Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-07-05]
"Свобода" в ОГИПосле фестиваляВедущая: Елена Фанайлова Елена Фанайлова: После фестиваля. О том, что чувствуют зрители, критики, обозреватели культуры - после XXVII Московского международного кинофестиваля, мы сегодня попробуем поговорить с Аленой Солнцевой, заведующей отделом культуры газеты "Время новостей", с Леонидом Павлючком, заведующем отделом культуры газеты "Труд", с Юлией Идлис, обозревателем культуры сайта polit.ru, и с Константином Шавловским, кинообозревателям, журнал "Сеанс" он представляет. Я попрошу вас коротко сформулировать свои впечатления постфестивальные, послевкусие фестивальное. Самое хорошее воспоминание о фестивале и самое плохое, может быть, негативное впечатление. Леонид Павлючек: Послевкусие сладко-горькое. Ощущение сладости, ну, может, это не точное слово, но позитивные какие-то чувства я испытал от конкурсной программы, которая, на мой взгляд, была самой сильной за последние, может быть, лет 10, а то и 15. Горькие впечатления у меня вызвал финал фестиваля, когда главный приз был присужден картине "Космос как предчувствие", далеко не самой сильной в этой сильной конкурсной программе. По всем раскладам критиков, по всем рейтингам, картина занимала где-то серединку - 7-8-е место из 17 представленных картин. Решением жюри почему-то она стала лучшей, главной, самой сильной и самой интересной, что несправедливо, но об этом мы еще поговорим, видимо. Алена Солнцева: Решение жюри, как правило, оказывается не самым оптимальным для наблюдателей и для критиков. Мы можем вспомнить решение каннского жюри прошлого года, когда фильм Мура оказался вдруг выбранным, как лучший, а уже сколько потом на него вылито было разного, эмоции кипели. На этом московском фестивале мы могли посмотреть фильмы-победители нынешнего Каннского фестиваля, фильм "Дитя" братьев Дарденнов, и мы посмотрели "Веру Дрейк", которая победила на прошлом Венецианском фестиваля. Эти фильмы неплохие, но они не настолько хороши, чтобы они стали для меня событием. И в этом смысле я понимаю, что когда люди смотрят конкурс и начинают болеть за какие-то полюбившиеся им фильмы... Ты можешь не любить футбол, но когда ты смотришь игру, ты начинаешь говорить: а этот в зеленом кто? а эти в синем?.. И вдруг ты начинаешь болеть за этих в зеленом, хотя понятия не имеешь, что это за команда и откуда они взялись. Но эффект соревнования обязательно влечет за собой страстное сопереживание. Но если исключить желание сопереживать за полюбившегося игрока, то, извините меня, мне, в общем, все равно, что победило в конкурсе, картина "Космос как предчувствие", или это был чешский режиссер Зеленка, или это был бы финский фильм, потому что такого фильма, который меня бы перевернул и стал для меня событием, не было ни в конкурсе московского, ни в конкурсе других фестивалей в этом году, да и в прошлом тоже.
Юлия Идлис: От конкурса у меня осталось, наверное, такое же впечатление, как у Леонида Васильевича, потому что он, конечно, был очень сильным по сравнению с тем, какой он обычно бывает на Московском кинофестивале. Решения жюри, все, до главного приза, мне показалось достаточно разумным. Когда я смотрела церемонию закрытия и называли призы, я думала: ну да, вот это правильно. Потом следующее: ну да, это плюс-минус правильно. А потом, когда осталось назвать только главный приз, у меня осталось впечатление, что больше-то некому дать, кого же сейчас назовут. И вот эту дырку как раз заполнил "Космос как предчувствие", по странным соображениям, по разным. Еще одно сильное впечатление фестиваля, это, конечно, программа "8 с половиной фильмов", которая вернулась в фестиваль. Собственно, фильм "Последние дни", которым программа открывалась. Вот это как раз для меня был фильм, который перевернул, потряс и так далее, и который, если бы был в конкурсе, то, безусловно, для меня был бы лидером. Горькое впечатление от фестиваля оставила его "русскость" в том смысле, что мне показалось, что вот это решение жюри, как любит говорить Даниил Дондурей, тот самый заказ на национальную идею. Ведь что получилось? Председатель жюри, представляющий Россию, еще один член жюри, представляющий Россию, российский фильм, получивший Гран-при, несколько иностранных режиссеров, которые не явились на церемонию закрытия, и Винтерберг, за которого его приз получал представитель посольства. Зеленка, за которого его дипломы всяческие от кинокритиков получал тоже представитель посольства; Ослунд, который тоже не явился. Это все очень пахнет какой-то такой местечковостью немножко. И это, конечно, грустно для международного фестиваля. Елена Фанайлова: Спасибо, Юля. У меня только один комментарий. Фильм "Последние дни", давайте назовем его автора, это Гас Ван Сэнт, прошлогодний каннский лауреат. Я думаю, что этот фильм он снимал без расчета на какой бы то ни было фестиваль. Мне кажется, что этот фильм он снимал абсолютно для себя. Этот мрачный, но чрезвычайно эстетский фильм. Микрофон Косте Шавловскому. Ваши положительные и отрицательные впечатления после Московского международного кинофестиваля? Константин