Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Спектакль Сергея Женовача "Правда хорошо, а счастье лучше"Ведущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: В Малом театре Сергей Женовач поставил пьесу Островского "Правда - хорошо, а счастье лучше". Это второе обращение режиссера к драматургии Островского (прежде была "Пучина") и вторая его работа с блистательной труппой Малого театра. Вместе они создали упоительный спектакль. В газетах пишут о Сергее Женоваче как об идеальном режиссере для Малого театра. Да он для любого театра - идеальный. Потому что - талантлив, и потому что - строитель, труженик, пахарь. Потому что не возвышает себя ни над авторами, ни над актерами, и потому что - человек порядочный, с принципами. Поскольку пьесу "Правда - хорошо, а счастье лучше" не все помнят, я перескажу ее содержание. Коллизия для Островского характерна: юная обладательница большого приданого Поликсена влюблена в нищего правдолюбца Платона, которого держат в купеческом доме в счет оплаты векселя. Самодурная бабушка Барабошева и ее сын всячески препятствуют семейному счастью Поликсены. Когда в воздухе серьезно запахнет бедой, нянька Фелицата приведет в дом бывшего возлюбленного Барабошевой - Силу Грознова. По молодости та неосторожно дала ему клятву выполнить любое его требование. Требование Силы она и выполняет: зло наказано, добро торжествует. - Вот она, бабушка, правда-то! - Ты не очень, миленький, на правду надейся. Как бы не случай тут такой, так плакался б тут со своей правдой всю жизнь. А ты вот как говори: не родись умен, а родись счастлив. Так-то, миленький, вернее. Правда - хорошо, а счастье - лучше. Марина Тимашева: Начавшись, как бытовая драма, пьеса Островского оборачивается даже не комедией, а сказкой. Уж больно неправдоподобно хороша развязка. Сказочно хорош и язык, которым Островский награждает своих героев. - Вяжет-то человека что? Нужда. А богатый - он уже весь развязан, и обыкновенно - в цветных брюках. Марина Тимашева: Как вы понимаете из пересказа сюжета, все укладывается в теорию Добролюбова о "самодурах-купцах, темном царстве и луче света". Ничего подобного в спектакле Малого театра вы не обнаружите. Сцена по периметру огорожена серым высоким забором. По всему двору развешены присборенные простыни, в которых качаются отменные зеленые яблоки. Их от вороватого сторожа Барабошева бережет так же, как оберегает от непрошеных женихов внучку. Сергей Женовач рассказывает об образе спектакля и своей работе со сценографом Александром Боровским. Сергей Женовач: Здесь важно решение пространства. С правой стороны находится некая зона дома, здесь находятся задворки загона, где можно гулять, где можно разговаривать, уходить в какие-то уголочки. И возникла эта среда, и эти лавочки. Я сразу вспомнил наш любимый скверик ГИТИСа, где все абитуриенты и студенты сидят не просто на сиденьях лавочки, а садятся на спинки, и сразу возникло решение сцен молодых, потому что сразу вспоминаешь про свои какие-то из жизни хорошие и светлые моменты студенчества. Если старики садятся на сиденья, то молодые - как воробьи, как птички - садятся сверху. Мы долго искали образ сада, вспомнили, что особенно часто так на юге делают - когда падают яблоки, чтобы не разбивались о траву, о землю, вешают такие простыни. Во-первых, под ними хорошо от жары прятаться, во-вторых, яблоки не разбиваются, с ними можно потом что-то делать. Марина Тимашева: В течение спектакля меняется свет. Делает он это, будто в жизни, когда вы сидите на улице, разговариваете и совершенно не замечаете наступающих сумерек. Как неприметно перетекают друг в друга оттенки света, так же плавно переходят одна в другую сцены спектакля. Без смены декораций, костюмов или музыкальных отбивок. А за забором, тем временем, течет обыденная жизнь Замоскворечья с ее ссорами, любовными признаниями и песнями. Она не показана зрителям, но ее отголоски вплетаются в спектакль, придавая ему дополнительный объем. Акварельное, нежное решение пространства и, словно по контрасту, замечательная живопись человеческих душ. На театре такое зовется "характерностью". Но бывает она двух сортов: внешней - весомой, грубой, или - внутренней.
