Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-12-05]
1965, декабрь 5: Пушкинская площадьАвтор и ведущий Владимир Тольц "Мороз трещит, как пулемет, трещит над полем боя, Владимир Тольц: Весь этот радиочас посвящен сегодня событию, произошедшему 40 лет назад, значение и смысл которого до сих пор еще полностью не оценены историками. Речь пойдет о демонстрации (точнее - о митинге), состоявшемся в Москве, на Пушкинской площади в день советской (сталинской, 1936 года) Конституции 5 декабря 1965 года. Многие годы сотрудники московского Мемориала собирали интервью, воспоминания и документы, связанные с этим событием. В канун 40-летнего юбилея подготовленный ими сборник под редакцией Александра Даниэля и Арсения Рогинского наконец выходит в свет. С фрагментами, опубликованных в нем материалов мы познакомим вас в сегодняшней передаче, к участию в которой я пригласил известного правозащитника, бывшего политзека и омбуцмена Сергея Ковалева. "Вон бывший зек стоит себе, ногой колотит ногу, Владимир Тольц: Итак, что же произошло "в старом декабре"? - Почти тремя месяцами раньше, в сентябре 65-го, были арестованы литературовед Андрей Синявский и поэт-переводчик Юлий Даниэль. Их арестовали за их художественные произведения, тайно, под псевдонимами, напечатанные ими за рубежом. Слухи об этих арестах довольно быстро распространилось среди столичной, а затем и провинциальной интеллигенции и вызывали в этих кругах разнообразные и сильные чувства - от страха до гнева. Как говорится в упомянутом мной сборнике, "их арест однозначно воспринимался в либеральных кругах как удар по "оттепели" (к этому понятию общество по-прежнему привязывало свои надежды) и едва ли не как знак поворота нового руководства к неосталинизму". Такое восприятие событий усугублялось тем, что до начала 66-го года в советской прессе не было никаких официальных публикаций о "деле Синявского-Даниэля", и это порождало смутные параллели с тайными арестами сталинских времен. Вот, если коротко, тот фон, на котором по Москве стал распространятся следующий неподписанный документ, озаглавленный "Гражданское обращение". У граждан есть средства борьбы с судебным произволом, это - "митинги гласности", во время которых собравшиеся скандируют один-единственный лозунг "Тре-бу-ем глас-но-сти су-да над..." (следуют фамилии обвиняемых), или показывают соответствующий плакат. Какие-либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно являются при этом вредными, а возможно и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга. Во время митинга необходимо строго соблюдать порядок. По первому требованию властей разойтись - следует расходиться, сообщив властям о цели митинга. Ты приглашаешься на митинг гласности, состоящийся 5 декабря с. г. в 6 часов вечера в сквере на площади Пушкина, у памятника поэту. Пригласи еще двух граждан посредством текста этого обращения. (1.17) Владимир Тольц: Автором этого обращения был математик и поэт, сын Сергея Есенина, Александр Сергеевич Есенин-Вольпин. В 1965-м ему было 41 год и в "багаже" его кроме поэтических сочинений и работ по математической логике было 2 ареста с последующими отсидками в "дурдоме" (первый раз в 49-м - за написание и чтение "антисоветских стихов", второй - тоже по политическому обвинению - в 59-м). Вдобавок в начале 60-х на Западе вышел сборник его философских и поэтических произведений, что вызвало гнев аж в ЦК КПСС: в 62-м о Есенине-Вольпине публично и весьма злобно высказался секретарь ЦК по идеологии Леонид Ильичев, а в следующем 63-м эти нападки в "Огоньке" повторил фельетонист Илья Шатуновский, на которого неугомонный Есенин-Вольпин немедля подал в суд "за клевету". На аресты Синявского и Даниэля, сочинений которых он к тому времени не читал, - арест ты за писательство! -такой человек не реагировать не мог. О том, как возникло "Гражданское обращение", интервьюерам из Мемориала рассказала бывшая жена Александра Сергеевича. 26 Виктория Вольпина: Насколько я понимаю, идея "Гражданского обращения" сформировалась только в октябре, даже к концу октября. Сама подготовка к демонстрации заняла очень немного времени - недели три, не больше месяца. "Гражданское обращение" появилось, по-моему, то ли где-то перед ноябрьскими праздниками, то ли после. Но он писал его довольно долго, я думаю, дней десять, несмотря на мои опасения. (...) У многих друзей первая реакция была: "Ты сошел с ума!" Но логически они его переубедить, естественно, были не в состоянии, а никаких доводов об опасности он не принимал. У него был лозунг: "Долой инстинкт самосохранения и чувство меры!" На этом постулате Алек строил свои отношения с государством. Ему говорили, что просто всех посадят. Что это только повредит арестованным. На 80 процентов эти разговоры были самозащитой. Люди не герои. И ситуация была не ясна. Когда