольно смешного рассказа, как его в камере признали паханом, вывод, оказавшийся кредо нескольких поколений советских людей: "Так вот, дорогие мои друзья-единомышленники, можно жить и в тюрьме. Тяжко, но можно, особенно, если ощущаешь свою правоту и имеешь цель". Владимир Тольц:
В 87-м, когда в стране уже вовсю раскручивалась горбачевская перестройка, а Генрих еще сидел, на одно из свиданий жена привезла ему в лагерь заученное ей на память стихотворение его земляка, замечательного поэта Бориса Чичибабина, ему же, Алтуняну посвященное. Там были такие строки:
"Отец - армянин, мать - наполовину немка, наполовину шведка, есть во мне и польская кровь. Мой тесть,- русский, теща- еврейка. Русская история и литература были нашими главными учителями, а позже, в заключении, под влиянием моих друзей-сокамерников я начал интересоваться украинской и армянской культурой. Итак, интернациональная среда, демократические взгляды. И убеждение, что именно по этим принципам должны жить все". Владимир Тольц: А еще поразило количество друзей Алтуняна. Обзвонить успел немногих. Не все готовы были говорить. - Свежа боль утраты. Вот кое-что из того, что удалось собрать. Владислав Недобора - ближайший друг Алтуняна со школьных лет, подельник Генриха по первой посадке. Владислав Недобора: Алтунян интересен именно тем, что он прошел очень-очень большой путь. И если его вспомнить в школьные годы, ничего похожего на него уже в зрелые годы, может быть, мы бы не нашли. Путь от офицерского сына, сам офицер, рано вступил в коммунистическую партию (естественно, она же был курсантом военного училища), очень предан идеалам марксизма-ленинизма - это было у него честно. Он - "сын 20 съезда". Выступил на партийном собрании, когда единодушно одобрялось решение Октябрьского пленума ЦК о снятии Хрущева. Он сказал, что как он раньше не доверял Хрущеву, так он теперь не доверяет и Брежневу. Владимир Тольц: Это было в 64-м. Тогда не посадили. Но и не забыли. В 68-м, после "братской помощи" Чехословакии танками, когда протестующего Алтуняна исключали из партии, - припомнили. "Вы давно не доверяете партии, нашему Центральному руководству!" "Да, - ответил Генрих, - не доверял тогда, и не доверяю сейчас". Владислав Недобора: И вот он таким и был - говорил правду. Ну и потом это сделало его соратником Петра Григорьевича Григоренко, многих диссидентов. Таким он был. Владимир Тольц: Первый раз его судили осенью 69-го, как сказано в приговоре, за "распространение измышлений, в устной и письменной форме, порочащих советский общественный и государственный строй". (Говоря попросту, за то, что четверо харьковчан поставили свои подписи под письмом в защиту невинно осужденных). Вспоминает поэт Юлий Ким. Юлий Ким: Я сразу полюбил этого человека, потому что он был живой, веселый, очень уверенный. Он очень замечательный, наш Генчик - иначе мы его и не называли. Совершенно сразу располагающий к себе человек, очень энергичный при этом. Он входил в ту четверку харьковчан, которых в 69 году замели за подпись под письмом инициативной группы. Помните, было такое протестное письмо наших правозащитников московских, и харьковчане присоединились к этому письму. И с ними поступили достаточно жестоко, потому что четверо получили сроки. Владимир Тольц: Ну, а еще Алтуняна обвинили тогда в распространении опять же "измышлений" о росте цен в СССР и тенденции к упадку экономики, то есть очевидной тогда уже для многих правды повседневности. У нас, как будто так и надо Владимир Тольц: Это - тоже из стихов Чичибабина, посвященных Алтуняну. Вспоминает давний - с тех самых пор, - но поначалу заочный друг Генриха, председатель Меджлиса крымско-татарского народа, депутат Верховной Рады Украины Мустафа Джемилев Мустафа Джемилев: В 69 году, тогда создавали первую правозащитную гласную организацию, инициативную группу "В защиту прав человека". В эту инициативную группу вошли 15 человек, в том числе Генрих Алтунян. Собственно говоря, мы тогда и не виделись, не было такой возможности, чтобы все 15 человек вместе собрались. Но потом пошли, как и ожидалось, аресты. Его арестовали в Харькове, меня арестовали в Ташкенте. Его допрашивали обо мне, меня допрашивали о нем и о других. Одним словом, мы не виделись. Хотя, конечно, знали друг о друге через Петра Григорьевича Григоренко, и