Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-07-03]
Кавказские хроникиГрузинская и западноевропейская музыкальные культурыВедущий Олег Кусов Географическое положении Грузии на границе Европы и Азии во многом определяет характер духовности грузин - на первый взгляд непросто определить к какой культуре - европейской или азиатской - грузины относят себя больше. Душа народа выражается, в том числе и в музыкальном искусстве. Наш постоянный автор Юрий Вачнадзе и его собеседники размышляют о том, как взаимодействуют грузинская и западноевропейская музыкальные культуры. Юрий Вачнадзе: "Запад есть Запад, Восток есть Восток". Может быть, только сейчас человечество начинает по-настоящему осознавать смысл этой строки стихотворения Киплинга. Правда, теперь иная терминология: говорят о западном и восточном мире, о западном и мусульманском. Иные конфессии чаще всего просто-напросто игнорируются. Появились незнакомые слова - "моджахед", "шахид". А уж "шахидиня" - террористка-смертница, просто-напросто противоречит человеческому естеству. Женщина - символ новой зарождающейся жизни, становится символом массового убийства. Два мира. С одной стороны, вроде бы борьба со смертью ради жизни, с другой - жизнь ради славной смерти. Что это - вечное противостояние или ситуационное настоящее? Мераб Мамардашвили объединил их в одно понятие - "вечное настоящее". "Оно символизировано прежде всего символами, полученными из религиозного опыта. И все символы этого опыта, организуя поток или поле, структурируют его, расставляя как бы ориентиры и бакены в области вечного настоящего. Эта область структурированной религиозности, область первичной религиозности является тем тиглем, в котором переваривается этнический материал". Так писал Мераб Мамардашвили. В полемике о сущности противостояния коллективного самосознания двух миров ломают копья философы, психологи, политики, политологи. Между тем это противостояние проявляется решительно во всем, даже в столь тонкой и деликатной сфере, как эстетика, в том числе и музыкальная. Тут любопытен опыт стран, расположенных на стыке континентов, здесь интенсивно идут процессы диффузии, процессы взаимопроникновения разных культур. Находящаяся на южном крае Европы Грузия не исключение. В стране замечательного певческого фольклора музыкальное искусство развивалось своеобразным путем. Вот что говорил о роли музыкального фольклора безвременно ушедший из жизни замечательный грузинский музыковед Эдишер Гараханидзе. Эдишер Гараханидзе: Физиономию нации определяет в первую очередь язык, а затем народная песня - хранитель тайн души народа. Нет перебоя в этой длиннейшей родовой линии. Вы и некий ваш предок, живущий несколько столетий тому назад, оба составные части одной непрерывной нити, части чего-то целого, чего-то бесконечного. И хотя пройдено много-много лет, у вас не пропадает чувство единства с вашим далеким предком. Мы говорим: в 8 веке до нашей эры мы пели трудовые песни, в 4 веке мы приняли христианство. Это есть чувство принадлежности в народу. Другими словами, коллективное самосознание. Юрий Вачнадзе: Итак, одна из составляющих коллективного самосознания - эстетика музыкального фольклора. Несколько лет назад, ныне также покойный, художественный руководитель тбилисского музыкального центра и тбилисского оперного театра известный дирижер, превосходный певец и композитор, народный артист СССР Джансуг Кахидзе как-то в беседе со мной попытался проанализировать проблему взаимоотношений западной и грузинской эстетик в музыкальной жизни Грузии. А ведь в грузинской эстетике, естественно, присутствуют восточные элементы. Джано (так мы все его называли) говорил как всегда страстно и увлеченно. Позже запись этой беседы я дал послушать музыковеду Кети Булашвили, которая по-своему прокомментировала высказывания маэстро. По стечению обстоятельств, материал так и остался лежать в моей личной фонотеке. Кажется, именно сейчас пришло время озвучить в эфире заочный диалог дирижера и музыковеда. Джансуг Кахидзе: Мы, грузины, имеем свой исторический характер и характеризующий только нас в песне. Юрий Вачнадзе: Говорит народный артист СССР Джансук Кахидзе. Джансуг Кахидзе: И это свой гармонический мир и своя эстетика, если так можно сказать, которая высочайшая и которая имеет большие ценности. Но кроме этой эстетики в мире существуют другие эстетики, которые также великолепны, и также высоки, как наша народная музыка. Во-первых, фольклор других народов, который надо изучить и как-то сравнить и быть более демократичными и придти к какому-то резюме, что тебе больше нравится или что могло бы быть более интересным. А кроме того еще существует эта эстетика настоящей классической европейской музыки, которая является достоянием всего человечества и незаменимой ценностью, начиная с барокко или еще раньше, музыка Возрождения и дальше. Само музыцирование, основанное на культуре семейного музыцирования, камерной музыки, которая переродилась потом в симфонические оркестры. Потом католическая церковь, которая сделала огромное дело для развития музыки, возьмем только Баха, когда эта музыка вышла из церкви