люди в 68-м году шли на демонстрацию по поводу Чехословакии, то точно понимали, что они домой не вернутся; но они уже знали, на что идут. Здесь же некоторым казалось, что эта демонстрация не нужна, что она лишняя, что она только поставит всех под удар, не принесет никакой пользы. И я постоянно Алеку говорила: "Вас всех пересажают, а пользы Синявскому вы этим не принесете". На что мне Алек очень четко сказал, что не только ради Синявского и Даниэля все это затевается. Владимир Тольц: Тогда, 40 лет назад, в распространении этих идей и самого текста "Гражданского обращения" решающую роль сыграли молодые совсем люди. Имена многих из них - Буковского, Гинзбурга, Галанскова, Хаустова, Кушева, Вишневской, Батшева - через некоторое время замелькали по страницам мировой печати. А тогда они были известны лишь в кругах литературной и оккололитературной молодежи, тех, кто в 1958-61 гг. принимал участие в молодежно-поэтических сходках на площади Маяковского, близок был к СМОГу (эта аббревиатура - название сложившегося к 64 году творческого объединения расшифровывалась по-разному: то как "Смелость, Мысль, Образ, Глубина", то еще "круче" - "Самое Молодое Общество Гениев". "Молодые Гении" имели "организационный опыт" не только "Маяка": в 65-м, к примеру, смогисты устроили у ЦДЛ шествие под лозунгами "Лишим соцреализм невинности!" и "Спорим пуговицы со сталинского френча советской литературы!". Они-то помогли и с тиражированием машинописного обращения Есенина-Вольпина, и с его распространением. Бывшей моей коллеге по Радио Юлии Вишневской в 65-м было 16 лет. Много спустя она вспоминала: ...Черт меня дернул. Я пошла на какое-то литобъединение(...) Там сидела куча людей. Бегал Батшев с большой кипой Обращений, которое они распечатали, не поленились, и раздавал их. И меня черт понес тоже раздавать. Какой-то человек мусульманского вида начал возмущаться этим безобразием. Я стала с ним спорить. Он и настучал. На следующий день выхожу в школе на большую перемену, а папа с мамой сидят у директора, на них лица нет. Оказывается, меня из комсомола исключают за антисоветскую агитацию. (...). Тут из кабинета выходят какие-то молодые люди и говорят, что они из горкома комсомола, и нужно поехать в горком. Мне стало нехорошо. А когда они привезли меня с родителями на Лубянку и сказали, что они из КГБ, то мне стало интересно. (...) Они спрашивали: откуда у меня это Обращение, а я им не отвечала. (...) А о Вольпине даже и не спросили, идиоты! Потом повезли в больницу - в Кащенко, в детское отделение. Меня там держали, я думаю, месяца полтора-два. Особенно не лечили. Что-то давали, но я выплевывала. (...) Что я тогда об этом думала? Думала, что это очень большое безобразие и что это нарушение прав человека. Помню, потом рыдала, когда узнала, что осудили Синявского и Даниэля. Стою, курю на лестнице под дверью своей квартиры и реву: напрасно все было, зря демонстрировали, зря стояли, все равно их осудили. Мама эту минуту использовала и говорила: "Ну, что ваша мышиная возня? Вы все равно ничего не сделаете. Вон какой шум был, а их все равно осудили". Владимир Тольц: Юлия Вишневская - не единственная, кого "органы" тогда заботливо упаковали в лечебницу для умалишенных. Из воспоминаний Владимира Буковского: Конечно, у этой затеи нашлось множество противников. Как обычно, говорилось, что это провокация КГБ, чтобы всех "выявить" и т.п. Большинство, однако, поддержало идею(...). Обращение расходилось по налаженным самиздатским каналам, по которым еще вчера шли стихи Мандельштама, Пастернака, литературные сборники. Эти "каналы доверия" оказались самым большим нашим достижением за десять лет, и благодаря им к декабрю практически все в Москве знали о готовящемся в День Конституции митинге. (...) Поначалу оживление было необычайное, только и разговоров по Москве, что об этой демонстрации. Но чем ближе к Дню Конституции, тем больше появлялось пессимизма и даже страха - никто не знал, чем эта затея кончится. Власть такая, она все может. Все-таки как-никак предстояла первая свободная демонстрация в стране с 1927 года. Второго декабря, только я успел отдать последнюю пачку обращений одному из смогистов в кинотеатре "Москва" на площади Маяковского, как при выходе на улицу меня окружила целая толпа агентов КГБ. (..) Привезли в ближайшее отделение милиции (...)