Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Герои времениДядя СтепаАвтор и ведущий: Петр Вайль Петр Вайль: Корней Чуковский говорил, что от детских писателей остаются, в первую очередь, не тексты, а образы героев. В частности, от Сергея Михалкова - Дядя Степа. Это, действительно, так. Хотя, в памяти разных поколений хранятся отрывочные строки: "Из районных великанов самый главный великан", "Мне не надо ничего, я задаром спас его", "45-го размера покупал он сапоги". Кстати, 45-й размер - это значит рост, примерно, метр девяносто - не такой уж великан. Хотя в 35-м году, когда "Дядя Степа" был написан, мужчин под метр девяносто было куда меньше, чем сейчас. Ну, и вправду с тех давних пор именем нарицательным для милиционера, с одобрительным ли, насмешливым или издевательским оттенком, служит имя Дяди Степы. О нем наша программа, в которой принимают участие культуролог и публицист Александр Архангельский, психолог Ольга Маховская, поэт Дмитрий Пригов, адвокат, писатель и бывший милиционер Михаил Федоров. Первый вопрос Александру Архангельскому. Вам в детстве хотелось стать милиционером? Александр Архангельский: Нет. Мне не хотелось. Мама меня спрашивала в детстве, кем я хочу быть, а я отвечал: "Пассажиром". Строго говоря, так оно и вышло. Петр Вайль: Попутчиком. Хорошо, а милиционер, в какой-то мере, для кого-то вообще может быть героем? Александр Архангельский: Несомненно, для людей, соответствующим образом воспитанных. Для тех, кому в детстве родители, показывая милиционера, не пугают им, как каким-то страшилой, а гордятся. Сын милиционера может ориентироваться на милиционеров. Других не представляю, на сегодняшний день. Я знаю некоторых девочек из моего класса, которые вышли замуж за милиционеров, и я знаю, что для их детей это герои. Петр Вайль: А для вас? Александр Архангельский: Нет. Петр Вайль: Почему? Александр Архангельский: Я же живу в реальной жизни. Петр Вайль: О реальной жизни - бывший милиционер, нынешний воронежский адвокат Михаил Федоров. Михаил Федоров: Я работал в райкоме комсомола, а в это время посадили замначальника вытрезвителя. Сами понимаете, за поборы. И вот меня отправляют по партийному набору заместителем начальника медицинского вытрезвителя на 30 коек. Приходишь, там милиционеры пьяные, фельдшер под столом лежит, наряд уехал по девочкам. Служба у меня пошла не очень хорошо. Дело в том, что в вытрезвителе я не смог ответить тем требованиям, которые предъявлялись сотруднику. Самое главное для медицинских вытрезвителей - наполняемость. То есть все эти 30 коек должны быть наполнены каждый день. Если они не будут наполнены для самоокупаемости, чтобы не было дотаций из бюджета, то, извините, вы не соответствуете. Я когда пришел, начальник сразу ушел в отпуск, и на меня хозяйство осталось. Я подошел к этому, как все молодые люди. Сказал, что раз нет пьяных в районе, зачем людей подбирать. И получилось, что у меня в первый день было занято только 6 коек, потом 7, 5 из 30-ти. Вышел скандал. Петр Вайль: Может быть, Михаил Федоров с детских лет хотел стать милиционером? Михаил Федоров: Нет, милиционером я не хотел никогда быть. Я хотел быть моряком. Просто работал в райкоме комсомола, в партию вступил, потом меня отправили туда. Петр Вайль: Реальная жизнь все-таки не вполне совпадает с лирико-эпическим портретом Дяди Степы милиционера. Милиционер в искусстве - об этом поэт Дмитрий Александрович Пригов. Дмитрий Пригов: Милиция была создана советской властью, и ее историческое существование недолго. Почему в литературе она запечатлелась не очень ярко? Первым опытом введения образа милиционера был не Дядя Степа, а упоминание Маяковского: Розовые лица, револьвер желт, Дядя Степа явился вторым и гораздо более разработанным образом милиционера в литературе. Но, надо заметить, что он был в детской литературе. А детская литература по статусу своему всегда была недовысокой. Поэтому, если у Маяковского он вступал в ряд с некими воинами, вершителями истории, то у Михалкова в ряд с Крокодилами, Мойдодырами. Вот этот сниженный ряд, при всей высоте фигуры Дяди Степы, не давал ему возможности быть трактуемым как серьезный герой в качестве примера жизненных адаптаций. Петр Вайль: Вот созданный Приговым