Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
 Полвека в эфире. 1984Цикл подготовил и ведет Иван Толстой
На нашем календаре сегодня год 1984-й. Мирным его можно назвать, только если забыть сражающийся Афганистан. Диктор (Виктория Семенова): Говорит Радио Свобода. В эфире очередная передача из серии "Сражающийся Афганистан". Передаем микрофон нашему сотруднику Франческо Сартори недавно вернувшемуся из пакистанского города Пешавара, в окрестностях которого сосредоточено несколько сот тысяч афганских беженцев. Франческо Сартори: Судьба беженцев - одна из самых трагических сторон войны в Афганистане. Среди беженцев есть люди всех возрастов, представители всех социальных слоев, всех профессий. Люди с разным образованием. Я встретил безграмотных людей и высококвалифицированных специалистов, крестьян, ремесленников и бывших правительственных чиновников. И у каждого из них жуткая история бедствий, мучений, пыток, скитаний по тюрьмам до того момента, когда им удалось вырваться из адской машины войны, навязанной Афганистану советской агрессией и найти убежище в Пешаваре. Среди беженцев много пожилых людей. Значительная же часть молодежи ушла к моджахедам, сражается с оружием в руках против советских оккупантов. Сколько беженцев? В районе Пешавара их, несомненно, несколько сотен тысяч. Я посетил крупнейший из беженских лагерей, расположенный под городом Мардан, примерно в 120 километрах от центра провинции. В нем нашло приют около 200 000 человек. Это, говорят, самый большой беженский лагерь в мире. Но, в общей сложности, афганских беженцев в Пакистане не менее трех миллионов человек. Они живут в пограничной полосе от Пешавара до города Кветты на юго-западе страны. Еще миллион афганцев искало убежище в Иране, но там режим Хомейни им не помогает. Они должны сами устроиться, поэтому многие из них покидают Иран и перебираются в Пакистан. 15 мая в Пакистан прибыл с официальным визитом вице-президент США Джордж Буш. Вместе с пакистанским президентом Зия Уль Хаком он посетил лагерь Насрибах, находящийся недалеко от Пешавара. Джордж Буш обратился к беженцам с речью, в которой он уверил афганский народ в моральной поддержке народа США и всего демократического мира. Джордж Буш: Вы и ваш народ очень страдали. Вы проявили необыкновенное мужество и силу духа. Я выражаю вам мое личное восхищение, а также восхищение правительства и всего народа США. Вы заслужили восхищение всех свободных людей в мире. Иван Толстой: Франческо Сартори, напомню, это радиопсевдоним нашего сотрудника Джованни Бенси, беседует с рядовым советской армии, перешедшим на сторону афганцев. Его зовут Сергей Бусов. Сергей Бусов: Меня зовут Бусов Сергей. Родился я в 1964 году в поселке Рябинино Пермской области. После окончания 4-х классов мы с мамой переехали жить в город Пермь. В этом городе я окончил 8 классов и поступил в училище на специальность электросварщика. После окончания получил диплом электросварщика 4-го разряда и стал работать на заводе железобетонных конструкций. В 1982 году решил получить водительские права и 1 октября 1982 года от военкомата был зачислен в техническую школу ДОСААФ на курс водителя-механика БТР. Эту школу я окончил 1 марта 1983 года, а 2 апреля меня призвали в армию. В Перми у меня осталась мама Жилина Валентина Ивановна. Франческо Сартори: По какому признаку посылаются советские военнослужащие в Афганистан, как вы попали туда? Сергей Бусов: Трудно сказать, как подбирается призывник к Афганистану. Со мной и с мамой за два месяца до призыва беседовал военком подполковник Гриб. Он интересовался моим здоровьем, как дела на работе, помогаю ли я маме. После нашей беседы он написал в моем деле карандашом цифру 280. Эта цифра у всех была, кто ехал со мной в Афганистан. Эта цифра обозначает номер команды. Франческо