Минут через двадцать вызвали в кабинет. За столом - женщина в пальто. Перед ней бумаги какие-то и мой экземпляр обращения. - Здравствуйте. Садитесь. Как себя чувствуете? А, понятно - психиатр. - Мы вас госпитализируем по распоряжению главного психиатра города Москвы Владимир Тольц: Буковского госпитализировали. Но распространение информации об арестах Синявского и Даниэля, а также "Гражданского обращения" Есенина-Вольпина продолжалось. Прежде всего в Московском государственном университете. Один из бывших студентов МГУ, оказавшийся позднее, как и Буковский, жертвой психиатрических репрессий, Эдуард Молчанов вспоминал: В МГУ филологический факультет в какой-то степени был относительно прогрессивным, в отличие от всех остальных. (...) была довольно свободная атмосфера, свободное посещение. Образование в основном получали не на лекциях, а в библиотеках или кулуарах. Александровский сад, "психодром" - так назывался дворик на Моховой между памятниками Огареву и Герцену (...), курилки общей и научной библиотек, кафе "Марс", "Подмосковье" (так мы называли кафетерий на первом этаже в гостинице "Москва" со стороны Моховой) стали нашими кафедрами и трибунами, где проводились дискуссии, рассказывались анекдоты, обсуждались статьи "Нового мира" или "Воплей" (В филологической среде так назывался журнал "Вопросы литературы"), здесь же распространялся и самиздат, здесь же прилипали к нам и стукачи, которых мы, конечно же, знали. (...) Аресты обсуждались главным образом в коридорах филфака и на "психодроме". (...). Большинство из нас воспринимали систему, не соблюдающую права человека и собственную конституцию, негативно. Соответствующими были и разговоры. Никто не сомневался в самих принципах социализма (это было в генах), но каждый полагал, что ему можно придать человеческое лицо (...) Было недоумение на фоне приблизительной информации, "психодромных" слухов и невнятных шумов из Мюнхена или по "Голосу Америки", но страха не было. Простое возмущение на уровне эмоций, когда хватаешь первого попавшегося, ему говоришь, он тебе говорит -словно гасишь в себе что-то. Университет - рассадник информации, он ее формулировал, изыскивал откуда-то, он ее распространял, это такая естественная кухня была, но в этой кухне не было кока - организующего начала. Брожение умов, не более. Вопроса "идти-не идти" не было. Но это уже касается лично меня, точнее, моего характера: я всегда делаю то, перед чем испытываю страх, иначе потом по ночам буду стонать в бессильной ярости на свою трусость. Было ощущение освобождения, я как бы оправдывался перед кем-то за то, что я на свободе, или за то, что бездельничал. Когда поступаешь по совести, приходит облегчение. Владимир Тольц: Передача, посвященная 40-летнему юбилею митинга на Пушкинской площади в Москве, с которого многие историки отсчитывают ныне начало диссидентского движения в Советском Союзе. Митинга, одним из лозунгов которого было адресованное власти требование уважать собственную конституцию. Речь шла о так называемой сталинской конституции 1936 года, декларировавшей гражданам ряд политических прав (свобода слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций), но оговорившей при этом возможность их использования "соответствием интересам трудящихся", что, по мнению критиков этой конституции, перечеркнвало сам факт существования такого рода свобод. Конечно же, человек, которому приписывалось авторство этого закона. - И.В.Сталин - вовсе и не предполагал даровать согражданам все эти "буржуазные" свободы". В июне 36-го введена была пресловутая "ежовщина" - Сталин предложил дать наркомвнутделу Николаю Ежову чрезвычайные полномочия сроком на один год. Ежов, продолжая громить так называемую троцкистскую оппозицию (в ноябре 36-го в Новосибирске состоялся очередной процесс над троцкистами, обвиненными теперь во вредительстве, принялся за подготовку судебной разборки с антитроцкистскими подпевалами Сталина -Рыковым и Бухариным, которого, для отвода глаз Иосиф Виссарионович привечал, поручил ему даже разрабатывать ту самую свою Конституцию, а на ноябрьской демонстрации 36-го даже пригласил постоять на мавзолее. Все это, как и сама Конституция, принятая в промежутке между заседаниями Пленума ЦК, обсуждавшего "доклад т. Ежова об антисоветских троцкистских и правых организациях", было лишь отвлекающим маневром, маскировкой. И разве мог тогда т. Сталин помыслить, что менее чем через три десятилетия кто-то будет использовать эту старую хитрость как оружие против его преемников? И преемники этого не ожидали. А вот Александр Сергеевич Есенин-Вольпин до этого додумался. Итак, 1965 год, 5-е декабря. Из интервью Есенина-Вольпина: "Люди собрались в шесть, но де-факто митинг начался минут в семнадцать седьмого. Я посмотрел на часы, которые там висели: ну, что? так и будем стоять? Все спокойно. Вижу эти лозунги свернутые. Тут корреспонденты, которых Ленка привела, справа стоят, на площадке перед памятником. Если повернуться спиной к Пушкину, то на внешней стороне сквера. (...) Ну, хорошо, надо начинать, и все!