милиционер - невысок, но возвышен. Дмитрий Пригов: Пока он на посту стоял, здесь вымахало поле маков, Петр Вайль: Русское искусство советского периода породило целую галерею милицейских образов. Особенно в кино. Сразу отбросим следователей, криминалистов - это другая, приключенческая поэтика. Но и простые милиционеры бывали примечательными и запоминались. Обаятельный актер Леонид Харитонов в фильме "Улица полна неожиданностей", Валерий Золотухин - "Хозяин тайги", деревенский участковый Анискин - Михаил Жаров и другие. Но, рискну сказать, что двух самых ярких создали Сергей Михалков - "Дядю Степу" и Дмитрий Пригов - своего Милиционера с большой буквы. Как соотносятся эти два образа? Дмитрий Пригов: Я никогда впрямую сознательно не соотносил. Но, очевидно, бессознательно что-то там было. Мне из Дяди Степы запомнилось единственное - высокий рост. Это такое глядение поверх всех и видение всего насквозь. И спасательная функция некая с высоты понимания закона. Он же спасает не с точки зрения святого духа или джина из бутылки. Он спасает с точки зрения понимания государственной и общечеловеческой нравственности и жизненных ситуаций. Вот эта функция перешла ко мне. У меня было желание явить милиционера в большой, высокой литературе. Петр Вайль: Дядя Степа - спаситель и спасатель. Подробнее об этом - психолог Ольга Маховская. Ольга Маховская: Сейчас он стал более актуальным, я бы даже сказала, сверхактуальным, и, как мне кажется, недостаточно востребованным. Потому что раскручивается образ такого сотрудника МЧС, который помогает и на пожаре спасать людей, и во время наводнения он тут как тут. Вот это, конечно, Дядя Степа - наш любимый, желанный, наш начальник по МЧС Шойгу, который абсолютно по характеристикам совпадает с Дядей Степой. Он узнаваем и очень близок нас. И пиар-кампания, которая разворачивалась вокруг "Единой Росси", костяк которой образуют как раз люди в погонах, во многом строилась на вот этом неформальном отношении к лидерам. И Шойгу, и Грызлов, и Васильев оказались нам очень близки. Петр Вайль: Не только эти государственные чиновники, но и самые высшие из них. Ольга Маховская: По моим наблюдениям, год назад, между выборами президента и выборами в Госдуму, разворачивалась и нарастала кампания по раскручиванию образа человека в погонах, еще точнее, полковника ГБ, потому что нам нужно было привыкать к тому, что наш президент из органов, и приучаться к тому, что это замечательно и хорошо. Он, по крайней мере, не пьет, он внутренне организован, он может обеспечить тот заветный порядок, о котором мы все мечтали, если судить по социологическим опросам. И закончилась эта кампания 30-летием знаменитого фильма "17 мгновений весны", которое мы отмечали в конце прошлого лета. Фильм был показан заново, и он, в отличие от Дяди Степы, попал в десятку, и мне кажется, что он пережил лучшее свое время именно год назад. Потому что полковник Исаев уехал в Германию и по фильму оттуда не вернулся, и такое впечатление, что он вернулся в образе нашего президента, мы его дождались и с радостью были готовы броситься на шею. Петр Вайль: Примерно с тех пор настойчиво заговорили о необходимости создания нового позитивного образа милиционера. Михаил Федоров: Я думаю, что образ какого-нибудь Анискина хотелось бы. Если взять конкретных ребят, которые пашут, а не тех, которые карманы набивают и в кустах прячутся с жезлами. У нас в отделе был сотрудник милиции, у которого были только одни сапоги. Жена у него постоянно писала жалобы. Милицейская среда сейчас гремит, как телега на ухабах. Сколько мне приходилось видеть оперов, которые занимались показухой полнейшей. Например, сообщается, что совершил разбой молодой человек лет 35-ти, блондин в черном пиджаке, рост 160 сантиметров. Вот такой опер на пороге райотдела встанет и курит. И смотрит, просеивает, кто идет, чтобы 160 сантиметров, моложавый, в черном пиджаке. А на опознании женщину, которая, может, туманно все помнит, заставят опознать, а того задержанного подвергнут прессингу? Таких хотелось бы и литературными и киношными примерами как-то убирать. Надо что-то делать. Да, вот Анискин душевный человек. Шарапов, конечно, герой. Петр Вайль: Огромной популярностью пользовался первый