Сартори: Проходили ли вы особую подготовку в Советском Союзе к войне в условиях такой горной страны, как Афганистан? Сергей Бусов: До того, как я попал в Афганистан, я прослужил в Союзе два с половиной месяца на полигоне учебной части города Иолотани в Туркменской ССР. На этом полигоне я повысил свое мастерство по вождению БТР. Учили также и другим военным наукам. От действий и ведения огня в горных условиях до рукопашного боя. Была у нас и политическая подготовка, на которой нам рассказывали о бандитах, об их новейшем американском оружии, о наемниках и, конечно же, об американских империалистах, которые вмешиваются в дела Афганистана. Пройдя все это, нас, 38 человек, отправили в Афганистан. В СССР я слышал, что в Афганистане стало спокойнее. В газетах писали, что солдаты строят школы, дома, помогают в сельском хозяйстве. Так что никакой тревоги у меня не было, когда я ехал в Афганистан. Об истории этого края нам ничего не говорили. О народе же говорили, что он неграмотный, темный и забитый. Много говорили об Америке. Как она помогает бандитам оружием, деньгами. Говорили также о Пакистане. Мол, на его территории готовят банды американские инструктора. Шла речь и о наемниках. Франческо Сартори: Эта картина положения в Афганистане, которую описывали вам советские офицеры и пропагандисты, соответствовала тому, что вы нашли в этой стране? Что вы можете сказать на основе собственного опыта? Сергей Бусов: Все, что нам говорили офицеры, оказалось ложью. В Афганистане нет никаких наемников, нет повстанцев и новейшего оружия, кроме советского производства. Ни один американский доллар не ушел на подготовку банд, да еще и на территории Пакистана. Народ же оказался грамотным, умеет писать и читать, некоторые знают английский и русский языки. Я ни разу не видел построенные руками советских солдат школы или дома. Наоборот, я видел очень много разрушенных кишлаков и деревень. Иван Толстой: Помимо Афганистана, второй сквозной темой и 80-х вообще и 84-го года в частности, было хождение по мукам академика Сахарова. Владимир Тольц: "Права человека". У микрофона Владимир Тольц. 11 июня, выступая на пресс-конференции в Москве, заведующий Отделом международной информации ЦК КПСС Леонид Замятин сделал адресованное международной общественности сообщение. В передачах московского радио сведения об этом заявлении Замятина отсутствовали. Ведающий нужной ЦК КПСС политической информацией и дезинформацией Запада крупный партаппаратчик по сути дела подтвердил старую уже советскую официальную версию. Академик Сахаров, начавший 2 мая свою трагическую голодовку, обеспокоившую весь мир, и его жена, по утверждению Замятина, не голодают и состояние их здоровья хорошее. Категорично и по-прежнему совершенно бездоказательно. В чем же смысл такой, казалось бы, весьма непродуктивной в политическом отношении позиции советских властей? В поисках ответа на этот вопрос я провел большое интервью с представителем Сахарова за рубежом Ефремом Янкелевичем. Ефрем Янкелевич: Советские власти знали о голодовке задолго до ее начала. Я в этом совершенно уверен. Просто потому, что даже в разговорах по телефону с Еленой Георгиевной наших этот мотив проскальзывал. Хоть голодовка и не называлась, но для внимательного слушателя было понятно, о чем идет речь. Я думаю, что у них было много иных возможностей узнать о том, что Сахаров размышляет о том, следует ли ему прибегнуть к голодовке. И у меня сложилось впечатление, что они толкали его на голодовку. Более того, я знаю, что такое впечатление было у Андрея Дмитриевича, что власти толкают его на голодовку. В чем же заключался расчет властей? Я думаю, что они все-таки надеялись на то, что о голодовке никто не узнает, или что, по крайней мере, сведения о голодовке будут столь недостоверны и непонятны, что