Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[04-08-04]
Продолжение политикиГеноцидАвтор и ведущая Ирина Лагунина
Ирина Лагунина: "В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
Лица, совершающие геноцид или какие-либо другие из перечисленных деяний, подлежат наказанию, независимо от того, являются ли они ответственными по конституции правителями, должностными или частными лицами". Извините за тяжелый слог. Но это - текст конвенции о предупреждении геноцида, написанный в 1948 году в аутентичном переводе советских переводчиков в ООН. Кофи Анан: Правительство Судана должно ясно показать, что они на самом деле хотят (и относятся к этому серьезно), хотят защитить людей. И люди должны это видеть и чувствовать, это не должны быть пустые заявления. Ирина Лагунина: Из заявления Генерального Секретаря ООН Кофи Анана. Совет Безопасности ООН все-таки принял резолюцию о ситуации в Судане, где в результате этнических чисток в провинции Дарфур погибли около 50 тысяч человек и более миллиона остались без крова. Юридически история этой резолюции такова: Конгресс США определил происходящее в Дарфуре как геноцид. Администрация Соединенных Штатов после этого определения законодателей была вынуждена либо направить войска в Судан, либо использовать механизм Объединенных Наций. Именно поэтому в Совет Безопасности был представлен проект резолюции, в котором содержалась угроза применения международных санкций против Судана и иных мер наказания в соответствии с уставом ООН. За этот проект выступали США, Великобритания, Испания, Франция, Чили, Германия и Румыния. Россия считала, что принятие такого проекта было бы вмешательством во внутренние дела суверенного государства. В утвержденном документе угроза санкций осталась, но только через 30 дней, если правительство Судана не прекратит массовые убийства, массовые изнасилования, уничтожение деревень, изгнание целых племен с их мест проживания, которые проводят отряды вооруженной милиции - Джанджавида. Международная правозащитная организация Human Rights Watch, впрочем, смогла документально доказать, что именно правительство эту милицию и вооружило. В резолюции Совета Безопасности ООН перечислено, что осуждает международное сообщество - "нападения на гражданское население, изнасилования, принудительное выселение, акты насилия, особенно на этнической почве". Никаких более точных определений подобному поведению, если не политике, Совет Безопасности ООН не дал. Мы беседуем с исполнительным директором отдела Африки правозащитной организации Human Rights Watch Питером Такирамбудде. До того, как Совет Безопасности ООН принял резолюцию по Судану, вы предложили ряд конкретных шагов, которые должно сделать международное сообщество для того, чтобы улучшить ситуацию в Дарфуре. По вашему мнению, эти предложения были учтены в документе ООН? Питер Такирамбудде: В целом резолюция учитывает некоторые из соображений, с которыми мы выступили. Наша задача ведь состояла в первую очередь в том, чтобы как-то улучшить чудовищную ситуацию с правами человека, ответственность за которую, по нашему мнению, несет правительство Судана, поскольку именно оно поддерживало вооруженные отряды, проводящие рейды в деревнях Дарфура. И Совет Безопасности ООН потребовал от правительства, чтобы оно выполнило взятые на себя обязательства и разоружило милицейские отряды, наказало ответственных за преступления и прекратило массовые нарушения норм международного права. Это само по себе успех, шаг в правильном направлении. Но, конечно, этого не достаточно. Мы действительно выступили с конкретными предложениями, и если бы их осуществили на практике, то ситуация в Дарфуре значительно бы улучшилась. Ирина Лагунина: Какие предложения остались неучтенными? Питер Такирамбудде: Одно из них состояло в том, что недостаточно - просто призывать правительство разоружить милицейские отряды, надо изначально признать, что правительство и милиция - это одно и то же, это не два разных центра силы. Милиция работает на правительство Судана. Мы также хотели бы, чтобы в документе напрямую говорилось о необходимости прекратить этнические чистки и развернуть процесс вспять - дать возможность беженцам вернуться в места проживания. Мы бы хотели, чтобы запрет на передвижение распространялся не только на милицейские части, но и на воинские подразделения суданской армии и полиции. Ведь именно официальные лица в правительстве несут ответственность за создание вооруженных