Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-12-05]
Россия как цивилизацияВечер воспоминанийАвтор и ведущая Елена Ольшанская
В передаче участвуют: "Как я хочу, чтоб строчки эти это стихи поэта Владимира Соколова. В 1945 - 47 годах он учился в средней школе № 170. До него эту школу, расположенную в центре Москвы, окончил кинорежиссер Яков Сегель, в довоенном детстве исполнивший роль сына капитана Гранта в знаменитом фильме, а позже - артисты Андрей Миронов и Василий Ливанов, композитор Геннадий Гладков, писатель Людмила Петрушевская, режиссер Марк Розовский, искусствовед и редактор Наталья Алпатова, драматург Ольга Михайлова... Недавно школа торжественно, при огромном собрании бывших выпускников, отпраздновала свой 70-летний юбилей. В программе "Россия как цивилизация" передача "Вечер воспоминаний". Елена Ольшанская: 19 октября 1831 года Пушкин искал в Петербурге дом, где собрались старые товарищи, но заблудился и не нашел, - рассказывает историк Натан Эйдельман. Незадолго до этого поэт вернулся из Царского Села, где, несмотря на холерные карантины, страх народных бунтов и тревожные вести из-за границы о польском, французском и иных мятежах, провел счастливое лето с молодой женой. "Когда... он появился в саду Лицея , ученики VI курса (то есть, шестого по счету выпуска) оробели; один из них, Яков Грот, будущий известный академик, ... рискнул подобрать и спрятать лоскуток, оторвавшийся от пушкинской одежды..." 19 октября - священный день бывших "однокашников": "Вы собрались, мгновенно молодея, Исток этой традиции в России, скорее всего, пушкинский. У многих старых и новых школ есть свой день выпускника. Поначалу все встречаются большими компаниями, но позже энтузиазм гаснет, и группы людей постарше на таких вечерах часто очень малы. Принять участие в праздновании 70-летнего юбилея бывшей 170-й школы (с тех пор она успела побывать 49-й, а теперь 1278-я) меня пригласила Наталья Александровна Алпатова, женщина не сентиментальная и обычно очень занятая. Она - среди ведущих редакторов в издательстве "Наука", выпускает тяжелые искусствоведческие тома. Из разговора с Наталией Александровной я поняла, что средняя школа, которую она окончила в конце 1950-х годов, сыграла в ее жизни и жизни ее друзей необыкновенную роль. Наталья Алпатова: Я считаю - главную роль. Школа необычная, там училась масса детей актеров, писателей. Потому что все жили в центре, тут, вокруг. Много училось детей иностранцев - испанцы, англичане, дети коммунистов, которые жили в гостинице "Люкс". Эту же школу мой брат окончил на 8 лет раньше меня, поэтому я про нее очень много знала. До того, как я туда попала, директором был такой человек - Александр Терентьевич Панаско. Александр Терентьевич был, видимо, очень смелым человеком, потому что преподавали у нас люди, которые были поражены в правах. Французский язык преподавала такая Елена Михайловна Аренс, ее муж был дипломат, он был расстрелян, вот она нам преподавала французский язык. Биологию нам преподавала Анна Зиновьевна Стонова (два года назад она умерла в Америке), муж ее был писатель, он был арестован. Тогда многие люди не могли найти работу, а такие тем более, но вот они у нас преподавали. В школе был дух вольности. Елене Михайловне Аренс нельзя было жить в Москве. Она жила в Камергерском переулке, видимо, сначала у какой-то своей приятельницы. Внешне она напоминала поэтессу Серебряного века. Излом бровей, очень длинные пальцы, она курила на уроках, я тогда впервые в жизни увидела женщину, которая курит папиросы. И сейчас я все это вижу. И вот - насколько мир тесен и как все переплетается. Я работаю редактором, делала книжку "Мир искусств", там масса воспоминаний. Одно из них - Елены Муриной о Надежде Яковлевне Мандельштам. Там написано, что когда Надежда Яковлевна Мандельштам вернулась в Москву, то она жила у своей довоенной приятельницы, Елены Михайловны Аренс. Я позвонила Елене Муриной и сказала, что это была моя учительница. Елена Ольшанская: Елена Михайловна Аренс (1902-1988) - педагог, жена советского дипломата Ж. Л. Аренса (1889-1938), с которым в Париже, где Аренс был советником советского посольства, встречался писатель Илья Эренбург. Он упоминает об этом книге мемуаров "Люди, годы, жизнь". Другая учительница 170-й школы, Анна Зиновьевна Стонова, во время войны заведовала в Чистополе школой-интернатом, куда после самоубийства Марины Цветаевой был определен ее сын, Мур. Биограф Цветаевой Мария Белкина рассказывает: "...