Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[21-08-05]
Формула киноИлья РутбергРедактор и ведущий Мумин Шакиров Мумин Шакиров: Илья Рутберг дебютировал в кино в начале 60-х, сыграл в 50 фильмах, да еще в каких! "Добро пожаловать, или посторонним вход запрещён", "Ты - мне, я - тебе", "Безымянная звезда", "Свадьба", "Макаров". Ученик Марии Осиповны Кнебель, Илья Рутберг стоял у истоков театра МГУ "Наш дом". В свое время на героя студенческих капустников, мастера гротеска и буффонады ходила вся Москва. Пантомимой он увлекся, будучи студентом Московского энергетического института. Признание получил у самого Марселя Марсо. Ныне Илья Рутберг возглавляет единственную в мире кафедру пантомимы и пластической культуры в театре Академии переподготовки работников искусства. Ну и вопрос ему, как профессору и педагогу: какие чувства и эмоции сложнее всего выразить языком пантомимы? Илья Рутберг: Передать, сыграть, выразить в действии, в том числе и в действии языком пантомимы, можно все. Просто у одного - одни пределы, у другого - другие пределы. У одного - одна область близких ему проблем, эмоций задач, которые стоят перед актером, у другого - другая. Мумин Шакиров: Разные культуры по-разному воспринимают языки жестов. Вам попадались такие народы или такой зритель, для кого ваши жесты были оскорбительны или категорически неприемлемы? Илья Рутберг: Конечно. Одни и те же жесты могут быть у одного народа приветствием, у другого - оскорблением. У нас жест, когда мы киваем головой вперед, означает "да". У болгар знак "да" - это покачивание головой слева направо. В пантомиме, как и в жизни, своеобразный язык, который не требует слов, рождается на той же основе, что и в жизни. Я выступал в Дании, и была такая пантомима "Студент, опоздавший на лекцию". Это был лихой молодой человек, который врывался на лекцию в большую аудиторию к очевидно интеллигентному и терпимому лектору. А дальше он наглел, начиная с того, что он затевал диалоги через всю аудиторию, знаковые, эти знаки были понятны. Но этот студент разваливался на воображаемой скамье или стуле, и мне надо было присесть. Это была довольно трудная задача, потому что пантомима иногда шла 7 минут, а иногда 30, и надо было вот так сидеть, но дело не в этом. Когда я сел, развалился и широко, вольготно раздвинул ноги, притом что до этого момента шел хохот и аплодисменты, вдруг я увидел, что некоторые люди стали вставать и уходить. Это было тотальное "фу", это было недостойно. Притом что люди были по-разному одеты, и были вольности в одежде, и современные тенденции в одежде какие угодно, но это было недопустимо. Как я понимаю, это определенные нормы этикета. Я внедрился, по их понятиям, в порнографию. Когда я разобрался, я устроил себе задачу намного труднее - я сел на одну ногу и колено на колено положил - и все пришло в норму. Мумин Шакиров: Глядя на вас, я вижу, что вы очень стройный, худощавый, вам легко, допустим, закидывать ногу на ногу. А что если пантомимой занимается человек полноватый - имеет это значение или нет? Илья Рутберг: Искусство не знает предела. Вот человек из моей практики. Спектакль в Театре Советской Армии, мой учитель Мария Осиповна Кнебель приглашает меня, она там ставила спектакль по Леониду Андрееву "Тот, кто получает пощечину". Великий физик, преданный учеником и любимой женой, решает уйти в другой мир, где нет предательства, - в цирк. Он ничего не умеет в цирке, поэтому решает быть клоуном. Он и клоуном ничего не умеет, он может только получать пощечины, чем он и занимается в цирке. И вот он уходит в другой мир. Я придумал там группу персонажей. Отобрал высоких, стройных, гибких артистов по классическим канонам пантомимы, одел из в длинные черные плащи, котелки, черные брюки из-под низкого плаща, лаковые ботинки, а на голове - две маски: одна обращена вперед, другая - назад, и мы никогда не знаем, где у него перед, а где у него зад. Это персонажи, которые раскрывали внутреннюю жизнь души героя. А героя играл тогда уже сердечный и полноватый, грандиозный артист Андрей Алексеевич Попов. И вот он идет, хочет вырваться - и у него внутренние преграды, ему есть что терять. Но он очень хочет вырваться, и он устремляется из глубины сцены в зрительный зал, а на самой авансцене - частоколом вот эти 10 фигур, как забор. И Тод (главный герой) натыкается на этот забор. Он хочет его обойти, начал обходить справа, дошел до края - забор передвинулся, и снова он в середине забора. Хочет слева - и снова передвинулся забор. Хитростью хочет оползти так, по-другому, разными способами, но забор все время перед ним. И тогда он решает попросить забор его пустить. И я ни слова не сказал Попову, Попов не занимался со мной пластикой, но он был просто гений. Тело его, вот это грузное тело человека с одышкой, превратилось в теплое облако, и он начал волнообразно обволакивать, обглаживать каждую из "палок" этого частокола. И когда он