милицейских отрядов, за то, что у них есть обмундирование и оружие. И то, что эти вооруженные отряды смогли беспрепятственно действовать в регионах Дарфура - это прямая ответственность правительства Судана. Мы хотели бы, чтобы международное сообщество создало независимую комиссию для расследования происшедшего и преступлений против человечности. Еще озабоченность вызывает то, что до сих пор не представлен на должном уровне Африканский союз. А именно Африканский союз должен был разместить наблюдателей и силы безопасности в Дарфуре. Сейчас в регионе вооруженные силы Африканского союза минимальны и просто неадекватны для того, чтобы защитить гражданское население. На самом деле их мандат ограничен тем, что они охраняют наблюдателей, которые контролируют соблюдение перемирия. Так что ни по своему количеству, ни по мандату они ничего не могут сделать для того, чтобы хоть как-то улучшить и гуманитарную ситуацию, и ситуацию с правами человека в провинции. Ирина Лагунина: Но сразу после того, как была принята резолюция Совета Безопасности ООН, суданские военные заявили, что любое международное вооруженное присутствие в стране будет рассматриваться как враждебное. То есть фактически армия объявили войну любому постороннему вмешательству. Разве может Африканский союз что-то сделать в такой ситуации? Питер Такирамбудде: Мы предлагали, чтобы Совет Безопасности принял все эти меры в рамках главы 7 устава ООН. Если включается в действие 7 глава, то решения Совета Безопасности могут быть навязаны, они носят принудительный характер и никакого согласия правительства Судана на них не требуется. Думаю, ведь речь не идет о том, что правительство Судана должно согласиться на сотрудничество. Ситуация настолько безнадежная, что обязанность Совета Безопасности ООН - предпринять надлежащие меры, чтобы обезопасить и защитить гражданское население Судана даже в том случае, если правительство Судана не хочет идти ни на какое сотрудничество. Так что Совет Безопасности мог бы принять такую резолюцию, которая позволила бы войскам Африканского союза войти в страну и защитить гражданское население от массовых и чудовищных надругательств. Ирина Лагунина: Поясню, глава 7 устава ООН предусматривает действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии. Одна из статей в этой главе говорит даже о военных действиях против агрессора. Но после заседания Совета Безопасности посол Франции в ООН Жан-Марк де ла Саблиер пояснил, что высший международный орган принял политику в двух направлениях - с одной стороны, давление на правительство Судана, а с другой, вовлечение его в диалог. Бен Кирнан - директор программы исследования геноцида в Йельском университете. Его работы и его книги в значительной мере помогли тому, что, может быть, в ближайшем будущем все-таки будет создан трибунал для привлечения к ответственности тех, кто совершил геноцид в Камбодже, во времена режима Пол Пота в 70-е годы. Из опыта изучения геноцида, политика вовлечения в диалог работает? Бен Кирнан: Не могу вспомнить случая, когда она работала в отношении режимов, проводящих геноцид. И, по-моему, в данном случае как-то забывают о том, что геноцид в Судане - в разных частях страны - начался в 1982 году. В течение 20 лет правительство проводило акции сродни геноциду против населения южного и центрального Судана, а теперь тот же режим обратил внимание на жителей западной части страны, в большинстве своем мусульман, а не африканцев или христиан, как на юге. Так что история поведения, которое можно определить как геноцид, идет в этой стране намного глубже, чем принято считать. Ирина Лагунина: К разговору с Беном Кирнаном мы сейчас вернемся. Питер Такирамбудде, вы полагаете, что политика вовлечения будет работать? Питер Такирамбудде: Мы не имеем ничего против политики вовлечения в диалог, если эта политика правильно используется, то есть если она сочетается с резким нажимом на правительство Судана и если международное сообщество при этом не забывает о том, что правительство Судана всегда легко шло на обещания, но редко их выполняло. Так что если вовлечение в диалог не означает раздачу ничего не значащих взаимных обещаний, мы не имеем ничего против подобной политики. Но она должна приводить к реальным результатам на месте, должна способствовать тому, чтобы страдания мирного населения прекратились. А ведь сейчас на месте ничего не меняется, несмотря на все обещания, которые дало правительство, особенно