Марина Тимашева: В саду разливается томительная теплая лень. Садовнику - уморительно смешному великану Александра Клюквина - лень даже ворочать корзины с ворованными яблоками, и уж тем более лень ловить вора Хозяйке. Мавра Тарасовна в исполнении Евгении Глушенко - женщина в самом расцвете сил, белая, пухлая, плавная, покатые плечи покрыты мягким пуховым платком. Вывести ее из себя - задача почти невозможная. Ходит она тихо, а потому все слышит, все видит, своего не упустит, чужого не возьмет, а главное - знает, что такое порядок и каким ему следует быть. В каждом ее слове, пусть и неприятном для внучки, правды много. Вот хоть теперь: кто из старших рад будет выдать любимое избалованное дитя за оборванца? Режиссер и актриса ищут внятных объяснений словам и поступкам и, мягко говоря, отдаляются от традиционного представления о Мавре Тарасовне (как об эдакой Кабанихе), хотя и упрямство, и жестокость, и безграничное своеволие - вот они, никуда не делись. Губы поджаты, глаза по-кошачьи прищурены, роста небольшого, а смотрит на всех сверху вниз. А как выдохнет презрительное и фамильярное слово "миленький" всех в дрожь бросает. Самодовольная и уверенная в себе барыня - мягко стелет, спать будет жестко. - Куда б ты не пошла из нашего дома, оно за тобой пойдем. Только выходов у тебя не много - либо замуж по нашей воле, либо в монастырь. Пойдешь замуж - отдадим приданное тебе в руки, пойдешь в монастырь - в монастырь положим. Хоть и умрешь, Боже сохрани, за тобой же пойдет, в церковь отдадим на помин души. - Я пойду за того, кого люблю. - Если тебе такие слова в удовольствие, так сделай милость, говори, мы тебя, миленькая, не обидим, говорить не закажем. Сделаем-то мы по-своему, а поговорить с тобой все-таки нужно. - Ну, вот вы и слышали мой разговор. - Слышу. - Может быть, вы нехорошо расслушали. Я вам повторю. Я пойду за того, кого люблю. Нынче всякий должен жить по своей воле. - Твои нынче, да завтра - для меня все равно что ничего. Для меня резонов нет. Меня не то, что уговорить, в ступе утолочь невозможно. Не знаю, как другие, а я своим характером даже очень довольна. - А у меня характер делать все вам напротив. И я своим тоже очень довольна. - Так, миленькая, мы и запишем. Марина Тимашева: Внучка, красотка Ирина Леонова - бабушке под стать. Яблочко от яблони недалеко укатилось. И пуховый платок на плечах. Ну, потоньше, ну, полегче. Молодая еще, строптивая, своенравная, но перемелется - мука будет того же помола. Даже слово "миленький" от бабушки переняла. Сергей Женовач: Мне вообще кажется, что дети повторяют не столько родителей, сколько повторяют бабок и дедок. То же самое - Поликсена. Обычно в спектаклях - девчонка, которая уже влюбилась. В том-то и дело, что в пьесе она еще не влюбилась, любовь происходит, когда она начинает терять, а сперва она выдумала эту любовь. Она понимает, что бабушка за кого-то ее выдаст, она понимает, что за другого не пойдет, а любви она, в принципе, еще не знала. Ну, бегает тут Платон, пишет ей записки, пишет ей письма. Но вот возникает первое познание, прикосновение к чувству любви. Они открывают в себе эти чувства, они поражаются, как это приятно - до кого-то дотронуться: "От тебя тепло, от меня тепло. А ты что думаешь? - А я про тебя думаю. - А я про тебя". И у них получается удовольствие, вот эта наивность, открытость. Вообще Островский - он, по правде, очень наивный, открытый, у него очень добрый взгляд на людей. Даже когда он пишет какие-то драматические, трагические вещи, он все равно в основе видит доброе начало в человеке, надо только идти за автором. Это - про людей и про то, что человек живет для счастья. Марина Тимашева: Совсем иначе, чем принято, сыгран и Барабошев-фис Виктора Низового. То есть он привычно толст да развязен, но в обаянии и ему не откажешь. Наблюдая за