Шавловский: Надо сказать, что у меня только одно положительное впечатление. Вообще, все очень ровно, кроме решения жюри. Мне дико понравился фильм "Пыль" режиссера Сергея Лобана. Елена Фанайлова: Как он просил его ударять правильно. Константин Шавловский: Да, как он просил его ударять. У нас такие, вообще, режиссеры: Пежемский - Пежемский, Лобан - Лобан. Собственно, если говорить о конкурсе, то мне кажется, что в этом году он действительно ровный. Но мне не очень понятна такая радость о том, что наконец у нас такой ровный конкурс, где все картины интересные по-своему, почти все, две трети, скажем так. Потому что на самом деле это для фестиваля класса "А", как московский себя заявляет, не очень радостное событие, когда нет яркого лидера, желательно нескольких ярких лидеров. В этом году их не было. И самым сильным конкурсным блоком были фильмы бывшего соцлагеря, это, конечно, венгерская картина "Фарфоровая кукла", это фильм Зеленки "Хроники обыкновенного безумия", который жюри не отметило никак. Единственное, с чем я бы согласился, это то, что они дали финской картине "Вечная мерзлота" спецприз. Меня больше всего насмешило решение дать "лучшую мужскую роль" иранскому актеру. Наши критики, по-моему, так до сих пор не поняли, кто из трех актеров... кому же они дали, потому что там никакой актерской игры не было. Конечно, это обескураживающее решение. Алена сказала, в прошлом году дали приз в Канне "Фаренгейту", и это было политическим решением. Честно говоря, приз Московского кинофестиваля картине Алексея Ефимовича Учителя, который мне как раз не кажется раздражающим, это личная победа Алексея Учителя над собой, как над режиссером, но то, что ему дали Гран-при, это, конечно, выглядит политическим решением. Так это или нет, это, наверное, пустой разговор, но то, что такие мысли довлеют, это печально. Елена Фанайлова: К нам присоединяются кинокритики. Зара Абду+лаева и Алексей Медведев пришли ровно к завершению первого сюжета. Мы делились впечатлениями. Самые яркие впечатления от фестиваля со знаком плюс и со знаком минус. Зара Абдулаева: В этом году действительно фестиваль был, как ни странно... Можно было что-то смотреть. И те фильмы даже, которые мне не нравились, они все равно были живые, в них было что-то, что, возможно, есть на других фестивалях, но редкий случай на московском, хотя Леша мой любимый там работает несколько лет. Поэтому было куда пойти. А про плохое... Незачем делать хорошие фестивали или плохие, результат всегда один и тот же. Незачем приглашать замечательных режиссеров, или во всяком случае независимых, чтобы иметь то, что мы имеем. Теперь вот крутись. Тогда можно не париться и делать как-нибудь какую-нибудь халтуру, потому что никогда не знаешь, что получишь. Вот я расстроена этим. Алексей Медведев: Я уже неоднократно все это повторял и в разных интервью, и в личных беседах про то, что в Московском кинофестивале борются два вектора. Первый вектор, это западный вектор, за который, как мне кажется, отвечает отборочная комиссия, которая худо или бедно даже в те годы, когда фильмы получаются не очень удачные, приезжают в Москву, пытается сделать такой фестиваль второго ряда европейского уровня, на уровне где-то Сан-Себастьяна и Локарно. В этом году по фильмам это удалось. А второй вектор, это российский вектор, когда, грубо говоря, бьют мордой об стол и говорят, что нет, фестиваль у нас будет российский, все здесь будет с русским размахом, будем гулять и веселиться, пить водку. Конфликтность этой ситуации заключается в том, что этот виртуальный проект международного кинофестиваля нужен очень немногим людям, он нужен, наверное, вменяемой части прессы и публике, как ни странно. С публикой у нас все в порядке. А вот всем остальным нужен фестиваль российский, чтобы много денег потратить, гульнуть, провести звезду на закрытие. Мне кажется, для фестиваля эти все вещи абсолютно не нужны, не интересны. Мне хочется делать хороший, интересный конкурс, мне хочется, чтобы сюда приезжали люди, которые любят и интересуются кино. Пока этого, к сожалению, добиться удается лишь ценой больших жертв. Зара Абдулаева: Я была поражена знаешь чем? Некоторые фильмы смотрела не с прессой, просто не успевала, и вечером ходила с публикой, и публика не уходила из зала на фильмах конкурсной программы. В течение 5 лет я такого не видала. Это было страшно приятно. Они реагировали замечательно, лучше, чем на пресс-показах. Это важно. Елена Фанайлова: Итак, Алексей Медведев сказал, что Московский международный кинофестиваль - это фестиваль класса "А", что его можно сравнить с фестивалями в Локарно или Сан-Себастьяне. Согласны ли присутствующие? Леонид Павлючек: У меня ощущение, что в этом году как раз можно сравнивать даже с фестивалями повыше, нежели Локарно и Сан-Себастьян. Мы ведь параллельно смотрели программу ту, которая блистала в Канне, это и Вим Вендерс, это и Гас Ван Сэнт, и "Дитя" Дарденнов, и параллельно я смотрел конкурс. Вы можете бросать в меня камнями, мне конкурс смотреть было интереснее. И это живое сегодняшнее кино. Вот фильмы из конкурса Каннского фестиваля мне, извините, в