за последние 3-4 недели. Ирина Лагунина: Питер Такирамбудде, Human Rights Watch. В резолюции Совета Безопасности ООН перечислено все, что творит в Дарфуре так называемая милиция Джанджавид. Но общего определения этому не дано. Вот так же десятилетия назад, 24 августа 1941 года выступая по радио, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль перечислял те ужасы, которые творила, как он назвал их, полицейские войска Германии на советской земле. "Мы стали свидетелем преступления, названия которому нет", - сказал Черчилль. И название пришло. Название преступлению, которые совершали нацистские войска в Советском Союзе, пришло потому, что один ученый, польский эмигрант в Америке Рафаэль Лемкин услышал выступление Уинстона Черчилля. Он изучал поведение немецких войск и политику на уничтожение народов. В ноябре 43-го Лемкин выпустил книгу и ввел в оборот новое слово - геноцид - genocide, параллельное английскому homicide, убийство, но убийство массовое с целью уничтожения нации. Международная конвенция о предупреждении геноцида и наказании за него была принята ООН в 1948 году. Но из международного опыта за эти десятилетия складывается ощущение, что конвенция не применялась и не применяется столь часто, сколь этого требует реальное поведение отдельных государств и правителей. Почему? Бен Кирнан, директор программы исследования геноцида в Йельском университете: Бен Кирнан: На то есть несколько причин. Во-первых, конвенция - это ответ на нацистский Холокост в Европе. И лозунгом того времени было: это не должно повториться. Именно поэтому ООН в то время приняла резолюцию, которая в 50-е годы стала частью международного права. Ряд стран подписали и ратифицировали ее почти сразу, но многим потребовались годы. Соединенные Штаты, например, ратифицировали конвенцию только в 1988 году, то есть через 40 лет после ее принятия. Однако большинство подписавшихся стран ратифицировали ее в 50-х годах, включая Камбоджу. А это означало, что Камбоджа подпадала под действие этой конвенции, и камбоджийское руководство могло предстать перед судом за те нарушения конвенции, которые совершили в 70-е годы лидеры красных кхмеров. Приблизительно в это же время в мире произошло еще несколько случаев геноцида - в Гватемале в начале 80-х годов, в ходе захвата Индонезией Восточного Тимора, геноцид в Бангладеш в 1971 году. И никто из виновных в геноциде не предстал перед судом - никто не подал иск в Международный суд в Гааге, а специального суда по военным преступлениям в то время еще не существовало, не говоря уже о специальных трибуналах ad hoc. Только когда в 90-х годах закончилась "холодная война", появилась возможность применить конвенцию и создать первый специальный международный трибунал, трибунал ad hoc для наказания за военные преступления и геноцид в бывшей Югославии. К сожалению, сразу после этого, в 1994-м, произошел геноцид в Руанде и был создан трибунал ad hoc для Руанды. Но это были специальные суды именно для этих двух стран. И лишь в последние годы был создан международный суд, который отныне может рассматривать преступления против человечности, совершенные в любой точке мира. Ирина Лагунина: Да, но этот суд не имеет права судить за прошлые преступления. И такие случаи геноцида, как в Камбодже во времена правления режима Пол Пота остаются безнаказанными. Почему? До сих пор не было политического желания расследовать это преступление? Или возникли какие-то юридические проблемы? Бен Кирнан: Камбоджа, как и ряд других случаев, которые я привел, стала жертвой "холодной войны" в том смысле, что отношения к праву определяла политика. Соединенные Штаты в тот момент преследовали главную цель - сформировать союз с Китаем для того, чтобы противостоять Советскому Союзу. Для Камбоджи это означало следующее. Соединенные Штаты не могли поддержать вьетнамские войска, которые вошли в Камбоджу и остановили геноцид красных кхмеров, поскольку красных кхмеров поддерживал Китай. Причем Китай поддерживал их в Организации объединенных наций. И любопытно, что представитель красных кхмеров представлял страну в ООН вплоть до 1993 года, хотя режим Пол Пота уже давно не был у власти. На практике это означало, что они могли лоббировать против суда над самими собой. Впрочем, надо отдать должное, что и желания возбуждать против них дело ни у кого не возникло. Достаточно ведь было, чтобы одна какая-то страна мира обратилась в Международный суд юстиции в Гааге. Но, несмотря на то, что