телесериал "Улицы разбитых фонарей" или "Менты", где менты были удивительно симпатичными. Александр Архангельский: Но они не в качестве милиционеров симпатичные. Вот Каменская - единственная - мент популярный. Но ей никто и никогда подражать не будет. Она не рассчитана на это. Она рассчитана на общение, а не на подражание. "Менты" - для другого слоя. Это люди, которые могут выпить, погулять, подраться. Они хорошие ребята, но они могли быть и не ментами, а бригадой заводских рабочих. Петр Вайль: То есть, профессиональные качества вторичны. Александр Архангельский: Это элемент сюжета. Это позволяет привлекать уголовную хронику, не более. Петр Вайль: А что думает о "Ментах" бывший милиционер Михаил Федоров? Михаил Федоров: С одной стороны, я плюсово отношусь, но когда смотришь последние вещи, то там какая-то заказушность. В то же время, словесно они молодцы, некондово говорят. Петр Вайль: "Менты" - живые, в отличие от тех, литературных и киношных, которые и на работе и дома изъяснялись лозунгами, даже задушевные песни из лозунгов состоят. Говорят, существует социальный заказ на такой образ. Позитивный, разумеется. Александр Архангельский: Мифологию на пустом месте не создашь. Вот мифология полицейского в Америке. Она же создавалась параллельно с тем, как государство поставило задачу выхода из криминального тупика 60-х годов. И это параллельное действие государства и кино создавало положительный образ. Сейчас, если поставить задачу создать положительный образ милиционера, можно его создать на материале советской эпохи, потому что этой эпохи уже нет. Вот сериал "Участок", пользовавшийся колоссальной популярностью. Сценарист Алексей Слаповский очень аккуратно рассчитал ходы. Если бы он попробовал на сегодняшнем материале этот образ создать, ничего бы не вышло. Нет встречного движения государства. Смешно говорить о борьбе с "оборотнями в погонах", особенно, когда мы знаем, что реального свидетеля очередного теракта забили до смерти в Москве. Кто забил? Люди в погонах. Дмитрий Пригов: Когда создаются такие мифоподобные образы, они должны иметь некие древние корни, чтобы был герой, проходящий через века. На что мог проецироваться милиционер? Он у меня проецировался на средневековых рыцарей, поскольку просто воины не несут функцию восстановления добра, порядка, личного соучастия. А милиционер как раз перенял функцию рыцаря. Он такой страдающий герой. Он понимает, что небесного порядка на земле не может быть, так что он представитель небесного государства. И в этом отношении Дядя Степа частью мог войти в мой образ, только частью, поскольку, по изначальному своему жанровому положению, он не мог подняться до уровня высокой литературы и, в принципе, все всегда с некоей иронией относились к Дяде Степе. А вот чтобы с придыханием и с восторгом взирать, как скажем, на безумного Сида, никто на него не взирал. У меня была идея сделать высокого полумистического героя. Петр Вайль: То есть, героя, которому можно доверить жизнь и душу, не говоря уже об имуществе. Главное - доверие. Ольга Маховская: Проводилось социологическое исследование моей коллеги Ольги Крыштановской, которое показало: считается, что только люди в органах сейчас образуют касту не коррумпированную. Они еще обладают и дорожат представлениями о чести и достоинстве, они готовы служить государству - таково мнение. Таким образом, у нас образовалась такая чудовищная альтернатива. С одной стороны, бандиты, а с другой стороны - работники органов. И у нас просто не оказалось выбора - конечно, нужно было выбирать их, и поэтому народ проголосовал за "Единую Россию". Петр Вайль: Однако, органы, это все-таки КГБ, по-нынешнему ФСБ. Дядя Степа и его коллеги - милиция. Ольга Маховская: Милиционеры почистили самих себя. Произошла знаменитая чистка "оборотней в погонах". Это тоже была составляющая пиар-акции перед выборами в Госдуму. Таким образом, они очистились, осветлились, и проблема на уровне пиар-акции оказалась закрытой. Я тут же вспоминаю большой скандал и большой успех нашей девушки-милиционера Оксаны Федоровой, которая стала первой красавицей мира, сделала адье известному миллиардеру Трампу и вернулась домой, потому что для нее, по ее словам, очень важно служить великим