пресса на Западе эти сведения не воспримет всерьез и не поверит им. Что слухи о голодовке останутся слухами. И они подготовились. Они сделали все, чтобы это произошло именно таким образом. Иван Толстой: 84-й год. У нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова еще не было передачи "Русские вопросы", но русские вопросы неизменно были его темой. Борис Парамонов: 30 мая исполнилось 170 лет со дня рождения Михаила Александровича Бакунина - знаменитого революционера, теоретика и вождя мирового анархизма в прошлом веке. В Советском Союзе его не шибко жалуют, не в последнюю очередь за то, что он был резким оппонентом Маркса, сражался с ним в Первом Интернационале. Но дело, конечно, не в личной вражде к основоположнику коммунистической идеологии нашего времени. Герцен, например, едва ли был менее резок в своих отзывах о Марксе. Однако в Советском Союзе к нему относятся с должным пиететом. Дело в самой идеологии Бакунина, в знаменитом его анархизме. Из всех альтернативных коммунизму левых идеологий именно анархизм наиболее враждебен ему. Линия конфронтации между ними проходит как раз по вопросу о государстве. Анархисты-бакунисты, строго говоря, тоже коммунисты, но они видят будущее коммунистическое общество, как полностью безгосударственное, построенное как ассоциация различного рода трудовых союзов. А коммунисты-марксисты говорят о государстве под псевдонимом диктатура пролетариата, как о необходимейшем инструменте для постройки бесклассового общества. Надо сказать, что история реального социализма и коммунизма доказала в этом вопросе правоту анархистов-бакунинцев. Опыт подтвердил пророчество Бакунина, сделанное им в одной из его полемических антимарксистских брошюр под названием "Кнут и Германская империя", что идеология марксизма станет теоретическим оправданием невиданного в истории государственного насилия. Вообще в этой брошюре сказано о Марксе много верного и не удивительно, что она не переиздается в СССР, как, впрочем, и другие сочинения Бакунина. Но ни в коем случае нельзя видеть в Бакунине, в его анархизме некий полюс истины только потому, что бакунинская теория враждебна марксистской. Можно сказать, что как этатистский авторитарный марксизм, так и анархический бунтарский бакунизм одинаково абстрактные, односторонние учения, реализация которых обнаруживает всю их ложность. В этом отношении бакунинскому анархизму, так сказать, повезло, ибо он не знает практического торжества в столь широких масштабах, как это было с марксистским социализмом. Но все-таки опыты осуществления анархических программ в общественном строительстве имелись. Например, в Каталонии во время испанской Гражданской войны. И по свидетельству очевидцев, одним из которых был, между прочим, советский писатель Илья Эренбург, анархисты там, где они начинали хозяйничать, создавали общество не менее ужасное, противоестественное, уродливое, чем это делали марксисты. Дело в том, что у тех и других есть в теоретической программе точка сходства, враждебное отношение к рыночной экономике, к рынку как естественному регулятору экономических отношений в обществе. А ведь современные исследователи в один голос признают, что главной причиной гипертрофии государственного насилия в социалистическом обществе является, как раз, попытка построить экономику на внерыночной основе. Эта попытка сразу же обнажает утопичность теоретической программы. И, чтобы эту программу спасти, гальванизировать, приходится прибегать к насилию. Иван Толстой: К 65-летию гражданской войны. Фрагмент из программы "Россия вчера, сегодня, завтра", которую вел на наших волнах Глеб Рар. Глеб Рар: Послушаем очередную беседу Николая Рутыча о ходе Гражданской войны в России 65 лет назад в 1919 году. Николай Рутыч: Победа Кавказской армии генерала Врангеля