Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[20-12-03]
Поверх барьеровСамураи на экранеАвтор программы Александр Генис О появлении крупного фильма на американском экране свидетельствует волна, которую он гонит перед собой. Так, премьере "Последнего самурая", эпической ленты с Томом Крузом в главной роли, предшествовал целый ряд телевизионных передач по документально-познавательным каналам, где подробно объясняли, кто такие самураи (и заодно, для комплекта, рассказывали о гейшах). Другие каналы показывали старые классические фильмы, включая прославленную японскую трилогию "Самурай", первая часть которой получила "Оскара" еще в 1954-м году. Опережая кинокритиков, газетные интеллектуалы, историки, профессора-японисты и международные обозреватели рассуждали в прессе как о прошлом и настоящем самурайской этики, так и о более общей проблеме влияния Японии на Америку. Собственно, как раз этой - последней - теме и посвящен новый фильм. Он рассказывает о том, как Япония хотела открыть Америку, а вместо этого, Америка, точнее - один американец - открыл для себя Японию. Играет его, конечно, Том Круз. Он к тому же выступил и продюсером фильма, сделав на "Последнего самурая" крупную ставку в амбициозной голливудской игре. Для съемок фильма Круз выучился фехтованию на японских мечах (при этом он чуть не был убит во время репетиции), и даже освоил начатки японского языка, чтобы чисто произнести несколько фраз в картине. Фабула ее несложна. Диктор: Капитан американской армии, оставшийся без работы после окончания индейских войн, нанимается инструктором в формирующуюся (по прусскому образцу) императорскую армию Японии. После первой же стычки с восставшими самураями он оказывается у них в плену. Как "кавказский пленник", герой Тома Круза постепенно проникает в мудрые традиции старинного обихода и становится на сторону самураев в их отчаянной, но безнадежной схватке с прогрессом. Александр Генис: В сущности, это - сюжет вестерна: одинокий ковбой на дальнем Западе, в данном случае - на Дальнем Востоке. Но идя за хорошо отработанной фабульной схемой, авторы сумели нагрузить фильм глубоким, противоречивым и актуальным содержанием, ввести в кино необычный материал и создать яркую, зрелищную ленту, которая не только тут же стала лидером проката, но и заставила о себе спорить. Дело в том, что "Последний самурай" воспроизводит ту же сюжетную ситуацию, что разворачивалась в увенчанном "Оскарами" фильме "Танцующий с волками". В обеих картинах офицер американской армии переходит на сторону противника, понимая несправедливость борьбы с теми, кого считают отсталыми "дикарями". Перекличка между этими, так сказать, "зелеными вестернами" демонстративна. Не зря герой Тома Круза мучится воспоминаниями о жестокостях индейских войн, в которых он прославился. В сущности, "Последний самурай" мог бы считаться продолжением "Танцующего с волками" на новой территории, если бы в невинную историю развлекательного жанра не вмешалась куда более свежая и страшная история. Между двумя картинами лежит трагедия 11 сентября, которая в корне изменила идеологический контекст нового фильма. Самураи, показанные в фильме с такой любовью и уважением, - бесспорно реакционная сила. Защищая уходящий образ жизни, они, что соответствует историческим фактам, убивают "гайдзинов" - иностранцев и их японских союзников, надеясь террором остановить неизбежные перемены, необходимые их стране. Вам это ничего не напоминает? Правильно, свежие газеты. Достаточно только перенести действие из Японии 19-го века, скажем, в Афганистан 21-го. Ясно и резко об этом решился написать самый, пожалуй, острый критик американской прессы, культурный обозреватель "Нью-Йорк Таймс" Фрэнк Рич: Диктор: "Последний самурай" рассказывает историю американского ветерана, настолько разочарованного своей страной, что он присоединяется к банде террористов. При этом авторы фильма представляют дезертира героем, и лишь обаяние Тома Круза мешает зрителям увидеть в его персонаже американского талиба Кристофера Уолкена. Александр Генис: Разговор - и спор - как о фильме, так и породившей его традиции самурайских лент продолжит американский киновед, профессор Индианского университета Катрина Цецура, с которой беседует наш корреспондент Владимир Морозов. Владимир Морозов: Как вам понравился фильм "Последний самурай"? Катрина Цецура: Лента в целом мне понравилась. Мы в университете обсуждали "Последнего самурая" со студентами из разных стран, в том числе и с японцами. Большинство считают, что это вовсе не боевик, а серьезная драма, ставящая вечные вопросы о том, что такое лояльность, честь, мужество. В фильме великолепные диалоги, но велико и постмодернистское влияние. Отсюда много роскошных визуальных эффектов, что, к сожалению, неизбежно упрощает фильм. Владимир Морозов: Велико