идеалам, быть на родине и закончить аспирантуру МВД. То есть, оказалось, что у нас и для женщин альтернативы нет. Потому что идеальная женщина может быть и секси на западный манер, но, безусловно, в погонах, и она управляема и подчиняема, как женщина-милиционер. Петр Вайль: Продолжая этот сюжет, Дмитрий Пригов говорит даже об эротизации милиции. Дмитрий Пригов: Я слежу за милиционерами. Я живу напротив Высшей школы милиции, они табунами мимо меня ходят. Конечно, и в форме, и во всем произошла эротизация образа милиции. Огромное количество девушек, которые в милицейских костюмах, как в Израиле девушки в военной форме, смотрятся чрезвычайно эротически. Эротизация этой зоны чрезвычайно интересна. Кто автор наиболее популярных сценариев, связанных с милицией? Маринина. Главный герой там Каменская. Если раньше государство наказывало, то сейчас оно соблазняет. Оно соблазняет не только других, но и себя. Поэтому милиция соблазнена деньгами, коррупцией. Эротизация этой зоны очень соответствует времени. Петр Вайль: Мужчина - о привлекательных милиционершах. Женщина - о привлекательном милиционере. Ольга Маховская: Прошел сериал "Участок", где роль главного героя сыграл Сергей Безруков, который перед этим сыграл главную роль в "Бригаде". Образ слился. Сергей Безруков, с одной стороны, бандит, а с другой стороны, милиционер. В фильме очень простая схема - он свой в доску, он бывший пьяница, который вернулся к службе и несмотря на то, что трудно живет и у него проблемы в семье, с женщинами, он все равно борется за правду. Для русского человека очень важно, чтобы его герой боролся за правду, которую он понимает специфически, как волевое изъявление, как действие самого высокого, сильного авторитета. Петр Вайль: Так возможен ли перелом в общественном отношении к милиции путем создания положительного образа в литературе и на экране? Дмитрий Пригов: Проблема уже совсем другая. Поскольку ушло понятие небесного государства, то и не могут быть его небесные представители. Коррумпированное государство - коррумпированная милиция. Государство с неким выстроенным контролем над всеми органами власти - милиция более чиста. Это уже конкретные житейско-демократические проблемы. Петр Вайль: Метафизика образа ушла - говорит Дмитрий Пригов - но в его собственных стихах метафизикой пронизаны самые простые бытовые положения. Дмитрий Пригов: В буфете Дома литераторов, Петр Вайль: Михаил Федоров считает, что создание образа милиционера - дело чрезвычайно трудное по сути, потому что толком неясно, какой же милиционер может считаться хорошим. Михаил Федоров: Где же найти границу между опером, который преступает закон в отношении тех, которые сами уже, извините, его преступили. То есть, с бандитами надо работать "по-бандитски". Я как адвокат и как юрист не имею права это говорить, но некоторые хитрости опер обязан использовать. Хочу вам сказать, что из моего опыта, вот эти люди, которые переступают закон, таких оперов боятся. У нас был, свой воронежский, так называемый "хопёрский Чикатило", вы знаете, как он боялся? Тем более тогда еще не было моратория на смертную казнь. Такому человеку просто хочется кулак показать. Петр Вайль: Прежде Михаил Федоров упомянул Шарапова из книги братьев Вайнеров и фильма "Место встречи изменить нельзя". Если выбирать между мягким Шараповым и неразборчивым в методах, но эффективным Глебом Жегловым в исполнении Владимира Высоцкого, первенство, несомненно, останется за Жегловым. Михаил Федоров: Жеглов - профессионал. У меня друг был. Работал опером у нас. Вот это опер! Малолеток сам поведет, накормит, с ними поговорит, они ему что-то сообщат. Сам идет по зоне, он почти жил там. И, кстати, стал генералом на Украине. Хочется, чтобы такие люди у нас были. Петр Вайль: В наше время противостояние героя и антигероя перешло в рыночную плоскость. Александр Архангельский: Мы знаем, сколько стоит милиционер, сколько стоит гаишник. Все мои друзья, которые занимаются бизнесом, любую информацию получают потому, что платят милиции не очень большие деньги помесячно. Наверное, против них работают такие же милиционеры, которые работают на других бизнесменов. Дело в том, что им дали пистолет и сказали: "Крутись, как хочешь". Ничего