том числе и столь любимый Юлией Гас Ван Сэнт, показались кино мертвым, кино вчерашним, кино выдохшимся. И в этом смысле у меня как раз позитивное впечатление от конкурса Московского кинофестиваля, который в лучших своих фильмах не хуже был в этом году фестиваля каннского. Можете бросать в меня булыжниками любой твердости и величины. Зара Абдулаева: Да нету же их, Лена не приготовила. Елена Фанайлова: Нет, я приготовила один такой булыжничек. Мне, вообще, скучно было смотреть все. У меня было такое чувство, что кино - это такой жанр искусства, который пришел в какой-то тупик. Все, что я видела на этом фестивале, и в конкурсе "Перспективы", который я отсматривала по долгу службы, и во внеконкурсной программе, о которой вы, Леонид Васильевич, говорите, я все это видела в течение своей жизни. У меня такое ощущение, что люди бесконечно повторяются, что они не изобретают никакого нового языка, они не вовлекают меня, как зрителя, в свое пространство художественное, они меня выталкивают наоборот своим каким-то невероятным месседжем, связанным то с агрессией, то с какими-то псевдоинтеллектуальными конструкциями, они почти не показывают мне вменяемой картинки. Как вы прокомментируете мои впечатления? Алена Солнцева: А видела ли ты конкурсную программу? Елена Фанайлова: Вот конкурсную программу, увы, я не видела. Леонид Павлючек: Про нее-то и речь. Алена Солнцева: Видимо, все-таки фестиваль - это действительно соревнование. Я несколько лет подряд смотрела конкурсную программу, и даже когда все ругали эти фильмы, говорили "какой у нас плохой конкурс". А в этом году у нас конкурс более-менее ничего, потому что изменились правила, и мы смогли взять в конкурс на Московский кинофестиваль картины, которые участвовали во внеконкурсных программах больших фестивалей или в национальных фестивалях, то есть стало больше возможностей. Не в том дело, что кино стало сниматься другое, а в том дело, что изменились правила и как бы ячейки стали более крупные, поэтому более крупная рыба стала к нам попадать. Мне показалось, что когда смотришь конкурс, а ведь, в общем-то, идея фестиваля - это идея соревнования, если бы у Московского фестиваля была бы более внятная программа, он бы объявил... Раньше он был политическим фестивалем... Зара Абдулаева: Это было бы модно возобновить. Алена Солнцева: Допустим, он был бы левым политическим фестивалем или бы он был авангардным молодежным фестивалем, или бы он был зрительским, мейнстримным, что мне гораздо меньше нравится, но тем не менее тоже могло быть, в общем, был каким-нибудь, то тогда смотреть фильмы было бы еще более интересно. Если все остальные фильмы можно смотреть или не смотреть дома на DVD, в кинотеатрах и так далее, то сама по себе атмосфера фестиваля, как соревнования, когда ты сравниваешь - сегодня посмотрел один фильм, завтра другой, этому нравится этот, а этому этот, и есть какие-то споры вокруг этого, есть какие-то разговоры, то есть возникает среда, возникает какой-то сюжет, возникает развязка, завязка, кульминация, возникают страсти, - тогда очень интересно. А если ты просто приходишь и думаешь: ну что же мне такое сегодня покажут?! Ну, показали, ну, почесали по голове: да, действительно. Ну, в общем, мы и так это все знаем. Сегодня, наверное, кино - не самодостаточное искусство, то есть сегодня так много всего происходит, что само по себе лицезрение движущих картинок для человека не является главным и единственным приоритетом. Кино стало прикладной частью чего-то. Наверное, в юном возрасте человек смотрит и получает первое впечатление от фильма любого. Я же помню, как мы все пугались фильмов ужасов, когда их первый раз показывали. Зара Абдулаева: Алена, ты молодая девушка, ты о чем говоришь? Алена Солнцева: Молодая девушка - не молодая девушка, а это помню. Я помню, что когда появилось видео... Зара Абдулаева: Есть такая программа "Ностальгия" по телевизору. Говорят, не видала никогда. Алена Абдулаева: Нет, ну, я просто понимаю, что свежие впечатления, когда они появляются, они очень сильные. Когда впечатлений уже много, они притупляются и нужен какой-то стимул для того, чтобы эти впечатления снова... Конкурс - это стимул, и он должен тогда стать главным. Юлия Идлис: Мне кажется, что это еще проблема не только и не столько кино и даже не только и не столько публики, сколько критиков, потому что именно мы, люди, которые смотрят в день, в неделю больше фильмов, чем нужно нормальному человеку, именно у нас формируется тошнота от самого языка кино, как от любой вещи, с которой сталкиваешься чаще, чем в нормальной жизни можно себе позволить. Поэтому когда я смотрела фильмы фестивальные, мне было очень важно для себя и внутри себя отделять вот это чувство... Зара Абдулаева: Нормы от безумия. Юлия Идлис: Ну, да. И чувство пресыщения критического от чувства пресыщения зрительского. Разделять в себе зрителя и критика, это очень важно. Мне кажется, именно поэтому фестиваль мечется, как сказала Алена Солнцева, между разными этими программами - левый, радикальный, молодежный, авангардный и так далее, просто он ищет свою зрительскую нишу, в том числе и в критике, а это в любом случае сужение всего, более узкие ячейки отбора фильмов, это все равно мельчание фестиваля, как мероприятия. Елена Фанайлова: По-моему, наш фестиваль не мечется, а вполне в великодержавную сторону выплывает, совершенно определенно.