(...) Минут в семнадцать седьмого я сказал ребяткам... Развернули лозунги, оба развернули. Я тоже один взял, как раз про Конституцию. И второй "Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!" развернули. Каждый из этих лозунгов был в двух как минимум, а может быть, и в трех экземплярах, но не больше. Так что ничего особенно грандиозного не произошло. Но не прошло, по-моему, и полминуты, как подошли "кооперативники в штатском" и один из них вырвал из лозунга слово "гласность". Лозунги были на бумаге, и можно было просто взять и вырвать. Тогда у нас еще не было опыта, а на дальнейшее мы учли, что нужна матерчатая подкладка. ...Лозунг об освобождении Буковского и Вишневской был у Юры Титова. Ему, кажется, не удалось развернуть лозунг, власти отобрали его. (...) Ну, и, конечно, поволокли нас куда-то, мы еще не знали, куда, потом обнаружили. Почти сразу после того как "гласность" вырвали, меня взяли под руку и повели куда-то в сторону памятника Долгорукому. Там у них был какой-то штаб. Разговаривал со мной довольно грузный человек, коренастый, очень много в нем туши. Не совсем культурный. Говорил мягко. Он представился работником Моссовета, но не удивлюсь, если на самом деле он был из ГБ. Была беседа, как толчея воды в ступе,- тягомотина: "А почему вы тут пишете то-то?.. Почему вы собрались в День Конституции?.. Кому вы это обращение показывали?.." Почему я должен об этом говорить? (...) А вот вы пишете: "Уважайте Конституцию", так что же, кто-нибудь ее не уважает? Я говорю: - Если человека, стоящего в День Конституции с такой надписью, уволакивают с площади, то, наверное, эти люди не очень уважают Конституцию. Так проговорили минут пять. Он спросил, почему мы требуем гласности суда, ведь это основа судопроизводства, основная гарантированная процессуальная норма. И отчеканил: У нас суды всегда гласные! Тем лучше. Если так, может быть, я ошибся. Но раз суды гласные, значит наши требования только соответствуют Конституции и все в порядке. Ну, и все, и день закончился. Сидел там часа три, потом привезли домой. Кроме меня было еще много задержанных. Забрали Титова, я его с Леной увидел в последующие дни, когда все мы сошлись и узнали, что в общем-то все на свободе. Ну, митинг остался позади. Тут уж я свободен читать Синявского и Даниэля. Прочитал, конечно, все, что они написали. В общем мне понравилось. Рассказывал об этом знакомым. Ходил по домам, расспрашивал о новостях. Владимир Тольц: Демонстрация, по тогдашним временам, событие небывалое. По Москве поползли слухи. Небывальщина в них обретала эпические масштабы. Из интервью Людмилы Алексеевой: "Через несколько дней Коля Вильямс услышал в пивной такой рассказ: "У Есенина есть сын. Он организовал демонстрацию. Тысяча человек шли за ним по улице Горького, и каждый нес плакат. Потом он вошел в КГБ, бросил на стол список и сказал: "Здесь имена всех участников, но брать не смейте, за все отвечаю я". Никого, бля, не боится. А зовут его Вольф". В таком виде слух о демонстрации просочился в массы". Владимир Тольц: Мы продолжаем передачу, посвященную 40-летнему юбилею знаменитому митингу гласности на Пушкинской площади, замысел которого принадлежал математику и поэту Александру Есенину-Вольпину, события, от которого некоторые историки числят ныне начало диссидентского движения в СССР. В звуковом архиве Радио Свобода хранится датированное 72-м годом выступление Александра Сергеевича Есенина-Вольпина об этом митинге. Александр Есенин-Вольпин: 5 декабря 1965 года, в то время как писатели Синявский и Даниэль сидели под стражей в Лефортовской тюрьме, небольшая группа московской интеллигенции собралась на пушкинской площади с плакатами, требовавшими уважение Конституции СССР и гласности суда над обоими обвиняемыми. До этого в послесталинское время иногда происходили вразрез с волей властей уличные собрания, литературные митинги молодежи на площади Маяковского в Москве (наиболее известным инициатором был Владимир Буковский) и еще осенью 1956 года на площади Искусств в Ленинграде митинг университетской молодежи, добивавшейся выставки картин Пикассо. Летом 1962 года в Новочеркасске был большой митинг рабочих с экономическими требованиями. Появились танки, митингующие вовремя не разошлись, и произошло кровопролитие. Во избежание повторения ненужных несчастий, в декабре 1965 года было решено устроить этот митинг расходящимся. Собравшиеся могли считать свою цель достигнутой в тот момент, когда власти впервые заметили их требования. Это вполне естественно для выступлений юридического характера, первым из которых был этот митинг гласности. Разумеется. День конституции был выбран для него сознательно. В 1965 году митинг, назначенный на 6 часов вечера, продолжался недолго. Он был грубо пресечен властями. Но неоспоримость обоих требований привела к тому, что не только суд над Синявским и Даниэлем, но и последующие суды происходили хотя бы с формальной гласностью. В этом был важный сдвиг, и это положило начало гораздо более широкому движению в защиту прав человека в СССР. Владимир Тольц: По полувековой почти традиции чекисты не только обязаны были доложить начальству собранные ими слухи и толки о случившемся. ЦК требовал от КГБ и так называемую "объективную информацию", ее анализ и рекомендации в соответствии с извечным русским вопросом "что делать?" Требовать-то легко. А получилось не очень. "Как всегда...". Записка председателя КГБ при СМ СССР в ЦК КПСС 6 декабря 1965 ЦК КПСС Докладываю, что 5 декабря с.