ли, по-вашему, влияние японского самурайского кино на Голливуд - и наоборот? Катрина Цецура: Конечно, некоторое влияние можно проследить. В свое время много писали о том, что в самурайских фильмах Акиры Куросавы есть влияние Голливуда. А если взять последнюю вещь Квентина Тарантино - ленту "Убить Билла", то это - сплошные цитаты из японских самурайских фильмов. Некоторые зрители удивляются, что в картине "Убить Билла" бои на мечах идут под лирическую музыку, которая не очень подходит для такой кровавой темы. Но музыка является романтической только с западной точки зрения. А в японских фильмах самураи обычно под такую музыку и рубятся. "Последний самурай" - это не попытка пересадить традиции японского кино на западную почву, а глобализм, идея мира как большой деревни, где все культуры взаимосвязаны. Одна из интереснейших сцен в конце "Последнего самурая" - это когда герой Тома Круза, американский офицер, становится на колени перед японским императором. Закоренелый индивидуалист, которому сам черт не брат, выказывает совершенно несвойственные ему ранее покорность и смирение, выросшие из глубокого уважения к традициям чужой страны, которую он полюбил. В свою очередь, император признает какие-то ценности совершенно чуждого ему американца и не использует по отношению к нему свою неограниченную власть. Это уже не просто договорные политические отношения, а нечто более человеческое, похожее не дружбу. Владимир Морозов: В чем сходство и различие таких типажей приключенческого жанра, как ковбой и самурай? Катрина Цецура: Мы обращаем внимание на культурное различие фильмов, а их идеи сходные - честность, верность слову и принципу, стремление защитить слабого, бедного, детей, женщин, стариков. Таких непохожих внешне героев, как ковбой и самурай, роднит то, что они, прежде всего, добрые люди. Япония более древняя страна, и поведение самурая основано на законах, которые родились в средневековье. Самурай немыслим вне своей социальной структуры. Его жизнь принадлежит его властелину, самурай - это гордый раб традиций, в служении им он доходит до самоистребления в прямом смысле слова. Америка страна молодая, и ковбой - герой другой эпохи, когда больше всего почиталась свобода личности. Конечно, и ковбой может действовать заодно с друзьями, но в основном он герой-одиночка, не только независимый от консервативного общества, но часто ему противостоящий. Это можно проследить во многих героях фильмов. Владимир Морозов: Какой ваш любимый самурайский фильм? Катрина Цецура: Я сказала бы: старый классический фильм "Семь самураев". Это по-настоящему японская лента. Именно ее надо смотреть, если вы хотите узнать о подлинной самурайской традиции. Владимир Морозов: Возвращаясь к "Последнему самураю", я хотел бы Вас напоследок спросить, в чем вы видите актуальность этого фильма? Как он смотрится в контексте "войны с террором"? Катрина Цецура: Я думаю, значение ленты гораздо шире возможного сравнения с нынешней ситуацией. Честно говоря, мне вообще не нравится такое сравнение и то, что фильм используют в пропагандистских целях. Например, известный колумнист "Нью-Йорк Таймс" Фрэнк Рич написал, что американский ветеран Гражданской войны так разочарован в своей стране, что он присоединился к самурайским террористам в их войне против японского правительства. Что, мол, если перенести ситуацию в современность, получится, как будто американский военный переметнулся к тем, кто воюет против США, если не откровенно к Аль-Каиде. Здесь все неверно, если не подтасовано. Самураи не воевали с американцами. Герой фильма случайно попадает в плен к самураям. Вынужденный жить с ними, он начинает уважать этих независимых и консервативных людей, которые ведут себя гораздо более достойно, чем император и его помощники. Лента не о злобе дня и политике, а о человеческой натуре вообще. Александр Генис: Я не могу сказать, что меня не задела идеологическая двусмысленность посылки - "мессадж" - "Последнего самурая". Однако искусство живет по своим законам, независимым от реальности. Положительных и отрицательных героев здесь определяет не историческая правда, а произвол художника. Зритель обречен полюбить то, к чему лежит душа автора. В "Последнем самурае" главный предмет любви - Япония. Именно она, а не ослепительный Том Круз, - подлинный герой картины. Перенеся действие классического в своей основе вестерна в Японию, режиссер Эдуард Цвик ввел в старый жанр свежий мотив. Не удивительно, что интереснее всего в его фильме сама Япония. При этом авторы решили изобразить самурайский дух на излете традиции. "Последний самурай" и в самом деле - последний. Фильм как бы ставит точку в долгой череде картин на эту тему. Поэтому для замысла фильма крайне знаменателен выбор эпохи. На экране мы привыкли встречать Японию в двух ипостасях. Либо это - сверхсовременная