увиделись, по-моему, где-то в перестроечные годы. Но после этого у нас были очень тесные взаимоотношения. Он с самого начала, когда мы были в Крыму, принимал активное участие на первом нашем национальном съезде, на все национальные съезды он приезжал в качестве гостя. На всех наших траурных ежегодных митингах 18 мая участвовал. Был для нас очень близким человеком. И когда был депутатом Верховной рады Украины, тоже если что-то звучало в поддержку крымских татар, то в основном было из уст Генриха Алтуняна. Вообще его смерть оказалась такой неожиданностью, как удар обухом по голове. Мы совсем недавно с ним виделись. Мы виделись с ним на инаугурации президента Виктора Ющенко. Ничего не предвещало этого, пышущий здоровьем. Этим летом, в ближайшие дни мы планировали вместе поехать в Турцию. Он как-то мне сказал: "Вот, вроде бы турки не пускают армян на Арарат". Я говорю: "Что за глупости говоришь, Генрих? Мы сейчас поедем с тобой на этот Арарат, поднимемся, будем армянский коньяк пить". Владимир Тольц: Саша, - спрашиваю я у сына Генриха Алтуняна Александра, - каково это было - расти мальчиком, отец которого посажен, да еще за "антисоветчину"? Александр Алтунян: Расти было по-разному. Дело в том, что отец был коммунистом и коммунистом убежденным. Перед первой посадкой, я имею в виду. Когда отца первый раз посадили, мне было десять лет, и я уже знал, что отец мой коммунист и что его дело правое, я имею в виду коммунистическое. И вдруг оказывается, что отца посадили. И для меня, который воспринимал окружающий мир как справедливый и хороший, если мой отец посажен, значит произошла катастрофа, в этом мире произошла для меня катастрофа. Поэтому это было сильное потрясение, которое взрослые по-своему пытались сгладить. Часть родственников сглаживала, пыталась успокоить метущуюся детскую душу тем, что отец не прав, и просто он чего-то не понял. Часть родственников, и в основном друзья отца, которые как-то сразу для меня обладали несколько большим авторитетом, и не то, что мне больше нравились, а именно обладали большим авторитетом, они как-то попытались меня не то, что убедить, а объяснить, что жизнь сложнее и в этой жизни иногда не правы бывают сильные, не правы бывают те, кто нами руководит. Вот это объяснение я принял вначале несколько недоверчиво, а потом все больше-больше в этом уверяясь. И мир как-то восстановился, но восстановился с громадной трещиной, залатать которую я пытался и пытаюсь до сих пор. Владимир Тольц: Из книги Генриха Алтуняна "ЦЕНА СВОБОДЫ": К 1981 году, ко времени второго ареста, я уже понимал, что главный порок нашего государства коренится в его общественном "социалистическом" строе. Это была очень болезненная эволюция моего сознания. Ведь еще в 1968 году на первых допросах я с полным убеждением говорил: "В нашей стране нет классов, групп или лиц, заинтересованных в реставрации капитализма. А если и есть, я никогда бы не смог быть в их числе". В годы заключения я узнал, что очень ошибался: оппозиция была разнообразна и многочисленна. В том числе были и такие организации, как Нижегородская, Саратовская, Воронежская, - все они очень серьезно выступали именно против советского строя. Владимир Тольц: Ну, а вторая посадка отца? - продолжаю я свою беседу с сыном Генриха Алтуняна Александром. Он ведь коммунистом тогда уже не был. Да и ты повзрослел... Александр Алтунян: Я уже давно уехал из Харькова. Я не смог поступить в харьковский университет не столько по причине неподготовки, которая была неплохой, сколько по, как мы узнали, прямым каким-то указаниям харьковских властей. В Москву я приехал и достаточно легко поступил в технический вуз, отучился два года. И уже будучи изгнанный из технического вуза, поступив на заочное отделение гуманитарного вуза, был достаточно взрослым человеком, я это воспринимал более-менее как естественное. Есть диссиденты, есть люди инакомыслящие. В этой стране инакомыслие не приветствуется, более того, инакомыслие карается. У меня уже было какое-то тоже романтическое восприятие диссидентов как таких героев, борющихся с драконом. Владимир Тольц: Вспоминает сокамерник Алтуняна по Чистопольской тюрьме, известный израильский политик Натан Щаранский Натан Щаранский: Познакомились, я бы сказал, очень прозаично для двух диссидентов - а именно в тюремной камере