Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[28-09-04]
Поверх барьеровПоэты русского рока. Новые русские писатели. Что же такое роман?Автор Сергей Юрьенен Поэты русского рока. Новые русские писатели: в нашей студии Наталья Смирнова, автор "Фабрикантши". Так что же такое роман? Репортаж с Букеровской конференции. Но сначала социально-культурный материал. "Дети Марии"... Благотворительность в России на подъеме, объем пожертвований, по оценкам экспертов, от одного до трех миллиардов рублей в год. Основной благотворитель - новый средний класс страны. Главный движитель, опять же по экспертной оценке, - сострадание. "Дети Марии" - проект, который возглавляет Мария Елисеева, вдохновляет к творчеству детей-инвалидов и детей из домов-интернатов. Наш московский корреспондент Ольга Беклемищева. Ольга Беклемищева: Что может быть в подвале солидного офисного особняка в центре Москвы? Необязательно ресторан, иногда в подвале поселяется чудо. В Малом Дмитровском переулке, например, живет художественно-реабилитационный центр "Дети Марии" для сирот и детей-инвалидов. Из-за этого подвал похож на сумасшедшую музыкальную шкатулку размером с бегемота. В неделю там бывает около трехсот детей и несчитанное количество взрослых, готовых шить, рисовать, лепить из глины, варить сосиски с детьми. Лепить из глины учит Тамара Моисеевна Наумова, в обычной жизни доцент педагогического университета. Тамара Наумова: Несколько дней я работаю в институте, а три вечера я как штык три года подряд хожу сюда. Мария мне несколько раз предлагала небольшие деньги, но при том, что у меня действительно зарплата небольшая, они бы как-то помогли. Но мне так гораздо приятнее. Ольга Беклемищева: А что вам нравится лепить с детьми? Тамара Наумова: Конечно, больше лепим зверей, это очень интересно. Находят своего зверя. Есть дети, которые лепят крокодилов, у них непрерывные крокодилы. Есть дети, которые лепят попугаев, есть дети, которые любят лепить единорогов. Если они даже лепят собаку, то все равно ей рог поставить - будет единорог. Ольга Беклемищева: А другая Тамара шьет с детьми, у нее самый шумный участок - возле пианино. Тамара: Мне нравится шить с детьми. Ольга Беклемищева: И что вы сейчас шьете? Тамара: Юра сумочку сшил, чтобы носить проездной. Ольга Беклемищева: А клоунов тоже вы шили? Тамара: Да. Ольга Беклемищева: А какой у вас клоун самый любимый? Тамара: Просто одного любимого нет, каждый дорог. Вот ребенок, который шил, он похож на него. Зелененького шил Витя, а желтенькую куклу Даша шила. Ольга Беклемищева: Начинала же все это Мария Елисеева, театральный художник, мама четырех детей и любимая жена Ильи Сегаловича, который много лет покупал кисти и краски всем детям, которых любит его жена. Мария, как же все это начиналось? Мария Елисеева: Начиналось все десять лет назад. В 1993 году мы попали первый раз в интернат с моими друзьями-итальянцами. Мы принесли какие-то сладости, а у нас хотели их забрать и сказать нам "до свидания". Но мы попросили посмотреть на детей. Этому очень удивились и сказали: "Ну ладно, если очень хочется, хорошо, покажем вам одну группу". Собственно говоря, та самая группа, в которую мы вошли, эти дети Жанна, Паша, Света, Саша, Надя, Таня, они до сих пор с нами. Ольга Беклемищева: Это была любовь с первого взгляда или это сложнее чувства? Мария Елисеева: У меня к тому времени уже были дети и была студия. Скорее, это было какое-то глубокое чувство сострадания, которое я испытала, когда я увидела детей как попало одетых, которых построили и заставили петь какую-то песню про родину, какую-то пионерскую, и они жалобными голосами ее пели. Какое-то чувство меня пронзило, что их очень жалко. Ольга Беклемищева: Ваш подвал, наверное, то максимальное удаление от пионерского лагеря и порядка такого, которое можно придумать. Это продуманная педагогическая система или случайно вышло? Мария Елисеева: Это максимальное противопоставление заорганизованности интерната. Свобода, свободная атмосфера в студии. Потому что для меня это важно, чтобы у них была свобода выбора. Чтобы не "сейчас ты будешь рисовать, а сейчас лепить". Мне важно, чтобы