милая и добрая женщина, Анна Зиновьевна... говорила мне, что она была просто в отчаянии, не зная, как к нему подступиться, ...как наладить какие-то нормальные товарищеские отношения его с ребятами... Мур слонялся неприкаянный, одинокий, чужой всем, с утра уже в тщательно начищенных башмаках, в костюме, при галстуке, аккуратно причесанный... Стали набирать учеников в школы ФЗО - не хватало рабочих на фабриках и заводах. В интернат пришли выяснять, кому из мальчишек и девчонок уже 16 лет, у кого есть паспорт. У Мура паспорт был, но Анна Зиновьевна скрыла это и сказала Муру, что он может не тревожиться: она не отдаст его в ФЗО, он будет продолжать учиться в общеобразовательной школе". Муж Анны Зиновьевны, писатель Дмитрий Миронович Стонов, как рассказывает их сын, Леонид Стонов, несколько лет назад издавший сочинения отца, "много ездил по стране, на севере видел нескончаемые составы с арестованными и высланными людьми, уже тогда - к середине двадцатых - понял и абсолютно не принял советскую власть". Один из друзей Стонова по заключению вспоминал горькие слова писателя: "То, что люди сидят в тюрьмах и лагерях ни за что, конечно же, ужасно. Но страшнее другое: сегодня можно их всех выпустить - и в стране ничего не изменится". Наталья Алпатова: Нас перевели в 170-ю школу в 1954 году, когда было принято решение о слиянии мужских и женских школ. В том же дворе была девчачья школа № 635, их разделял огромный глухой забор. Девочки занимались физкультурой во дворе, а мальчишки - старшеклассники висели на заборе и смотрели на девочек, что-то кричали, с кем-то заигрывали, тут же дрались между собой. То есть, была очень бурная жизнь. Директором женской школы была Анна Константиновна Щуровская, как и Панаско, участник войны, но она была человеком совершенно другой закалки. Сейчас мне кажется, уже по истечении времени, что там была совсем другая - полутюремная обстановка. Хотя Людмила Петрушевская, окончившая нашу школу, говорит обратное. Елена Ольшанская: "... нас, команду девочек, выгнали из родных стен шестьсот тридцать пятой, с зеркального темного паркета, от сияющих окон и привычных училок, от родной директорши Анны Константиновны Щуровской (Щуки), ... и сослали через забор, на сто метров вглубь двора... в мерзость мужской стосемидесятой школы, в вечный аромат прокуренного собачьего вивария, - пишет в своем очерке писательница Людмила Петрушевская. - Да, там тоже был порядок, но скорей казарменный, а поколения малолетних бандитов Пушкинской и Петровки, Столешникова и Дегтярного ... пометили стены своими запахами, как коты.... Половина нашего класса гоготала, плевалась длинной слюной, глядела туманно и мерзко, была стрижена под лейтенантский полубокс, грызла ногти и говорила без мата с огромным трудом. Вечерами многие из них ходили драться с солдатами! Другая половина нашего класса имела белоснежные кружевца у шеи, обязательно носила косы, читала Драйзера, Роллана и Бальзака, покушалась носить длинные челки и знала, что нельзя давать поцелуя без любви. Никто и не просил, кстати. В репертуаре этой половины класса были фразы типа "белогвардейцы потерпели фиаско... Это была Москва 1954 года, только что похоронившая Сталина". Наталья Алпатова: Мне было 12 лет, когда умер Сталин. Когда умирал кто-то из больших людей нашего государства, мы, дети, были безумно счастливы, потому что с вождями прощались всегда в Колонном зале Дома Союзов. А нам для того, чтобы попасть в школу, надо было перейти Пушкинскую улицу. Там был вход во двор между магазином "Веломода" - была такая маленькая точка, где спекулянты московские собирались, там всякие запасные детали к