Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[02-02-05]
Продолжение политикиДарфур: не геноцид, но все-таки преступлениеАвтор и ведущая Ирина Лагунина
Ирина Лагунина: Комиссия ООН, которая расследовала убийства и массовое изгнание людей в провинции Судана Дарфур, пришла к выводу, что правительство Судана совершило серьезные нарушения международного права, и рекомендовала передать дело в Международный уголовный суд. Хотя факта геноцида признано не было, власти Судана, как следует из 177-страничного доклада, "совершали нападения на гражданское население, пытки, похищение людей, разрушение деревень, изнасилования и другие формы сексуального надругательства, мародерство и насильственное выселение жителей". Кто-то выделил в этом докладе факт, что политика геноцида не обнаружена, кто-то делает акцент на том, что уголовные преступления все-таки выявлены. "Система юстиции Судана не может и не хочет рассматривать ситуацию в Дарфуре. Меры, предпринятые до сих пор правительством, чтобы справиться с кризисом, явно неадекватны и неэффективны, что способствует созданию климата почти полной безнаказанности за нарушения прав человека в Дарфуре". Это - еще одна цитата из доклада комиссии ООН. Мы разговариваем с представителем правозащитной организации Международная амнистия Джеймсом Дайсоном. Вас удовлетворило расследование ООН? Джеймс Дайсон: Мы были в числе тех, кто наиболее активно выступал за создание этой комиссии. И мы полностью удовлетворены ее докладом, особенно призывом авторов, чтобы преступления, совершенные в Дарфуре, были переданы на рассмотрение Международного уголовного суда. Ирина Лагунина: Вы полагаете, дело будет передано на рассмотрение суда в Гааге? Или возникнут препятствия? Джеймс Дайсон: Наверняка возникнут определенного рода возражения. Мы знаем из предыдущих заявлений администрации Соединенных Штатов, что США довольно прохладно относятся к Международному уголовному суду. Но при этом мы надеемся, что коль скоро США так громко и так настойчиво говорили о преступлениях, совершаемых в Дарфуре, а сейчас возникла возможность разрешить этот конфликт, то они, по крайней мере, воздержатся, если дело дойдет до голосования в Совете безопасности ООН по вопросу о передаче фактов в международный суд. Ирина Лагунина: Поясню, на данный момент США предлагают создать специальный трибунал ad hoc в Танзании для рассмотрения преступлений в Дарфуре. Те, кто комментировал этот доклад комиссии ООН, отметили факт, что слово геноцид в нем отсутствует, хоть и говорится о серьезных преступлениях против человечности. Я понимаю, что с юридической точки зрения решать вопрос о том, геноцид это или нет, должен в первую очередь суд, но с политической точки зрения это - недостаток документа или нет? Джеймс Дайсон: По-моему, надо идти дальше сенсационных заголовков "В Дарфуре нет геноцида". В соответствии с международным гуманитарным правом, никакой иерархии преступлений нет. Преступления против человечности или военные преступления столь же серьезны, сколь и геноцид. С нашей точки зрения, у международного сообщества сейчас есть все моральные основания действовать немедленно, и отсутствие признания геноцида не должно служить поводом для бездействия. Ирина Лагунина: Джеймс Дайсон, представитель правозащитной организации "Международная амнистия". В лагерях беженцев в Дарфуре в числе других международных гуманитарных организаций работает британская группа Oxfam. Ее представитель - Эйдриан Макинтайер уже участвовал в программе "Продолжение политики". Когда мы разговаривали в сентябре прошлого года, в лагере Калма на юге Дарфура было около 90 тысяч человек. Вы рассказывали, что там из-за нехватки воды люди вырыли ямы у реки и черпали оттуда воду. Но чтобы добраться до реки, им приходилось покидать пределы лагеря. А это было небезопасно. Что происходит в Калме сейчас? Эйдриан Макинтайер: На самом деле я только несколько часов назад вернулся из Калмы. Должен сказать, лагерь разросся чудовищно. Сейчас население лагеря - более 140 тысяч человек. И каждую неделю в поисках безопасности из районов, где идут боевые действия, приходят новые люди. Те, кто только что пришел в Калму, живут в нечеловеческих условиях. Некоторые семьи в прямом смысле слова обосновались на земле и под открытым небом, у них нет даже палатки над головой. А палатки представляют собой вбитые в землю палки с натянутыми на них тряпками. Целые районы лагеря не имеют доступа к воде, люди не зарегистрированы, и поэтому не могут получать пищевые рационы. Положение ужасное. Ирина