его персонажем, думаешь: неужели новорусское купечество так внимательно читало пьесы Островского, что выучилось по его пьесам всем своим незавидным манерам, и жлобству, и отношению к другим людям, как к быдлу, и вальяжной развязности. Вряд ли читали, маловероятно, чтобы внимательно, значит, долгие годы таилось, родимое, пряталось, а как вышла свобода, все в дело пошло. - Вы может, не знаете. Ведь это неблагородно, это довольно даже низко, Амос Панфилович, чужие письма читать. - Ну что для меня благородно, что низко - я сам знаю. Ни в учителя, ни в гувернеры я тебя не нанимал. Вот не пристань ты ко мне, я б твою литературу бросил. Потому, окромя глупостей, ты ж ничего не напишешь. А теперь ты меня заинтересовал, пойми. - Амос Панфилович, ну имейте сколько-нибудь снисхождения к людям. - Значит, тебе это будет неприятно, да? - Да это ни то, что неприятно, а для чувствительного человека это подобно казни, когда над его чувствами смеются. - А ты разве чувствительный человек? Мы до сих пор, братец, не знали этого. Так. Сейчас мы вставим двойные стекла, и будем разбирать ваши чувства-с. - В пустой чердак двойных стекол не вставляют. - Вы полагаете, что - в пустой? - Да, уж это, так точно. За что же, Боже мой, такое надругательство-то? - А вот за эти ваши каламбуры. И еще за два года вперед зачтите. По вашим поступкам, вам надо было бы вам еще награждение сделать. - Ну, а что? Давайте, деритесь. Все это вы можете: драться и чужие письма читать. Но при всем том, мне вас жалко. Очень мне вас жалко. - А отчего ж, такая подобная скорбь у вас? - А то, что вот вы купец, богатый известный. А такие ваши поступки... И даже драться хотите. - Ну, так что же? - А то, что это есть верх необразования и подлость высшей степени. Сергей Женовач: Я не то, что это оправдываю, ни в коем случае. Человек - очень сложное существо. Человек никогда, когда он совершает даже гадкий поступок, он внутри не осознает, что он гадкий. В данном случае, Барабошев в этой ситуации, когда он читает это письмо, он получает удовольствие: "Как, вот этот странный человек имеет право любить? И кого?" Для него это нравственно сказать: "Кому ты написал письмо? Милый, ну скажи, хочешь я тебе все долги прощу?" Для него это так логично - жить без совести. Для него это очень просто и ясно: "Ты скажи, а мы посмеемся и забудем". Это в итоге можно оценить как подлость, но у персонажа - своя логика и свое право на этот поступок. Никогда нельзя осуждать и находиться только сверху. Он сделал безнравственный поступок, но в том-то и жлобство его, что для него-то это нравственно. В конце концов, ты влюбился, поделись, а мы с тобой вместе посмеемся, это же так весело. Поэтому мы можем делать выводы об этом человеке, что он неглубок, что он поверхностный. Но он это делает не от злобы. А если играть его сразу, что он такой гад, сволочь и злодей, который пытается унизить другого, то нам персонаж закрывается. Марина Тимашева: Баробошев унижает несчастного Платона Зыбкина для собственного развлечения - иначе-то без вина веселиться не умеет. Но Зыбкин и сам хорош. Вечный правдолюбец русской литературы выглядит у Глеба Подгородинского огородным пугалом. Рукава до локтя, костюм серый в полоску, обличительные речи рекой льются, а для общей приподнятости Платон произносит их, взгромоздясь на лавку. Он очень молодой и нервный, этот запойный правдоискатель. - Наружность мою одобряют. И за свое образование я личный, почетный гражданин. - Да какой ты личный? Ты лишний почетный гражданин! Лишний! - Нет, это вы лишние! А я нужный человек, я ученый, я могу быть полезен обществу, я патриот в душе и на деле могу это доказать. - Да какой ты можешь быть патриот? Ты даже не смеешь произносить и не тебе понимать! - Понимаю! И очень хорошо понимаю. Всякий человек, что большой, что маленький - это все одно. Если он живет по правде, как следует, хорошо, честно, благородно. Вот он и патриот своего отечества. А кто проживает только готовое, ума и образования не понимает, действует