Юлия Идлис: Потому что это самое широкое русло. Елена Фанайлова: Может быть. Микрофон хочу Заре Абдулаевой предоставить, которая очень так эмоционально воспринимала то, что говорили девушки. Зара Абдулаева: Наоборот, я совсем снулая. Я просто хочу сказать, что официальная программа совершенно не походила по своему уровню на программу Канн, которую в этом году почти всю мы увидели в программе Шепотинника и других наших товарищей. Хотя в этом году каннская программа была не ай-яй-яй, хотя в этом году в каннской программе все были классики и так далее, но все-таки, как сказали братья Дарденны, идя под дождем на закрытие фестиваля: "Москва - не Канн". Мне не очень нравится их последняя картина. В этом вопросе я с ними согласна. Это во-первых. Елена Фанайлова: А что они имели в виду, Зара? Зара Абдулаева: Что таки не Канн и не Лазурный берег. А дальше они имели все, что мы имеем в виду. Алена Солнцева: Они климат имели в виду? Зара Абдулаева: Ну, я думаю, что не только. Не придирайтесь к словам. Что касается других фестивалей, в Сан-Себастьяне действительно... Во-первых, в Москве нет океана, хочу заметить, поэтому преимущество Сан-Себастьяна колоссальное. Во-вторых, там всегда, действительно, не очень интересный конкурс, но там грандиозная совершенно ретроспектива. Он этим славится. И туда люди ездят не только купаться и загорать, но и смотреть изысканнейшие и потрясающие ретроспективы. А конкурса там, да, довольно квелый. Но зато там есть фест, они собирают со всех фестивалей и главных, и не очень главных все важные фильмы. Что касается Локарно. Все-таки Локарно тоже имеет свое лицо, и Локарно с переменным успехом, потому что меняются там директора и отборщики, - тоже фестиваль, который ищет более или менее радикальное кино или то, что считается более или менее радикальным. Это разные вещи. Поэтому Москва не соревнуется с этими фестивалями, и Москве далеко до этого. Совершенно согласна с Алешей, что здесь есть так называемый русский акцент, и не только русская параллельная программа, которая не очень понятно для чего, если мало иностранных критиков, и все-таки мало отборщиков. Если есть теперь в Сочи национальный фестиваль, то этот русский акцент имеет некоторую такую гротесковую окраску. Поэтому, конечно, все бы силы надо было бросить на конкурс и на деньги для того, чтобы можно было приглашать людей настоящих, и для того, чтобы чем-то заинтересовывать или рынок делать, но чем-то заинтересовывать людей молодых и не очень молодых, которые не оприходованы другими фестивалями, чтобы мы могли увидеть эти фильмы. Поэтому никакого сравнения с другими фестивалями у Москвы, увы, нет, а возможности надо развивать. Елена Фанайлова: Ну, в общем, есть у нас лица необщее выраженье. Зара Абдулаева: Нету пока, нету. В этом году действительно он отличался. Алена, я с тобой не согласна вот почему, он отличался тем, что каждый фестиваль может быть удачным, неудачным, в прошлом году Венеция была такая драматическая, там нечего было смотреть, но по сравнению с прошлым и позапрошлым годом Московского фестиваля в этом году было, что смотреть, действительно, но все-таки в рамках Московского фестиваля. Кроме фильма Петра Зеленки, потому что он замечательный режиссер, куда его ни поставь, хоть в Сан-Себастьян, хоть в Венецию, не знаю, еще куда-нибудь, он будет блистать, потому что он замечательный. Хоть в Ханты-Мансийск, где он получит деньги за предыдущую картину. И несмотря на то, что эта картина - не самая лучшая картина Зеленки, все равно это картина гораздо лучше, на мой взгляд, и она рядом лежит с "Гуд бай, Ленин!", она и тоньше и прелестнее, и пластичнее. Вот что я думаю. Все сравнения могут быть красивыми, острыми, удачными, но они в данном случае не работают, разве что для передачи. Алексей Медведев: Я, во-первых, хотел напомнить, что речь идет о фильме чешского режиссера Петра Зеленки "Хроники обыкновенного безумия", чтобы наши радиослушатели не потерялись в потоке радиоэфира. А краткий комментарий, который я к Алениным словам сделал бы про то, что ячейки стали крупнее, это не совсем так. Действительно, правила отбора несколько изменились, но если мы посмотрим на программу этого года, я бы сказал, что те фильмы, которые мне лично наиболее были интересны, это фильм "Хроники обыкновенного безумия" Петра Зеленки, это фильм был "Бал-кан-кан" Дарко Митревского, это фильм "Фарфоровая кукла" венгерского режиссера Петера Гардоша. Что я забыл, подскажите мне. Зара Абдулаева: Ты забыл "Вечную мерзлоту". Алексей Медведев: Да, это фильм "Вечная мерзлота" Аку Лоухимиеса. Картины удовлетворяют и предыдущим строгим правилам отбора. И, собственно говоря, единственная такая строгая поблажка, это Томас Винтерберг, которого взяли несмотря на то, что он был на фестивале в Санденсе, что не помешало премьере быть европейской премьерой этой картины. Если честно