Лагунина: Лагерь Калма - на юге Дарфура. Сколько подобных лагерей в округе? Эйдриан Макинтайер: Да, Калма - самый большой лагерь в целом в Дарфуре. Он находится на юге провинции в 15 километрах от столицы Ниалы. Есть еще два больших лагеря - Абу Шук на севере (в нем сейчас более 90 тысяч человек) и лагерь Морна в западном Дарфуре. В нем на данный момент более 80 тысяч человек. Но это - только самые большие лагеря. Сотни тысяч человек живут в небольших лагерях и городах Дарфура, везде, где они могут найти хоть какое-то убежище от насилия. Ирина Лагунина: Какая часть населения Дарфура вынуждена была покинуть жилища и обратиться в бегство - не спрашиваю, получили ли они статус беженца или не получили. Эйдриан Макинтайер: Сложно даже предположить, потому что Дарфур - слишком большая по площади провинция, и в некоторые отдаленные районы проникнуть практически невозможно. А постоянные столкновения, вспышки напряжения практически блокируют дороги. Мы не смогли добраться до отдаленных сельских мест. Что мы знаем, так это то, что за последние 18 месяцев боевых действий без крова остались около 2 миллионов человек. Из них 200 тысяч человек живут в лагерях беженцев в Чаде. Остальные - в лагерях и городах Дарфура, как и в недоступных сельских местностях. Ирина Лагунина: Гуманитарная помощь доходит до лагерей? Хотя бы до больших? Эйдриан Макинтайер: До больших лагерей доходит. Обычно большие лагеря расположены рядом с городами, что удобно с точки зрения доставки всей этой массы продовольствия. Большинство из этих 2 миллионов человек без крова зависят от гуманитарного продовольствия. Продукты питания предоставляет сейчас Всемирная продовольственная программа ООН, а раздаются они людям через гуманитарные организации. Иногда продуктовая цепочка прерывается, запасов в некоторых районах не хватает. И это сразу сказывается на человеческих жизнях. Люди на самом деле живут на острие бритвы. В любой момент могут начаться эпидемии. Санитарные условия практически отсутствуют, нет чистой воды, не говоря уже о питьевой воде. Сейчас - сезон засухи. Мы видим, как запасы воды исчезают. Людям и животным уже нечего пить. Ирина Лагунина: Вы сказали, что есть опасность распространения эпидемий. Этот массовый исход людей продолжается уже 18 месяцев. Как удалось предотвратить эпидемии? Эйдриан Макинтайер: В Дарфуре - огромное количество заразных заболеваний. Но, действительно, усилиями международного сообщества распространение массовых эпидемий удалось предотвратить. Но в некоторых районах гуманитарные организации начинают бить тревогу, потому что состояние здоровья людей за последнее время резко ухудшилось. Сейчас есть какой-то очень хрупкий баланс. Конечно, люди болеют заразными заболеваниями, люди умирают от них, но массовых заболеваний нет. И гуманитарным организациям приходится вкладывать все больше усилий, чтобы предотвратить распространение болезней. Ирина Лагунина: Эйдриан Макинтайер, британская гуманитарная организация Oxfam. Вы рассказывали полгода назад, что лагеря беженцев - на самом деле не лагеря как таковые. Это небольшие города, которые превратились в лагеря. Вы тогда сказали, что местные жители просто открыли двери для пришедших и разделили с ними ту еду, одежду, воду, которые были у них в запасе. В результате обнищание коснулось не только беженцев, но и тех, кто дал им приют. Как выглядит ситуация сейчас? Эйдриан Макинтайер: Это - серьезная проблема. Действительно, люди открыли дома, дали приют беженцам - сотням тысяч людей, которые сейчас живут либо вместе с приютившими их семьями, либо в самих лагерях, которые рассыпаны по городам. Например, в городе Касс на юге Дарфура разбросано 13 лагерей - 13 палаточных городков. Где-то беженцы обосновались в школах и школьных дворах. И действительно, ресурсы всех истощились. Именно поэтому объем необходимых товаров сейчас значительно возрос. И в них уже нуждаются не только беженцы, но и в целом все жители городов вместе с беженцами, они все под угрозой. Ирина Лагунина: Как складываются отношения между беженцами и теми, кто их приютил. Полгода назад вы говорили, что напряжения не было, что люди понимали, в каком положении очутились они все и пытались помочь. Сейчас - то же настроение? Или напряжение растет? Эйдриан Макинтайер: Это зависит от района, от того, какова социальная динамика этой части провинции. Жизнь в Дарфуре исключительно разнообразна и неоднородна. Я здесь уже 7 месяцев, но только начинаю разбираться в нюансах отношений между различными племенами, различными