Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
24.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[23-12-04]
Поверх барьеров75 лет со дня рождения Виктор Конецкого. Виртуальный музей ГУЛАГа. Эмира Кустурицы - последний концерт в России. "Русские вопросы" Бориса Парамонова - многообразие религиозного опытаВедущий: Виктор Резунков Виктор Резунков: Начнем мы с только что вышедшей в издательстве "Блиц" книги под названием "Указатель литературы", приуроченной к 75-летию со дня рождения писателя Виктора Конецкого. О нем и о его книге - Михаил Берг. Михаил Берг: Два года не дожил Виктор Конецкий до своего 75-летия. Он скончался в марте 2002-го, а свой день рождения он отмечал 6-го июня - тогда же, когда все вокруг отмечали день рождения Пушкина, и Конецкий обычно по этому поводу шутил: мол, все о Пушкине, да о Пушкине, а о Конецком ни полслова. Это было не так. Конецкий, скорее, родился под счастливой звездой. Он был шестидесятником; был любим читателями советской поры за прямоту, подчас переходящую в резкость, и морские описания, никогда не превращающиеся в дурную романтику. И, в отличии от многих, он не потерялся после перестройки, которая вывела на сцену не только новых писателей, но и новых читателей, которым, однако, не показалась устаревшей суровая проза и крутой нрав писателя-моряка. Диктор: Порт Ленинград. Причал на Петроградской стороне. Какой-то остров в дельте Невы. Я живу здесь, но названия острова не знаю. И вот, швартуюсь к причалу безымянного острова - то есть ставлю точку в рукописи этой книги. Я швартуюсь с отдачей обоих якорей и передаю на береговые кнехты все судовые концы. Здесь предстоит задержаться надолго. Я делаю работу по швартовке в полном одиночестве, ибо экипаж судна вчерашней заботы сегодня уже далеко. Из приемника ночной концерт по заявкам рабочих с трассы БАМа. Они решили открыть рабочее движение поездов на Чару в этом году. Концерт ночной только для меня. Для строителей восточной части БАМа и горняков он утренний, и вся передача называется "С добрым утром", и песни поют с таким же названием. Скоро два с половиной года как я не был в море. Много натаяло и опять намерзло на трассе Северного морского пути за это время. Грустная штука - ночная музыка, даже если она веселая. "Эх - думаю я, слушая морской концерт, - услышать бы сейчас, как чухает дизель, когда выйдешь на крыло, дав полный ход. Услышать, как он начинает набирать обороты, и судно начинает подрагивать, а дизель ведет себя, будто собака, пробежавшая километр или страдающая одышкой, и высовывает язык дыма и часто-часто дышит. Услышать бы это все еще разок, Викторыч". Я думаю о себе, как видите, слишком по-хемингуэевски - возможно, потому, что заканчиваю одинокое дело. Михаил Берг: Книги Конецкого, в том числе и восьмитомное издание его путешествий, печатались и во время его болезни; выходят они и сейчас, сопровождаемые статьями и фильмами. Поэтому меня не удивил выход в издательстве "Блиц" "Указателя литературы" Виктора Конецкого с полным перечислением написанного писателем. Об этой книге я попросил рассказать главу издательства Сергея Цветкова, так же как и я давно знавшего Виктора Конецкого. Сергей Цветков: Эта книга посвящена светлой памяти Виктора Викторовича Конецкого, и эта книга показывает, на самом деле, что он по-прежнему любим читателями, и что он по-прежнему востребован. Она, конечно, предназначена для узкого круга, в основном для библиотек, поскольку это указатель литературы с 56-го по 2002-й год, литературы самого Конецкого и литературы о Конецком, интересно, что написанной в последние годы, уже после смерти - очень часто у нас писателей забывают: Михаил Берг: Писателя-капитана не забыли. Слишком оригинальным, экстравагантным был этот писатель, первую половину жизни проведший в море, с 1964-го совмещая морские плавания и литературную деятельность. Он пишет рассказы и сценарии таких популярных фильмов, как "Полосатый рейс", "33", "Путь к причалу". Он, несмотря на крутой нрав и богемную любовь к выпивке, дружил с Вениамином Кавериным и Виктором Шкловским, Александром Солженицыным и Юрием Казаковым. Дружил и ссорился, потому что был требователен к себе, но не менее требователен к другим, потому что уважал профессию писателя не меньше, чем профессию моряка. Диктор: Как бы не растили школьно-сталинский миф о скромности великих, писательство - дело в крайней степени амбициозное. Неприлично говорить о своих талантах и гениальности, но доказать, что такого, как ты, никогда не будет - это