говорить о том, случайный это успех или нет, я не знаю, в будущем году мы, наверное, все увидим и поймем, но есть ощущение, что накопилась некая критическая масса работы, критическая масса связи у нынешней отборочной комиссии или, как минимум, у некоторых ее членов, которая позволяет делать нечто, за что не стыдно. А что касается твоей ремарки по поводу скуки, так скука - это основная эмоция любого кинофестиваля для любого кинокритика. Никто тебе об этом не расскажет, а вот я сейчас расскажу. Это абсолютная правда. Елена Фанайлова: Спасибо Алексею Медведеву за эту информацию. Зара Абдулаева: Это прекрасное, вообще, чувство, вспомни классиков, мы сейчас не будем на них ссылаться, мы все мечтаем о скуке. Елена Фанайлова: Я сейчас опять буду про конкурс. Была ли какая-то генеральная линия? Было ли то, что в модных журналах назвали бы "тренд" этого сезона? Алена Солнцева: Вы знаете, мне кажется, что любая генеральная линия - в голове смотрящего. Человек приходит и, когда он смотрит определенный набор, у него непременно возникает генеральная линия. Алексей Медведев: Можно очень краткий комментарий? Есть один отечественный кинокритик, очень мною любимый, которого я называть не буду, но он каждый новый Каннский, Венецианский фестиваль полушутя-полусерьезно классифицирует с точки зрения тех сексуальных отношений, которые преобладают на экране. То есть вот это под знаком гомосексуализма проходит, вот здесь у нас явное предпочтение отборщиков, мировое кино отдали оральному сексу, а на следующий год еще чего-нибудь новенькое. Зара Абдулаева: Поскольку все методологии временно умерли, приходится придумывать тренды. И все. Алена Солнцева: Я могу рассказать свою генеральную линию. В принципе все события, которые нам показывают, я бы их определила, как кризис демократического сознания, потому что демократическое сознание выбирает в герои маленького человека. Как маленький человек - человек неинтересный, у Чехова в "Трех сестрах" Чебутыкин говорит: "Я - человек низенький". Вот эти низенькие люди, у них низенькие страсти, маленький, очень ограниченный круг интересов, нам нужно им сострадать. На какое-то время этого нового сострадания хватает, а потом все эти герои с их маленькими обычными, обыденными страстями, с их маленькими какими-то очень незамысловатыми чувствами перестают меня вообще интересовать. Мне бы уже хотелось про каких-то более ярких людей, более сложно устроенный мир посмотреть. Вот это моя генеральная линия. Сразу оговариваю, что не настаиваю на том, что это так и есть. Елена Фанайлова: Я не могу не добавить, что предпочту какую-нибудь "черную" комедию посмотреть. На фоне простодушных историй о детях и родителях я с большим удовольствием посмотрела японскую "черную" комедию, "Семеро невинных" она называлась. Такой настоящий жесткач. Леонид Павлючек: Я другую генеральную линию увидел. Мы все, видимо, были на разных фестивалях, смотрели разные фильмы, и увидели разную генеральную линию. Для меня самым интересным было в совокупности тех фильмов, которые я увидел (а я смотрел и конкурс, и внеконкурс), ощущение того, что художники разных стран озабочены тем духовным тупиком, в который зашла или заходит современная цивилизация, при том заходит, как старшее поколение, так и поколение молодое. Некий "sos", который кричат режиссеры, большие режиссеры в том числе, из разных стран, давая понять, что современная цивилизация в тех формах, в которых она развивается, себя исчерпала. Картина Лукаса Мудисона "Дыра в моем сердце", и "Вечная мерзлота", и замечательная, блистательная американская картина "Чамскраббер", и шведская картина "Гитара-монголоид", или картина "Дитя" - они говорят о том, что современное общество, которое становится все более и более богатым, все более и более материально процветает, и вот это материальное процветание никак не спасает от каких-то духовных пустот, от духовных тупиков современных людей. Эта тревога художником мне передается. При том она подает иногда даже в каких-то мрачновато-гротескных формах. Картина Лукаса Мудисона вообще даже вызывает отторжение. Там некие люди, запершись в полуподвале, занимаются сексом, извращениями, какой-то обжираловкой, до физиологической тошноты все это показано, подробно, и в какой-то момент я уже проникаюсь отвращением не только к явлению, против которого восстает режиссер, но и к самому фильму и к самому режиссеру. Но я понимаю, что таким шоковым образом, такой шоковой терапией он хочет достучаться до зрительского сердца и сказать: так жить нельзя. Для меня эта нота была на фестивале сильной, ощутимой, и я к ней отнесся прочувствованно. Елена Фанайлова: Я отчасти разделяю этот пафос. Я бы предпочла, ей-богу, чтобы мне показали что-нибудь героическое и эстетское одновременно. Что-нибудь вроде "Города грехов" я бы хотела увидеть на Московском международном кинофестивале. Шучу. Давайте Шавловского послушаем наконец, его интерпретацию кинофильма "Пыль". Константин Шавловский: А можно, я сначала о другом скажу? Мне кажется, что не надо смотреть кино для того, чтобы понять, что есть кризис демократического общества. Это было и 20 лет