земля завтрашнего дня, либо эстетизированная феодальная старина, которую с такой любовью и мастерством воссоздавал Куросава в своих исторических фильмах. В "Последнем самурае" нам показывают третью, малознакомую Японию - страну транзита, только что начавшую свой мучительный путь к будущему. (Кстати, описанию, как раз этого, начального этапа модернизации посвящен новый роман Акунина, который я сейчас читаю). Семидесятые годы 19-го века, время, когда разворачивается действие фильма, были для Японии чрезвычайно важным, по-своему интересным, но тяжелым и противоречивым периодом. Торопясь догнать мир, от которого островная империя с таким успехом столетиями себя ограждала, японцы лихорадочно перенимали все, что еще недавно считали "варварским". Западная жизнь ввозилась целыми блоками, так же неспособными вписаться в контекст и пейзаж, как токийский вокзал (точная копия амстердамского) в японскую архитектуру. Увлеченная модернизацией Япония отвернулась от своего искусства. Лишенные поддержки разорившихся аристократов художники изготовляли поделки в "японском" духе. Принадлежащие к великим династиям актеры слонялись без дела. Быстро забывалось искусство чайной церемонии. Храмы становились складами уже ненужных шедевров. Замки могущественных феодалов-даймо превращали в школы, где детей учили писать жестким, неприспособленным к каллиграфии европейским пером вместо мягкой восточной кисти. Старинные коллекции знатнейших семей страны распродавались в случайные руки. Но главное - исчезали художественные традиции, пресекаясь вместе с жизнью мастеров, оставшихся без учеников. Старательные и неуклюжие европейские инкрустации изрядно уродовали Японию, лишь подчеркивая особую, непонятную западному глазу нищету. Такую непривычную нам Японию, увидел во второй половине 19-го века немецкий этнограф Ратцель: Диктор: Редко когда бедность или небрежность создают такие зрелища, как описываются нами в Ниппоне, где придорожные деревни состоят из мазанок самого жалкого вида и низких домов, грубо сложенных из брусьев, древесной коры и пучков соломы, разрушенные крыши которых сострадательно прикрывает густая зелень пышно разрастающихся арбузов. Александр Генис: В "Последнем самурае" мы видим страну, которая все еще переживает шок, оставленный визитом адмирала Пири, вынудившего Японию открыться Западу. Явление первых американцев вызывало ужас у японцев. Одни верили, что иностранцы едят детей, другие считали, что расходящиеся фалды фраков нужны американцам, чтобы поместился хвост. Тут, конечно, нужно вспомнить, что в том же 1853-м году, что и Пири, в Японии побывал русский фрегат "Паллада". В своих знаменитых путевых очерках Гончаров описывал японцев, как Штольц - Обломова: Диктор: Большей частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет в той массе людей постоянной цели, какая должна быть в мыслящей толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и любят ее. Александр Генис: Японцы, как выяснилось благодаря недавно найденным дневникам дипломатов, не остались в долгу. В архивных записях Гончаров назван "большим злодеем, брюхатым варваром и очень хитрым секретарем". Есть в дневниках и рисунки, составляющие резкий контраст с описанием японцев у Гончарова. Его книга, издеваясь над "неуклюжими" одеяниями и манерами аборигенов, подробно рассказывает эпизод со стульями. На прием у губернатора Нагасаки русские, не желая сидеть на полу, привезли с собой кресла. На рисунке из дневника сегунского чиновника запечатлена эта сцена с японской точки зрения: хозяева в разукрашенных кимоно выглядят естественно, непринужденно и красиво - как бабочки. Зато русские в своих черных фраках похожи на тараканов. Однако уже через несколько лет после начавшей вестернизацию революции Медзи японцы сами надели чужую одежду. Японские гравюры, особенно второстепенных мастеров, точно зафиксировали перемены. Европейцы на них изображены большими детьми, занятыми непонятными забавами, вроде железной дороги. Чуть позже появляются изображения уже японской знати, одетой по-европейски. (Такие чиновники играют важную роль в фильме). Выполненные в жанре западных официальных портретов эти гравюры с трогательным реализмом чисто физически передают неловкость исторической ситуации: широко расставив ноги, выпятив животы, безвольно повесив руки, с трудом удерживаясь на краешке непривычного стула, министры во фраках и генералы в мундирах готовы вести свою страну на Запад. Труднее всего расставались с привычками оставшиеся без работы самураи. Иногда они нанимались кондукторами в трамваи, где им поначалу разрешали носить привычные мечи. Самураи во многом напоминали западных рыцарей. И тех и других окружали легенды, сыгравшие принципиальную роль в становлении уже нашей, современной этики. Но сейчас куда важнее отметить не сходства, а различия. Рыцарь