и стала музыкой дворцов, начались строиться театры, концертные залы и так далее. И это все стало потом просто социальной частью жизни народов Европы, которые потом сегодняшний день расцветает, и человеческая фантазия доводит до беспредельных достижений и красот. Я хотел бы сказать о соединении двух эстетик - классическая европейская музыка к нам пришла с России, проникла в наш народ. Мы имеем симфонический оркестр, оперный театр, мы имеем профессиональных композиторов очень интересных, которых уже знает мир. Я назову, допустим, Канчели - уже является одним из популярнейших композиторов сейчас. Остальные ждут. Это будет обязательно, что узнают другие фамилии, как Габуриа, я уже не говорю о Палиашвили, который является первым создателем нашей классической музыки. Так что эта музыка у нас уже существует. Но хотелось бы сказать несколько слов. Например, исполнительство, исполнение сочинений. Что это такое? Это не просто, что кто-то пришел и послушали - это большой социальный акт. Это исполнители, композитор и слушатели. Человек иногда в своих фантазиях от эмоционального воздействия от этого просто доходит до небес и потом опять спускается на землю. Для этого надо три компонента - это большая высокая музыка, большой композитор, высокое исполнение большое и обязательно слушатель, имеющий культуру слушать эту музыку. Не просто так, пришел и первый раз услышал симфонический концерт. Нет, первый раз это происходит трудно, потому что это не так легко понять и не так легко полюбить, это не так легко, чтобы ценность этой музыки стала бы частью твоей духовности. В Грузии существуют большие традиции исполнения европейской музыки. Я с эти и согласен, и не согласен. Конечно, существует симфонический оркестр, который уже насчитывает около 73 года. Регулярно работающему оперному театру 150 лет - это не так мало. Существует огромная сеть музыкальных школ, существует тбилисская консерватория. Как будто существует все для того, чтобы профессиональная музыка стала бы нормальной, обыкновенной частью народа, всех представителей, а не то, что музыкантов. Музыканты, конечно, тоже народ. У нас оперенная музыка более или менее привилась, потому что там это все же более демократический жанр, там речь идет о пении. А пение для грузинского народа - это самая близкая форма музыцирования. Допустим, когда инструментальная музыка исполняется, там уже появились какие-то сложности. Мы имеем, допустим, недостаток посещения концертов, иногда чувствуем одиноко, когда только музыканты играют, существуем друг для друга, что-то пишется, исполняется, но это все происходит в узком музыкальном кругу. А вот как народ? Я часто бываю в Европе, часть народа имеют полную информацию, что происходит в этом мире, и кроме информации сами получают огромное удовольствие от слушания и от общения с такой музыкой. Я уже не говорю о новом совершенно мире - аудио-слушателях. Кети Булашвили: Культура семейного инструментального музыцирования, действительно, в Грузии нет, традиции нет. Нет традиции инструментального музыцирования такого ранга и такого уровня, как в Европе. Просто у нас другая культура музыцирования - вокального музыцирования, хорового фольклора и салонного, бытового музыцирования, которое связано с прослойкой, можно сказать, социальной прослойкой полуинтеллигентной, может быть. В целом слушатель у нас неплохой, который ходит на концерты, это завсегдатаи концертов. Это достаточно высокий уровень, но это действительно профессионалы в основном. Что же касается таких широких масс слушателей, в общем интеллигенции, то у нас слабо развита культура слушания, что связано с музыкальным воспитанием, наверное. Наверное, не совсем верно учат детей. Детей обучают музыке на разных этапах их жизни, на разных ступенях, но не учат самому главному, по-моему, не учат слушанию именно, вот этой форме диалога музыки с человеком. Хотя проблема диалога у нас стоит на более высоком уровне, общение с людьми это как-то у нас немножко в другом виде. Чаще это полифоническое одновременное соединение разных голосов бывает, чем истинный диалог. Может быть, поэтому опера в Грузии пользовалась большей популярностью, чем инструментальная музыка, оперные ансамбли - это как бы наша маленькая модель мира. Джансуг Кахидзе: Грузинский народ - это очень музыкальный народ. Почему, допустим, не проявляет интерес к европейской музыке? Я имею, может быть, даже у кого-то появится улыбка, имею такое суждение, что это столкновение двух эстетик. Допустим, в виду того, что грузинское народное пение - это в основном мужской хор и мужской голос, я вам скажу, что даже женщины у нас поют в регистре мужском, в теноровом регистре. Эта эстетика уже настолько народная, привычная, а человеческая природа очень любит слушать то, что знает. Или ленивость, или боязнь, не знаю, что происходит, но это в человеке существует. Даже в оркестре бывает так, что второй гобой есть, как только попросишь - давай, сыграй первый гобой, он уже начинает нервничать. Человек, который привык к грузинской народной песне, к этой эстетике, ему не особенно будет интересно с первого взгляда звучание симфонического