Чистопольской тюрьмы. Сразу было ясно, что мы очень близки друг к другу, очень хорошо понимаем друг друга, чувствуем одинаково, реагируем одинаково. Генрих был очень дорогой и очень-очень теплый человек. Помимо идейной связи он был очень заботливым другом, по крайней мере, помогал тебе, когда ты был болен. Он заботился о том, чтобы развеселить тебя, когда приходили дурные новости со свободы. Заботился о том, чтобы поддержать в тебе надежду в минуты отчаяния. Он был бесценный как сокамерник и очень хороший друг. Владимир Тольц: Скажи, - спрашиваю я Натана Щаранского, - а после тюрьмы вы когда впервые встретились? Натан Щаранский: После тюрьмы Генрих приезжал в Израиль, а я приезжал на Украину в качестве израильского политика, министра. Встречались мы с ним и в качестве двух парламентариев и просто в качестве старых друзей. Генрих продолжал жить проблемами как Украины, так и вообще проблемами свободы в мире. Он воспринимал очень близко к сердцу и то, что происходит с самыми близкими друзьями, и то, что происходит с целыми странами и народами. Это был человек большой души и очень теплый и близкий друг. Владимир Тольц: Немногие из бывших диссидентов и тюремных сидельцев за инакомыслие в новые времена пошли в профессиональную политику. (В России, по крайней мере. - В некоторых, ставших суверенными государствами, бывших советских республиках их больше.) Но вот то, что стал после распада СССР политиком Генрих Алтунян, никого почти из знавших его не удивило. Говорит товарищ Генриха по мордовским лагерям доктор геолого-минералогических наук Георгий Хомизури. Георгий Хомизури: Генрих Алтунян, его сущность была - все время что-то делать, разумеется, позитивное. Человек, который не мог просто сидеть, ему нужно было что-то делать, потому что, чтобы духу не пропасть. Так что трудно сказать, почему он именно этим занялся. Но он, как и все интернационалисты, здесь проблема всегда национальная была, есть и будет, уж никуда не денешься. Владимир Тольц: А вот что сказал мне Юлий Ким: Юлий Ким: Как продолжились жизненные дороги у наших диссидентов? - Эта тема в высшей степени интересна. В диссидентство приходили люди совершенно разнообразные, с самыми разнообразными характерами. Но их всех объединял вот этот общий правозащитный протест. А потом, когда наступили новейшие времена, опять заработали их характеры, и каждый вписался в новую жизнь совершенно по-разному, абсолютно независимо от того, где это происходило, на Украине, в России. После того как кремлевский контроль, тотальный надзор прекратился, - на Украине все вообще, наверное, поживее было и поискреннее, как и последние "оранжевые" дела это показывают. Господи, когда приезжаешь туда, как начинаются разговоры, они все вокруг да около!.. В Москве в этом смысле потише. Владимир Тольц: Мнение киевского друга Алтуняна, бывшего политзека, психиатра Семена Глузмана. Семен Глузман: Нет, я думаю, тут корректнее говорить иначе. Дело в том, что Украина занимала первое место по количеству посаженных, в целом если говорить. И Солженицын, помните, писал об этом. И в наши времена, послесталинские, брежневские времена значительная часть этноса в ГУЛАГе брежневском, номер один были украинцы по количеству. То есть было гораздо больше людей, ангажированных в сопротивление по-разному. Почему больше пошло бывших украинских диссидентов в политику? - Во-первых, опять же трудно говорить, больше или меньше, потому что в зависимости от того, от какого числа мы идем. Я думаю, что был один момент. Дело в том, что для многих патриотически настроенных людей, мечтавших о независимой суверенной Украине, это был час, когда им казалось, что они просто обязаны туда идти, хотя для многих из них политическая карьера была тяжелым испытанием, они не состоялись, они оказались плохими политиками. Но это уже другой вопрос. А почему пошел Генрих? - Я не знаю. Я думаю, что общественный темперамент и личный темперамент. Он человек был горячий и очень искренний. Он не мог не участвовать в тех событиях, которые были при становлении демократии горбачевской. Он же начинал не с политики, а с "Мемориала". Собственно, и в комитете парламентском он же работал сначала именно в этом, который был связан с бывшими репрессированными. Поэтому, мне кажется, что это естественный шаг. Для меня это было бы