себе герой! Петр Вайль: Власть, тем более, одетая в форму с погонами, имела иной облик в прежние времена. В книге Дядя Степа без труда справляется с хулиганом, который в магазине куражится над продавщицами, но при виде милиции сразу поджимает хвост. Нынешний сотрудник милиции находится в куда более сложных обстоятельствах, чем патриархальный Дядя Степа. Главная разница в том, что того Дядю Степу боятся, а нынешнего нет. Нынешний имеет рыночную цену, а значит, не заслуживает ни почтения, ни доверия. Ольга Маховская: Наши граждане, даже когда они выезжают за рубеж, твердо знают, что если случится какая-то беда или проблема, они не пойдут в полицию: мол, там никогда не помогут. Они это знают по своему российскому опыту. Этот опыт исторический. Дома не только не помогут, еще наживешь проблем. Более того, тебя еще посадят в долговую яму, незаметно, потому что нужно платить неоднократно. А еще могут морду побить. Поэтому, конечно, к милиции есть большое недоверие. И положиться на собственную самозащиту тоже не выход, потому что эта дикая ситуация, когда тот, кто психологически, физически или статусно сильнее, тот и выигрывает, она, похоже, не устраивает всех. Петр Вайль: Что такое милицейская коррупция и показуха, опираясь на свой опыт, рассказывает Михаил Федоров. Михаил Федоров: Очень часто милицейская машина используется не во благо, а даже в минус. Вот это всегда коробило. Пример - вытрезвитель. В вытрезвитель кладется лицо средней степени опьянения. Если он дойдет до дома, то хорошо. Это же сфера услуг. А сейчас в Воронеже у нас вытрезвители закрыли. Для меня это нонсенс. Потому что люди пьют, а если он упал, лежит на снегу, скорая помощь его не заабирает. Вот вытрезвитель бы его уже забрал. Но когда начинают выкручивать руки, чтобы показатели были... Петр Вайль: В дядистепины времена, длившиеся несколько десятилетий, человек в милицейской форме воспринимался по-иному, чем сейчас. Множество советских детей говорили, что хотят быть милиционерами. А поэт Пригов? Дмитрий Пригов: Да, да, конечно, хотел. И для меня, и для моего поколения советской эпохи власть, как таковая, была мистифицирована. Это была небесная власть, установленная на земле. И ее представители воспринимались одновременно с ужасом, с придыханием и с восторгом. Это распространялось не только на милиционера, но и на управдома, контролера в троллейбусе. Но милиционер был облечен еще большей властью, потому что носил униформу, которая выделяла его и наделяла дополнительной силой. Он был облечен шкурой государства. Все остальные ходили в обыденных нарядах, и можно было подозревать, что они пьют, едят, совокупляются. А когда милиционер одет в форму, нельзя было представить, что у него есть плотское существование. Вот это истинное явление образа государственности покоряло в нем. Милиционером хотели стать не из-за пайка или чего-то еще, а именно потому, что завораживала вот эта власть покоряющей государственности. Петр Вайль: Верно, Дядя Степа - вершитель судеб. Александр Архангельский: Дядя Степа создавался тогда, когда шло встречное движение со стороны государства. Коррупции в тот момент, когда он создавался, в милиции не было. Была дурь и подлость. Но это была дурь и подлость государства, которому они служили. Это не была их личная дурь и личная подлость. Петр Вайль: Как-то я видел на выставке советского фаянса и фарфора маленькую скульптурную группу. По выразительности, то ли русские передвижники, то ли малые голландцы. В общем, жанровая скульптура. Мальчик и девочка стоят, задрав головы, с растерянными лицами. А над ними отечески склонился взявший под козырек милиционер. Вся группа называется "Потерялись?". Александр Архангельский: Это же сценка из Дяди Степы. Он папа и демиург в известном смысле. Стереотип-то в общем ясный - выше всех, видит дальше всех, указывает своим жезлом путь. Он не просто папа, он почти Бог. Петр Вайль: Михаил Федоров относится к Дяде Степе одобрительно, как раз потому, что тот стоит высоко и видит далеко. Михаил Федоров: Для меня дядя Степа плюсовой человек. Я люблю больших, крупных, добрых, улыбающихся людей. Мы же сейчас очень обделены открытостью. Сейчас даже сосед рад, когда у соседа что-то случилось. Петр Вайль: В