только по своему невежеству, с обидой и с насмешкой на человечество, только себе на потеху - тот мерзавец своей жизни. Сергей Женовач: Всегда в этом характере, в Платоне, искали гражданское начало, человека, который осознанно говорит правду, надеясь изменить весь мир. На самом деле, во-первых, это мальчишка, во-вторых, то, что он там городит, если в это вдуматься, видно, что у него есть колоссальная, говоря словами Льва Николаевича Толстого, энергия заблуждения. Ему кажется, что он сейчас скажет, что ты лысый, и у человека на голове сразу вырастут волосы, он скажет, что солидному мужчине мешает живот, на следующее утро тот будет без живота. Иногда эта правда оборачивается и болью для людей, тем самым он усугубляет ситуацию. Он настолько упоен и верит, что этой правдой он что-то исправит и сделает, что мы искали восторг этого правдолюбца, именно восторг, вот эту радость. Я его для себя назвала восторженным Зуем, который с восторгом и радостью говорит "О, вот это плохо" и радуется. Он даже ищет повода и испытывает восторг, говоря "И вот это у вас плохо, и здесь не так, и живете вы не так!" Марина Тимашева: Чтобы всех этих господ унять, нужна в пьесе сила, точнее, нужен Сила. Сила Грознов. Ох, что делает с публикой Василий Бочкарев! И ведь не поймешь, как он это делает. Но, стоит ему появиться на сцене, смех ни смолкает уже ни на минуту. Сам он маленький, сухонький, худенький, из-под затертой фуражки потешно торчат клочья волос и ушит - в перпендикуляр к голове. А из-под козырька выглядывают хитрющие глазки. Лукав Сила, смекалист, жизнью бит Сила, но не грозен, как положено ему по фамилии, а сметлив, русский мужичок с ноготок. Уморительно то, что именно такому, ему в пьесе отведена роль "бога из машины". Говоря словами Сатина из "На дне" он подействовал на всех, "как кислота на ржавую монету". Благодаря ему - и Барабошева, и громогласная, мощная, сияющая жизнелюбием Фелицата Людмилы Поляковой почувствуют себя молодыми. - Как же мне се6я не хвалить-то, Господи!? Нет, добрая всегда была, но ума в себе прежде что-то не замечала. Все мне казалось, что мало его, не в настоящую меру, а теперь выходит-то, что я в доме умнее всех! Эх, такую силу сломила? Ее ж пушкой не прошибешь. А ведь вот нашла на нее грозу! Марина Тимашева: Степенные манеры сменяются девичьими повизгиваниями и дурашливыми приплясываниями. И вспомнится людям вдруг, какими они были когда-то - а были они веселыми и хорошими. Всякий человек когда-нибудь да был - так думает Сергей Женовач и выходит, будто так думал Островский. И слово "миленький", обращенное бабушкой Барабошевой к Силе явится, наконец, в своем природном, ласковом звучании. - Кто тебя пустил? - Меня-то не пустить? Грознова-то? Да кто ж меня удержит? Я Браил брал, на батарею ходил. А как же. - Уж не окаянный ли ты? Не за душой ли моей пришел? - Нет. Зачем мне твоя душа? У меня своя есть. Давай жить и друг на друга любоваться? - Да как же ты жив-то? Я давно, как ты в поход ушел, тебя за упокой поминаю. Видно не дошла моя грешная молитва. - А я добрей тебя. Я молился, чтобы тебе Бог здоровья дал, чтоб нам опять свидеться. И вот я дожил до радости. - Сказывай, не томи. Зачем ты теперь ко мне-то? - Да ты помнишь клятву-то свою?! - Ой, помню. - Клятву страшную! - Помню, как ее забудешь? - Вот. - Ну, так чего тебе? - Хочу стать к тебе на квартиру. Выберу, которая гостиная получше, и оснуюсь тут. Гвоздей по стенам наколочу, амуницию развешаю. - Ой, беда моей головушке. - А вы каждое утро всем семейством ко мне здороваться приходите, в ноги кланяться. И вечером опять тоже прощаться, покойной ночи желать. А как же? И сундук ты тот железный под мою кровать в мою комнату поставь. - Да как ты, окаянный, про сундук-то знаешь? - Грознов все знает. Все знает. - Варвар! Как был ты варвар, так и остался для меня. - Да ты не бранись, это я так, шучу с тобой. - Ах, ты миленький! Миленький! Сергей Женовач: А это именно, когда ты другого человека чувствуешь, любишь и думаешь о нем все