Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[06-11-04]
Документы прошлогоЛицо войны: фронтовые кинооператорыРедактор и ведущий Владимир Тольц
От Москвы до Бреста Елена Зубкова: Среди тех, кому в военное время приходилось "снимать под огнем", были и фронтовые кинооператоры, те, кто создавал документальную историю Второй мировой. И историю победы тоже. Странно, но имена военных журналистов - что прошли войну с "Лейкой" и блокнотом - мы знаем лучше, чем имена людей, воевавших с киноаппаратом "Аймо" в руках. Архивы хранят километры кинопленки, но переживания и впечатления тех, кто снимал эти километры, часто остаются "за кадром". Но не всегда. Недавно увидела свет книга, в которую вошли дневники, записки и письма Марка Антоновича Трояновского. Это снятые им или его киногруппой кадры мы нередко видим в документальных кинолентах о войне. Кирилл Юхневич: Надо сказать, что Марк Трояновский - личность по-своему уникальная. И в том смысле, что создавал советские легенды, но и в том, что сам был частью этих легенд. Трояновский снимал эпопею "Челюскина" и первые фильмы о полярных экспедициях. Арктике посвящены несколько его фильмов - и довоенных, и послевоенных. Он снимал вождей и кремлевские парады, делал репортажи об Албании и Монголии, Египте и Иране. Но, мне кажется, что в его кинолентах война все-таки всегда была на особом счету. Елена Зубкова: Я думаю, Кирилл, что об этом лучше спросить человека, который много лет был рядом с Марком Антоновичем. Сегодня у нас в гостях Елизавета Дмитриевна Уварова-Трояновская. Это благодаря ее усилиям, ее энтузиазму и настойчивости дневники Трояновского увидели свет. И я хочу спросить: Елизавета Дмитриевна, в 1972 году, уже после смерти Марка Антоновича, часть его заметок уже была опубликована. Почему же теперь, тридцать лет спустя, Вы решили издать новую книгу? Елизавета Уварова-Трояновская: В те годы книга делалась очень, как бы сказать, второпях. Главная задача была - найти эти архивы. Они были в разных местах разбросанные, лежали в каких-то ящиках из-под пленки дома, в квартире, в гараже, в разных местах. Надо было все извлечь, привести в какой-то порядок, понять, расшифровать, потому что многие записи карандашные уже тогда стерлись, а сейчас уже окончательно. Так что, слава богу, что тогда мои глаза и руки дошли до этих бесценных, мне кажется, материалов. Потому что в них запечатлена не только судьба одного человека и судьбы людей, которые его окружали, но и в какой-то мере история нашей страны. Главное, конечно, что эта книга очень трудно проходила через цезуру. Потому что какие-то куски, особенно куски фронтовые, да и не только фронтовые, и касающиеся полярных экспедиций, а фронтовые куски просто изымались. Период отступления был истерзан и искромсан. Там был, естественно, снят тогда эпизод знаменитой съемки Сталина в Кремле, когда не успели его снять во время парада 41 года. Елена Зубкова: Сегодня у нас есть возможность познакомить наших слушателей как раз с теми фрагментами дневниковых записей Марка Трояновского, которые когда-то были изъяты цензурой. Я видела в Государственном архиве Российской Федерации подлинники дневниковых записей Трояновского. Это действительно документы с очень трудно читаемым текстом, сделанные наспех, часто в полевых условиях, когда человек не задумывается о стиле, а просто фиксирует свои впечатления. То есть эти записи явно не предназначались для постороннего глаза. Тогда для чего они делались? Тем более, если учесть, что на войне вести дневники не разрешалось. Значит, Марк Трояновский рисковал. Возникает вопрос: зачем? С этим вопросом я обращаюсь к Елизавете Дмитриевне Уваровой-Трояновской. Елизавета Уварова-Трояновская: Мне кажется, что ответ есть в этой книге. Здесь есть обращение Трояновского к операторам, где он пишет как раз о том, как важно им вести дневники, записывать все, что они видят. Поскольку, он пишет, что наверное, никто кроме нас не прошел столько дорог и не видел столько всего, сколько удалось видеть нам. Поэтому в результате он и обращается к операторам: "Пишите все, что вы видите. Эти