назад, и 30. Если интерпретировать с этой позиции, мне кажется, почти любой фильм в отсутствии методологий серьезных можно классифицировать и как проблему отцов и детей, и как проблему культурного кризиса, духовного кризиса. И это совершенно, мне кажется, непродуктивный путь. Он не выявляет генеральную линию, потому что она на самом деле у каждого в голове сидит своя. Что касается фильма "Пыль", то я увидел там интересный просто художественный мир этого человека - режиссера, и героя, которого он придумал, и проблемы, которые его интересуют. Алена Солнцева: Что интересно, когда мы были маленькими, молодыми, смотрели кино, а потом собирались и пересказывали друг другу содержание картин, потому что было очень интересно, было очень важно. Мне хочется, чтобы мы прекратили эти концептуальные беседы, и каждый бы просто рассказал про картину, которая ему больше всего понравилась, рассказал сюжет. Это возможность отстоять какого-то своего героя и рассказать про что-то, что по-настоящему интересно. Елена Фанайлова: Итак, начинаются сказки Шахерезады. Каждому из участников программы предлагается пересказать своими словами (я очень люблю этот жанр - пересказы) самый яркий фильм. Алексей Медведев: Ну, значит, там один чувак подходит и... Елена Фанайлова: А давайте Солнцева расскажет, и мы посмотрим, удастся ли ей это или нет. Зара Абдулаева: Она все и расскажет за всех нас. Алена, рассказывай, что тебе понравилось. Алена Солнцева: Да я не знаю, мне многое понравилось. Я понимаю скепсис коллег, которые говорят: зачем тогда фильмы смотреть, если их... Юлия Идлис: А я не понимаю, я думаю, что зрителю и слушателю надо рассказать, что смотреть. Мы же эксперты. Зара Абдулаева: У нас же "железный занавес" - смотреть нельзя, можно пересказать. Алена Солнцева: Это свой жанр, это отдельная история, это как бы попытка поучаствовать в том, что ты пережил, посмотрел. Я могу рассказать... Я начала с фильма "Пыль", потому что этот фильм упростил контакт человека с киноискусством. Очень простая, с одной стороны, история, а с другой стороны, не совсем обыкновенная, потому что речь идет о молодом человеке, которому, я думаю, лет 30, который все эти 30 лет прожил за пазухой у бабушки, даже не у мамы. Фильм начинается с того, что бабушка ведет этого человека, такого толстого, рыхлого, вполне большого и взрослого покупать маечку. Они долго выбирают маечку, футболочку и в конце концов выбирают с незатейливым рисунком, с котенком, который бабушке кажется наиболее приемлемым. И вот таким образом нам показывают этого героя с его характером, с его какой-то абсолютно неактивной позицией, с его таким желанием плыть по течению, подчиняться, не участвовать ни в чем, соглашаться и, вообще, так комфортно существовать за чьей-то спиной. И тут его приглашают участвовать в неизвестном эксперименте, на который он опять же идет, потому что ему обещают какие-то отгулы, какие-то деньги. И в этом эксперименте таком странном ему показывают, как его бесформенное, рыхлое, без сексуальных явных признаков тело вдруг преображается, и вдруг он видит себя необыкновенным красавцем, необыкновенным просто - с накаченными мышцами. Что-то, видимо, происходит, потому что он не просто видит какого-то красавца, он понимает, что это он. То есть какое-то преображение собственное его в идеал, в массмедийный идеал, теряющий индивидуальность, но тем не менее ощущающий, что это и есть его собственное достоинство, настолько сильно его впечатляет, что человек теряет любой другой интерес к жизни, ему больше ничего не нужно. В его сознании появилась цель. Он хочет испытать еще раз вот это чудесное ощущение собственного преображения. А ему жизнь, в которой он с появившейся активной позицией начинается участвовать, какие-то самые обыкновенные свои проявления... Какая-то девушка-психолог, с которой он пытается общаться, и даже она готова оказать ему какие-то определенные услуги на определенном этапе, он попадает в какие-то бары, в тренажерные залы, он встречается с какими-то людьми в парках. Он выходит в этот мир, которого он боялся и в котором он, собственно говоря, до сих пор не был участником. Нигде он не находит себе применения, нигде он не находит ответа на то идеальное счастливое переживание, которое у него было. Поэтому у него возникает необходимость попасть обратно в ту же лабораторию, чтобы любой ценой пережить вот это чувство собственной полноценности. Зара Абдулаева: У меня есть вопрос. Ты говорила, что не любишь маленьких людей, они тебе не интересны. Вот появился, может быть, не маленького роста герой, но маленький по сути, и тебя это заинтересовало. Алена Солнцева: Меня этот фильм удивил тем, что, по идее, я не должна была бы им восторгаться. Он не очень высокого качества съемки, в нем никакого такого глянца рекламного. Зара Абдулаева: Глянец любишь? Алена Солнцева: Я люблю глянец, я люблю красоту, люблю зеленые яблоки, я люблю спелый виноград. Зара Абдулаева: В жизни или на экране? Алена Солнцева: Я люблю все, что красиво. Но когда я смотрела этот фильм, я вдруг замечаю - мне интересно. Константин Шаловский: У меня маленькая ремарка к нашему