они научились выбирать, что они хотят. Очень часто это самое трудное, потому что они не знают, что они хотят. Ольга Беклемищева: И как все разрасталось? Мария Елисеева: Потом случайно так получилось: одного ребенка перевели в другой интернат, не могли его бросить, а там нам его одного не разрешали, сказали, что если хотите забирать, берите группу. Мы сказали - ну хорошо. Так появилась группа. Потом кто-то про нас узнал, где-то была какая-то передача. Пришла психолог из интерната, где дети с ДЦП, попросила. У нас тогда не было с ДЦП, мы не знали, что это такое. Я вначале очень боялась, эти дети, мне казалось, очень хрупкие, и что делать, если он упадет. И они падали. Сидит на стуле, рисует и вдруг упал. У меня прямо сердце сжималось. Оказалось, ничего, они падать привыкли и ничего страшного. Мы учились у них, а они у нас. И мы вместе рисовали и очень здорово стало получаться. Мне нравиться работать с детьми, у которых ДЦП. Они просто такие счастливые люди, такие творческие, так всему радуются. Действительно, иногда не удается физически попасть в эти краски, но они-то как раз через цвета, пусть это будут совершенно абстрактные формы, но они настолько передают свое состояние эмоциональное: им сейчас грустно, значит цвета будут грустные, весело - значит веселые. Ольга Беклемищева: В Москве у "Детей Марии" много друзей, но не меньше их в Америке, благодаря Петчу Адамсу, самому лечащему клоуну в мире. Петч познакомился с Марией в балашихинской онкобольнице, где он, как и во многих других клиниках мира, смешил пациентов и врачей своим красным носом и синими волосами. Мария Елисеева: Я познакомилась с Петчем, потому что узнала, что есть такой человек необыкновенный, и мне хотелось его показать своим детям. Чисто корыстное желание привести Петча в студию. Я просто знала, чувствовала, что это что-то удивительное, чего я никогда не видела. И когда я впервые клоунов увидела в балашихинской больнице онкологической, я просто сама себя как ребенок себя чувствовала. Потому что никогда не видела столько клоунов одновременно вблизи и с которыми можно поиграть. Это какой-то простой гениальный способ вызвать у человека на лице улыбку. Мало того, что он сам необыкновенный человек, кроме того, он еще привозит 30 или 40 таких же необыкновенных людей. Когда мне начинают говорить, что американцы такие-сякие, я этого не понимаю, потому что я знаю очень хороших американцев, замечательных, которые тратят свою жизнь, силы, время на то, чтобы приезжать и буквально без каких-то средств живут здесь месяцами, помогают мне, сами находят возможность как-то подрабатывать, лишь бы только, чтобы здесь побыть и помогать детям. А уж те, что приезжают с Петчем на две недели - это люди удивительные. Потому что поездка очень дорогая. Петч собирает таким образом средства на свою мечту - госпиталь. И поэтому цена соответствующая поездки с Петчем. Он человек знаменитый, поэтому люди хотят с ним поехать, иначе невозможно было бы. А так выставляется какая-то высокая цена. Многие собирают деньги на эту поездку, не богатые люди, зарабатывают эти деньги специально несколько лет подряд, зная о Петче. Записываются в лист ожидания и несколько лет копят деньги. А кто-то, например, пишет сто писем своим друзьям и родственникам и объясняет им, для чего ему нужны эти деньги. Ему все по двадцать долларов присылают в конверте, и человек едет. Это тоже экстравагантный способ таким образом провести свой отпуск. Ольга Беклемищева: То есть у вас русские дети и американские дядюшки? Мария Елисеева: У нас есть и американские дети. Благодаря этому наши дети пишут им и-мейлы, научились всему этому быстрей меня. Это наши дети-олигофрены. Вы понимаете, у них диагноз олигофрения, но они хорошо все делают. Непонятно, как сочетается - диагноз есть, а на компьютере хорошо работают и письма пишут по-английски. Они подружились с театром из Вермонта. Копят деньги, работают, подстригают газоны, приносят шарики (я забыла, как игра называется) после учебы ежедневно, для того, чтобы собрать деньги не только на свою поездку, а еще оплатить одного, а даже иногда и двух детей из интерната. Есть