противоестественно. Но каждый выбирает свое место в этой стране и в этой жизни. Владимир Тольц: Проблемы, которые ставила жизнь перед Алтуняном-политиком, были весьма не просты. Некоторые из них на Украине они не решены и по сию пору. Из книги "ЦЕНА СВОБОДЫ": "У нас на Украине сохраняется состояние гражданской "холодной" войны. Они ведь живы еще, те, кто с оружием в руках воевал против сталинской системы: оуновцы, бойцы УПА... По-разному можно относиться к этим людям, но нельзя отрицать, что они боролись за то, к чему мы фактически пришли сейчас. Но раз была вооруженная борьба, значит, лилась кровь, были жертвы. Как сегодня к этому относиться? Я-за цивилизованный подход к этой сложной проблеме. Пришло время раз и навсегда подвести черту. И с той и с другой стороны правда об ОУН/УПА, как и правда о роли Советской Армии в освобождении Западной Украины, - далеко не вся правда. Ведь известны случаи, когда немцы расстреливали бойцов ОУН и УПА, а гестапо их жестоко преследовало. Когда я думаю обо всем этом, мне очень хочется, чтобы мы последовали примеру сегодняшней Испании. Там ведь тоже в тридцатые годы страна раскололась на франкистов и республиканцев. А сейчас там можно увидеть, как в одном кафе за одним столиком сидят два фронтовика и вместе пьют пиво, вспоминая свою жизнь. Один из них бывший франкист, другой - коммунист, и когда-то они воевали друг против друга. Но сейчас они получают одинаковую пенсию, поскольку оба они граждане Испании. У нас этого нет. Десятки, сотни людей влачат жалкое существование - те самые "бандеровцы", которым уже далеко за семьдесят. В это же время бывшие энкаведисты, которые стояли на вышках лагерей, следователи, пытавшие политических заключенных, обеспечены большими пенсиями. Их всех приравняли в правах к участникам войны, хотя они вовсе не были на фронте... Нет, я не призываю к ненависти. Ни тех, ни других стариков я не хочу сажать по тюрьмам, наказывать. Пусть они получают свои пенсии. Но пусть будет осуждена сама система, поднимавшая людей друг против друга. Пора создавать у себя на Украине Общество взаимного согласия. Это очень сложная проблема. И я боюсь, что мы не доросли еще до истинной демократии, до всепрощения, до социального согласия, ибо этому должно предшествовать покаяние. Мы все должны покаяться, так как в том, что наша страна стала империей зла, виноваты все. Конечно, виноваты по-разному. Не все коммунисты были палачами, но все мы терпели зло, все мы боялись, были равнодушными, раз столько лет вокруг нас торжествовали зло и неправда". Владимир Тольц: Каково это было Алтуняну - быть украинским политиком? - спрашиваю я Семена Глузмана. Семен Глузман: Наверное, он был нетипичным политиком. Он был очень искренним человеком. Он действительно был очень эмоциональным, честным, искренним человеком. Ему было иногда очень тяжело быть политиком на Украине. Например, однажды он мне в сердцах рассказал, когда принимали гимн Украины, и там была дискуссия по поводу текста, в том тексте, который обсуждался, были очень неприятные слова, архаичные, по поводу других народов, которые населяют Украину. Он сказал то, что он думал, что, наверное, такой гимн не может быть у европейской демократической страны. И одна из наших "отсиделок", диссидентка, коренная, как сейчас говорят, этническая украинка, ему прямо при всех сказала: "Генрих, ты бы молчал. Ты-то к этому какое имеешь отношение?". Когда Генрих, уже немолодой человек, испытавший в своей жизни много всякого, это рассказывал, я видел у него в глазах слезы. Владимир Тольц: Как вы думаете, он был хорошим политиком? Семен Глузман: Генрих был очень честным человеком. Я думаю, что он был плохим политиком, и слава богу, что он был плохим политиком, потому что хорошие политики честными не бывают. Я думаю, что это большая потеря не только для семьи, а для тех принципиальных людей, которые хотели бы жить немножко в другой Украине, не по цвету другой, проблема же не в оранжевости, или в синем цвете, или в каком-то, более комфортабельной, более уютной. Но, я думаю, что история, которая будет написана когда-нибудь, отметит особую роль Генриха, потому что он был искренним народным депутатом, членом парламента. Он действительно помогал людям, он действительно пытался многое изменить. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