основе предпочтений при выборе образа представителя власти - давняя народная традиция патернализма, привычки к опеке большого, сильного и старшего. Хотя в российском обществе возникают и даже нарастают и другие тенденции. Ольга Маховская: Есть, и она увеличивается, прослойка людей, которые критически относятся ко всему, происходящему в стране. Это люди, которым удалось, несмотря на хаос в законодательстве и в жизни, выстроить свою биографию и добиться успеха. Они никогда не будут доверяться и полагаться на общие слухи. Но по тем же социологическим опросам мы видим, что 70-75 процентов людей всегда готовы переложить свою жизнь и свои представления о том, как выстраивать свои биографии, на кого-то. Вот они не просто программируемы, они с нетерпением ждут, как себя нужно вести, когда придет этот авторитет, этот покровитель. Это и уставшие от борьбы и правовой незащищенности и бедности женщины (именно они образовали основную армию выборщиков во время выборов президента и Государственной думы), старики и просто инфантильные граждане, которые воспитаны в такой манере полагаться на кого-то и доверять любые решения кому-нибудь. И, конечно, идеальным вариантом для такой пирамиды был бы некий авторитет, который на улице олицетворяется участковым, а в пределах государства таким участковым является президент. Петр Вайль: Как известно, подавляющее большинство психиатрических больных, страдавших манией преследования в Советском Союзе, были люди, которых преследует всего-навсего участковый милиционер. То есть, милиционера боялись. Дмитрий Пригов: Милиционер являл собой образ этого всевидящего и всеприсутствующего государства. В этом отношении, он не какой-то взбесившийся Иван Степаныч участковый. Преследует, действительно, государственность. Мне рассказывали, что в сумасшедших домах соответственно историческим эпохам были огромные сначала палаты невест Христовых, потом невест Ленина, потом невест Сталина, потом Хрущева, Брежнева. Я думаю, в более поздние времена, когда стало внедряться диссидентствующее сознание, тогда преследовать стало КГБ, просвечивать лучами и прочее. Но в период до возникновения возможности самостоятельной от государства жизни... Собственно, Солженицын институализировал возможность частного человека существовать в качестве личности творческой и социальной вне государства - созывать на дому пресс-конференции прочее. До этого все проявления были в пределах государства: открытые письма, критика на партсобрании. А после этого пошло диссидентство. Милиция впала в нормальную зону полицейской функции. А до этого милиция была символом государственности, и преследовало человека не КГБ, а милиция. Петр Вайль: Кто же теперь идет в милицию? Теперь, когда героический ореол развеян, когда на смену почтительной боязни или боязливой почтительности к бытовому воплощению высшей власти пришло пренебрежение к бедности и продажности? Говорит бывший старший лейтенант Михаил Федоров, который служил не только в вытрезвителе, но и в патрульно-постовой службе, и следователем, и на других должностях. Михаил Федоров: Например, возьмите наш Воронеж. Вы в ГАИ не устроитесь просто так. А отсюда и исходите, кто в милицию идет. Получается, что лица достаточно отобранные, просеянные, по рекомендации. А с отобранными лицами потом проблемы возникают. Когда я работал в управлении, начинаешь увольнять какого-нибудь гаишника, так за него прибегают заступаться полковники. Трудно уволить. Проще уволить участкового капитана в сельской зоне. Меня удивляет московский подход, когда говорят, что сейчас в милицию не идут. А возьмите сельский район. Там же зарплату никому не платят, там, чтобы даже секретарем мирового судьи устроится, человек черт-те какие должен усилия и связи подключить. А милиция - это гарантированная зарплата. В Москве, может быть, туда и не идут, а у нас нет такой проблемы, наоборот, переизбыток. Петр Вайль: Общепринятая точка зрения: если милиционерам увеличить заработок, это поможет избавиться от коррупции. Михаил Федоров: Дело в том, что милиция - орган власти. Раз властный элемент, то всегда кто-то будет им недоволен. Я считаю, что вопросы воспитания людей должны сейчас стоять в первую очередь. Да у милиционера, если ему