такой Натенио, который не раз спонсировал одного ли двух детей, сам заработал мальчик. Я своим говорю: ребята, я надеюсь, настанет день, когда, может быть, вы заработаете, сможете какого-нибудь ребенка из Африки привезти сюда. Я просто не хочу, чтобы для наших детей стало привычкой получать, чтобы они сами учились этому опыту, не просто принимали как должное, а учились, что есть такие дети, они тоже устают, учатся в школе, а потом идут и вместо того, чтобы смотреть телевизор, они идут и работают, чтобы кому-то было интересно в жизни. Ольга Беклемищева: Здесь учат жить с радостью. Татьяна Тульчинская, координатор программ детей Марии, когда я ее спросила, а что же дает эта жизнь взрослым, сказала: Татьяна Тульчинская: Не помню, кто-то сказал из моих знакомых, мне это очень понравилось, что в принципе это - форма утоления своего жизнелюбия. Потому что я сильно не одобряю идею, что надо заниматься детьми, потому что мы кому-то что-то должны. Я считаю, что никто никому ничего не должен. Просто есть люди, которые получают удовольствие от такого вида деятельности. Когда меня спрашивают, почему я этим занимаюсь, я отвечаю всегда одно и то же: потому что, когда я этим не занимаюсь, я чувствую себя довольно фигово. Сергей Юрьенен: "Русские вопросы" посвящены сегодня юбилею: 29 сентября 100 лет со дня рождения Николая Островского. Сначала сообщение из Москвы - Марина Тимашева. Марина Тимашева: "Московский комсомолец" сообщает: в честь круглой даты столичный департамент образования решил вернуть классика социализма детям. Некогда хрестоматийный роман "Как закалялась сталь" вновь включен в школьную программу. В школах Николай Островский будет изучаться пока факультативно, однако на достигнутом решили не останавливаться, уже через два года планируют ввести обязательное изучение классического образца соцреализма. Сергей Юрьенен: Что такое роман? Тему в Москве обсуждали авторы произведений, включенных в лонг-лист премии Букера 2004 года. Марина Тимашева: Авторы романов, вошедшие в лонг-лист премии, ни за что не хотели отвечать на основной вопрос конференции. Василий Аксенов, автор романа "Вольтерьянцы и вольтерьянки", прочитал свое эссе о том, как пишут романы. Василий Аксенов: Здание, романтический порт на реке, растет вместе с кучей бумаги на вашем столе. Нагромождение идей то расползается, то вспучивается. Смешение стилей. Никогда не закончить, ведь на столе попутно растет куча студенческих работ по классу романа. Пора подумать о продаже, ведь ты же сам талдычишь в классе, что без читателя творческий акт не завершен. И вдруг ты видишь, что роман закончен... Марина Тимашева: Марина Вишневецкая сообщила, что разные издатели признавали в ее романе "Кощей и Ягда, или Небесные яблоки" кто сказку, кто поэму, и рассказывала о самом произведении. Марина Вишневецкая: Я решила вообразить, что у меня за плечами - у меня, человека русской культуры, - стоит такая же богатая мифология, какая стоит за плечами любого грека, равно как и всякого скандинава, индуса, немца. Мифология эта на стыке первого и второго тысячелетия уже была спрессована в некую эпическую поэму. В мою же задачу входит бережно и скрупулезно эту поэму пересказать, разве только сюжет мне предстоит развить, кое в чем усложнить. Я пользовалась мифологией соседних, прежде всего балтийских народов. Я искала остатки славянской мифологии в сказках, былинах. Марина Тимашева: Еще более неподъемным представляется замысел романа Ченгиза Гусейнова "Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина" - это биография пророка Мохаммеда. Ченгиз Гусейнов: Дело в том, что я занялся реконструкцией Корана так, как он создавался Всевышним. Люди потом, составляя Коран, вторглись в замысел Бога. Как роман Бога: Марина Тимашева: Итак, не узнав от авторов, чьи книги попали в лонг-лист, что же такое роман, я обратилась к председателю букеровского жюри этого года Владимиру Войновичу с вопросом: отчего в этом году понадобилось определить, что такое роман? Владимир Войнович: Может быть, потому что назрело. Потому что на "Букер" все время присылают или сборник стихов, или сборник рассказов, который