под Великокняжеской, ныне Пролетарская, над 10-й Красной армией будущего маршала Егорова и переход в наступление Добровольческой армии генерала Май-Маевского в Донбассе в мае-июне 1919 года привели к отступлению войск Южного фронта. Вместо Гитиса командование этим фронтом принял прибывший из Москвы бывший царский генерал-лейтенант генерального штаба Егорьев. Членом военного совета при нем был старый большевик Сокольников, впоследствии осужденный вместе с Радеком на 10 лет на так называемом процессе антисоветского троцкистского центра, проведенным Сталиным в январе 1937 года. Однако роль Сокольникова на южном фронте нельзя недооценивать, ибо именно к нему чаще всего обращался лично Ленин, когда он вмешивался в дела Южного фронта. Так, например, в письме к Сокольникову от 20 мая 1919 года Ленин требовал, чтобы подавление восстания в верхнедонских станицах было "самое беспощадное, немедленное". Ленин предлагал Сокольникову послать для подавления этого восстания "добавочные силы чекистов для свирепой и беспощадной расправы". Несмотря на приказы из Москвы и все усилия Южного фронта и непосредственно штаба 8-й Красной армии, в тылу которой разгорелось верхнедонское восстание, повстанческие дивизии, умело маневрируя, отбивали все попытки подавления. Иван Толстой: После смерти постоянного ведущего наших религиозных программ отца Александра Шмемана Радио Свобода пригласило к микрофону священника Николая Артемова. Диктор: Послушайте краткую духовную беседу священника Николая Артемова. Николай Артемов: Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Господь Иисус Христос своею проповедью открыл перед слушателями новое измерение жизни, которое он назвал Царством Божием, Царством Небесным. Царствие Божие внутри нас, оно среди нас, в наших взаимоотношениях присутствует, как мерило наших дел, мыслей и чувств. Внешняя жизнь, которой мы живем, имеет это глубинно-духовное измерение. Для того, чтобы царствие Божие не было бы для нас пустым словом, Христос открывает нам, каков должен быть наш Дух, чтобы мы могли воспринять это царство. Он говорит: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное". Надо сознавать, что мы нуждаемся, нищенствуем, надо желать одухотворения и осмысления своей жизни высшим началом. Эта восприимчивость к духовному нам нужна, как хлеб насущный. Христос обостряет наше зрение. Он указывает на то, что гнев - это духовный корень убийства. В свете Царствия Божьего мы не можем сказать: "Я никого не убил", если мы гневаемся на ближних. Всякий ненавидящий ближнего - человекоубийца, участвует в грехе уничтожения жизни. Неприязнь, гнев и раздражение от нетерпения - все это убивает нашу совместную жизнь, надо осознать и глубоко прочувствовать эту страшную беду, эту болезнь нашу, и тогда мы почувствуем себя нищими, потому что побеждать гнев любовью не так просто дается. Но Господь силен научить нас этому. Он зовет нас открыться его Царству, Царству Божию, чтобы наше сердце стало сосудом мира и радости, сосудом чистым. Иван Толстой: Полвека в эфире. Год 84-й. Его основные события. Наш хроникер Владимир Тольц. Владимир Тольц: - Константин Черненко сменяет Юрия Андропова на посту генерального секретаря ЦК КПСС. - В Нью-Дели двумя своими охранниками застрелена Премьер-министр Индии Индира Ганди. Ее место занимает сын - Раджив Ганди. - Советский Союз объявляет о бойкоте летних Олимпийских игр, проходящих в Лос-Анджелесе. - 896 человек эмигрирует из Советского Союза, в их числе поэт и эссеист Юрий Колкер. - Режиссер Юрий Любимов лишается советского гражданства. Французская компартия выступает с протестом. - Георгий Владимов назначен главным редактором эмигрантского журнала "Грани". - В русском Зарубежье начинают выходить: альманах "Мулета" (Париж), ежемесячник "Стрелец" (Джерси-Сити), ежеквартальник "Русское самосознание" (Ричфилд Спрингз). - Выходят романы "Спокойной ночи" Андрея Синявского, "Весенние мужские игры" Феликса Розинера, сборник рассказов "От шума всадников и стрелков" Юрия Милославского. - Умирают кинорежиссер Франсуа Трюффо, писатели Трумэн Капоте, Джон Пристли, Михаил Шолохов, джазмен Каунт Бейси. - В эмиграции уходят из жизни эссеист Яков Виньковецкий, прозаик Кирилл Костинский (Успенский), литераторы и многолетние авторы Радио Свобода Юрий Большухин, Геннадий Отрадин (Хомяков), Михаил Демин (Трифонов). - Дочь Сталина Светлана Аллилуева после 17 лет жизни за границей возвращается в Советский Союз. - Один из музыкальных хитов года - песня Пола Маккартни "No More Lonely Nights". Диктор: Говорит Радио Свобода. Начинаем очередной выпуск программы "С другого берега". Недавно в парижском издательстве "ИМКА-Пресс" вышел второй узел повествования Александра Солженицына "Красное Колесо". Этот второй узел называется "Октябрь шестнадцатого". В офицерской землянке молодой подпоручик доброволец Саня Лаженицын продолжает разговор с бригадным священником отцом Северьяном. Читает Юрий Мельников. Юрий Мельников: - А вам не приходило в голову, что Толстой и вовсе не христианин? - Вовсе? - изумился, уткнулся Саня. - Да читайте его книги. Хоть "Войну и мир". Такую быль богомольного народа поднимать, как 1812-й, и кто, и где у него молится в тяжелый час? Одна княжна Марья. Можно ли поверить, что эти четыре тома написал христианин? Для масонских поисков места много нашлось, а для православия нет. Так никуда он из православия не вышел в поздней жизни, а никогда он в православии не был! Пушкин был, а Толстой не был. Он - прямой плод вольтерьянского нашего дворянства. А честно пойти перенять веру у мужиков, не хватило простоты и смирения. Саня пятью пальцами - за лоб, как перещупывал. - Я так не думал, - удивлялся он, - почему? Разве его толкование не евангельское? Что мы от Евангелия отшатнулись бесконечно, заповеди твердим - не слышим. А от него услышали все. Уберите мол, все, что тут нагромоздили без Христа. Верно. Как же мы - насильничаем, а говорим, что мы христиане. Сказано: не клянись, а мы присягаем. Мы, по сути, сдались, что заповеди Христа к жизни не приложимы, а Толстой говорит: нет, приложимы. Так разве это не чистое толкование христианства? Оправился отец Северьян от своего упадка, вернул живость в лицо и, уже выздоравливающий, он с готовностью отвечал, как будто вот этого одинокого подпоручика давно себе ждал в собеседники. - Как же должно упасть понимание веры, чтобы Толстой мог показаться ведущим христианином! Да Толстой из Евангелия выбросил две трети. Упростить Евангелие, выкинуть все неясное - он просто новую религию создает. Ему кажется, что он открыватель. А он идет по общественному склону вниз и других стягивает. Повторяет самый примитивный протестантизм. Взять от религии, так и быть, этику. На это и интеллигенция согласна. Но этику можно учредить в племени даже кровной местью. Этика - это ученические правила, низшая окраина дальновидного Божьего управления нами. Видно, не первый раз доставалось отцу Северьяну об этом толковать, и, видно, незаурядный он был батюшка. Иван Толстой: 84-й год. Новое периодическое издание русского зарубежья - журнал "Страна и мир". В мюнхенской студии Свободы о позиции издания говорят редакторы Кронид Любарский, Сергей Максудов и Борис Хазанов. Кронид Любарский: Мы хотели бы достичь, чтобы дух личностной полемики, который пронизал многие зарубежные издания, чтобы он не проник на наши страницы, чтобы мы дискутировали, но дискутировали по темам принципиально. Сергей Маскудов: Обсуждение на страницах нашего журнала самых диаметрально противоположных точек зрения и было бы вот этой формой плюрализма и попыткой преодоления раскола. То есть, мы хотели бы дать высказаться всем и в первую очередь тем, чье мнение мы не разделяем. Кронид Любарский: Без взаимных оскорблений.