записи могут составить ценный материал в будущем, не менее ценный, чем наши съемки". Как-то мне лично он сказал, когда я его спросила: "Скажи, пожалуйста, по роду твой работы тебе приходилось встречаться с таким количеством самых разных людей, какие из этих встреч тебе наиболее запомнились и остались, что называется, в сердце?". И абсолютно для меня неожиданно, потому что я думала, что он скажет о полярниках, он сказал: "Ты знаешь, это война. Война оставила след на всю жизнь. И таких друзей, какие у меня были на войне, уже больше нигде и никогда не было", - сказал он мне. Кирилл Юхневич: Трояновский начал "снимать" войну практически с первых дней. Он уехал на фронт 26 июня 1941 года. А уже в июле в дневнике появляются первые записи. "27 июля 1941 г. За это время я уже понюхал настоящей войны. Был в Виннице, Тирасполе, Красной Горке. Масса бессмысленных дел. Поездка в Кишинев и оттуда в Гангешты. В Гангештах проверка своей организованности и нервов. Первые снаряды, разорвавшиеся в непосредственной близости. Отсутствие чувства страха, во всяком случае, в паническом его проявлении. Бесконечная досада, что не набирается снятый материал. Получаем направление в 109 полк. Я, Коган, Сологубов и водитель Сергей Лопач спешим по дороге вверх. Уже видим железную дорогу. Вон переезд, рядом будка сторожа. Сто метров. Машина идет впереди. Вдруг... короткие пулеметные очереди и отдельные выстрелы. Видим - впереди метрах в восьмидесяти у дороги, около самого переезда залегли восемь - десять человек. Поблескивают каски, видны две распряженные лошади. Как глупо быть под обстрелом своих бойцов! Возмущенные, встаем на машине, кричим, машем руками. Стрельба прекращается. Нам тоже машут руками. Кто-то зовет жестом. Машина снова трогается вперед к переезду. Подъехали метров на сорок - пятьдесят. И тут мы все четко и ясно увидели - ведь это же немцы. Увидели все сразу, и сразу застопорил машину Сергей. Тут снова застрекотали хорошо видимые автоматы, вокруг нас густым роем защелкали, засвистели, запели на разные лады пули. В руках у нас автоматы, но не стреляющие, а "Аймо". Где-то позади среди тюков лежат винтовки. "Назад, Сергей, полный назад!" Необычайно ловко пошел газик назад. Но мы видим, а нас еще лучше видят. На ходу выскакиваем из машины, захватывая винтовки и "Аймо". Вернее, не выскакиваем, а вываливаемся кубарем в рожь, куда уже задом заехал Сергей. Перебежками продвигаемся к машине, которая уже в безопасности. Она развернулась и поджидает нас. Молодец Сергей! Он фактически спас нам жизнь и аппаратуру. Надо в штабе фронта поставить о нем вопрос. Все невредимы. На машине нет ни одного следа пули. Плохо же стреляли немцы! Очевидно, они тоже ошалели от нашего появления. Сели на наш газик. Шутки, смех. Казалось нелепым даже считать этот эпизод за серьезный. А ведь смерть была абсолютной реальностью в десятках вариантов. Мы воспользовались ничтожным шансом на жизнь и выиграли ее. Надолго ли? 30 июля 1941 г. На новом месте. Въехали в деревню Кирилловку. Деревня стоит в глубокой лощине. Снимал машины, кухни... Преступность бездорожья! Пусть посмотрят в Москве, как тут воюют. Рассказ политрука-комсомольца, с которым ночевал в избе. У него на столе лежат окровавленные комсомольские билеты. "Вот что надо снимать. Эти честно отдали свою жизнь". Он рассказывал, какие есть беззаветно преданные ребята и как обидно за их кровь. Сколько ее льется напрасно! Как нелепо гибнут люди. Как новое, еще не обстрелянное поколение попадает в сложную обстановку. И с .... учебными винтовками. Надо отсюда уезжать. Выбираться из этой ямы. Снять, все равно ничего не сниму, а время, золотые дни идут. В Москве ждут материал...". Елена Зубкова: Эти были первые впечатления Марка Трояновского о войне. Однако даже они, не очень оптимистичные, не шли ни в какое сравнение с тем, что он увидел и успел снять на кинопленку в Запорожье, на легендарном Днепрогэсе. "18 августа 1941 г. Неожиданно 17-го утром в районе Днепрогэса появились немцы. Почти все работники политуправления были брошены на помощь в части, охраняющие подступы