больше платить будут, только больше аппетиты будут. Петр Вайль: Александр Архангельский о возможной радикальной реформе милиции. Александр Архангельский: Если государство заказывает телевидению положительный образ милиционера, оно должно самому себе заказать этот образ в жизни. И не бороться разными посадками, а создавать параллельную систему. Строго говоря, государство прекрасно понимает, на каком свете мы живем. Я сейчас не могу ссылаться, потому что это было не для печати, но один из очень сейчас важных в политической системе людей, с которым я разговаривал, сказал, что нужно создавать параллельную систему, которая постепенно вытеснит существующую. Например, нужно создавать муниципальную полицию. Создавать с нуля, не уничтожая сегодняшнюю федеральную милицию. Постепенно система создается, и в час Х переключается. Одна выводится за штат, другая остается. Но так никто, по-моему, и не решился на это. Петр Вайль: А чем новая муниципальная милиция будет лучше прежней? Почему не предположить, что она точно также стремительно коррумпируется? Александр Архангельский: Потому, что муниципальный полицейский ближе к жителям. Он занимается их проблемами. Его все знают, он свой. Ему надо зарплату платить, но его надо и любить. Вот это возможно. Он - как квартальный. Он всегда здесь, и весь квартал его знает. Он заботится, он вмешивается в проблемы. То, что сейчас находится в самом нижнем слое милицейской иерархии - участковый. В нынешней системе его возродить невозможно. Он всегда будет ниже всех. А если будет параллельная система, где только он один и будет существовать, там он будет играть иную роль и в глазах общества, и в своих собственных. Но на это нужна колоссальная воля государства. Я этой воли не вижу. Петр Вайль: Михаил Федоров призывает, параллельно с критикой и планами реформ, уже сейчас относиться к милиции более объективно. Михаил Федоров: Я думаю, сейчас отношение начинает меняться. Хотя это идет тяжело. Мы все ее боимся, но мы понимаем, что если нападут боевики, то все равно милиция будет ими заниматься, а не мы и не прокурор. Меня всегда поражает подход прокуроров, когда они оценивают действия милиционера. Я считаю, что всегда нужно делать скидку на то, что милиционер всегда сам пойдет на схватку с тем же правонарушителем. А прокурор, может, и не способен мелкого хулигана довести. У нас был один случай, когда прокурора даже избили, когда он в первый раз разрешил порядок навести на улице. Это тоже надо уметь. Петр Вайль: Тем или иным путем в Европе и Северной Америке выработано совершенно иное отношение к полиции. Ольга Маховская много и подолгу бывала на Западе. Ольга Маховская: Конечно, полицейский - иногда желанный гость в доме, потому что он снимет острую ситуацию и, помимо того, у него много помощников - женские организации, социальные работники. Сценарии разрешения разных проблем довольно хорошо проработаны, и это вообще работает. Такие вещи заражают, и к этому постепенно можно привыкнуть. Но русские научены горьким опытом, видимо, это записано в исторической памяти: они не спешат обращаться в полицию и не ждут от нее чего-то хорошего. Только в крайнем случае, когда ситуация доходит до предела, пытаются обращаться в полицию, к адвокатам, которые дороги. Для нас это то же самое - что тут платить, что там платить. Иногда люди не видят разницы. Петр Вайль: Я прожил много лет в Нью-Йорке. И у меня к полицейскому отношение крайнего доверия. Я знаю, что они тоже время от времени творят безобразия, это зафиксировано. Но если что-то происходило, я бежал к полицейскому, и он мне, действительно, помогал. Никто же специально не создавал такой образ. Александр Архангельский: На самом деле, американская киноиндустрия и телевидение не нуждаются в партийном руководстве. Так устроен этот бизнес. Он ощущает заказ эпохи. Не заказ государства, а нечто носится в воздухе эпохи. Америка нуждалась в таком представлении о полицейском, потому что нужен тот, на кого ты можешь положиться здесь и сейчас. Заказ общества был уловлен продюсерами и осуществлен. Другое дело, что страны, где меньше продюсерской дисциплины, создавали отрицательный образ полицейского. Например, Франция. Продажные, циничные - но француз и не полагается