разговору. Мы как-то забыли об одном сюжете Московского кинофестиваля, который уже два года продолжается, это два года подряд митинги в защиту Музея кино, которые проходят в оппозиции к кинофестивалю. Это очень важно и, думаю, касается и всех радиослушателей тоже. Зара Абдулаева: Свободу Музею кино! Алексей Медведев: Я выражаю свою всемерную поддержку Музею кино и надеюсь, что разрешится эта история. Понимаю, что вряд ли наши слова в этом смогут сыграть какую-то роль. Я на секундочку отойду в сторону. Я считаю, что вполне реально уже организовывать митинг в защиту Московского кинофестиваля, имея в виду те помещения, в которых он проходит. В административном плане на 99% в этом причина отсутствия иностранных гостей, в этом причина отсутствия какой-то международной правильной рабочей атмосферы, западных продюсеров и так далее, и тому подобное. Люди, которые попадают в Дом кино, теряются в этих загородках, стоят перед охраной, которая сличает цвета их аккредитации, это, к сожалению, одна из самых печальных страниц фестиваля. И корреспондент "Холливуд репортер" мне просто говорит: "Поеду в Карловы Вары отдыхать. Выходишь из отеля, здесь тебе - бехеровка, здесь тебе - минеральная вода, здесь тебе - просмотровый зал. Ты, даже если захочешь, никуда не денешься из этого треугольника". У нас же возможность потеряться в городе Москве на всех тех раскиданных по городу точках... Зара Абдулаева: Но Карловы Вары меньше ведь Москвы? Алексей Медведев: Очень она велика. Зара Абдулаева: Тогда надо во Владимир. Елена Фанайлова: Друзья мои, дело в отсутствии финансирования? Дело в том, что федеральное финансирование сократилось на 20%, или дело просто в безумии русских менеджеров, которые руководят этим фестивалем? Извините, слово "безумие" несколько сильно, ну, в их некоторой нелюбви к человеку?
Юлия Идлис: Мне кажется, что здания, которые не высказывают своей нелюбви к человеку в открытой и грубой форме, стали строиться в Москве только несколько лет назад (если начали). Поэтому его просто негде больше проводить. Нет ни одного, на мой взгляд, удобного места для такого количества людей, такого большого количества разных программ. Про Музей кино... Мне сейчас уже не очень понятно, за что обе стороны борются, я не вижу никакого выхода, за который можно было бы митинговать. Другой вопрос, что митинговать надо, потому что гражданская позиция, то есть надо сказать свое слово. Но вот за что его говорить, непонятно, потому что новое здание за полгода не построят, за полгода вряд ли решатся передать Музею кино здание адекватного размера. Единственное, за что можно митинговать, за это митинговали люди в прошлом году, это чтобы Музей кино оставили там, где он есть. Очень смешная история связана с тем, что Музей кино является частью фестиваля, это фестивальная площадка, и в то же время мы все понимаем, что закончится фестиваль - и Музей кино выставят на улицу. Какая-то очень смешная, характерная ситуация даже в том, что происходило 24 июня с митингом, на котором присутствовали братья Дарденны, фильм которых в этот момент показывался в Госкино. Кинематографической общественности был предложен такой выбор: либо вы смотрите на Дарденнов вживую, значит, вы за Музей кино, идете туда, либо вы смотрите фильм, значит, вы не за Музей кино, но вы зато смотрите фильм. Вот такое метание в этом было. Елена Фанайлова: Нам пора завершать программу. Как правило, в финале я прошу людей высказываться о том, что они не успели сказать, но что им кажется очень важным. Либо мы будем продолжать дискуссию о Музее кино, либо мы... Зара Абдулаева: Одну реплику можно? Дело в том, что сейчас выгоняют Анатолия Васильева из здания на Поварской, где, собственно, родился этот театр, где все сделано своими ручками, хотя и принадлежит городу. Но Дарденны вышли на площадь, а Жак Ланг, бывший министр культуры Франции и ныне руководитель Театра Европы (а у нас только два театра входят в Театр Европы - театр Додина в Питере и в Москве театр Анатолия Васильева) послал письмо городским властям, Лужкову, если я не ошибаюсь, и никакого ответа не получил. Поэтому, с одной стороны, действительно, все происходит трагикомично, я бы сказала, а с другой стороны, все равно надо действовать, но каким-то, наверное, другим художественным русским способом. Алена Солнцева: В фильме "Балканкан", который мне тоже очень понравился, был на Московском кинофестивале, там один герой, самый мерзавец, бандит, убийца и садист в какой-то момент объясняет другому герою, своему товарищу по оружию, которого он в данный момент пытает и убивает: войны всегда ведутся во имя таких, как мы, и никогда во имя таких, как вы. В этом смысле, конечно, когда театр Васильева выселяют из помещения, Михалков пишет письмо в защиту театра Васильева... Зара Абдулаева: Это русский гротеск. Алена Солнцева: Русский гротеск, да? Михалков, который своими руками выставил Музей кино на улицу. Но в театре Васильева у него не было пая, поэтому спокойно может тут вести себя, как порядочный человек, и подписывать письмо в защиту, а в другом случае вести себя, как непорядочный человек, утаивать какую-то