писатель обязан добиться, выстоять. Обеспечено это может быть только набором ценностей, которые писатель пронесет через всю жизнь, не изменив им никогда, прежде всего - честью и совестью. Конецкий приравнял звание писателя к капитанскому всем антуражем дворянского, офицерского кодекса. Такого, как Конецкий, больше не будет. В нем штурман ревновал писателя, а писатель - штурмана; каждый старался не уступить друг другу. Он был строг к качеству текста, как капитан должен быть строг к чистоте на судне. Михаил Берг: Так о Конецком написал Андрей Битов, понимая, что это были качества не только человека, но и писателя, и не случайно в книге, которая подводит предварительный итог его творчеству, - почти полторы тысячи наименований. Сергей Цветков: Здесь очень много работ, статей, посвященных его жизни и творчеству, которые выходили в самые последние годы, и очень большое количество, как оказывается, литературы - переизданий его романов, его замечательных морских путешествий, и выходят до сих пор, причем выходят и в Петербурге, и в Москве, и даже в регионах. И я считаю, что его жена, его вдова, которая и составила этот список, она, конечно, сделала совершено героическую работу, потому что чтобы создать такую тоненькую книжечку, надо не один год просидеть в библиотеке, выявляя все работы, все статьи, все радиопередачи, которые были, все телепередачи, где упоминалось имя Конецкого. Михаил Берг: Что ж, это одно из немногих преимуществ. Диктор: Профессия писателя сегодня - увы - не столь престижная, как вчера. Однако книги, написанные десять, двадцать, сто лет назад продолжают жить, и читатель открывает их, начиная диалог с писателем, который воскресает в этих строках, в читательских вопросах, и значит жизнь продолжается. Виктор Резунков: Петербургский научно-исследовательский центр "Мемориал" начал создание виртуального музея ГУЛАГа. По замыслу авторов проекта это будет постоянно обновляющийся интернет-сайт, не котором будет представлено более 300 локальных музеев России и бывших республик СССР, так или иначе связанных с советским террором. Пока вышел только один диск, на котором в произвольном порядке расположены различные материалы из 30-ти таких музеев. Однако работа только началась, и сотрудники петербургского "Мемориала" уверены, что им удастся создать виртуальное пространство культурной памяти об одном из самых страшных символов советской эпохи - ГУЛАГе. Рассказывает Дмитрий Казнин. Дмитрий Казнин: В определенном смысле, это издание - интеллектуальная провокация, считают авторы диска. Еще до того как открыть этот диск, и до того как появится полноценный музей ГУЛАГа, важно осмыслить и понять то состояние общей культурной памяти, где хранится история гуманитарной катастрофы ХХ века в России. Ирина Флиге, директор научно-исследовательского центра "Мемориал" считает, что прежде чем составлять сегодня мозаику прошлого, надо понять, как вообще в пространстве террора могли сохранится куски этой мозаики. Ирина Флиге: Если сам террор был направлен на уничтожение личности, с ее ценностными установками, с его желаниями, мыслями, судьбой, работой - всем, чем жила человеческая личность. Он сопровождался не только уничтожением и изъятием человека из социума, но это и процесс стирания памяти о самом человеке как таковом - стирание памяти и стирание имени. И вот весь советский период, всю советскую историю сопровождал он правом на память. Людей помнили, о событиях не забывали - это была, наверное, самая верная форма сопротивления и именно самому террору; массовая и самая эффективная. Дмитрий Казнин: И тогда возникли предпосылки для покаяния, для осмысления страшного опыта, для возникновения музея связанного с историей репрессий, террора - музея ГУЛАГа. Ирина Флиге: Эта память - не формальная, не систематизированная. Она в конце 80-х годов выплеснулась наружу, и люди шли, и называли имена. Была как бы перекличка памяти. Вот так возникло движение мемориала; так возникли многие инициативы. И, казалось, еще чуть-чуть, и эта память превратится в единую национальную память о той катастрофе, которая постигла нашу страну в течении ХХ века. Но прошли годы, и этого не произошло. Свидетельством тому, например, является то, что в стране до сих пор нет музея ГУЛАГа или музея истории государственного террора, или музея истории советского террора. Этого музея нет и как идеи. Дмитрий Казнин: Идея виртуального музея ГУЛАГа возникла в Сыктывкаре, на ежегодном симпозиуме "Мир после ГУЛАГа", где и началось обсуждение этой