действовал так, это требовало очень серьезной пластической нагрузки, профессиональной для мима. Драматический актер с этим не встречается. Попов это сделал блистательно, потому что это такой актер. Так может актер быть полноватым, грузным? Может. Актер всегда использует один из своих инструментов внешности, но любая внешность - это инструмент. Мумин Шакиров: Для классического драматического артиста очень важно, чтобы был хороший голос и выразительные глаза. А что важно для артиста, занимающегося пантомимой? Илья Рутберг: Чтобы он была артист. Потому что мизинец может быть так же выразителен, как глаз. Я видел блистательный спектакль у поляков по Мишелю Де Гельдероду "Слепцы", когда все актеры согнулись пополам в трико, и ягодицы были глазами. Между ними в щелочку повесили морковку - и это были лица. Как смотрели эти ягодицы! И какие возможности открыл этот театр! Блистательно! Но в результате кульминации и всяких перипетий, катастроф люди разогнулись и открыли глаза. И мы все поняли, что глаза - это такой особенный орган наш, который нельзя заменить ничем. Потому что ягодицы как смотрели - они смотрели наружу, а наши глаза могут смотреть и внутрь себя. И больше никакая часть тела этого не может. Но в пантомиме - и Марсель Марсо тому первый пример - он ювелир переложения на один палец всего себя. У него один палец может зажить жизнью, в которой выражена душа всего его. И это - епархия пантомимы, тут не нужны слова. Мумин Шакиров: Скажите, для пантомимы существует такое разделение - добрый клоун и злой клоун? Илья Рутберг: Скажите, Чарли Чаплин - это комический артист или трагический? Мумин Шакиров: Чарли Чаплин - универсальный артист. Илья Рутберг: Вот так же и в пантомиме. Потому что сущность нашей жизни трагикомична. И Чаплин - это гениально поймал. Точно так же и в пантомиме, и всюду. А Юрий Владимирович Никулин - он комический или трагический клоун? Как трагичны его глаза, когда шпрехшталмейстер не дает ему выпить, и как мы над этим хохочем с комом в горле, потому что мы-то уж это понимаем. Мумин Шакиров: А вообще, изменилась ли пантомима за последние 10-20, за 50 лет? Илья Рутберг: Колоссально! Мы можем это проследить на примере нашей страны, Советского Союза и России. Посмотрели Марселя Марсо - это было очень убедительно, это был шок. Его шаги на месте - это был триумф. Мои партнеры по выступлениям на концертах, оперные певцы пели арию Каварадосси и шагали на месте. А потом талантливые люди, тоже будучи в шоке от Марсо, но будучи талантливыми, решили: зачем подражать, почему так? И сделали по-другому, сделали много разных направлений пантомимы, театром пантомимы, соло, маленьких групп, очень отличающихся от Марселя Марсо, радикально. Марсо мне рассказывал, это потрясающе, как строят разные театры, антимарсовские, его ученики, которые у него прошли школу. И - надо ему отдать должное - первый, кто это приветствует, это Марсель Марсо. Поэтому пантомима так же многолика, так же бесконечно многообразна, как любое другое искусство. Мумин Шакиров: Изменилось количество жестов? Илья Рутберг: Нет, изменились языки пантомимы. Сейчас никто не шагает на месте, потому что это из другого театра - из театра Марселя Марсо. Сейчас очень много разного, но, как правило, на одной основе. Пантомима должна оперировать жестом, узнаваемым по жизни. Что делает пантомима? Очень точно сформулировал Александр Яковлевич Таиров в своих записных книжках: пантомима - это не область переживания; пантомима - это область страстей. Многие направления пантомимы, театры все разные - и все берут от жизни, и что они делают с жестом из жизни, который обязан в пантомиме быть узнаваемым по жизни. В наших движениях, в нашей жестикуляции, в мимике полно мусора. Понимаете, я передвигаю стакан - и я могу передвинуть его десятью движениями, и это будет нормально. Первое, что делает мим, очищает от мусора как бы жизнь, потому что это - область страстей. Когда мы в области страстей всаживаем нож в живот, то это одно движение, абсолютно очищенное. Когда два человека бросаются в объятия друг к другу, это одно движение, абсолютно очищенное. Если ни первый вариант, ни второй не очистить, то есть сломать природу, то рождается или комический или трагический эффект. Тем мы и пользуемся. Но только очистить - этого мало. Я могу передвинуть стакан - и на этом объясниться в любви или объясниться в ненависти. Вот что будет главное. Так вот, это - главное. Точно как делал Дамье в своих карикатурах: если у него носатый депутат парламента в его серии "Парламент", то уж это сплошной нос, - он увидел в этом главное, и он это главное гипертрофировал. Вот это же делаем и мы. И для того чтобы мой жест в театре - а это и в жизни так - был или объяснением в любви, или объяснением в ненависти, я должен это главное укрупнить. А вот разные театры это укрупняют по-разному. Другие передачи месяца: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
