Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Оперетта "Чайка" московского театра "Школа современной пьесы"Ведущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Очень необычный спектакль показал Московский театр "Школа современной пьесы". Взяв пьесу несовременную, а именно - "Чайку", режиссер Иосиф Райхельгауз завершил трилогию: на сцене театра идет "Чайка" Чехова, затем - детектив "Чайка" Бориса Акунина (из него следует, что Треплев не покончил жизнь самоубийством, а был убит), а теперь еще и оперетта, в которой Константин Гаврилович вовсе остается жив. Музыку написал Александр Журбин. Автор либретто - Вадим Жук. Он непостижимым образом сумел не только сохранить все темы пьесы, но еще добавить сюда мелодии из "Трех сестер" и "О вреде табака". В ролях заняты: Ирина Алферова (Аркадина) , Альберт Филозов (Дорн), Саид Багов (Медведенко), а также единственный хорошо поющий человек Владимир Качанов (Тригорин), голос его легко узнают поклонники фильма "Звезда пленительного счастья". Отрывок из спектакля Марина Тимашева: Оперетта требует определенного антуража - и он создан. Ничего похожего на элегию чеховской усадьбы. Аляповатый рисованный задник одновременно является и театром Треплева, и колдовским озером. Грубо расписные кулисы притворяются деревьями. Одним словом, вы попали в глубокое захолустье и будете иметь дело с очень провинциальным театром конца Х1Х века, в котором правят бал антрепренеры с дурным вкусом и играются пьески с куплетами - например, упоминаемый в тексте пьесы "Чад жизни". Слово Александру Журбину. Александр Журбин: Я должен сказать, что действительно здесь есть такая - опять же для тех, кто понимает, - попытка воспроизвести театр конца XIX века. Вот именно какая-то провинциальная оперетта где-то в Харькове или в Ельце. Как они говорят: "Мы едем играть "Чад жизни"... Отрывок из спектакля Александр Журбин: Да, есть такое. И это на самом деле замечательно. Это очень трудно - воссоздать мир русского театра конца XIX века, когда все хотели в Москву, а, тем не менее, играли в Москве и в Харькове. И это был огромный мир, на самом деле, людей, которые играли оперетты. И Аркадина у нас фактически ведь в прошлом артистка оперетки. Если у "Чехова" она просто артистка, бывшая артистка, отцветшая артистка, то у нас она артистка оперетки, и она поэтому вспоминает какие-то куплеты. И в этом нет абсолютно ничего удивительного, ведь дело в том, что опереточный театр в России был страшно популярен. Почитайте у того же Чехова, Салтыкова-Щедрина или Тургенева... Тургенев вообще писал опереточные либретто. Мало кто это знает, кстати говоря, но Тургенев написал, может быть, десяток опереточных либретто для своей подружки Полины Виардо. Она в них плясала, между прочим. Так что, это не был такой мир, как мы сейчас себе представляем, исключительно пылающих идеями интеллигентов. Это были вполне серьезные людей, которые любили развлекаться, в ресторан с певичками ходили. А что в этом такого? Одна из самых замечательных там мелодий. Я тебе даже не поленюсь и спою:
Марина Тимашева: Арию исполнил сам Александр Журбин, но, не пугайтесь, в спектакле меланхолии нет. Остроумный и легкомысленный, он совсем не вызывает раздражения: что вы, мол, себе позволяете в год столетия со дня смерти Чехова? Как-то вспоминается, что Антон Павлович начинал фельетонистом и писал под псевдонимом "Антоша Чехонте". О "Чайке" Антоши Чехонте я разговариваю с композитором Александром Журбиным. Вы, звезда, отдаете сложнейшее музыкальное произведение в маленький театрик, не устраиваете из этого никакой помпы: первое в России прочтение чеховской "Чайки" средствами музыки, первое в мире прочтение чеховской "Чайки", где звуки сверчков или кваканье лягушек изображаются не так, а совершенно иначе! Откуда вот это странное нежелание превращать каждый свой шаг в рекламу, в саморекламу, в какой-то грохот и фейерверк? Александр Журбин: Я занимался в своей жизни всякими вещами, в частности занимался и продюсерством, и менеджерством, и в Америке у меня был свой кинофестиваль, и свой театр, которыми я занимался. Но я очень рад, что это мое произведение впервые было поставлено в таком необычном театрике: небольшая труппа, небольшой оркестрик - и все. В этом есть свой кайф и свое удовольствие для меня. А то, что я не делаю из этого паблисити, пиара и промоушена, то я считаю, что я не должен этого делать. Мое дело - писать музыку. Идея написать музыкальную "Чайку" пришла в голову мне, именно я предложил эту идею Райхельгаузу - и ему принадлежит идея написать оперетту. Марина Тимашева: Что есть классическая оперетта? Почему именно в этом жанре вы работали? Александр Журбин: Я писал музыкальное произведение, как бы не задумываясь о том, к какому жанру оно будет принадлежать. Разница между опереттой, мюзиклом, музыкальной комедией есть, конечно, но она очень размыта, ее точно провести нельзя. У меня были случаи в моей личной жизни, когда одно и то же мое произведение в одном театре ставили как музыкальную комедию, а в другом - как мюзикл, а в третьем - как оперетту. В чем действительно принципиальная разница, - это как бы в финале, в конце. Оперетта всегда кончается хорошо, весело. Оперетта - это такой жанр, в котором не может быть никакой трагедии, никто никого не убивает, никаких не может быть страшных вещей. А в мюзикле может. Что касается "Чайки", я думал, что я пишу мюзикл. И я, наверное, до сих пор думаю, что это, вообще говоря, нормальный мюзикл. Но Райхельгауз очень правильно и справедливо решил, что мы противопоставим наш спектакль, наше произведение потоку мюзиклов, которые идут сейчас всюду. И мне эта идея даже понравилась в конце концов, потому что в оперетте поют без микрофона, а в мюзикле поют обязательно с усилением. Мы даже иногда себе не отдаем отчета, что все эти звуки, которые нам доставляют в мюзикле, - их доставляет некая радиоаппаратура, и мы слушаем на самом деле не певца, а некую колонку. И мы никогда не знаем точно, поет певец, не поет певец, потому что там, может быть, идет какой-то, как говорят сейчас, источник звука или на чем это записано и так далее. А тут вот, у Райхельгауза уж действительно честно, что есть - то есть. Поют люди... то, что у них есть, тем и поют. Марина Тимашева: Второй мой вопрос прямо вытекает из того, к чему вы подвели. Все-таки вы профессиональный композитор, музыкант, ваши произведения очень часто исполняют люди, имеющее вокальное образование, чтобы не сказать, что высшее, консерваторское образование. В этом случае вы принесли произведение в театр, в котором работают драматические артисты. Что вы сами испытываете, когда вы слушаете их пение? Вот честно. Александр Журбин: Если честно, то, конечно, в репетиционном периоде, в котором я принимал активное участие, я ходил... я прибегал к Райхельгаузу и говорил: "Этого нельзя допустить, это невозможно! Так петь нельзя! Я сейчас забираю свою музыку, до свидания!.." А он меня утешал и говорил: "Не волнуйся, все будет хорошо". В конечном счете, конечно, хорошо не стало, и конечно, поют они по-прежнему неважно. Ну, не все, некоторые поют прилично, некоторые поют даже и хорошо. Конечно, драматические актеры поют чаще всего неважно, не берут высоких нот, им нужно менять тональность, они не тянут и все... И, тем не менее, они очень часто компенсируют свои вокальные недостатки хорошей игрой и пониманием того, что поют. И всегда есть другая сторона медали, что в оперном театре певец прекрасно поет, потрясающе, си бемоль и даже до берет, такие высочайшие ноты, - и при этом у него по лицу абсолютно непонятно, о чем он поет, он ничего не играет, и пьеса провалена. И если честно сказать, что я выберу из этих двух зол, то я все-таки выберу драматического артиста, который, может быть, не все мои ноты возьмет, но зато сыграет - и это будет спектакль, это будет театральное произведение. Потому что я театральный композитор. Марина Тимашева: Спектакль начинает маленький оркестрик, располагающийся над сценой. Александр Журбин: Понятно, что он маленький, прежде всего потому, что а) нет места и б) нет денег. А если бы это был, скажем, Театр Сатиры или Театр Моссовета (ну, я от фонаря говорю), - там есть пространство, там есть яма, и в этой яме в Театре Сатиры сидит оркестр, нормально, как и положено. Но в театре "Школа современной пьесы" нет ямы, поэтому там просто некуда посадить музыкантов. Значит, у нас оркестрик имеет всего 8 инструментов, живые музыканты, не подзвученные, играют все время. Поэтому, скажем, тему "Колдовского озера" играет кларнет. Может быть, если бы у меня был огромный оркестр, я бы сыграл, черт побери, на других инструментах, но у меня есть только кларнет. А для темы Тригорина у меня есть труба. Скромные возможности. Но мой старший коллега Стравинский Игорь Федорович говорил всегда так: "Если вам предлагают написать для какого-то состава музыку, и у вас нет другого выхода, то представьте