оркестра. Допустим, сопрано, которое является женским голосом и его нормальное звучание - это высокое в основном, в первом и втором регистре, то некоторые грузины могут воспринять как какой-то крик. Почему женщина так высоко кричит? Почему она не поет там, где мы поем, где поют мегрельские женщины очень сладко свои колыбельные, свои фантастические песни? Человек этой эстетики может звучание скрипки назвать, что скрипит, что за скрип? Какая-то осторожность или, я не хотел бы сказать более грубо, какой-то протест в этом есть. Кети Булашвили: Что касается сопрано, воспринимаемого криком, или скрипки скрипом, то, мне кажется, что скрипка - русское слово, именно оно связано со скрипом. По-грузински скрипка звучит как "виолино", исходя из итальянского виолино, и никаких ассоциаций в названии самом со скрипом нет. На мой взгляд, очень важна проблема, во-первых, изолированности нашей от мировых процессов музыкальных, культурных, вообще духовных процессов, что связано с явлением последних лет. Как бы мы стали частью свободного мира, но в то же время проблема культурных связей, прежде всего, она значительно возросла. То есть мы находимся в каком-то вакууме, в некоторой изоляции от остального мира и это, безусловно, сказывается на нашей культуре и на нашей музыке конкретно. В подтверждение моих слов можно привести пример из нашего прошлого, скажем, из 40-х годов, когда, как известно, оперный театр переживал расцвет свой. В тот же период симфоническая музыка тоже процветала, как известно, каждый понедельник в оперном театре проходил концерт симфонической музыки, и тогда в те годы никто не жаловался на отсутствие слушателя. Потом в последующие годы, в последующие десятилетия это все пошло на убыль, и сейчас у нас такие достаточно удручающие результаты. Джансуг Кахидзе: Когда Стравинский первый раз услышал грузинские песни, это было почти перед смертью его, он сказал: "Мои самые большие музыкальные впечатления - это грузинские народные песни". Для него, даже для Стравинского это была совершенно другая эстетика, открытая для него совершенно заново, человек, которому было 80 лет. Еще не настало у нас время, когда преграда восприятия, понимания и изучения другой эстетики на уровне, тогда этой разницы не будет. Хотя, если человек, который фантастически поет, допустим, "Чагулу", попадет на исполнение "Хамольной мессы" Баха, я уверен, что он оттуда выйдет обалдевший от высочайшего впечатления и задумается, что это творилось. Он услышит звучание, которого никогда не слышал, и у него обязательно слух его начнет искать это звучание, и он найдет обязательно и к этому придет. Но, к сожалению, еще этого нет во многих слоях нашего населения. Кети Булашвили: Апеллирование к такому количеству народа, любящего, слушающего и понимающего музыку - это не совсем верный подход. Зачем надо, чтобы традиционный советский лозунг "Искусство - массам" работал? Он никогда не будет работать, он не может работать, это не живая формула. Как известно, Глинка сказал, что композиторы только аранжируют музыку, созданную народом, но это достаточно спорный постулат, на который Шенберг ответил однажды резко и жестко, сказав, что: "Если композитор не в состоянии писать сам музыку и может только обрабатывать написанную кем-то другим, то лучше пусть он и не пишет ее". Джансул Иванович говорит, что для нас еще не настало время адекватного восприятия и принятия европейской эстетики, в то же время ссылается на то, что ораториальную музыку у нас лучше принимают, и приводит в пример "Хамольную мессу" Баха. Простите, но почему "Хамольная месса" Баха - это проявление другой эстетики, не европейской эстетики? Это та же европейская эстетика, просто в другой форме. Я не знаю, кто не приходит в восторг от "Хамольной мессы" Баха? Мне как-то трудно представить себе человека, мало-мальски знающего профессиональную музыку, пусть то грузин или кто-нибудь другой, абориген австралийский, может быть. Юрий Вачнадзе: Заочный диалог Джансуга Кахидзе с Кети Булашвили, признаюсь честно, не прояснил ситуации, связанной с взаимодействием грузинской и западноевропейской музыкальной эстетик. Я попробовал поговорить об этом с известным композитором Гиви Кончели. Но Гиви наотрез отказался комментировать эту проблему, невнятно пробурчав при этом что-то относительно темперированности. "Боюсь ляпнуть глупость", - в конце концов откровенно признался он. Хорошо зная моего друга, я почувствовал, что в действительности его текст означал следующее: "Оставь меня в покое, я не музыковед, а не композитор. Все сказано моими произведениями". Наверное, Гиви прав. Прослушав дома запись его Шестой симфонии, я многое понял. Ведь именно эта симфония связывает непреходящую красоту природы с загадочным совершенством народного искусства, символом изначальной гармонии, духовной опоры. Воплощен этот символ в тембровом рефрене альтов, кажущемся цитатой грузинского фольклора. Вот оно - чисто западное искусство Кончели и грузинский фольклор. Может быть это и есть то соединение эстетик, о котором так по-разному говорили собеседники? Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