г. в Москве около памятника Пушкина собралась группа молодежи в количестве 50-60 человек, преимущественно студентов различных вузов и техникумов, молодых сотрудников некоторых научно-исследовательских учреждений, а также лиц без определенных занятий. В 18 часов 30 минут отдельные участники сборища под флагом соблюдения гражданских свобод начали выкрикивать демагогические лозунги. Один из участников сборища ВОЛЬПИН (Есенин) А.С, младший сотрудник института научно-технической информации при Академии наук СССР, душевнобольной, пытался развернуть принесенный с собой лозунг: "Уважайте Конституцию (Основной закон) Союза ССР". Кроме того, у участников сборища имелось еще два лозунга: "Требуем гласности суда над СИНЯВСКИМ и ДАНИЭЛЕМ!" и "Свободу В.К.БУКОВСКОМУ и другим, помещенным в психиатрические больницы - в связи с митингом гласности!" (БУКОВСКИЙ, без определенных занятий и ВИШНЕВСКАЯ, учащаяся 10 класса 710 средней школы, являются душевнобольными и несколько дней назад с согласия родителей помещены на излечение в психиатрическую больницу). Принятыми мерами удалось предотвратить активные попытки отдельных участников сборища вызвать беспорядки и выступить с демагогическими заявлениями. С помощью заранее подготовленного комсомольско-оперативного наряда и дружинников было задержано и опрошено в городском штабе народных дружин 2 8 человек. В числе задержанных: 11 студентов, 11 молодых специалистов, 1 рабочий, остальные - без определенных занятий; 12 задержанных являются членами ВЛКСМ. Необходимо отметить, что среди наиболее активных участников сборища 7 человек, известных, как душевнобольные: четверо из них (ВОЛЬПИН (Есенин), ГАЛАНСКОВ, ТИТОВ, ХАУСТОВ) и ранее принимали участие в различных антиобщественных проявлениях. Сборищу у памятника Пушкину предшествовало распространение в высших учебных заведениях и молодежных клубах анонимного обращения с призывом принять участие в "митинге гласности" с требованием открытого судебного разбирательства по делу СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ. Предварительный анализ, а также материалы о других идеологически вредных проявлениях среди творческой интеллигенции и молодежи, свидетельствуют, прежде всего, о слабой действенности политико-воспитательной работы, особенно в высших учебных заведениях. Не оказывают необходимого политического влияния на молодежь и многочисленные творческие союзы и литературные объединения. В отдельных литературных объединениях нашли себе прибежище антиобщественные элементы, занимающиеся сочинением политически вредных произведений и толкающие молодежь на демагогические выступления. Некоторые из этих "произведений" передаются на Запад и используются в антикоммунистической пропаганде. Полагал бы целесообразным поручить Московскому городскому комитету партии рассмотреть вопросы, связанные с усилением воспитательной работы, особенно среди творческой интеллигенции и студентов высших учебных заведений. Владимир Тольц: Вот так на следующий день после знаменитой декабрьской демонстрации 65 года на Пушкинской площади сообщал о ней в ЦК КПСС глава КГБ. А дальше началось "усиление воспитательной работы". Первым делом взялись за студентов, чьи идейные наставники были напуганы не только демонстрацией, но и возможными на их головы карами Лубянки. Бывший студент филфака МГУ Дмитрий Зубарев вспоминал: "На другой день по факультету бегал с вытаращенными от злобы и страха глазами зам. декана Михаил Никитич Зозуля (по общему мнению, сотрудничавший с КГБ) и мрачно повторял: "Такой антисоветской вылазки в Москве не было со времен троцкистской демонстрации 1927 года!". Владимир Тольц: Участвующий в нашей передаче известный правозащитник Сергей Ковалев, в 65-м работал в МГУ, но в демонстрации не участвовал. Однако его мнение по нашей сегодняшней теме представляется мне интересным, потому я и пригласил его в нашу московскую студию. Но прежде чем включить запись, хочу пояснить и, если угодно извиниться: мы с Сергеем Адамовичем знакомы без малого 40 лет, и всегда на "ты", сейчас - тоже - смешно и противоестественно даже было бы специально для передачи "выкать". - Как ты узнал об этой демонстрации тогда, сорок лет назад, - до или после? Сергей Ковалев: После. Я узнал о ней после, даже не убежден, что немедленно после. Тогда ведь время было немножко иное, чем через года два, чем, скажем, в 68 году, когда все узнавалось мгновенно и всеми. Тогда