себе мысленно, что мы сами выбрали этот состав, это ваше желание". Вот я хочу написать для шести инструментов, и больше не хочу - и тогда у вас совершенно психологически другая позиция, что вы выбрали этот состав. Тем не менее, там есть... вот тему Тригорина играет виолончель, красиво очень звучит. И я очень доволен, что играет настоящий живой оркестр. Марина Тимашева: А можем мы поговорить о тех темах, которые заявлены в увертюре? Александр Журбин: Зрители, может быть, часто не осознают, что увертюра построена на темах спектакля, там заложена вся драматургия спектакля. Собственно, ничего тут не придумано, это делали все композиторы на свете. Но, тем не менее, такая сложная, длинная увертюра, в которой есть пять или шесть музыкальных материалов, - так уже давно никто не пишет, скажем так, а я написал. Там есть тема "Чайки":( поет) "Чайка, белокрылая птица. Чайка... никуда, ниоткуда..." Это мелодия, которая пройдет по всему спектаклю и в конце концов выльется в арию Нины, которая "чайка". Это такая арка, которую многие не понимают, но те, кто понимают, видят, что ее построил композитор. Мелодию: ( поет) "На облаке, похожем на рояль..." играет в увертюре труба, такая красивая, сочная труба. И это сразу создает такое вот настроение меланхолии, страсти и так далее. Еще там есть такая музыка: (поет)
Отрывок из спектакля Марина Тимашева: Теперь что касается стилей музыкальных. Вот даже в самой увертюре уже слышно, как оперетта (я имею в виду и звучание инструментов, и аранжировки, и так далее) меняется на что-то похоже на джазовую импровизацию, как джазовая импровизация меняется чем-то, что, условно говоря, в моем сознании звучит как авторская песня. Вы не боялись, что вас будут обвинять в эклектике? Александр Журбин: Некоторый эклектизм в музыкальном театральном произведении всегда должен присутствовать, потому что есть сфера лирическая, а есть сфера комическая, а есть сфера драматическая - и понятно, что музыка должна быть разного рода. Понятно, что дуэт "Все женщины, все женщины в конечном счете бабы, а бабы любят докторов" - это чисто опереточная, даже водевильная такая штучка. Или когда Аркадина поет: "Всю ночь проспорили корнеты-баронеты" - это пародия на такие гусарские песенки и так далее. Но есть и серьезные вещи. То, что поет Треплев: "Мировая душа..." - весь вот этот огромный музыкальный номер, 100 страниц только партитурной музыки, - эта музыка написана совершенно сознательно мною в духе Скрябина. Скрябин, как мне кажется, по моему понимаю, подходит вот именно к такому бунтарю тех времен, который хочет сломать традиции. Это был именно Скрябин, все они тогда поклонялись Скрябину, все эти молодые люди начала века. И я написал сознательно музыку как Скрябин, даже процитировал для тех, кто понимает, некоторые произведения Скрябина. Отрывок из спектакля Александр Журбин: Но с другой стороны, конечно, здесь есть действительно интонации окуджавских песен каких-то, если хотите, романсов. И есть интонации даже советской эстрады - я этого тоже не боюсь, это тоже прекрасные песни, на которых мы выросли. Главное, что, как мне кажется, это все очень подходит Чехову. А что касается финала, то с самого начала мы поняли, что финал не может быть трагическим. И мы с Жуком, который, кстати говоря, написал замечательные стихи и сделал, на мой взгляд, первоклассную работу высокого вкуса, мы решили, что у нас не будет никакого самоубийства Треплева, а будет именно радостный финал. Но мы не знали, каким образом это будет, были разные варианты: что доктор Дорн обознался, застрелился кто-то другой, что Костя вообще там пускает фейерверки, все что угодно. И вообще я считаю, что, может быть, и Чехов не имел в виду самоубийство, потому что там доктор Дорн говорит об этом - и занавес, а никаких подтверждений, никто не видит трупа... Тут, в общем, можно обыграть это по-всякому. И у Кости, вообще говоря, нет повода: он успешный писатель в этот момент, у него уже все хорошо, и Нина уже забыта. Нина его не интересует, уже видно, что она, ну, какая-то актриса в Ельце, имеет ангажемент - ему это уже не очень интересно. Он другой человек. Почему ему вдруг кончать самоубийством жизнь - непонятно. Считаю, что Чехов пошутил. А почему же он тогда назвал ее комедией? Не бывает же комедии с самоубийством. Он же назвал комедией, написал комедию - значит, что-то там было не то. Отрывок из спектакля Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