называется - роман в рассказах, или что-то еще. И премия в этом смысле людей соблазняет на то, чтобы размывать эти рамки, чтобы каждое свое сочинение объявить романом. Пришла пора все-таки обсудить, что такое роман. Идеальным роман бывает, когда он объемный, когда в нем много действующих лиц, много действия и когда все-таки в центре есть какая-то любовь. В некоторых романах ее нет - исторические романы всякие. Но любовная линия роман всегда украшает. Марина Тимашева: На тот же вопрос отвечает литературовед Дмитрий Бак. Дмитрий Бак: Эта проблема возникла, конечно, не в этом году, а возникла уже давно. И эта проблема - ровесница XX века, и Мандельштам еще в конце 20-х годов написал статью, где сравнил процесс распада традиционного романа с процессом распада традиционных ценностей личности. Романы закончились, как закончились люди, воспринимавшие себя так, как это было в XIX веке принято, - люди, выброшенные из своих биографий, как шары из бильярдных луз. И эта проблема нарастает от года к году, и каждый год мы слышим, как члены жюри и корреспонденты возмущенно говорят: "Ах, почему включен этот текст?" И определение жанровое с каждым годом становится все более зыбким. Относительно XIX века у меня особых сомнений нет: это большое произведение про то, как человек сам определяется в границах социума, как он идет постепенно на компромиссы по сравнению со своими юношескими иллюзиями и мечтами и как происходит прилаживание и согласование претензий отдельной личности и того сообщества людей, которое ее окружает. В XXI веке контуры личности размыты, и осознания целостности ситуации тоже не существует. Роман, на мой взгляд, сейчас это текст, который призван осознать новое отношение человека к миру. Марина Тимашева: На просьбу назвать роман, вышедший за последние 10 лет, который Войнович удостоил бы сам премии, писатель ответил. Владимир Войнович: За 10 лет, честно говоря, я не помню ни одного такого яркого события, чтобы вы мне сказали - и я сразу вспомнил. Самый последний - "Мастер и Маргарита". Марина Тимашева: Определенные сложности с ответом возникли и у Дмитрия Бака. Дмитрий Бак: Пожалуй, трудный вопрос. Как ни странно, но тексты Сергея Солоуха мне кажутся очень живыми. Марина Тимашева: Ченгиз Гусейнов в ходе конференции рассказал, что, когда он заканчивал роман, ему приснился сон... Ченгиз Гусейнов: Что я в гостях у Льва Николаевича Толстого. Вот такой дом, огромный стол. Я вхожу, уже убрали еду, скатерть белая. И Лев Николаевич говорит: "Слушайте, принесите что-нибудь поесть, потому что гость хочет сказать". Я что-то говорю и потом с ужасом думаю, а вдруг Лев Николаевич Толстой спросит меня: "Чем вы занимаетесь? Что вы вообще делаете?" Сказать, что я писатель, что я пишу, тем более, роман? И потом я выхожу и думаю: какое счастье, что он не задал мне этого вопроса... Марина Тимашева: Судя по всем высказываниям, большинству современных писателей повезло, что Лев Толстой не может задать им этого вопроса. Тут еще во время конференции кто-то с места пошутил: "Современный роман - это такой сон, за который стыдно перед Львом Толстым". Сергей Юрьенен: Новые русские писатели. Рубрику ведет действительный член Академии современной российской словесности Дмитрий Бавильский. В нашей московской студии сегодня Наталья Смирнова. Дмитрий Бавильский: Наталья Смирнова - писательница, происходящая из Екатеринбурга, города, славного особыми литературными традициями, своей школой письма. Внешне проза Смирновой традиционна. На первый взгляд, она будто бы продолжает линию, некогда начатую Викторией Токаревой и развитую Галиной Щербаковой. Условно назовем эту линию "обаятельные рассказки из быта". Однако следует отметить, что писательница Смирнова идет дальше своих предшественниц. В ее повестях и рассказах не только масса остроумных и точных наблюдений над жизнью, но и вполне законченные социальные типы, а это уже признак большой прозы. Для широкого читателя прозу Смирновой открыл Борис Кузьминский, он выпустил ее дебютный сборник "Фабрикантша", который сразу же стал важным событием для читающей публики. После этого Наталья Смирнова выпустила