правозащитные группы всячески пытались найти хоть одну страну, которая подала бы иск, никто не захотел привлекать красных кхмеров к ответственности перед Международным судом юстиции. Ирина Лагунина: Международный суд юстиции в Гааге рассматривает только жалобы государств на государства. Его решения носят рекомендательный характер для Совета Безопасности ООН. Именно этот суд недавно признал, что строительство израильской стены незаконно и рекомендовал ее снести. Вернусь к проблеме геноцида. Сейчас существует несколько трибуналов ad hoc. Больше политической воли преследовать такого рода преступления? Или нормы международного права более прочно вошли в международное сознание? Бен Кирнан: Мне кажется, что в какой-то степени возникла и политическая воля, и сыграл роль тот факт, что первый международный трибунал ad hoc был создан в Европе, потому что, - возвращаясь к истории, - вопреки лозунгу "Это не должно повториться никогда" геноцид вновь случился в Европе. И этот факт уже сам по себе заставил государства предпринять действия против тех, кто породил геноцид в Боснии. А создание одного суда открыло двери для создания других трибуналов, сначала по Руанде, а затем - смешанного характера (международные и национальные суды) по Сьерра-Леоне, Косово, Восточному Тимору. Более того, есть вероятность, что скоро будет создан и трибунал по Камбодже. И все это признаки того, что у международного сообщества появилась политическая воля рассматривать эти проблемы. Но с другой стороны, и международное право развивается. Тот факт, что конвенция не применялась на практике, означал, что никто никогда не проверял ее действие в суде. Сейчас же судьи проверяют этот документ на фактах, он уже не является записанным на бумаге постулатом. Сейчас на основе него принимаются решения, и таким образом развивается право. Именно поэтому прокурорам, обвинению теперь легче представить дело о геноциде в суде. Ирина Лагунина: Если уж мы говорим о развитии международного права, то насколько, по вашему мнению, современно звучит это определение геноцида, записанное в международную конвенцию в 1948 году. Насколько его можно использовать в суде? Бен Кирнан: Я бы не сказал, что его больше, чем достаточно. Но его достаточно. В соответствии с этим определением 1948 года можно осудить практически всех, совершивших преступление геноцида. И по мере того, как это определение применяется в каждом конкретном случае, развивается международное право. Например, развитие права - решение суда, что лагеря смерти для женщин, в которых происходили массовые изнасилования, могут считаться частью политики геноцида по отношению к определенной группе населения. То есть отбор женщин и их наказание - это часть наказания определенной группы людей. Ирина Лагунина: Это вы говорите о трибунале по Руанде. Бен Кирнан: Да, по-моему, это решение было принято в ходе трибунала по Руанде, и сейчас похожее обвинение выдвигается в ходе боснийского трибунала. И хотя Конвенция по предотвращению геноцида выделяет пять непосредственных деяний, которые подпадают под определение "геноцид", мы сейчас становимся свидетелями того, что и другие акты могут быть квалифицированы как геноцид, если эти акты ставили целью осуществление этого преступления, то есть несли в себе преступный замысел. Ирина Лагунина: Давайте посмотрим на последние события в Судане и вокруг него. Конгресс США довольно быстро принял решение о том, что происходящее в Дарфуре можно квалифицировать как геноцид. В случае с Суданом это произошло быстрее, чем в случае с Руандой, когда и законодатели, и администрация США не спешили с этим определением. Но вот Совет Безопасности ООН принял резолюцию, в которой говорится о многих вещах - о выселении, об изнасилованиях, о массовых убийствах, но не о геноциде. Почему международные организации по-прежнему боятся применять термин геноцид? Бен Кирнан: У этой дилеммы есть несколько аспектов. Бывали случаи, когда международное сообщество предвидело, что в стране будет геноцид, но само слово "геноцид" все равно не использовалось и ничего не предпринималось, а потом геноцид происходил на самом деле. Именно это случилось в Руанде, где несколько правозащитных групп не только предупреждали, но и говорили о том, что некоторые акции уже можно было квалифицировать как геноцид до того, как политика геноцида приняла массовый характер. К сожалению, на это не обратили внимания. А может быть, если бы заметили эти предсказания