Борис Хазанов: Под словом либеральный мы подразумеваем такую систему жизни, такой образ жизни и такой образ мысли, какой мы хотим пропагандировать на наших страницах, при котором существует свобода мысли, свобода выражения, свобода печати и свобода оспаривать любую мысль. Что очень важно. Мы предполагаем, что либерализм подразумевает сосуществование, непременно, таких точек зрения, которые, в принципе, плохо совместимы друг с другом. Иван Толстой: Первым русским классиком послевоенного времени стал Иван Алексеевич Бунин. Некоторые его письма впервые прозвучали на волнах Свободы. Диктор: Продолжаем радиожурнал "Культура, судьбы, время". С сегодняшнего дня мы начинаем серию бесед профессора Леонида Денисовича Ржевского о русских писателях, с которыми ему довелось встречаться и работать. Его первая беседа - Иван Бунин. Леонид Ржевский: Перебирая и перечитывая бунинские ко мне письма, вижу, что большая часть их относится к 1953 году. 8 ноября этого года Бунин скончался. Надо сказать, что последнее десятилетие жизни старого писателя было для него трудным благодаря мучившим его болезням и постоянной материальной нужде. Деньги Нобелевской премии, полученной в 1933 году, то ли по свойственной Бунину непрактичности, то ли отчасти по щедрости его, иссякли, сократились крайне гонорары за публикации. Все это отражается в тоне тогдашних его писем ко мне. Вот, например, январское письмо 1953 года. Диктор (Ян Рунов): "Милые Ржевские, шлю вам очень запоздалы поздравления с Новым Годом. Запоздалые все по той же причине, о которой уж надоело и стыдно писать - по всяческим моим болезням, приступы которых, опять были особенно сильны за последнее время. Как вы поживаете, чем заняты, вышла ли новая книжка вашего журнала? У меня на днях выходят в Чеховском издательстве две новых книги. Я дал издательству ваш адрес и просил выслать их вам, как можно скорее, еще до их поступления в продажу. Чтобы как можно скорее вы и расхвалили их. Ведь эти издания - единственное, что спасает от позорной нищеты нашей, при совершенно похабной дороговизне жизни во Франции. За всем тем, сердечный поклон мой и Веры Николаевны вам обоим. Иван Бунин". Леонид Ржевский: В марте 1953 года я принял приглашение Лундского университета, и мы с женой переехали в Швецию. Но я продолжал редактировать журнал "Грани", издававшийся во Франкфурте-на-Майне. И я попросил Бунина прислать для журнала что-нибудь свое. Он отвечал. Диктор (Ян Рунов): "Милые Ржевские, Спасибо за сердечное письмо. Рады будем видеть вас у себя. Рассказ мой "Сны", написанный ровно полвека тому назад и оказавшийся весьма зловещим предзнаменованием 1905 года, готов для "Граней" и будет снабжен восторженным отзывом Чехова в его письме к Амфитеатрову. Передам вам его при свидании в Париже. Ведь это не поздно будет? Сердечно жму вашу руку, целую барышню, в которую я еще до сих пор влюблен. Иван Бунин". Леонид Ржевский: Этот вечер 21 мая вспоминать мне теперь невесело. Никого из четверых бывших с нами за ужином - двое хозяев и двое Алдановых - нет больше в живых. Отчасти невесело и потому, что на этот раз Бунин действительно был не в духе. Думаю, было ему трудно высидеть с нами столько времени за столом. В те дни, говорят, он почти не вставал с кровати, но поднялся ради гостей. Был придирчив к Вере Николаевне. И, хотя Марк Александрович Алданов искусно выправлял острые углы и паузы в разговорах, все-таки чувствовалась некоторая напряженность. "Будущим летом, - сказал Иван Алексеевич, - исполняется 50 лет со дня смерти Чехова, надеюсь, Бог даст мне окончить к юбилею книжечку о нем". Разговор о Чехове его оживил. Он достал один отрывок из начатой