несколько книг прозы, закрепив за собой репутацию крепкого и зрелого мастера. Споры о границах женской прозы уже набили оскомину. Тем не менее, особой ясности в этом вопросе так и не наступило. Именно поэтому я хочу начать нашу беседу с вопроса о том, есть ли на самом деле женская проза и отличается ли она от того, что пишут мужчины? Наталья Смирнова: Как я могу ответить на этот вопрос, если я пишу женскую прозу? Я же внутри нахожусь, поэтому границы я знать не могу. Вообще-то интуитивно, мне кажется, что нет разницы между мужской и женской прозой, не существует. Книга - это такая культурная штука. Когда ее берешь, пол, гендер - все это не так важно. Если тебе это важно - пойди на дискотеку или в место, где знакомятся с девушками. А когда ты берешь книгу, мне кажется, что она пола не имеет. Автор, правда, имеет пол. Но он может так прикинуться, что никогда не поймешь. И вообще я где-то даже читала о том, что есть такие исследования, что если, допустим, брать кусок текста, условно говоря, все написано в третьем лице и никто не определит, мужчина это написал или женщина. То же можно сделать с Татьяной Толстой и, допустим, Василием Аксеновым, я так грубо беру, - и опять будет непонятно. То есть читатель в тексте никогда не понимает, мужчина автор или женщина. Тем более, сейчас очень много перевертышей, мужчины пишут от лица женщин, женщины от лица мужчин. Вообще, мне кажется, тенденция идет к унисексу. Мы видим девочек, которые играют в футбол, девочек, которые в компьютерах понимают больше, чем мальчики и так далее. И все, что женщины могли сказать о себе особенного и своеобразного, они и сказали языком англичанок 19 века - Шарлоты Бронте и так далее. А дальше у нас все пойдет как у всех. Дмитрий Бавильский: Можно обратить внимание, что сейчас все больше и больше становится женщин-писательниц, которые занимаются серьезной мужской работой, пишут прозу. Как ты считаешь, с чем это связано? Наталья Смирнова: Это просто разгул демократии. Раньше в телевизоре не пели обнаженные мужчины и так далее. То есть, разрешено, просто разрешено и поэтому женщина взялась. Мужская или женская работа - это тоже вопрос. Вот смотри: вот перед тобой белая бумага или только что открытый файл. Тебе нужно создать город или берег моря, выстроить какие-то здания, населить людей. Потом эти люди вступают между собой в какие-то отношения. Мужская это работа или женская? Дмитрий Бавильский: Это мужская работа с той точки зрения, что это тяжелый физический труд. Потому что большие тексты должны писаться каждый день, и ты должен над этим кропотливо работать. Я уже не говорю о тех моральных издержках, которые литератор испытывает - тщеславие, слава, о которой он мечтает, Нобелевская премия и так далее. Не каждый ум это выдержит, не каждый организм творческий. Наталья Смирнова: Не знаю. Мне кажется, что, во-первых, работа не такая уж тяжелая, потому что позитивная. Ты строишь, а не разрушаешь. Дмитрий Бавильский: Надо понять, на каких энергиях ты строишь. Можно и разрушительную прозу писать, тому масса примеров, не будем называть имен. Наталья Смирнова: Я не умею. Я получаю удовольствие. Когда начинаются конфликты, войнушки и прочее, тогда появляются герои-мужчины, вот на этой стадии. А пока ты все делаешь, извлекаешь из собственной фантазии, из окружающего мира, все это, мне кажется, такая позитивная, созидательная и вполне женственная работа. Дмитрий Бавильский: А как ты пишешь мужские образы? Ты представляешь их как-то, наблюдаешь или ты по системе Станиславского в них вживаешься? Ведь мужчины для тебя - это как бы совершенно отдельные, автономные, совершенно непонятные существа или понятные? Наталья Смирнова: Автономные они, конечно, автономные, но понять можно. Всю жизнь пытаемся найти общий язык, в этом состоит общение мужчины и женщины, чтобы чужое сделать своим и понятным. Но дело в том, что, конечно, я подсматриваю, подглядываю, иногда воспроизвожу монологи точно по тексту, ну а потом выламываю руки. Потому что, когда развивается сюжет, мужчине подбирается соответствующая женщина, которая его проявит, и дальше он уже проявляется. Дмитрий Бавильский: Наташа, в твоих книгах масса узнаваемых характеров и жизненных коллизий. Твоя проза достаточно сюжетная и этим выделяется среди большинства современных литераторов, которые не умеют работать с сюжетом. Как ты находишь сюжеты? Придумываешь ты их или подсматриваешь? Это какие-то метафоры, которые должны объяснить нашу жизнь, или ты вкладываешь в это свое видение мира? Наталья Смирнова: Конечно, смотрю, я созерцатель во многом. Но когда подсмотренные, может быть, люди, они собираются все вместе, они вступают в какие-то отношения, дальше уже как бы сюжет начинает развиваться сам по себе. Если ты создал характеры, то они отреагируют друг на друга так, как именно они друг на друга отреагируют. Знакомые эффекты, классические. Некорректное сопоставление - Пушкин говорил: Татьяна удрала замуж, вышла замуж за генерала. Это не планировалось, это неплановое хозяйство. С одной стороны, ты представляешь четко, с другой стороны, очень часто не знаешь, чем дело закончится. Исходя из логики оживших твоих героев, ты идешь... Дмитрий Бавильский: То есть ты не просчитываешь тексты, они растут у тебя под руками как растения? Или ты точно знаешь, чем сердце успокоится? Наталья Смирнова: Почти никогда не знаю, какой будет финал. Дмитрий Бавильский: Может быть, этим женская проза и отличается от мужской, что мужчина всегда просчитывает, и он точно знает, что он вкладывает в сюжет и какой мессидж должен получить читатель? Наталья Смирнова: Мне кажется, что мужчины, когда пишут, они больше деформируют реальность, потому что им важнее эта идея, этот концепт, который у них в голове уже забит заранее. Женщина в этом смысле аккуратнее действует, бережнее как бы относится к реальности. Они к ней остаются немножко ближе, они менее условны. То есть, если обобщать, у них меньше концепта и больше сохраненной как бы реалистичности. Дмитрий Бавильский: В том числе твоя "Фабрикантша", которая достаточно действенная девушка? Наталья Смирнова: А вот "Фабрикантша" как раз новый тип женщины. Это же бизнес-девушка, которая и на криминальные ходы способна вполне. Но дело в том, так складывается реальность. Если у женщины профессия боец скота и все на этой ее ферме бойцами скота работают женщины, то, естественно, потом не надо говорить о женской агрессии, это не женская агрессия, у нее агрессивная профессия. Поэтому она дерется и в свободное от работы время. Чем больше женщина приобретает мужских профессий, чем чаще они играют в футбол, тем легче нам впоследствии будет понимать друг друга. Дмитрий Бавильский: Твою прозу начали печатать уральские журналы, я помню, "Уральскую новь", "Урал". А потом Борис Кузьминский нашел твои тексты и собрал из них книжку "Фабрикантша", собственно, с этого началось твое профессиональное становление как профессионального литератора. Или я не прав? Как это все происходило? Расскажи о своих самых любимых текстах, может быть, важных текстах? Романов у тебя нет, ты сейчас пишешь роман. Наталья Смирнова: Романы у меня есть, их только сейчас взяло санкт-петербургское издательство. Но они очень специфичны. Это подделка под детектив, и они поэтому печатаются под псевдонимом. Дмитрий Бавильский: Ты еще и с жанром играешь? Наталья Смирнова: Играю. То есть это пришарк такой немного. Мне кажется, что я сложный автор, что не все вычитывают. А детектив - это есть некоторая схематизация, упрощение, плюс еще детектив обязывает к сюжету. Я люблю все разорвать на клочки, с детективом этого не сделаешь. Но я спринтер, я люблю короткие тексты, чтобы в немногих словах было сказано много, чтобы там было много объемов. Больше всего мне нравятся свои собственные рассказы, больше чем романы. А еще больше мне нравится в книжке "Женская азбука" собранные миниатюры, минималистскими средствами выписанные коллизии, характеры и так далее. В "Женской азбуке" очень хорошо видны женские темы, женский взгляд на вещи и так далее. Дмитрий Бавильский: Описанные языком модернистской прозы. Наталья Смирнова: В общем даже и нет, это описано их собственным языком в том случае, в случае "Женской азбуки". История, рассказанная самими женщинами. Дмитрий Бавильский: Расскажи