в 1993 году, можно было бы попытаться остановить то, что произошло в 1994-м. И, по-моему, то же самое можно сказать о нынешней ситуации в Дарфуре. Может быть, это еще не геноцид, но то, что там происходит, может легко перерасти в геноцид, если ничего не предпринять. Геноцид - это самое серьезное преступление против человечности. То есть я хочу подчеркнуть: это преступление из категории преступлений против человечности. Но его сложнее всего доказать, потому что надо доказать не только то, что сами по себе действия против группы лиц произошли, но что эти действия были предприняты с преступным намерением уничтожить группу населения в целом или частично. Доказать это всегда сложно. Но все равно эти действия остаются преступлением против человечности, то есть остаются преступлением, даже если преступное намерение не доказано. Ирина Лагунина: Бен Кирнан, директор программы исследования геноцида в Йельском университете. Вот сейчас в мире работают два международных трибунала ad hoc и несколько трибуналов смешанного типа - то есть международно-местных. Они призваны наказать виновных за геноцид и преступления против человечности. Но есть ли у жертв геноцида и военных преступлений ощущение, что справедливость торжествует, что виновные наказаны? В Женеве работает неправительственная организация "Трайл" - в переводе с английского суд, но еще и аббревиатура - Trace impunity always - Всегда преследовать безнаказанность. Организация занимается защитой прав жертв геноцида. Ее глава Филип Грант. Так ощущение торжества справедливости от работы трибуналов есть? Филип Грант: Это зависит от того, о каком трибунале мы говорим. Если вы возьмете пример трибуналов по бывшей Югославии и по Руанде, и даже трибунал по Сьерра-Леоне, то они, действительно, призваны привлечь к ответственности тех, кто совершил геноцид и преступления против человечности, но они не оставляют места для жертв преступлений. В этих трибуналах жертвы обладают единственным правом: прийти и дать свидетельские показания. У них есть право на защиту после того, как они дали показания, поскольку они могут подвергнуться преследованиям вследствие своих свидетельских показания. Но этим права и ограничиваются. А если взять пример нового недавно созданного Международного уголовного суда, то в нем международное сообщество сделало уже большой шаг навстречу жертвам преступлений. В нем жертвы могут быть уже не только услышаны, они могут принимать участие в судебной процедуре. Они могут через своих адвокатов потребовать репарации за нанесенный ущерб, восстановления собственности, которая была у них отобрана или уничтожена. Они могут потребовать у суда расследовать какое-то дело глубже. Так что по сравнению со специальными трибуналами, в международном суде жертвам преступлений на самом деле отведено особое место. Ирина Лагунина: Почему международный суд полностью изменил отношение к жертвам? Из-за давления неправительственных организаций и самих пострадавших? Филип Грант: По-моему, это произошло из-за того, какой опыт извлекло международное сообщество, создав суды по бывшей Югославии и, в особенности, по Руанде. Ну, посмотрите, например, на то, как относятся к обвиняемым в этих процессах. К ним применяются высшие нормы международной защиты. И возьмите пострадавших. Например, женщины в Руанде, которых заразили СПИДом при изнасиловании, не могут не то, что потребовать, но даже попросить о медицинской помощи. А обвиняемые, которые их заразили, наоборот, могут потребовать медицинской помощи. Им полагается полный терапевтический уход в течение всего времени судебного процесса и тюремного заключения, если им выносят обвинительный приговор. Когда это выяснилось, международное сообщество и неправительственные организации, общественное мнение было в шоке. И именно это подвигло конференцию, сформировавшую международный уголовный суд, дать намного больше прав потерпевшим. Ирина Лагунина: А новый международный суд дает пострадавшим статус жертвы геноцида? Филип Грант: Будь они жертвами геноцида, или военных преступлений или преступлений против человечности - это практически одно и то же с точки зрения жертвы - они получат определенный статус в процедуре судебного процесса. Они могут потребовать выступить с заявлением, они могут потребовать участия в допросе свидетелей обвинения или защиты. Как я уже сказал, они могут потребовать более глубокого расследования. Все это было невозможно раньше. Сейчас они становятся