говорили, что была на Пушкинской площади демонстрация, главным студентов, главным образом МГУ и посвященная в связи с процессом над Синявским и Даниэлем главным образом вопросу о конституции. То есть в общем все правильно я узнал, если не входить в детали. Владимир Тольц: Время действительно было совсем другое. И хотя некоторые иностранные корреспонденты знали о готовящемся митинге и старались с некоторого, безопасного, как им казалось расстояния, следить за развитием действия на Пушкинской площади, первые их корреспонденции на западе появились почти спустя неделю. Присмотревшись в свое время к истории работы иностранных корреспондентов в Москве, мне кажется, я догадываюсь, почему это произошло. С послевоенных 40-х годов, когда на телеграфную связь с иностранными агентствами и изданиями установлена была строгая цензура, зарубежные корреспонденты предпочитали передавать особо важные и опасные, как им казалось, для себя сообщения не телеграфом или телетайпом, а с оказией. Видно, и тут ждали оказии. Наиболее полная публикация о событии 5 декабря появилась на Западе почти через 2 недели: Нью-Йорк Таймс: Москва, 17 декабря 1965 года. Авторитетные источники сообщили сегодня о том, что Александр Есенин-Вольпин, сын одного из величайших русских революционных поэтов, был недавно задержан и подвергся угрозам со стороны советских властей за организацию общественных беспорядков в связи с арестом двух советских писателей, которые должны предстать перед судом. Г-н Есенин-Вольпин был освобожден после того, как он получил заверения, что два писателя - Андрей Синявский и Юлий Даниэль - будут судимы открытым, гласным судом. Надежные источники информации сообщают, что судебный процесс начнется в следующем месяце в Москве. Г-н Синявский обвиняется в написании антисоветской литературы и в нелегальной передаче ее на Запад под псевдонимом Абрам Терц. Г-н Даниэль обвиняется в таком же преступлении, которое он совершил под псевдонимом Николай Аржак. Арест обоих писателей вызвал сильный отклик в советских интеллектуальных кругах, где они оба были хорошо известны своими сочинениями неполитического характера. Когда в связи с этим в Москве возникла обеспокоенность, этим делом занялись западные интеллектуальные круги. Тот факт, что известный поэт г-н Есенин-Вольпин рискует быть арестованным за привлечение общественного мнения к этому делу, стал известен и получил официальное подтверждение. Г-н Есенин-Вольпин, сорока одного года, - сын Сергея Есенина, пламенного поэта, который покончил жизнь самоубийством в 1925 году. Он (Есенин-Вольпин) также работает как специалист по логике в одном из институтов Академии наук. Это не первое его столкновение с советскими властями. Он сам опубликовал в Нью-Йорке свою книгу, критикующую Советский Союз. Около четырех лет назад он подвергся обвинениям со стороны Никиты Хрущева, тогдашнего премьер-министра, и был заключен в психиатрическую больницу. Подобная практика применялась в отношении непослушных литературных фигур как замена заключения в тюрьму. Самый недавний случай, связанный с Есениным-Вольпиным, произошел 5 декабря, в день официального праздника, посвященного советской конституции. Г-н Есенин-Вольпин возглавил экстраординарную и очень короткую демонстрацию на Пушкинской площади в центре Москвы. Около двухсот демонстрантов были разогнаны людьми в штатском за несколько минут. Около 20 студентов университета были задержаны вместе с Есениным-Вольпиным и (...) Юрием Титовым.
Приглашения на демонстрацию. Приглашения на демонстрацию были написаны от руки на отдельных листках бумаги. Каждому, кто прочтет этот листок, предлагалось передать эту информацию двум надежным людям. Власти узнали об этих планах, когда копии этих листков оказались развешанными на досках объявлений многих факультетов Московского государственного университета, в Библиотеке Ленина в центре города и даже на стенах уличных киосков. Демонстранты требовали открытого суда над двумя арестованными писателями в соответствии с Советской Конституцией. Эти обращения призывали граждан бороться против произвола в судопроизводстве. Как сообщают, г-н Есенин-Вольпин размахивал лозунгом с надписью: "Уважай Советскую Конституцию!". Остальные несли плакаты с надписью: "Мы требуем гласного суда над Синявским и Даниэлем!". Не более 3-х или 4-х плакатов были развернуты перед тем, как вмешались люди в штатском. Один плакат был разорван на куски. Г-н Есенин-Вольпин, человек с моложавым лицом, был схвачен за руку и в сопровождении двух людей в штатском отведен в соседнее правительственное здание