к плотине. Разрывы мин и снарядов. У въезда на плотину установлен броневик и полковые пушки. Через плотину отправляют пополнение, причем без винтовок... Вскоре мы были свидетелями, как это пополнение побежало обратно. Выстрелами его начали гнать в бой снова. А еще через час всем без винтовок разрешено было уйти. Такая неразбериха расслабляла и стойкие части. Мы немного поснимали все эти безобразия у плотины. Сняли вспыхнувший на том берегу громадный пожар у военного завода. Все под обстрелом, никто точно не знает где что. Пока мы решали, куда ехать, улицы города начали подвергаться интенсивному обстрелу. Мины и артиллерия. Неприятель рядом, на том берегу. Было жутко смотреть, как метались женщины, не зная как быть. Они живут на том берегу, работая на этом. Утром, как ни в чем не бывало, пошли на работу. Все было нормально, ходили трамваи. А теперь на той стороне градом сыплются снаряды. Пылают большие жилые дома. Люди в отчаянии. Наступила тревожная ночь с 17 на 18 августа. На том берегу пылали пожары. Политотдел готовил машины для эвакуации. Штаб переезжает ночью. Ждали ночью прихода наших танков. А вдруг что-нибудь будет интересное!!! Ночь провели у машин на улице. Раздалось несколько больших взрывов. Не знали, что это. Думали разрывы тяжелых снарядов. Ночью часов в 12 узнаем жуткую новость - плотина Днепрогэса и ж.д. мост взорваны. Взорваны без особой нужды, преждевременно, когда на том берегу остались наши части. Говорят, что сейчас ищут виновников. А сделали это как будто работники НКВД, спаниковали. Таким образом, приход танков теперь бесцелен. Еще раз получили указание ехать за штабом в деревню Чейлино, так как тут предполагается "пассивная оборона". Простились и поехали к плотине. Густой дым застилал горизонт. Стелился по улицам. Это горели заводы на нашем берегу. Грандиозные гиганты, гордость пятилеток, Запорожсталь и другие густо дымили горящими цехами. Днепр разлился и частично затопил окраины старого Запорожья. В Новом Запорожье сразу же бросился в глаза абсолютный беспорядок движения частей. Бродили и бегали какие-то кучки красноармейцев и ополченцев с учебными винтовками. Кое-где ложились мины. С берега Днепра бежали люди с узлами. Знакомой окольной дорогой выехали к плотине. Остановились узнать обстановку. Выяснилось, что немцы по взорванному мосту просачиваются сюда. На этом берегу их уже более ста человек. Со слезами на глазах к нам подошел боец: "Товарищи, вон в том крайнем доме 15 человек. Оттуда мы защищаем вход в город. Помогите достать машину, чтобы вынести раненых". Нет никого из командиров. Видим вокруг отдельных отступающих бойцов, ведущих беспорядочную стрельбу. Положение паршивое. Ясно, что снимать в таких условиях нечего. Решаем на плотину не ехать, черт с ней! Организуем какую-то полуторку и отправляем ее с бойцом за ранеными. Наша машина занята аппаратурой, да это и решение вопроса взять одного - двух человек. Сами решаем ехать в Софиевку. По пути снимаем несколько кадров горящих заводов. Всю дорогу не выходит из головы мысль умницы Михайленко, с которым разговаривал, уезжая из летной части. "Отобрать бы у армии ко всем чертям автотранспорт, тогда мы начнем воевать. А то сейчас действительно - чуть появится неприятель, садимся на машины и раз назад - на 100 километров. Вместо того, чтобы окопаться и драться". Кирилл Юхневич: В ноябре 1941 года Трояновский был снова в Москве. И не просто в Москве, а в числе тех операторов, кто должен был снимать парад Красной Армии на Красной площади 7 ноября. Ему было оказано особое, высокое доверие - запечатлеть выступление Сталина. Эту речь потом назовут "исторической". Как известно, снять Сталина "вживую", т.