действующими лицами процесса, не главными действующими лицами, главными все равно остаются обвиняемые. Но у них есть право голоса и право на компенсацию, и не в последнюю очередь для многих, - право на денежную компенсацию. Ирина Лагунина: Мы говорим - жертва геноцида. Кто подпадает под эту категорию? Филип Грант: Жертва - это человек, которому был нанесен непосредственный ущерб каким-то действием. Но конечно, когда речь идет о геноциде, большинство жертв мертвы. Так что в основном жертвы геноцида - это родственники убитых. Но жертвой могут выступать не только физические, но и юридические лица. Это может быть, к примеру, неправительственная организация, работа и собственность которой была уничтожена в ходе кампании геноцида. Это может быть церковь, приход. Но в тех трибуналах, которые проводит международное сообщество, жертвами в основном выступают физические лица. Ирина Лагунина: Филип Грант, глава швейцарской неправительственной организации "Трайл". Трудно сейчас сказать, насколько Судан выполнит требования международного сообщества, и как дальше будет развиваться ситуация, в том числе и с юридической точки зрения. Одно ясно на данный момент: ввести в действие механизм Международного уголовного суда сейчас невозможно. Формально, прокурор суда сам может возбудить дело, но только против страны, которая подписалась под созданием этого органа международного правосудия. Мог бы с иском обратиться Чад, куда стекаются беженцы из Дарфура, но Чад тоже не подписался под документом. Остается Совет Безопасности ООН, и если он не примет новой резолюции, то родственники 50 тысяч убитых и миллион оставшихся без крова никогда не получат чувства торжества справедливости. Питер Такирамбудде, Human Rights Watch, что вы намерены делать дальше? Питер Такирамбудде: Знаете, мы ведь проводили расследование того, что происходит в провинции. Именно поэтому мы смогли подготовить документ, подтверждающий, что там совершаются военные преступления. И мы продолжаем вести расследование. Правительство Судана отрицает результаты нашего расследования и показания других свидетелей. Мы подумали, что действовать надо немедленно, а немедленное действие могла дать резолюция, точно объясняющая происходящее и разрешающая противоречия, она же могла ввести в действие механизм международного правосудия - либо через международный уголовный суд, либо через любой другой соответствующий орган, созданный для этих целей. Но одно другого не исключает, и международный уголовный суд - тоже вариант. Если международное сообщество проведет расследование того, что происходит в Дарфуре, то можно использовать и международный уголовный суд для того, чтобы привлечь к ответственности, наказать виновных. Ирина Лагунина: На самом деле Human Rights Watch пошла на беспрецедентный шаг. В тот момент, когда эта правозащитная организация передала Генеральному Секретарю ООН документы о том, что правительство Судана напрямую связано с преступлениями в Даржуре, она фактически стала субъектом международного права. Что заставило вас пойти на этот шаг: только зверства в Дарфуре и бездействие международного сообщества? Питер Такирамбудде: Сочетание того и другого. Полное безобразие, которое происходит в провинции, при скандальном бездействии и неспособности международного сообщества остановить эти издевательства. Это было скандальное бездействие и со стороны секретариата ООН, и со стороны Совета Безопасности Объединенных Наций. Поэтому мы подумали, что надо пойти на тот шаг, на который мы в результате пошли, и поделились документами с членами Совета Безопасности ООН, Европейским Союзом, африканскими государствами и другими главными действующими игроками в мире. Ирина Лагунина: Питер Такирамбудде, директор отдела Африки в международной правозащитной организации "Human Rights Watch". В Хартуме, столице Судана, проходят организованные правительством многотысячные демонстрации противников международного вмешательства в Дарфур. В 1948-м государства сказали себе "этого не должно повториться" и подписали конвенцию о геноциде. Это повторилось, и был создан трибунал по Югославии, это вновь повторилось, и создали трибунал по Руанде. "Руанда не должна повториться в Дарфуре" - сказал на днях министр иностранных дел Австралии. В Руанде за 100 дней было убито 800 тысяч человек. Страна до сих пор социально и психологически не может оправиться от этого массового истребления. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