на своих полицейских. Он полагается на деньги, на самого себя, на суд, на закон. В России же и на суд нельзя положиться. Петр Вайль: Это о разнице между Россией и Западом. Ольга Махаовская - о разнице между Советским Союзом и Россией под милицейским углом зрения. Ольга Маховская: Общество люмпенизировалось. Тогда можно было с милиционером договариваться и сумма взятки была сопоставима с зарплатой, это не было поставлено на поток, это считалось дурной нормой все-таки. Все получали примерно одинаково, и милиционер был с тобой на одной полке социальной. Тогда было проще. Вообще, человеческие качества, умение договариваться, казались более важными, чем содержимое кошелька. А сегодня уже понятно, что к милиционеру не подойдешь, если у тебя в кармане нет денег. На самом деле, не все милиционеры таковы. Я это знаю по опыту, потому что, к сожалению, приходится попадать в разные ситуации, то турагентство бросит, то какой-то хулиган пристанет. В милицию обращаешься, и люди ведут себя по-разному. Но общая установка на то, что милиция не поможет. Она может смягчить ситуацию, ухватить кого-то за руку, вытащить из горячей ситуации. Но вряд ли дело дойдет до справедливого суда, который у нас по-прежнему трудно расшатать, и трудно дождаться справедливых решений. Тем не менее, эта машина потихоньку раскачивается. Мы видели события после "Норд-Оста", когда судебные дела превращались в целые акции, люди боролись за справедливость. Есть категория одержимых граждан, которые берут в руки закон и пытаются пробивать, лоббировать свои решения. Чаще всего именно их мы видим в коридорах, в очередях в судах или в милицейских участках. Петр Вайль: Михаил Федоров, как бывший милиционер, обладает взглядом изнутри и видит несовершенство нынешней правоохранительной системы в ее несправедливом устройстве. Михаил Федоров: Минусовые руководители, конечно, печальную роль играют. Я помню, как, еще работая в управлении, прочитал о работе английской полиции. У нас как раз было аппаратное совещание. Мне говорят: "Вот ты приехал из Москвы, с курсов, что ты нового вынес?". Я говорю, что я вынес, что в Англии в форме только аттестованный состав, находящийся на передовой - гаишники, постовые участковые. А те, которые в кабинетах сидят, они вольнонаемные. Представляете, как взъелись коллеги, которые большие чины имеют и сидят в управлении. Таких же большинство. У нас был когда-то в Воронеже начальник ГУВД Салахненко, интереснейший генерал. Я еще работал в патрульно-постовой, и мы всегда дрожали: это был не тот генерал, который в кабинете сидит, он всегда мог неожиданно приехать в твою роту, на пост, пьяного милиционера сам с поста снимет. Не тот, который будет из кабинета раздавать команды. Петр Вайль: Речь идет о правах и обязанностях низового, то есть, основного, ключевого сотрудникам милиции. О том, что так складно выражает михалковский Дядя Степа. Я скажу вам по секрету, Михаил Федоров: Что бы ни говорили про милицию, нам без нее никуда не деться. Конечно, реформы нужны. Что-то хотелось бы выправлять, вычищать. В принципе, надо бы убрать весь руководящий состав, который в чинах и сидит по кабинетам. Поставить туда гражданских. А то получается, что опер получает меньше, а тот, кто в более вольготных условиях, меньше него делает и не рискует своей жизнью, гораздо больше получает. Петр Вайль: Ольге Маховской вопрос об отношении к Дяде Степе. Ольга Маховская: Дядя Степа остался в моей памяти, как такой молодой вариант Корнея Чуковского. У меня всегда была путаница, кто автор "Дяди Степы". Петр Вайль: А вы читали "Дядю Степу" своему ребенку? Ольга Маховская: Нет. И у меня в детстве никогда не было "Дяди Степы". Я помню, что это зафиксировалось в одном ряду с Бабой Ягой: вот это "я все вижу, я все слышу", из этих чуд-юд. Мне кажется, стали актуальны другие сказки. Мой сын очень рано стал читать греческие мифы, этим заразился, и дальше он уже выбирал из домашней библиотеки то, что ему нравилось. Мне кажется, что есть много других интересных книг, помимо замечательного "Дяди Степы". Петр Вайль: И в завершение - всевидящее чудо-юдо Дмитрия Пригова. Дмитрий Пригов: Когда здесь на посту стоит милиционер, |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