служил идее - и прекрасной даме, конечно. Он всегда сражался за добро (каким его тогда понимали). Для самурая главное - лояльность. Независящая ни от каких привходящих обстоятельств, она ценна сама по себе. Лояльность не нуждается в причине и оправдании. Как раз эту - центральную - черту воинского кодекса "Бусидо" труднее всего освоить западному кино, обращающемуся к самурайской теме. Пожалуй, лучше всех с этим справился американский мастер независимого кинематографа Джармуш в его полупародийном фильме "Пес-призрак". Герой этой картины - бездомный бродяга, живущий в современном Нью-Йорке по строгим законам самурайской доблести. Присягнув на верность убогим мафиози, он прекрасно отдает себе отчет в низости объекта своей лояльности. Но кодекс чести требует не рассуждать, а действовать, никогда не задавая вопросов. В основу своего фильма Джармуш положил старинную японскую книгу "Хагакурэ", (с ней не расстается герой его картины). Этот трактат - учебник безоглядной жизни, написанный оставшимся не у дел самураем Ямамото Цунэтомо, который умер (своей смертью!) в 1719-м году. Книга его открывает нам странный мир утонченной красоты и беспредельной жестокости: Диктор: То, что лишь немногие в состоянии умело отрубить голову, еще раз доказывает, что смелость мужчин пошла на убыль. Александр Генис: Лучшее изречение из "Хагакурэ" стало девизом многих поколений японцев, повторявших его в трудные минуты уже своей, столь не похожей на прошлое, жизни: Диктор: Следовать по Пути искренности означает жить каждый день так, словно ты уже умер. Александр Генис: Как ни странно, кодификация самурайского этикета произошла почти через век после окончания свирепых гражданских войн. Воцарившийся во всей Японии мир сделал бесполезным - и опасным - весь класс наемных воинов. Но это ничего не изменило: дело самураев стало ненужным, но их дух по-прежнему оставался - и остается! - идеалом японской культуры. Самураи превратились в касту хранителей национального идеала, в своего рода жрецов обряда, утратившего смысл, но не цель - сделать человека хозяином своей жизни и смерти: Диктор: Я постиг, что Путь Самурая - это смерть. В ситуации "или-или" без колебаний выбирай смерть. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации "или-или" невозможно. Александр Генис: Об этом уроке японского экзистенциализма надо все время помнить, смотря на экран, где герой Тома проходит ускоренный курс самурайской жизни. В центре ее рукопашный бой. Конечно, это очень удобно для вестерна, где поединки, как у Шекспира, развлекают зрителя по дороге к развязке. В "Последнем самурае", однако, каждая такая сцена несет своеобразную философскую нагрузку. Бой, словно ария в опере, останавливает действие, чтобы мы, как и положено самим самураям, забывали о победе или поражении, впиваясь глазом на очередную схватку. В ней - квинтэссенция восточной самобытности, проникнув в которую именно иноземец, пришлый американский ветеран, и оказывается "последним самураем". Но прежде, чем стать им, он должен был освоить тонкости боевого искусства. В схватках самураев побеждал тот, кто умел отключить свой мозг, достигнув состояния "му-шин" - "без-сознания". Расставшись с контролем рассудка, боец рассеянно следил за происходящим, ни на чем не фиксируя внимания. (Глядя на лист, мы не видим дерева). Полагаясь на вымуштрованное тело, самурай заставлял себя забыть об обретенном выучкой мастерстве. Только когда безыскусность оборачивалась непредсказуемостью, он наносил неотразимый удар, неожиданный для ОБОИХ противников. Объясняя этот феномен, великий учитель дзен-буддизма Судзуки сравнивал состояние "му-шин" с подсознанием, резервы которого самураю открывала многовековая традиция. Об этом много - впрямую и обиняками - говорится в фильме. И не зря. Эти педагогические усилия готовят зрителя к кульминации. Решающий и уже бессмысленный бой обретает высшее значение потому, что только теперь мы понимаем, за что сражались самураи. В отличие от предыдущих кровавых, но все же героических батальных эпизодов, этот снят безжалостно. Летящих навстречу смерти всадников срезает одна единственная нелепая, но скорострельная пушка, предшественница нашего пулемета. До сих пор, соревнуясь в отваге, сражались люди. Теперь, знаменуя начало нового времени, в бой вступил бездушный автомат, с которым нельзя соперничать духом. Подчиняясь голливудскому стандарту, фильм не кончается этой сильной сценой, а жаль, ибо к ней нечего прибавить. Истинный финал картины - истребление восставших: самураи вступили в роковой бой с машиной, чтобы не стать ее рабом. Только потому, что жителям 21-го века так хорошо знаком страх этого рабства, мы и готовы, уже не задумываясь об исторической неправоте безнадежного бунта, сочувствовать последним самураям. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