проблемы. Представители многих музеев России задавали там друг другу вопрос: если нет музея ГУЛАГа, то что тогда есть? Что существует в пространстве культурной памяти, и физическом, и духовном? Ирина Флиге: Выяснилось, что эта память, хотя и не стала общенациональной, она сохраняется, и музей ГУЛАГа - это сегодня точечная система. В разных, разных музеях - в краеведческих, в школьных, ведомственных, частных, личных коллекциях. Существует память о ГУЛАГе. Это разобщенный материал. Это - если хотите - фрагментарное знание о локальных событиях, которые раскиданы и разобщены географически, и в каждой точке есть свои проблемы. Почему это направление плохо развивается? Не только из-за низкой востребованности в каком-то городе или поселке, но и по некой общей беспомощности в представлении этого материала. В каждом месте, в каждом музее идет свой поиск. Дмитрий Казнин: Оказалось, что различные музеи разных уголков России и стран ближнего зарубежья предлагают разные, но объединенные одной темой решения. Так родился замысел создать общее виртуальное пространство, в котором эти идеи могли бы сложится в одно смысловое целое. Ирина Флиге: В течение этого года мы собрали перечень музеев - их более трехсот на территории бывшего СССР. Они очень разные. Бывают маленькие школьные музеи-однокомнатки, а бывают колоссальные музейные комплексы, как, например, Пермь-36. Иногда это - зал в краеведческом музее, а иногда это отсутствие постоянной экспозиции. Когда мы приступили к сбору этого диска, мы именно в первую очередь хотели показать, что такое сегодня музей ГУЛАГа. Дмитрий Казнин: Пока на диске около тридцати произвольно выбранных музеев. Но это, по словам руководителя научно-исследовательского центра "Мемориал" Ирины Флиге, лишь первый шаг к созданию музея ГУЛАГа, который, как оказывается, очень востребован и самими музеями, особенно удаленными от центра, живущими в нехватке и материала, и исторического контекста. По мнению Ирины Флиге, это особенно важно сегодня, когда очередная оттепель прошла и наступило время очередного террора. Ирина Флиге: Нужно четко отдавать себе отчет в том, что государственный террор оказался реабилитированным государством; что государство само себя реабилитировало; что тот террор, который сопровождал всю историю ХХ века, сегодня имеет свое продолжение и в чудовищных формах - не один к одному, не в одном формате, но все равно в чудовищных, человеконенавистнических формах. Конечно, он сегодня является доминирующим в стране. Дмитрий Казнин: Как говорят создатели диска, самые поразительные участники этого проекта - школьные музеи, где ребята сами - по крохам - ищут свидетельства существования жизни, которая, как казалось, их вовсе не интересует. Это дети, вовлеченные в создание единого пространства памяти - музея, в котором будет совсем немного посетителей; музея, в котором главное - это действие, делание, создание, экспонирование; активный поиск того, что является прошлым, порой, так явственно перекликающимся с настоящим. Виктор Резунков: На днях в Петербургском Союзе журналистов состоялась встреча с писателем, путешественником и историком Владимиром Липовецким, который представил свою книгу "Невероятная одиссея, или Ковчег детей". Она рассказывает о самом необычном из когда-либо предпринятых американским Красным Крестом мероприятий, целью которого было спасение петербургских детей. Рассказывает журналист Олег Яхонтов. Олег Яхонтов: Эта история началась почти 100 лет назад в далеком 1918 году, когда из голодного Петрограда около 800 детей от шести до 16-ти лет были отправлены на лето за Урал, чтобы хотя бы на время отдохнуть и подкормиться. Но обратно вернуться им не удалось. Гражданская война перекрыла дорогу на север. В - казалось бы - безвыходной ситуации помочь детям вернуться домой согласились представители американского Красного Креста - Баррол Бремхол и журналист Райли Эллан. Именно они решили вернуть детей не по суше, а морю, для чего одна японских фирм переделала судно-угольщик Йомемару под перевозку пассажиров. На судно во Владивостоке, в конце 1920-го года, поднялись тысячи человек и, через Японию, оно месяц передвигалось через Тихий океан. Далее, через Сан-Франциско и Панамский канал Йомемару причалило к Нью-Йорку, где детей лично приветствовал президент США Вудро Вильсон. Затем корабль пересек еще один океан - Атлантический - северные воды Европы, и дети высадились в Хельсинки. Оттуда представители Красного Креста связались с Петросоветом, и небольшими группами - по 50-100 