велосипедам, к мотоциклам продавались. А по другую сторону от ворот был филиал театра Моссовета (позже - театр "Ромэн"). Так вот, для того, чтобы попасть в школу, надо было пересечь очередь, которая шла прощаться с очередным вождем, лежащим в Колонном зале. Поэтому занятия отменялись, мы, естественно, не ходили в школу и радовались жизни. А когда умер Сталин - такая страшная толпа, которая шла к нему, такого количества чернобурок, валявшихся на земле, и галош, я не видела потом никогда в жизни. Все переулки были перегорожены грузовыми машинами. Мы, дети, лазили под этими машинами. Но мы по дурости лазили, а взрослые люди - для того, чтобы попасть в очередь, попрощаться с великим вождем, тоже пролезали под этими машинами. Чернобурки раньше были как горжетки у женщин, их носили внакидку на бостоновые пальто - и вот их бросали на землю для того, чтобы пойти с ним попрощаться. Я росла в семье, которая не признавала его. У меня был духовный отец (поскольку мой отец был в ссылке), который в моем раннем детстве Сталина иначе как узурпатором не называл. Я понимала, что такие слова из дома выносить ни в коем случае нельзя. И вот я вспоминаю такую страшную вешь. Мы жили на улице Горького, на углу нашего дома был ресторан "Арагви" и кафе "Отдых". Брат мой в школе был членом комитета комсомола. Однажды он с другом возвращался после заседания комитета, около кафе "Отдых" стоял какой-то человек с красивым лицом, который сказал: "Мальчики, подойдите ко мне, я - Твардовский". Он говорил им и плакал: "У вас такие чистые лица, а я продался этому старику". Он призывал их к честности и неодкупности...Дальше была нецензурная лексика. Он был пьян. И вот брат мой пришел домой с трясущимися губами, он был в совершеннейшем шоке, потому что Твардовский - это была легенда, "Василий Теркин", знаменитый поэт...Это было, наверное, в 1949 году. О развенчании культа личности Сталина и о докладе Хрущева я узнала от старшей пионервожатой в 170-й школе. Видимо, было какое-то закрытое партийно-комсомольское собрание, и вот она меня просветила. Поскольку в нашей семье не было членов партии, никто из моих родственников не слышал о докладе Хрущева. Я с этим пришла домой, была вестником. Елена Ольшанская: "Был у нас замечательный педагог, которого мы звали ВВС - Василий Васильевич Суздалев. Он был из старой породы преподавателей гимназии, интеллигентнейший человек. Обращался к нам только на "вы". Он мне ставил единицы по геометрии, но я его обожал! "Народы, - обращался он к нам, - тише!". И вся наша банда тут же затихала", - вспоминает бывший ученик школы № 170, театральный режиссер Марк Розовский. Наталья Алпатова: Василий Васильевич Суздалев до революции окончил Петербургский Университет и преподавал русскую словесность. Но когда случилась революция, он советскую литературу преподавать отказался. И преподавал математику, был блестящим учителем математики. Я хочу сказать об образованности этих людей, они могли преподавать любой предмет. У нас был потрясающий учитель литературы, Александр Александрович Пластинин, именуемый, естественно, Сан Санычем. По прежним временам, по 18-19 веку, наверное, он был бы Радищевым или Белинским. Он был ниспровергатель, авторитетов не было для него никаких. Человек он был пьющий, от этого реакция не всегда была адекватная. Но если ему было интересно, то он загорался и говорил с нами абсолютно на равных. В 1956 году он нам читал стихи поэтов Серебряного века. Он научил нас читать книги, это самое главное. Елена Ольшанская: Очерк Людмилы Петрушевской так и называется "Саныч": "Теперь ... я могу сказать, что любила его. Любила своего учителя как божество. Небольшого для мужчины роста..., краснолицый, белоглазый, по виду солдафон, с малоприятным выражением на лице, как бы вечно недовольный, Александр Александрович Пластинин... Много лет спустя в немецком посольстве на каком-то приеме (по случаю присуждения Пушкинской премии) мы стояли кружком - писатель Толя Макаров, художник Боря Мессерер, экономист и прозаик Николай Шмелев. Толковали о том, о сем. Вдруг