этническими группами. В Дарфуре десятилетиями было неспокойно, но сейчас все отношения обострены из-за вооруженного конфликта. В некоторых районах отношения между разными социальными и этническими группами весьма напряженные. А где-то разные племена и группы живут и работают вместе. Но, конечно, там, где есть напряжение, отношения могут стать еще хуже, если возникнет подозрение, что гуманитарная помощь распределяется несправедливо. Так что гуманитарным организациям приходится довольно кропотливо разбираться в этих тонкостях, чтобы доставлять гуманитарную помощь без осложнений - снабжать тех, кто нуждается, но не осложнять при этом межэтнические отношения. Ирина Лагунина: Как люди себя ощущают, какое настроение превалирует? Они надеются, что всему этому настанет конец, что они смогут вернуться? Или они уже потеряли надежду? Эйдриан Макинтайер: Я только что закончил 5-дневную поездку с запада на юг Дарфура. Это около тысячи километров. Деревня за деревней. Мне показалось, что основное чувство у людей - чувство неуверенности в будущем. Иногда люди не знают, где и когда им удастся в следующий раз поесть. Они не знают, вернутся ли они домой, смогут ли они что-то посадить на полях, а посевной сезон начнется через несколько месяцев. Они не уверены, смогут ли они найти семена, технику, будут ли они в безопасности, если они вернутся на свои фермы. А во многих районах Дарфура люди к тому же живут и в постоянном страхе. Не могут выйти за пределы беженских лагерей и городов. На них по-прежнему ежедневно нападают, женщин и детей за пределами лагерей избивают и насилуют, мужчин убивают. Так что люди боятся, и будущее выглядит неопределенно. Ирина Лагунина: Эйдриан Макинтайер, сотрудник гуманитарной британской организации Oxfam - по спутниковому телефону из Дарфура. Немного статистики. Судан - самая большая страна Африки. Территория 2 с половиной миллиона квадратных километров. Приблизительная численность населения - более 30 миллионов человек. Из-за того, что большая часть земли в засушливых районах, половина населения живет на 15 процентах территории - в основном вдоль Нила. Население состоит из 19 основных этнических групп и 600 подгрупп. Они говорят на более чем 100 языках и диалектах. По первой и последней переписи населения, которая проводилась в стране в 1956 году, арабы составляют 39 процентов, остальные - африканцы. Около 70 процентов - мусульмане, остальные тридцать исповедуют либо традиционные африканские религии, либо христианство. 70 процентов поступлений в государственную казну - от продажи нефти. Судан при этом - одна из беднейших стран региона. Когда смотришь новости из Дарфура, сложно понять характер, природу этого конфликта. Это - религиозный конфликт между умеренными мусульманами и теми, кто добивается установления законов шариата в стране? Ведь пришедшее к власти в 1989 году правительство бригадного генерала Омара аль-Башира принесло с собой идеологию радикального ислама и духовного лидера Хасана аль-Тураби, который в том же 1989-м лично пригласил Усаму бин Ладена перенести лагеря "Аль-Каиды" в Судан. Эта радикальная идеология не всем в стране по душе. Или этнические чистки в Дарфуре - этнический конфликт в котором арабы изгоняют не арабов? Или, может быть, это расистский конфликт, в котором арабы изгоняют черное население? Что представляет собой население Дарфура? Эксперт организации "Международная кризисная группа" Стивен Аллис: Стивен Аллис: До войны в Дарфуре, который по площади почти равен территории Франции, проживали многочисленные этнические группы, которые говорили на разных языках и наречиях. Север Дарфура по климатическим условиям суше юга. И исторически жители севера были кочевыми народами, выращивали скот, в основном лошадей и верблюдов. Некоторые из этих народов говорили на арабском языке, некоторые - на коренных африканских языках и наречиях. И конечно, представление о том, что кто-то из них арабы, а кто-то - африканцы, это довольно странное представление. Хотя в Судане их так и называют. Но это странно, потому что они все - африканцы, и даже те семьи, которые говорят по-арабски, уже настолько перемешались с большими местными племенами, в основном с фурами, что внешнего различия между ними нет. Что произошло за последние 15 лет, и что, собственно, заложило основу для кризиса, это все более острое соперничество за землю между кочевыми народами и более оседлыми племенами. Правительство в Хартуме использовало это соперничество и вооружило тех, кто считается арабами, с тем, чтобы они изгнали