хотя бы одну из них. Наталья Смирнова: А там от 16-летних до 70-летних. Например, история, которая называется "Браки". Женщина рассказывает о том, что после 30-летнего брака у нее умер муж, на 8 марта умер муж. И колотил он ее все эти 30 лет нещадно. Спустя четыре года в 54 года она вышла замуж снова. И через два года ее второй муж умирает, но при этом она понимает, что четыре года из своей 58-летней жизни она была совершенно счастливая женщина. А сейчас она гуляет в парке с собачкой, к ней походит старичок и делает ей разнообразные предложения. Она ему говорит: "А я уже дважды вдова Советского Союза. Третьим будешь?". Дмитрий Бавильский: Кем ты себя ощущаешь - беллетристом, развлекающим читателя, или серьезным автором, думающем о судьбах отечества и всего остального мира? Наталья Смирнова: Я сама, когда я пишу, я чувствую себя читателем собственных текстов. Мне нужно, чтобы там было, во-первых, интересно, любопытно и хотелось читать. И поэтому начинаю я именно с развлечения. А дальше все выходит гораздо сложнее. Вообще я добиваюсь того, чтобы текст был многоуровневый, чтобы он читался и на фабульном уровне, и был понятен абсолютно всем. И в то же время для людей, которые серьезно думают над жизнью, там тоже нашлось кое-что. Дмитрий Бавильский: А как ты это делаешь? Ты заранее закладываешь комплекс философских проблем, готовишься или это само собой происходит? Наталья Смирнова: Я, пожалуй, нагружаю этой функцией героев. Может быть не всех, может быть какого-то одного, но кто-нибудь там обязательно думает. Думает, и простые обстоятельства и простые фабулы он для себя перерабатывает сложнее. Сама я в текст не лезу. Дмитрий Бавильский: То есть, тебя там нет? Наталья Смирнова: Стараюсь уйти от этого "Я". Дмитрий Бавильский: А с чем это связано? Наталья Смирнова: Не знаю, мне кажется... Дмитрий Бавильский: Врожденная скромность? Наталья Смирнова: Это аристократично. Дмитрий Бавильский: Как ты считаешь, что нужно сделать для того, чтобы люди стали снова читать, вернулись к систематическому чтению современной литературы? Наталья Смирнова: А зачем? Я не думаю, что как-то может получиться. Потому что весь образ жизни переменить на образ жизни, скажем, 25-летней давности. А мы ведь этого не хотим, мы хотим, чтобы был Интернет, были телевизор, было все остальное. Ну и пусть это останется элитным занятием, занятием для людей, которые любят именно книгу, книгу как вещь, книгу как эстетический предмет и такое занятие для себя камерное и требующее каких-то размышлений. А так, чтобы всех согнать читать книжки, мне кажется, вряд ли получится. Я смотрю за собственным ребенком, я понимаю, что его компьютерные игры дают ему гораздо больше, он гораздо активнее в них. А книга - это состояние пассивное. И вот после активных вещей книга для него слабый возбудитель, скажем так. То есть для того, чтобы люди читали, должна быть привита культура. Есть дети, которые читают, но это, видимо, привито в семье или досталось генетически. А собственно принуждать, я даже своего не принуждаю. Дмитрий Бавильский: То есть то место, в котором оказалась современная литература, тебя не очень волнует? Наталья Смирнова: А я не думаю, что она оказалась в каком-то особенном загоне. Читатель на самом деле есть, в книжных магазинах полно людей. Дмитрий Бавильский: Писатели живут плохо. Наталья Смирнова: Писатели живут плохо, потому что у нас книги дешево стоят. На Западе они очень дорогие и поэтому, соответственно, и издатель может расплатиться с автором. И люди, покупая книгу, знают, что они покупают предмет роскоши, это престижно. Дмитрий Бавильский: Как ты считаешь, если бы книжка Натальи Смирновой стоила 20 евро, сколько бы разошлось тиража этой книжки? Наталья Смирнова: Здесь? А кто его знает. Вдруг разошлось бы столько же, сколько и при нынешних ценах в сто рублей. Дмитрий Бавильский: А какие у тебя тиражи? Наталья Смирнова: У меня небольшие. Я же "пятитысячница", пока за эти рубежи мы не вышли. Дмитрий Бавильский: Тем не менее, ты не считаешь, что нужно возвращать массового читателя? Ведь писатель тоже думает о современности. Он единственный может дать