выяснилось, что мы кончали одну и ту же сто семидесятую школу. И все мы - ученики Сан Саныча Пластинина." Ольга Михайлова, драматург: Школа на улице Москвина, которая теперь - Петровский перулок, напротив филиала МХАТа, который теперь, по-моему, называется Театр дружбы народов, эта школа, когда я в ней училась во второй половине 1960-х годов, была специальная английская школа № 49. Но она была знаменита тем, что в ней еще были спецматематические классы, а когда я была восьмиклассницей, объявили еще набор в исторический класс. Это объявляли по московскому телевидению. И вот было два выпуска: на год старше нас, 1968 года, и наш. Мы два года учились в специальном историческом классе. Наш классный руководитель Леонид Наумович Боголюбов был кандидатом педагогических наук, он пригласил профессоров из тогдашнего Ленинского Педагогического института, и они читали нам лекции, проводили с нами семинары, как с большими. Нам ужасно это все нравилось. Были спецкурсы по разным темам - по истории русской культуры, по международным отношениям, по истории философии. В общем, самые неожиданные для детей курсы, которые мы очень любили и с удовольствием этим занимались. Вместо уроков труда мы ходили в Исторический музей и там в запасниках нам показывали, рассказывали, читали лекции. То есть, было такое профориентирование, которое многих, действительно, захватило. Вместо практики после 9-го класса мы ездили в Крым на раскопки. Была радость, было удовольствие. И было действительно серьезное образование, потому что, например, такой предмет, который все мои ровесники учили как историю КПСС - весь институтский курс я жила школьными запасами. Елена Ольшанская: Владимир Мощенко, одноклассник поэта Владимира Соколова ( оба они закончили 170-й школу в 1947 году) вспоминает: " На уроках истории выпускник Варшавского университета, Сергей Михайлович Архангельский приводил класс в замешательство вопросами о том, во главе какого союза стоял Ленин и что возглавлял Плеханов. "Володя, придумай запоминаловку!" Володя морщил высокий лоб и... изрекал: "Над разлагающимся трупом самодержавного кита стоит плехановская группа "Освобождение труда". Ольга Михайлова: Период Февральской и Октябрьской революций мы изучали таким образом: наш учитель нам рассказал, что есть такое место в Ленинграде - Пять углов, и он велел представить себе, что мы гимназисты, что мы стоим в Петербурге на Пяти углах и идет пять демонстраций с разными лозунгами. Он предложил нам выбрать, к какой демонстрации мы присоединимся. По результатам оказалось, что из 28 детей в классе ни один человек не присоединился к большевистской демонстрации. Много было эсеров, много оказалось кадетов. Он нам не сказал, какие лозунги принадлежат какой партии, мы выбирали по содержанию. Вы знаете, это был воздух свободы, воздух свободы 60-х годов, который мы захватили и уловили. Мы в школе обсуждали экзистенционализм, мы устраивали новогодние спектакли, сами сочиняли достаточно, как нам казалось, смелые пьесы с какими-то аллюзиями, подтекстами и прочим, разыгрывали их. Сочиняли частушки, создавали аббревиатуры. Великая Октябрьская социалистическая революция называлась у нас ВОСР. Андрей Евгеньевич Кулаков, историк религии, выпускник школы № 49: Пришел я в эту школу не с первого класса, а сознательно. Меня Леонид Наумович Боголюбов, наш учитель истории, можно сказать, лично пригласил учиться после того, как я на какой-то исторической олимпиаде совершенно случайно занял первое место. Он тогда формировал первый в России, в Советском Союзе, исторический класс, с историческим уклоном. Это было совершенно новое явление. Были математические классы, и вот решили создать гуманитарный класс. Надо сказать, что Леонид Наумович - это совершенно особый человек, который в моей жизни и в жизни всего нашего класса сыграл огромную роль, потому что это талантливейший человек, великолепный педагог, можно сказать, гениальный педагог. Он произвел такое впечатление, что у нас в классе значительный процент выпускников - историки : Саша Лаврентьев, крупный историк, специалист