информацию. Зара Абдулаева: Ну, мы же не мама и папа Михалкова, чтобы воспитывать. Значит, надо делать что-то другое. Алена Солнцева: Я просто хочу сказать, это к вопросу подведения итогов, мне жалко, что как бы мы не сопереживали Дому кино, Музею кино или театру Васильева, мы все равно не будем так бороться за них, как те люди, которые с этого получают свою копейку. Елена Фанайлова: Это было довольно пессимистическое заявление Алены Солнцевой. Константин Шавловский... Константин Шавловский: А вот я отвечу оптимистическим заявлением. Понимаю, что оно наверняка нереальное и это такая дикая фантазия, но что если предложить мировому сообществу бойкотировать Московский фестиваль до тех пор, пока не будет принято решение по Музею кино. Потому что да, в прошлом году там был Квентин Тарантино на митинге в защиту, в этом году - братья Дарденн. Мне кажется, что люди такого уровня с удовольствием поддержат инициативу. Бойкотировали же Московский фестиваль в годы, когда у нас было оголтелое видеопиратство. Другое дело, что оно и сейчас осталось, конечно. Я понимаю, что это глупая мысль, и мы можем лишиться и того, и другого, но, по крайней мере, может быть, Московский кинофестиваль - это имиджевая вещь для тех людей, которые могут давать деньги на Музей кино и ставить сейчас ему палки в колеса. Зара Абдулаева: Поскольку у меня принципов нет, одни нервы... Я цитирую Бродского, который переврал Акутагаву, который сказал: у меня совести нет, есть одни нервы. А Бродский испугался. А я сразу двух товарищей цитирую. Я хочу пожелать русскому кино хотя бы не то, чтобы дотянуться, а направить свой взгляд туда, куда восточноевропейское кино всматривается, иногда удачно, во всяком случае, перестать чувствовать себя местечковым сообществом, потому что, кроме Киры Муратовой в русской программе и кроме "Жмурок" Алексея Балабанова (фильма, который никому почти из наших коллег не понравился) ничего такого конкурентоспособного и заставляющего думать, переживать и каким-то образом соотноситься с этим, у нас нет. А Восточная Европа каким-то образом же существует и делает вещи интересные и живые. Поэтому я желаю русскому кино развиваться впредь. Леонид Павлючек: Шавловский озвучивал мысль о бойкоте Московского фестиваля. Мне кажется, что бойкот произойдет сам собой после этого несправедливого решения жюри, и многие европейские режиссеры откажутся участвовать в конкурсе следующего и последующего фестивалей. Это будет, конечно, бойкот другого рода, но тем не менее. Поэтому я хочу пожелать руководству Московского фестиваля впредь строже, ответственней относиться и к формированию жюри, и ни косвенно, ни прямо не давить на это жюри, чтобы не принимались, мягко говоря, постыдные решения, как были приняты в этом году. Я напомню, что в Канне французское кино не побеждало уже лет 15, а может, и 17 со времен фильма "Под солнцем сатаны". В Берлине я не помню, когда побеждали немецкие картины. Я напомню, что на фестивале в Венеции премьер-министр Берлускони болел за картину Марко Белокио, но жюри, которое возглавлял итальянский режиссер, присудило главный приз никому не ведомому тогда Андрею Звягинцеву за фильм "Возвращение". Вот это настоящий профессиональный подход, когда присуждается приз лучшей картине, какой она кажется жюри, а не по соображениям политического заказа или каким-то другим. Зара Абдулаева: По заказу сняли де Хадельна с поста директора фестиваля при этом. Ну, ребята, вы чего? Поэтому все сложно. Фестиваль - это политика в том числе. Алексей Медведев: Я очень кратко на реплику Леонида отвечу. У нас столько сил уходит на то, чтобы устроить нечто похожее на фестиваль, за что не было бы стыдно и от чего можно публике получать удовольствие, что, честное слово, сил на подтасовку решения жюри уже не остается. Хотя иногда хотелось бы. Иногда и в истории западных фестивалей есть случаи, когда оказывается влияние на жюри. Жиль Жакоб любил в молодые годы этим очень погрешить. В данном же случае то решение, которое мне тоже кажется самым оптимальным для фестиваля и этого международного вектора, направленного на интеграцию в Европу и мировое сообщество, так вот это решение в том числе и руками представителей международного сообщества, входящего в жюри, было вынесено. И никакого давления на них не оказывалось. Елена Фанайлова: Я напомню, что все критикуют победу на Московском международном кинофестивале фильма Алексея Учителя "Космос как предчувствие". Юлия Идлис: Мне хочется еще раз пожелать фестивалю отказаться от великодержавных амбиций и заняться кино. Мне кажется, это положительно отразится как на программе, в данном случае я имею в виду внеконкурсную программу в ее российской части, так и на мнении жюри, и на имидже фестиваля даже у собственной публики. Мне кажется, что это самое главное для столичного фестиваля с таким размахом, с каким он заявляется: не стать одиозным в глазах московских зрителей. Это вещь, к которой Московский фестиваль двигался одно время очень быстро, сейчас, может быть, замедлился, но в этом году совершил такой скачок навстречу. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