тех, кто арабами не считается. Именно этот процесс и происходит с такой интенсивностью в последние полтора года. Он не начался полтора года назад, он обострился в результате правительственной политики. Ирина Лагунина: Давний конфликт за пастбища, которые хотели отвоевать себе кочевники, мигрирующие к источникам воды с сухих земель и встречающие на своем пути поля оседлого населения, вдруг превратился в этническую чистку. Вспышки напряженности бывали и раньше, и несколько лет назад в Чад уже ушли около 60 тысяч беженцев. Не сравнить, конечно, с двумя сотнями тысяч сейчас. Но все равно, столкновения были ограничены. Что так кардинально изменилось? Стивен Аллис: Думаю, две причины. Во-первых, правительство Судана, которое пришло к власти в результате военного переворота в 1989 году, принесло с собой радикальную идеологию исламского экстремизма. Именно поэтому они на четыре года дали приют Усаме бин Ладену. И оно таковым остается - радикальным исламским экстремистским правительством, хотя они и сотрудничали в последние годы с Соединенными Штатами. Именно поэтому они сконцентрировали власть в руках узкой группы, которая разделяет и поддерживает эту идеологию. Они проповедовали идеи арабской исключительности, арабского национализма. Это заставило тех, кто считается арабами, относиться ко всем остальным как к людям второго сорта, и обострило отношения между различными этническими группами в стране. Это - говоря проще, общие предпосылки для конфликта в стране. Вторая причина носит более сиюминутный характер. В эти полтора года велись переговоры для того, чтобы разрешить конфликт, считавшийся для страны наиболее тяжелым. Конфликт между правительством и населением юга страны. И как только эти переговоры подошли к этапу, когда можно было заключить соглашение, остальные племена поняли, что они будут из этого процесса исключены. Соглашение будет касаться только правительства в Хартуме и Народной армии освобождения Судана. А все остальные окажутся за бортом. И они усилили нажим на правительство и даже в некоторых случаях взялись за оружие. Включая и некоторые группы в Дарфуре. Так что правительство может легко сказать: мы просто подавляем вооруженное восстание, которое не мы начали. И в этом есть доля правды, но методы, которыми они действуют - убивая десятки тысяч людей, угрожая голодом сотням тысяч - крайне неадекватны. Ирина Лагунина: Две повстанческие группировки, о которых говорит эксперт "Международной кризисной группы" Стивен Аллис, - это Освободительное движение Судана и Освободительная армия Судана. СОД и СОА. В их политической декларации говорится, что Дарфур был самостоятельным государством с 16 до 20-х годов прошлого века, когда он был подмят под владычество Судана. Вместе с тем, цели организаций - создать новый демократический Судан на основе единства и равенства, культурного и политического плюрализма и справедливого распределения природных богатств. Еще одна правозащитная организация, которая давно наблюдает за Суданом - Human Rights Watch. Именно эта организация передала Генеральному Секретарю ООН документы, подтверждающие, что вооруженные отряды, так называемая милиция Джанджавид, которая изгоняет население Дарфура, пользуется поддержкой правительства. В конце января Human Rights Watch подготовила еще один отчет о своих наблюдениях: "После наступления правительственных сил в феврале и марте 2004 года, большая часть, если не все боевики СОА покинули район холмов Синду. Некоторые переместились в южный Дарфур. Несмотря на отсутствие боевиков СОА (чье присутствие раньше служило оправданием вооруженных операций правительственных войск), насилие над мирными жителями, хоть и менее напряженное, не прекратилось. Это не дает возможность людям вернуться в дома и на фермы. Во время посещения наблюдателями Human Rights Watch районов Уади Салех и Мукджар в октябре 2004 года, было очевидно, что абсолютное большинство населения по-прежнему продолжали жить на положении беженцев. Учитывая жестокость нападения на мирное население в феврале и марте 2004 года, тот факт, что люди, руководившие этими зверствами, включая представителей правительства и армии, по-прежнему находятся у власти, часто в тех же региона, учитывая то, что беженцы постоянно подвергаются нападениям, если пытаются выйти из лагерей, понятно, почему у людей превалирует чувство страха. По-прежнему серьезной проблемой остается сексуальное насилие над женщинами и девочками. Human Rights Watch ежедневно фиксировала случаи насилия, сексуальных издевательств и нападений