е. непосредственно во время парада, тогда не удалось. По поводу этой промашки ходили самые разнообразные слухи. Но узнать из первых рук всегда интереснее. Вот что рассказывает об этом эпизоде Марк Трояновский. "7-го - очередной конфуз с хроникой. Кто-то прошляпил. Не то НКВД, не то руководство студии. Пропуска получили в два часа ночи. На мой вопрос - завтрак когда? Ответ - в 7.30 на студии. Поехал домой. Утром чуть не проспал. Вскочил - на часах 7.20. В гараже стоит пикап. Через десять минут могу быть на студии. На всякий случай позвонил - как дела, что слышно. Спокойный голос секретаря Ани: "Да пока ничего особенного, часть народа уже собралась". Еду на студию. По пути делаю объезд через Крымский мост. Через Каменный не пустили (почти как в мирное время). Идет снег. Густыми хлопьями. Тишина. И вдруг врывается сквозь туман и снегопад голос диктора и звуки Красной площади. Начало передачи! Я выжимаю до отказа акселератор старого пикапа. Часы показывают без нескольких минут восемь. В 8.05 я на студии. Из ворот выезжают и выбегают операторы. О начале парада они узнали только по радио. Немедленно на свой пикап сажаю Лебедева и Щекутьева. Влетаю на своем пикапе чуть ли не на самую площадь. Бросаем его около Забелинского проезда. Бежим наверх. Пехота уже прошла. Ее хвост успела снять Сухова, она приехала минут на десять раньше нас. Я снимаю кавалерию, артиллерию, танки. Много танков. И не танкетки, а большие "КВ", "Т-34" и еще какие-то. Позже выяснил, это были английские. В воздухе тихо - ни наших, ни неприятеля. Большими хлопьями идет снег. Но выступал Сталин, а это никто не снял. На трибуне члены правительства: Сталин, Молотов, Буденный, Каганович, Щербаков и другие. Съемка идет в необычайно простых условиях. Ходим всюду, как на фронте, по площади вдоль и поперек. Через два часа все кончено". Елена Зубкова: Понятно, что главные "разборки" ожидали участников той незадавшейся съемки впереди. Надо же было найти кого-то, ответственного за столь очевидный провал. Руководители Кинохроники были вызваны на "ковер" к Щербакову, секретарю Московского комитета партии. Марк Трояновский вспоминает об этом так. "Возвращаюсь на студию. Почти одновременно приезжает Матюнин из НКВД и увозит Варламова к Щербакову. Для объяснений. Через некоторое время вызывают Кацнельсона. Часа через 2-3 они возвращаются. Были они в хорошей бане. Виноваты они были, конечно, только субъективно, но объективно были бессильны. Ведь им было сказано "сообщим" и не сообщили. А они слишком легко на это успокоились. Монтаж фильма заканчивается. Что-то скажут посмотрев его. Без выступления Сталина и без начала парада. 14 ноября руководство студии вторично вызвал Щербаков. Он потребовал во что бы то ни стало смонтировать фильм с речью Сталина, снятой синхронно звук. Надо!!! Как это сделать? Все по очереди отвечали одно и тоже: просить Иосифа Виссарионовича еще раз прочитать речь. Организовать съемку. - "Он вам, что, актер?! - крепко стукнув кулаком по столу, грозно рявкнул Щербаков. - Идите и думайте!" На следующий день, 15-го, телефонный звонок от Щербакова на студию: - "Ну, что придумали?" - "Другого выхода нет", повторил Кацнельсон. 17 ноября получено разрешение на съемку Сталина в Кремле. Поручили Варламову и мне. 20-го нам передали текст речи с личными пометками Сталина тех мест, которые обязательно должны войти в картину. Съемка будет в одном из залов Кремля, где подготовят макет декораций: Мавзолей на фоне Кремлевской стены. В нервном ожидании мы с Варламовым сутками на дежурстве. 27 ноября, наконец, состоялась съемка. С восьми часов утра все мы собрались в Георгиевском зале. Аппаратура давно установлена и проверена. В напряженном ожидании ходим из угла в угол. Появляется генерал Власик. Подходит ко мне, мрачно указывает на пистолет, который я забыл вынуть из кобуры. Я ведь, как обычно в военной форме. Наконец, выходит Сталин. Здоровается с каждым из нас. Подходит к трибуне, построенной художниками, и делает знак, что можно начинать. Включаем аппарат. Сталин начинает речь. Проходит несколько секунд и... приходится остановиться. Запуталась пленка. Положение малоприятное. Леня Варламов пытается завести "светский" разговор. - "Техника подводит", - смущенно лепечет он. И чтобы переменить тему начинает говорить... о погоде! - "Какие морозы стоят в Москве. Нам на руку! Немцы мерзнут". - "Нашим солдатам тоже холодно", - последовал короткий ответ. Все замолчали. К счастью, возня с пленкой закончилась. Сталин начал