рукописи, попросил меня прочесть его вслух. Ушли мы с Алдановыми уже около полуночи. Иван Толстой: Сатира Владимира Войновича. Владимир Войнович: Все или почти все советские люди знают, что в Советском Союзе важны не писанные законы, а неписаные правила поведения, соблюдая которые человек может чувствовать себя в достаточной безопасности. Эти минимальные правила я бы сформулировал так: Надо ходить на работу, выполнять свое дело более ли менее добросовестно, но не проявлять при этом излишней инициативы, не пытаться что-то улучшить. Не слишком выделяться. Время от времени нужно посещать собрания, политзанятия, митинги. Когда там проводятся голосования по тому или иному вопросу и председательствующий спрашивает кто за, надо поднять руку и опустить, если собрание многолюдное, руку можно даже не поднимать: никто не заметит. Важно при этом никогда не голосовать против, не говорить, что вы воздерживаетесь, потому что тогда от вас потребуют объяснить, почему вы это делаете, а оппозиция любому предлагаемому решению, даже если она касается каких-нибудь мелких местных проблем, вроде сбора макулатуры или озеленения двора, будет воспринята, как проявление политической нелояльности. Примерно раз в год необходимо участвовать в выборах в верховные или местные органы власти. Для этого надо не обязательно вставать очень рано, но и не очень поздно - часов до 12 дня. Явиться на избирательный участок, взять бюллетень и, не заглядывая в него, не интересуясь, чья в нем написана фамилия, аккуратно сложить и опустить в урну. Купить здесь же, в буфете пол кило сосисок, если они есть. И уйти. Распоряжение начальства, какими бы нелепыми они не казались, принимать к исполнению не споря, а от самого исполнения можно уклоняться. Желательно вообще не думать о политике, не слушать иностранное радио и даже не читать советских газет за исключением фельетонов и спортивных сообщений. Избегать каких бы то ни было контактов с иностранцами, включая граждан братских социалистических стран. Проявлять умеренный патриотизм и любовь к природе. Проявить свою благонамеренность можно, будучи хоккейным или футбольным болельщиком, грибником, рыболовом. Даже герои многих чекистских детективов, выловив после упорных поисков банду иностранных шпионов, говорят, обычно: "Ну, а теперь, на рыбалку". Иван Толстой: Книгой года стало не литературное произведение. Диктор: Говорит Радио Свобода. Уважаемые слушатели, сегодняшний выпуск программы "С другого берега" - особый. Обычно мы читаем материалы из книг, журналов, газет, выходящих за рубежом на русском языке. Сегодня же, мы предлагаем вашему вниманию доклад, прочитанный 5 июня сего года в Мюнхене в связи с выходом русского издания книги Михаила Восленского "Номенклатура - господствующий класс Советского Союза". Доклад сделал сам автор, доктор исторических наук, профессор Михаил Сергеевич Восленский, который еще не так давно сам вращался в кругах номенклатурных работников, а ныне руководит созданным им научно-исследовательским институтом по изучению советской действительности и считается одним из самых осведомленных специалистов-советологов. Его книга о номенклатуре в 80-м году вышла на немецком. С тех пор переведена еще на многие другие языки. Русское издание, переработанное и дополненное, выпущено лондонским издательством "Оверсиз Пабликейшнс". Доклад Восленского, прочитанный перед представителями печати радио и общественности, мы передаем в сокращении. Включаем запись. Михаил Восленский: Задача была, вместо туманных рассуждений о некоей новой господствующей элите, которую вы действительно можете встретить в ряде книг западных авторов, конкретно сказать и показать, кто же там правит. Причем, сказать и показать это не в терминологии, которая применяется здесь, на Западе, а в той терминологии, которая