эти 20 лет, даже ставя свечку, даже думая, что он умер. И когда ты его встречаешь и кажется, что его уже нет, ты не знаешь, как реагировать. Когда не видишь долго человека лет 5, 10, 3 года, не важно, ты встречаешься с ним и не замечаешь, что он потолстел или похудел, а у тебя ощущение, что возвращается прежняя жизнь, и ты поворачиваешься той же интонацией, теми же качествами, какие были, когда ты расстался с этим человеком, и он так к тебе поворачивается. "Ты чего?" "А ты чего?" "Ой, как ты постарел..." "А ты, мать, как сдала". Как будто бы жизни и не было, а они просто встретились, потому что были предназначены друг для друга, просто жизнь так повернулась. Когда мы говорим про нашу жизненную ситуацию, мы все понимаем, когда начинаем разбирать пьесы или подходить к драматургии, возникает какая-то такая концепция, так все мудро. А это такие же близкие и родные люди. Два очень сильных характера, со страстями, как будто бы это написал Федор Михайлович Достоевский. Как будто из этих страстей все происходит. Та первая любовь и та первая роковая встреча не прошла бесследно, они оба вымучены. Кажется, уже прошла жизнь, и у Барабошевой уже свои заботы, свои проблемы. Это сын, который выпивает, тратит деньги только для того, чтобы создать о себе миф, что он толковый, замечательный, но другого сына нет. Этот сундук, в котором скопились деньги от мужа, они больше же ничего не прирабатывают, только тратят. Приказчики, которые обворовывают, и садовник, который пусть по мелочи, но тоже ворует. Как тяжело этой женщине, которая говорит, что она еще "свежая женщина", вот этой свежей женщине видеть этот кошмар. Она по-человечески не жила, мужа похоронила раньше, муж-оболтус, внучка, дом, который нужно содержать, для себя она, в общем-то, не жила. То же самое - для Силы Ерофеевича. Что такое раньше была служба - 25 лет, а потом еще 20 в Питере по казенной службе. И вот возвращается человек на родину, чтобы обрести покой, чтобы обрести какое-то равновесие, ну, и вспоминает про тот случай. Вспомнились "Пять вечеров", где аналогичная была ситуация, когда люди, запутавшись в этой жизни, вдруг вспоминают какой-то первое чувство и к нему идет возвращение. Примерно такая же история здесь, только она более глубокая, потому что здесь все-таки прошла жизнь вся целиком. Вот это важно - как эта встреча опять их вернула к самим себе, когда им друг от друга ничего не надо, когда это все переходит в потребность просто слышать, видеть и, может, просто что-то повспоминать. Оказывается, это и было главным в жизни, а не то, что он был на войне, что он много потерял товарищей, Отечество защищал, где-то служил, без семьи, без детей, денежки скопил, а что с этим делать, когда рядом человека нет. И вот ради этого обретения людьми друг друга, в общем-то, спектакль затевался, ради этого, мне кажется, и пьеса-то писалась. Часто мы себя в жизни загоняем в угол, и нас уже воспринимают совсем другими, чем мы есть на самом деле. Мы такие, как нас хотят видеть. Я вынуждена быть сегодня сильной женщиной. А она слабая, она также хочет поплакать, порыдать, вынуждена держать этот дом, чтоб, не дай Бог, соседи ничего не услышали, не дай Бог вон там женихи, а моя девочка на выданье, а никто ее не возьмет, она будет несчастна, как я - старая дура, она все время, может быть, по ночам рыдает и плачет. Где-нибудь рюмочку пропустит. А при всех это - сильная женщина. И вдруг все становится ясно в четвертом действии. Марина Тимашева: Спектакль этот, такой ясный и здоровый, что смотришь его, и кровь бежит скорее, и тепло разливается по телу, и душа обретает покой, как у той кукушечки из песенки, что постоянно звучит в спектакле, и хочется кланяться и благодарить тех, кто вернул ощущение полноты и радости жизни. Лично я принялась благодарить художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина: "Чудо-то, - говорю, - какое!" А он: "Что за чудо, просто хороший режиссер и хорошие актеры". |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