речь с начала. Съемка прошла нормально". Кирилл Юхневич: Трудно сказать, какую роль сыграл этот инцидент в дальнейшем развитии документального кино. Но, во всяком случае Главное политическое управление Красной армии, а точнее его руководитель Лев Мехлис, решили взять военную кинохронику под свой жесткий контроль. Уже 27 декабря 1941 года появился приказ за номером 316. Естественно, под грифом "секретно". "Начальникам политуправлений фронтов. О хроникальных киносъемках на фронтах Отечественной войны. Главное политическое управление РККА неоднократно указывало Вам на огромную роль кино во всей культурно-воспитательной работе в Красной Армии. Всемирно-историческое значение Великой Отечественной войны настоятельно требует создания кинодокументальной летописи происходящих событий. Фильмы, созданные на основе этих кинодокументов, являются мощным орудием политического воспитания бойцов Красной Армии и многих поколений советских людей. Хороший фронтовой репортаж, показанный на зарубежных экранах, является убедительным средством пропаганды и популяризации сил и мощи Красной Армии. Отмечаю следующие недочеты в организации и качестве фронтовых киносъемок: В присылаемом киногруппами материале много статики и мало ярких кадров, заснятых в ходе боевых действий, непосредственно в движении, наступлении. Кинооператоров нередко посылают к месту съемок после окончания боевых действий, в результате чего важнейшие объекты для съемок упускаются. В съемках преобладают кадры авиации и артиллерии. Плохо снимается пехота, почти совсем не снимается кавалерия. Как правило, трофеи показываются бледно, нет массовых общих планов трофеев и брошенного немцами оружия. Лицо немецкой грабь-армии, ее массовые зверства в освобожденных Красной Армией районах, уничтожение русских памятников культуры и цивилизации показываются слабо, обезличено, не документировано. Приказываю: Начальникам Политуправлений фронтов направлять работу кинооператоров в сторону яркого и всестороннего показа начавшегося разгрома немецко-фашистских захватчиков. Обратить внимание на съемку непосредственных боевых наступательных операций всех родов войск. В процессе подготовки кинооператоров к съемке безусловно обеспечить сохранение военной тайны, не посвящать киногруппы в происходящие на фронте операции. Проверить личный состав киногрупп, не годных и сомнительных откомандировать в распоряжение Комитета по делам кино при Совнаркоме СССР. Не реже одного раза в десять дней присылать в Главное политическое управление РККА весь заснятый киноматериал. Начальник Главного политуправления РККА Армейский комиссар I ранга Мехлис". Елена Зубкова: Приказы на войне - вещь серьезная. И если Мехлис требовал от кинооператоров снимать трофеи, наступательные операции и прочие успехи Красной армии, то эти кадры надо было где-то раздобыть. Задача, прямо скажем, не из легких, особенно, когда дела на фронте складывались не столь оптимистично, как это представлял себе начальник Главного политуправления РККА. Вот что писал, например, о буднях работы киногруппы оператор Андрей Сологубов. Октябрь 1942 года. Кавказ. Письмо адресовано Марку Трояновскому. "Марк Антонович! Сегодня 10 дней как мы оставили Вашу резиденцию. Посылаем Вам сводку нашей работы за этот период. 6 октября. На рассвете выехали в пятьдесят седьмую отдельную стрелковую бригаду, на участке которой происходило успешное отражение немецких атак, чтобы снять результаты. Весь день провели в окопах 2-ой роты первого батальона. Сняли три плана немецких трупов, лежащих в нейтральной зоне. Трупы разложились и выглядят неважно, сняли только потому что рисковали. Обстановка 9 октября в районе нашей армии была следующая. Самым интересным участком должен был стать район Малгобек. Стояла задача занять Малгобек и, развивая успех, отбросить противника за Терек. 