Два с половиной часа допроса Кошмарный допрос поэта представителями власти продолжался два с половиной часа. (...) После (...) словесной перепалки, продолжавшейся более часа, г-н Есенин-Вольпин прочитал теоретическую лекцию об "уважении к правовым нормам". После этого он был освобожден и вернулся в свой дом в современном пригороде Москвы. Он был предупрежден о том, что власти в его академическом институте будут информированы о его "антиобщественном поведении" и что дальнейшие обвинения против него могут появиться в советской прессе. Насколько известно, все люди, задержанные на демонстрации, были освобождены, хотя есть сообщения, что десять студентов были исключены из университета. Владимир Тольц: Я продолжаю расспрашивать об этом давнем событии правозащитника Сергея Ковалева. Но вот лозунг "Уважайте конституцию!", который там был поднят и немедленно сорван, он ведь многим, я сужу по воспоминаниям как участников, так и сторонних лиц, воспринимался тогда как лукавство, как тактический ход. А как ты относился тогда к этому лозунгу? Сергей Ковалев: Я не буду врать: я не могу ручаться, что помню сейчас правильно и точно, но мне-то кажется, что с самого начала я относился к нему на полном серьезе. Притом, мне кажется. Что не то, чтобы многие участники этой первой демонстрации тогда уже были на уровне правосознания Александра Сергеевича Есенина-Вольпина. Это вряд ли. Я думаю, что у нас и теперь не так много таких. Но почти убежден, что для многих из тогдашних участников первой демонстрации у памятника Пушкину, многие задумались о буквальном, точном и совершенно серьезном значении этого лозунга. Владимир Тольц: Мы помним ведь, что репрессии, последовавшие после той демонстрации, скорее даже митинга, они были гораздо мягче, чем те, которые осуществлялись по ходу таких акций через несколько лет, я даже не говорю о 68 годе. С чем это связано? Вообще обсуждалась репрессивная политика властей в университете, где ты тогда работал? Ведь большинство молодежи, участников этой демонстрации, были студентами университета, и выгнали довольно немногих. Сергей Ковалев: Да, выгнали довольно немногих. Да, действительно, это было еще удивительно и для меня мягкое время. Мне кажется почему-то, что тогда люди из компетентных органов, как принято было тогда говорить, недооценили. Они не понимали, что из этого может вырасти, из такой постановки вопроса - "Уважайте конституцию". Понимаешь, Володя, на самом деле и сейчас эта постановка вызывает некоторое смущение. И сейчас, кстати сказать, в этих самых органах предпочитают считать, что это вероломное прикрытие. Ну да, говорят про права, еще про что-то такое, а на самом-то деле они, я думаю, даже в дружеском кругу между собой и жене на подушке говорят те же самые слова, которые пишут в газетах, что это все прикрытие, что на самом деле цели куда практичнее и корыстнее и оплачены. И это не об идеалах здесь речь, а об интересах и ох каких небезобидных интересах. Я думаю, что это психологически естественнее - это им самим приятнее так считать. Владимир Тольц: Заметь, эта апелляция к закону - уважайте собственную конституцию! - она ведь в дальнейшем в правозащитном движении как бы уступила место апелляции к Декларации прав человека. Почему, как ты думаешь? Сергей Ковалев: Ты знаешь, для меня это слово "уступило" предполагает некоторое изменение вектора, достаточно заметный градус между двумя векторами. Для меня это одно и то же. Тут, по-моему, Александр Даниэль довольно правильно заметил, что, по-видимому, в исходном тексте известного обращения, распространявшегося по институтам и призывавшего на пушкинскую площадь, Алик Есенин-Вольпин писал так, что суд должен быть открытым хотя бы потому, что литература уж никак не может составлять государственной тайны. А переписчики этого обращения употребили другой оборот: не может составлять предмета государственного преступления. Я бы написал сегодня так: не может составлять государственной тайны и уж тем более государственного преступления. Но это смешное отличие как раз и показывает, что переписчики исходили не из формально-юридических соображений, а скорее того, что потом возникло - прав человека, возникших из естественного права. Владимир Тольц: Разобравшись с воспитательной работой среди молодежи, власть вынуждена была задуматься над юридической задачкой, предложенной ей математиком Есениным-Вольпиным. Сажать на виду у всего мира за антисоветскую пропаганду и агитацию людей, призывающих уважать советскую конституцию, было как-то несподручно. Не сажать представлялось невозможным. Через полгода обдумывания уроков 5 декабря нашли "выход": Записка Председателя КГБ В.Е.Семичастного и Генерального Прокурора СССР Р.А.