глубокий анализ того, что происходит, глубокий, метафорический. И это тоже способ познания и осязания окружающего мира. Не только из песенок Кристины Орбакайте нам узнавать о современном мире, не только из новостей НТВ. Наталья Смирнова: Мне кажется, что вообще этим я так подспудно занимаюсь, но занимаюсь этим именно потому, что я стараюсь сделать прозу сюжетной, потому что мне самой так интересно. Стараюсь брать героями и героинями не какую-нибудь элитную публику, а человека с простыми насущными вопросами и нуждами. Но при этом мне хочется все время, и в том же детективе, хочется поднять планку, чтобы она поднималась постепенно. Но невозможно людей, которые привыкли читать плохое, заставить читать что-то более сложное и серьезное. Грузить людей нельзя, нужно это делать тайно, чтобы они не замечали. Дмитрий Бавильский: В чем ценность прозы Натальи Смирновой, в том, что она один из немногих современных писателей, которые работают с описанием окружающей действительности, современным материалом. Как ты считаешь, почему наши писатели любят описывать что угодно - фантастическую реальность, реальную фантастику или рассказы из своего счастливого советского детства, но они избегают работать с современным материалом? Очень мало хороших и достойных книг, посвященных современности. Современность отдана на откуп низким жанрам - боевикам, любовным романам, "мыльным операм", но современные серьезные писатели, писатели, которые себя считают серьезными и публикуются в толстых журналах, они почему-то избегают писать о том, что происходит за окном. Наталья Смирнова: Потому что эта действительность сырая. Она еще не концептуируется, она еще не структурирована, она слишком подвижна. Дмитрий Бавильский: Обычно жизнь бессобытийна, ее сложно в жизнь ввинтить? Наталья Смирнова: Да нет, она, может быть, и событийна, но это еще не те события, о которых, допустим, складывается роман. Это те события, из которых хорошо сложится рассказ, но роман, который требует мировоззрения, фундамента, определенного концепта, эта действительность еще сыровата, чтобы из нее делать какие-то эпохальные серьезные вещи. Но меня удивляет иногда реакция. Я иногда пишу резкие вещи, заведомо резкие. Например, что поделаешь - девушки продаются, они ищут себе папиков и так далее. Но ты это напишешь, критика немножко дергается, и ты же получаешься аморальный писатель. Но ведь автор ответственности за безнравственное поведение героев не несет. Сергей Юрьенен: Из 10 томов будет состоять антология русского рока, самое полное собрание текстов песен российских рок-групп. В книжных магазинах Москвы и Санкт-Петербурга появились первые два тома. Александр Бороховский: Одним из главных признаков явления, получившего название "русский рок", в отличие от его западного аналога, является очень пристальное внимание к поэтическому тексту. Если в англоязычном рок-н-ролле наиважнейшим является энергия ритма и эмоция мелодии, то в русском роке, по крайней мере, во время его зарождения и становления упор делался на текстовую составляющую. 25 сентября в издательстве "Азбука" вышли два первых тома антологии "Поэты русского рока". О том, как родилась идея издания этих поэтических сборников, говорит автор проекта и редактор Антон Соя. Антон Соя: Родилось все это из общения с Шевчуком. Как-то раз мы с ним говорили о том, что такое русский рок, и он сказал, что, по его мнению, это поэзия в России, в Советском Союзе конца 20 века. Какая-то ее часть, может быть, наиболее активная. Вот, отталкиваясь от этого, и пришла идея. Александр Бороховский: Первый том из уже вышедших "Поэтов русского рока" включает в себя стихи представителей ленинградской и петербуржской школы - Бориса Гребенщикова, Анатолия (Джорджа) Гуницкого, Андрея (Дюши) Романова, Максима Леонидова, Эдмонда Шклярского и Александра Васильева. Во втором томе собраны тексты московских авторов Петра Мамонова, Константина Никольского, Армена Григоряна, Александра Ф. Скляра, Алексея Романова и Найка Борзова. Уже в 2005 году будут изданы остальные восемь томов антологии "Поэты русского рока". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