применяется именно в Советском Союзе и в других странах социалистического лагеря. Не просто говорить о правящей элите. Элита - слово расплывчатое. И элита в Советском Союзе есть и правящая и не правящая. Не просто говорить даже о новом классе. Это сделал Джилас очень хорошо, ему принадлежит честь поставить вопрос о том, что создание реального социализма, это не что иное, как процесс образования нового господствующего класса. А я свою задачу видел в том, чтобы идентифицировать этот класс в реальном советском обществе. Иван Толстой: Помимо печатных книг на Свободе в 1984-м не был забыт, конечно, и самиздат. Диктор: Начинаем передачу "Документы и люди". У микрофона Аля Федосеева. Слово самиздат так прочно вошло в наше сознание, что даже официальная советская печать, антипод самиздата, употребляет его без кавычек. Сегодня, кажется, не существует больше никаких видов печатной продукции, разве что отпечатанных накладных или каких-то бухгалтерских бланков, которые бы не имели своих двойников в самиздате. Есть самиздатские повести и романы, сборники стихов и песен. Причем, почти всегда, они неизмеримо талантливее тех, что появляются в официальной литературе. Я уже не говорю о громадном числе протестов и открытых писем о труде и подвиге тех, кто, подобно монаху из Чудова монастыря Пимену, ведут летопись страданий народа и преступлений власти перед народом. Самиздат, короче говоря, это целая культура, развивающаяся изо дня в день, и занимающая прочное место в сознании людей. Есть собиратели самиздата, есть - хранители. У нас на радио существует Архив самиздата, где под номером 5109, вы только осознайте это число, опубликовано эссе Марка Дейча "Варфоломей Зайцев читает Литературную газету". Сам Марк Дейч назвал это эссе фельетоном. Диктор (Юлиан Панич): Со старинной фотографии смотрит на меня сквозь пенсне. Глаза у него колючие, а больше всего в них боли. Она присутствует в каждой его статье, хотя ее трудно бывает распознать за резким, издевательским тоном. Аля Федосеева: Это портрет Варфоломея Зайцева, данный Марком Дейчем. На 70-е годы прошлого века пришелся расцвет творчества журналиста Варфоломея Зайцева. Был он известнейшим публицистом в России. Его статьи и памфлеты впитало в себя поразительное поколение разночинной интеллигенции. Это все характеристика Зайцева. А кто же автор фельетона, в котором потревожена тень маститого предтечи журналистов сегодняшних? Кто такой Марк Дейч? Сам он о себе в другой самиздатской работе - "Записки постороннего" - поведал вот что: Диктор (Юлиан Панич): Я - посторонний. Тот самый, которому вход запрещен. Выход, впрочем, тоже. Я посторонний в своей стране, которую абстрактно люблю, конкретно же просто боюсь. Боюсь, потому что каждое соприкосновение с ней заставляет меня вновь и вновь ощущать свое бессилие, бессилие жалкого, хоть и разумного слизняка, которого вот-вот раздавит огромная неодушевленная машина, даже не машина, а железяка какая-то. Вот сейчас дотронется равнодушно - и нет меня. Среди массы моих сограждан я тоже посторонний. Даже не посторонний, чужой совсем. На троих не соглашаюсь, от звуков разлюбезной гармошки зверею, да и от соприкосновения с массой этой самой у меня появляется глухое раздражение и желание сделать что-нибудь наперекор, не так, как все. А не как все у нас чревато. Да что там, даже фамилию свою мне вслух произнести стеснительно, потому что она явно нерусская, а ссылки на то, что фамилия Иванов, может, еще более еврейская, чем моя, никого не убеждают и в первую очередь меня. И для еврея я посторонний - не обрезан, женат на русской, иврита не знаю, идиш понимаю только благодаря немецкому, в Израиль ехать не хочу, потому что для такого небольшого клочка земли евреев там явно многовато. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