10 октября. Началось наступление. Сняли интересные общие планы высоты Малгобек, обстреливаемую нашей артиллерией, перевязку раненого. Находились на КП 2-го батальона с расчетом выйти на высоту со вторым эшелоном батальона. Наступление застопорилось из-за больших потерь, наносимых немцами всеми видами огня. 11 - 12 октября. Снять ничего не удалось. Все зарылись в землю из-за непрерывного обстрела. Последующую работу мыслим так. Если наступление будет продолжаться, значит, остаемся на том же участке до победного конца. Если взятие Малгобека затягивается, то построим свою работу исключительно на показе обороны. Что, конечно, не хотелось бы, так как не будет "полей, усеянных трупами", трофеев, разбитой техники, пленных и т.д. Настоящая боевая съемка всецело зависит от хода развертывающейся операции. Удачная операция - удачная и съемка, и зависит она не от желаний оператора, а от действий части, в которой он находится. С приветом Сологубов". Кирилл Юхневич: Конечно, не все зависело от оператора и его мастерства. Но иногда именно мастерство кинодокументалиста сохранило действительно уникальные кадры времен Второй мировой войны. Как это было, например, в знаменитых Аджимушкайких катакомбах под Керчью. Эту съемку в январе 1944 тоже проводили операторы группы Трояновского. Сам Марк Трояновский в это время уже был начальником Управления фронтовых киногрупп. Оператор Давид Шоломович писал Трояновскому в Москву. "Дорогой Марк! Все прошло сверхудачно, нам, как говорят, просто чертовски везло. Несколько дней работы, и мы снова дышим воздухом. Настоящим воздухом! Марк! Впечатление об увиденном не сотрется и через десятки лет. Чтобы передать, как все это досталось, приведу слова М. Пойченко: "...если вдруг материал будет забракован (царапины, разряды, накладки с экспозицией, да мало ли может быть "вдруг") и мы получим телеграмму сверху - "Переснять катакомбы!" прошу считать М. Пойченко самострелом или бойцом штрафной роты...". Да, досталось нам порядком. Работали на нервах, а уж потом на пленке. И все же, всего, что хотелось, снять не удалось. А материал такой, что не только 80-100 метров, как мы с тобой говорили, а и в 1000 метров не уложить. Сняли больше пятисот метров со светом. От сознания того, что снят материал, имеющий поистине историческое значение; от сознания, что эти мирные на вид эпизоды, сняты на пленку, красноречивее, чем любые "сверх-боевые" кадры со взрывами говорят о войне, о том, как страша война. Наконец, от сознания, что это далось не просто так, а дорогой ценой. Значит "игра стоит свеч"! Может быть, тебе покажется, что Шоломович из ничего делает шум! Но думаю, ты поймешь состояние человека, которому нужно многое рассказать, который видел вещи, запоминающиеся на всю жизнь". Елена Зубкова: Однако, одно дело видеть и совсем другое - показать увиденное так, как оно есть. Ведь понятно, что кинооператоры, точно так же, как и журналисты, не просто были на войне, но и являлись бойцами другого фронта - идеологического. А значит, они должны были обслуживать интересы советской пропаганды. И как тут быть, если начальство требует показывать трофеи, горы вражеских трупов и наше победное "ура", а ты видишь эту войну совсем с другой стороны. И о той, другой войне тоже хочется рассказать. В писательской среде бытовало такое понятие - "писать в стол". А как решали для себя проблемы с цензурой и самоцензурой кинооператоры? Была ли у них возможность, да и потребность тоже, обходить цензурные барьеры или, по крайней мере, снимать, что ли, "в стол"? С этим вопросом я обращаюсь к Елизавете Дмитриевне Уваровой-Трояновской. Елизавета Уварова-Трояновская: Я не думаю, чтобы тогда самоцензура была решающей. Конечно, приказ есть приказ, и они все были на службе. Но, тем не менее, сам материал, пусть он был драматичным, но он был захватывающим, они, конечно, не могли удержаться, чтобы его не снять. При том, что приходилось беречь пленку, постоянная нехватка пленки. Его записки во время обороны Одессы: "Нужна пленка". Как он ищет эту пленку. И снимает, снимает все: падающие бомбы, разрушенные дома, гибель людей, эвакуацию, трагическую эвакуацию. Что-то вошло в какие-то фильмы, что-то отсеивалось, но, конечно, очень много шло без всякой самоцензуры. Это было захватывающе интересно, и они это снимали. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