на женщин и девочек, которые выходили за пределы лагерей в поисках дров. Иногда насилие совершают бойцы Джанджавида, иногда - люди из кочевых племен, пересекающие эту территорию". Ирина Лагунина: Почему правительство аль-Башира, понимая все последствия этого шага, все-таки решило воспользоваться тактикой этнических чисток? Ведь можно, например, отрезать Дарфур от денег от продажи нефти, можно перекрыть все коридоры и запереть границу. Можно ввести своего рода экономические санкции, не прибегая к методам, которые однозначно вызовут негодование международного сообщества? Мы беседуем с экспертом организации Human Rights Watch Джемерой Роун. Джемера Роун: Фермерские районы, в которых жили эти люди, довольно плодородны. Так что крестьяне Дарфура не только себя снабжали продуктами, но и продавали их. Санкции бы на них не сильно повлияли, ведь им нужна только возможность торговать. А в остальном они самодостаточны. Почему власти решили использовать этот метод военного воздействия на местное население с помощью вооруженной народной милиции, которая состоит из представителей другой этнической группы, враждебной трем главным племенам? Потому что правительство аль-Башира не может полагаться на армию - в армии слишком много выходцев из провинции Дарфур. Ходят слухи, что в армии уже были небольшие восстания, власти даже говорили о попытках военного переворота. Выходцы из Дарфура, как вы понимаете, не хотят бомбить собственные деревни. Более того, похоже, что правительство действительно хочет именно военного решения. Они изгоняют население и таким образом лишают потенциальной поддержки повстанческие отряды. Власти в Хартуме были потрясены, когда в апреле 2003 года местные оппозиционные группировки напали на военный гарнизон в самом крупном городе провинции и уничтожили семь самолетов, взяли нескольких солдат в заложники, кого-то убили. Это застало правительство врасплох, были заявления, что без зарубежной помощи повстанцы не смогли бы это сделать... Но вооруженное изгнание мирного населения берет временной отсчет именно с апреля 2003 года - тогда началась и подготовка операции, первая ее стадия. Ирина Лагунина: Но почему все-таки именно военное решение? Джемера Роун: Они прибегли к военному решению по нескольким причинам. Во-первых, военные недовольны тем, что правительство пошло на соглашение с оппозицией в южном Судане, с Суданской народной освободительной армией. Правительство, со своей стороны, боится, что другие гонимые племена и группировки, глядя на пример южных повстанцев, тоже возьмутся за оружие и будут добиваться мира и уступок от центральной власти силой. Конечно, южное сопротивление продолжалось 21 год, прежде чем правительство подписало с повстанцами мирное соглашение, так что правительство не так легко соглашается сесть за стол переговоров. И еще центральные власти боятся, что страна развалится на несколько небольших государств. Это - самое большое государство в Африке, и удержать всю эту территорию под единым руководством довольно сложно. Более того, тут есть и идеологический центр. Восстание на мусульманском западе страны подрывает возможности правительства контролировать центральные и восточные районы. Страна истощена вооруженным конфликтом, а правительство заявляло, что ведет священную исламскую войну, джихад против христианского или немусульманского юга. В Дарфуре этот аргумент использовать нельзя, в Дарфуре почти нет немусульман. Правительство боится, что без этого аргумента священной войны люди могут начать задавать вопросы о настоящих проблемах страны - о нищете, о неравенстве, о лишениях. И задавать их будет уже мусульманское население. Ирина Лагунина: Джемера Роун, правозащитная организация Human Rights Watch. Еще раз вернусь к докладу комиссии ООН, которая, по поручению Генерального Секретаря Объединенных Наций, занималась сбором фактов в Дарфуре. "Комиссия считает, - говорится в документе, - что Совет Безопасности должен действовать не только против совершивших преступление, но и от имени пострадавших. Поэтому она рекомендует учредить Компенсационную Комиссию, призванную определить репарации жертвам преступлений, вне зависимости от того, определены ли лица, совершившие эти преступления". Так почему же комиссия не нашла фактов геноцида в Дарфуре? В докладе дается такое объяснение. Геноцид - это политика на уничтожение определенной группы людей. В данном случае цель всего происходящего - не уничтожение, а, скорее, насильственное изгнание. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