по Смутному времени, Алексей Виноградов - историк очень известный, востоковед. Вышли и писатели из нашего класса. Леонид Наумович отстаивал марксистско-ленинские концепции, но тогда другие отстаивать было нельзя, естественно. Не знаю, насколько глубоко он сам в них верил, но, во всяком случае, в головы наши он их перекладывал совершенно гениально. Я сам происхожу из семьи, которая никогда не сочувствовала коммунизму, советской власти и даже, можно сказать, из среды диссидентской. Поэтому, конечно, для меня был очень сильный контраст между тем, что происходило дома и в школе. Но вот получился такой феномен, что, преподавая нам в марксистско-ленинском дубовом тогдашнем духе, Леонид Наумович научил нас великолепно мыслить, научил нас технологии интеллектуальной работы, научил нас технологии преподавания, своим приемам, так, что в первые годы после школы, в университете, когда я работал учителем истории, я начинал с подражания Леониду Наумовичу. И до сих пор многие приемы у меня в моей педагогической практике ( я со школьниками, со студентами работаю) идут из 49-й школы, где я учился у Леонида Наумовича Боголюбова. То есть, парадокс состоит в том, что в общем-то, казалось бы, он меня воспитывал, учил чему-то такому, что у меня не укладывалось в голове, формально я был явным его идейным противником. Но вместе с тем я благодарен ему как учителю. И сейчас, будучи специалистом-историком в области образования, я с ним общаюсь, Вся та шелуха отпала. Я думаю, что каждый человек должен быть в первую очередь профессионалом. Это очень важно - быть профессионалом и делать все очень качественно, хорошо и талантливо. Леонид Наумович - академик, он работает в области преподавания общественных наук в Российской Академии образования. Он очень большой авторитет, автор многих учебников обществознания, обществоведения. С ним работает большой коллектив. Сейчас, если читать эти учебники, то в них ничего не осталось от прежнего, ничего от того, что он нам преподавал. Ольга Михайлова: Нас учили правильно, нам ничего антисоветского не говорили. Но дело в том, что сама возможность спорить, обсуждать, не соглашаться с учителем, высказывать свое мнение и не быть за это наказанным, сама по себе разлагает изнутри. Вообще возможность выбора, конечно, ведет человека не всегда по генеральной линии, она может увести на боковую тропинку. Естественно, если ты строишь определенное здание, то здание должно подниматься строго вертикально, нельзя, чтобы оно ответвлялось, это же не дерево. Социализм - как нас учили - это неживая материя, в отличие от других формаций, которые росли стихийно, как деревья, и могли изгибаться в разные стороны. С учетом того, что наш 10 класс начался с ввода войск в Чехословакию, то, например, 1 сентября вместо уроков нам рассказывали про ввод войск в Чехословакию. И только спустя достаточно много времени мы поняли: учителя боялись, что мы выйдем на демонстрацию протеста. Это я потом поняла задним числом, что они этого боялись, потому что вместо математики, вместо физики, вместо литературы, не говоря уже про историю, говорили только про это. И я хорошо помню, как нам сказали, что беда Чехословакии в том, что у нее нет Сибири, потому что если бы всех выслали в Сибирь, то ничего бы не произошло и развивались бы они как положено по правильной схеме социализма. Нам объяснили, что все должно быть построено по плану. Но при этом нам разрешили думать и доходить своей головой, обсуждать, спорить по поводу съездов партий, пусть даже это были съезды дореволюционные. Вот такая была школа. К сожалению, после нашего выпуска РОНО и еще какие-то проверяющие организации решили, что этого всего не надо, сняли директора, который был инвалид войны, он был без руки, потерял руку на фронте, и привезли откуда-то из другого города директора. В общем, завинтили гайки и привели школу в порядок. Но мы ухватили кусочек свободы и счастья. Елена Ольшанская: Нынешняя 1278 школа загодя готовилась к юбилейному вечеру. Молодое поколение обменивалось записками в интернете. Например, такими: "Я обожаю школу 1278, особенно выпуск 2002, в частности, физмат.... Нам дали замечательные знания, точнее, вдолбили в наши пустые головы. Я очень люблю своих учителей: Надежду Павловну, Людмилу Всеволодну, Софью Иосифовну и даже Татьяну Алексеевну. Катя...". "Школа хорошая. Сейчас уже нет многих учителей, что были раньше: Веры Андреевны например.... Это были уникальные люди. Лично мне школа эта дала многое: я сейчас аспирант университета, у меня успешный бизнес... А тем родителям кто здесь пишет: чё за учителя нафиг, чё я своего киндера вожу если по инглишу пол-учебника даже не проходят и т.д.... я бы порекомендовал подумать сколько получает преподаватель и надо ли ему за такие деньги вообще напрягаться - твоего киндера учить...по спецпрограмме. Нельзя требовать многого, не давая ничего взамен...Ник..." Школа, как и все школы, увешана стенгазетами, плакатами, строгими правилами для учащихся. Например, учащиеся 5 - 9 классов должны "при выполнении домашних заданий привлекать дополнительный материал". А вот те, кто в 10-11 классах, обязаны "оставить по себе хорошую память". Тому есть немало примеров. На огромных стендах перед входом в актовый зал - рассказы о прежних выпусках - о погибших на фронте (среди них поэт Павел Коган), о вчерашних и сегодняшних знаменитостях. Под портретом Андрея Миронова написано, что он "учился хорошо, ровно, старательно, проявлял способности к иностранным языкам... был... душой и заводилой всех интересных дел". Сам великий артист, когда еще был жив, оставил следующим поколениям школьников короткое напутствие: "Желаю вам быть порядочными людьми. А.М." Ольга Михайлова: Со школой у меня потом никакой связи не было, но вот с одноклассниками связь осталась на всю жизнь, и до сих пор мы все дружим, до сих пор мы встречаемся. Поскольку значительная часть работает в смежных областях, мы натыкается друг на друга в библиотеках, на каких-то конференциях, в экспедициях археологических. Даже те, кто почему-то ушел в далекую сторону, все равно друг другу рады. И этот интерес, общественно-политический, скажем, интерес к жизни ни у кого не потерян. Наталья Алпатова: В женской школе я училась с Галей Булавиновой, ее отец был в ансамбле Игоря Моисеева, там был такой был номер -"Борьба нанайских мальчиков", это танцевал ее папа. Потом нас взяли и искусственно пересадили в другую школу, раскидали по разным классам. Поэтому мы дожидались перемены, как манны небесной, бежали в объятия друг друга и делились впечатлениями. С нами еще училась Аня Дмитриева, знаменитая потом теннисистка, чемпионка СССР. Она - дочь художника Владимира Владимировича Дмитриева, он умер, когда она была совсем маленькая, а мама ее вышла замуж за композитора Кирилла Молчанова, в которого мы, девочки, все были влюблены. Он был большой, крупный, шумный, и когда мы приходили к ним в гости, то он с нами играл. Аня осталась в старой школе, она жила напротив нее - в том доме, где жил Есенин, поэтому ее не перевели. Но она на переменах к нам прибегала, у нас было такое единение, компания из восьми человек, мы все время проводили вместе. Мальчишки были сначала как инопланетяне. Самым умным и добрым у нас в классе был Алик Лиознер. Рядом с ним сидел ученик, который нам, девочкам, показался взрослым человеком. Вдруг на каком-то уроке раздался жуткий стук, оказалось, что сосед Алика - эпилептик. Мальчишки кричали нам: не оборачивайтесь! Приступы на уроках старались остановить, а дальше нужно было проводить его домой - этот парень (вскоре он из школы ушел) действительно был старше нас, он жил в Столешниковом переулке. Все вызывались быть провожатыми, чтобы прогулять занятия. Я хочу обратиться к нашим выпускникам: пусть каждый хотя бы по странице напишет, кто что помнит о школе. Моя подруга, с которой я училась с первого класса, она химик, Ира Сапожникова, уже написала 68 страниц очень интересных воспоминаний. Это может стать основой книги. А дальше, если все откликнутся, то мы сделаем такую книжку в память о нашей школе. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