Руденко в ЦК КПСС. 8 июня 1966 г. Секретно ЦК КПСС В последние годы органы госбезопасности усилили профилактическую работу по предупреждению и пресечению особо опасных государственных преступлений, их количество из года в год неуклонно сокращается. В процессе этой работы органам власти приходится сталкиваться с проявлениями, которые представляют значительную общественную опасность, однако не являются наказуемыми по действующему уголовному закону. К таким проявлениям относятся, в первую очередь, изготовление и распространение без цели подрыва или ослабления Советской власти листовок и других письменных документов с клеветническими измышлениями, порочащими советский государственный и общественный строй, а также попытки некоторых антиобщественных элементов под различными демагогическими предлогами организовать митинги, демонстрации и иные групповые выступления, направленные против отдельных мероприятий органов власти или общественных организаций. Так, в ноябре и начале декабря 1965 г. в гор. Москве было распространено большое количество листовок, призывающих граждан принять участие в массовом митинге протеста против ареста Синявского и Даниэля. В результате этих подстрекательских действий 5 декабря 1965 г. на площади Пушкина собралась группа молодежи, пытавшаяся провести митинг с требованием "гласности суда" над Синявским и Даниэлем. Принятыми мерами митинг был предотвращен. На следующий день члены литературного кружка при Литературном музее Колосков и Кушев изготовили и распространили более 20 экземпляров так называемого "гражданского обращения", в котором сообщалось о якобы произведенных арестах участников митинга и предлагалось "всем без исключения протестовать против произвола властей". <...> Попытка организации групповых выступлений, направленных против мероприятий органов власти, и распространение клеветнических измышлений, порочащих советский государственный строй, представляют большую общественную опасность, но наше законодательство не предусматривает ответственность за подобные умышленные действия, совершаемые без цели подрыва или ослабления Советской власти. ... На практике эти действия квалифицируются или как антисоветская агитация и пропаганда, или как хулиганство, хотя для такой квалификации в большинстве случаев отсутствуют достаточные основания. По нашему мнению, перечисленные антиобщественные действия не могут оставаться безнаказанными, однако их целесообразно рассматривать не как особо опасные государственные преступления, а как преступления, направленные против порядка управления и общественной безопасности. В целях дальнейшего укрепления законности и правопорядка Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР считают необходимым рекомендовать Президиумам Верховных Советов союзных республик внести в уголовный закон дополнения, предусматривающие ответственность за общественно опасные действия, указанные в настоящей записке . <...> Просим рассмотреть. <...> Владимир Тольц: Так родились новые в советском Уголовном кодексе статьи - 190-1, 190-2, 190-3, предусматривавшие наказания за распространение "заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй" (но без призывов к его свержению). "Надругательство над Государственным гербом или флагом". и наконец, за "Организацию или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок" - по ней можно было и организаторов любителей митингов с призывами уважать конституцию прищучить. О других последствиях декабрьской демонстрации 65 года ее инициатор Александр Сергеевич Есенин-Вольпин в 72 году говорил так: Александр Есенин-Вольпин: Власти усмотрели в этом совершенно законном движении социальную угрозу для себя особенно после того, как гораздо более широкое движение в защиту гражданских свобод восторжествовало в Чехословакии. Чехословакия была оккупирована и достижения "Пражской весны" ликвидированы почти полностью. За этим последовали расправы над участниками советского движения. Трагические судебные фарсы и их постоянная угроза вместе с административно-идеологическим давлением затормозили это движение. Все же оно продолжается в виде издания "Хроники текущих событий", открытой деятельности Комитета прав человека и появления новых петиций. А ежегодные встречи нескольких десятков московских либералов 5 декабря в 6 часов вечера у памятника Пушкину вошли в традицию движения. Люди стоят молча без шапок, выражая этим свою солидарность с жертвами репрессий. Прежде стояли пять минут, но потом из осторожности этот срок был сокращен до одной минуты. Власти, прекрасно зная, что ничего другого не произойдет, не могут понять, что достаточно ограничиться наблюдением со стороны одного-двух милиционеров. Нет, к месту митинга прибывают десятки милицейских машин, и кагэбисты в штатском и не штатском образуют толпу более густую и многочисленную, чем почти незаметная группа демонстрантов. Как будто демонстрируют именно кагэбисты. Что ж, этого права на свою демонстрацию, а не на разгон других демонстрантов, конечно, нельзя отнять и у кагэбистов. Но чтобы эта их демонстрация стала осмысленной, они должны хотя бы раз публично объявить, чего они добиваются. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