человек - переправили по маленькому мосту через пограничную реку Сестру, ребят передали Российской стороне. Так, три года спустя, завершилась одна из удивительнейших историй ХХ века, о которой никто, возможно бы, и не узнал, если бы не русский моряк, Владимир Липовецкий, который в 1978-м году привел свой корабль в Сиэтл. Владимир Липовецкий: К нам поднялся на борт лоцман, а у лоцманов есть такая особенность - они с собой в руке всегда несут свежую местную газету, чтобы капитан посмотрел, какие новости. А капитану было не до газеты - он занимался проводкой судна - и он мне дал газету, и говорит, "Посмотри, Володя, что там пишут. Потом расскажешь". Я смотрю, в этой газете - "Сиэтл Таймс" - кричащие заголовки на первой полосе: "В собственном доме, на улице Ван дер Мер авеню убит 80-ти летний Баррол Бремхол и его жена Оливия". Меня это заинтересовало. Почему пожилые люди погибли? И на следующий день пришла женщина, профессор Вашингтонского Университета, русская по происхождению, Леда Сагин, и она сказала: "Вы знаете, эти люди мои друзья. Этот человек очень достойный. Он когда-то спас 800 русских детей. Эти дети совершили кругосветный рейс". Я никогда не слышал об этом. Через полгода плавания я вернулся в Хабаровск, и мне жена говорит: "Ты знаешь, тут десятки каких-то писем. Я не знаю, что за письма - я их не открывала, но они из Ленинграда". Я начал открывать письма, и вижу, что мне пишут дети. Они пишут следующее: "Нам позвонили из Америки, что погиб наш крестный отец, и что там был журналист из России. Мы вас умоляем, чтобы вы приехали и рассказали, что случилось. Это, наверное, политическое убийство". Я, так и быть, сел на самолет, и прилетел туда и они - уже старики - пригласили меня в особняк Кшесинской. Там устроили поминки. Я им рассказал все, что я знал, и они тоже начали делиться воспоминаниями, а потом стали приглашать меня домой. И началось то, что делают пчелы: я, как пчелиный рой, начал собирать эти истории, и передо мной открывались все новые и новые горизонты. Олег Яхонтов: Владимир Липовецкий считает себя рыцарем истории этого необычного, кругосветного плавания петроградских детей. 25 лет автор работал в архивах, добывая по крупице информацию о том путешествии. Многое ему рассказали и сами дети, в конце 70-х годов, уже старики. Кстати, их Владимир Липовецкий называет своими соавторами. Владимир Липовецкий: Чтобы написать эту книгу, мне пришлось работать в архивах Сан-Франциско, Нью-Йорка, дважды я был в архивах в Гонолулу, в Стэнфордском Университете - там есть "Центр войны и мира" имени Гувера, в морских архивах Японии в Кобо, в Бельгии, не говоря уже о русских архивах. С этой книгой я бы смело мог защищать докторскую диссертацию по историческим наукам. Но книга эта не документальная, а документально-художественная. У меня тут есть трагедия; есть любовная история; есть острое политическое противоборство между Кремлем и Вашингтоном. Я иногда даю слово этим детям, и я сделал их соавторами. Я даю слово их воспоминаниям, их рассказам. Олег Яхонтов: Итак, книга Владимира Липовецкого - "Невероятная одиссея, или Ковчег детей" - была написана, но бывшие колонисты, как они сами себя называют, тогда - в 70-х - попросили Владимира Липовецкого еще попробовать экранизировать эту историю в документальном и художественном варианте. Владимир Липовецкий: Было очень трудно сделать документальный фильм, потому что американцы выглядели благодетелями. Я был в отделе пропаганды ЦК КПСС; в Союзе кинематографии; в Госкино; я беседовал с массой людей и с массой режиссеров, включая Сергея Герасимова. Все отказывались. Но нашелся один грузин; его имя - Лео Бакрадзе, он режиссер. Он заинтересовался и сделал семидесятиминутный фильм. Первое задание детей я выполнил. И, наконец, художественный фильм. Художественный фильм, как вы понимаете, очень сложная вещь. Такой фильм должен стоить десятки миллионов долларов, и однажды, неожиданно, мне позвонил Стэнли Крамер и сказал, что он хочет со мной встретиться. Мы встретились и два дня проговорили. Он сказал, что хочет сделать этот фильм с Григорием Чухраем, и сказал, чтобы я написал сценарий. Он сказал, что там обязательно должна быть любовная история американского офицера Красного креста и красивой, обаятельной, русской девушки, что я тоже сделал. Кстати, в этой книге у меня есть именно эта любовная история. До меня недавно дошли слухи, что эта история интересует и Спилберга, и он едва ли не просит, чтобы я послал ему эту книгу. Насколько это так - мне пока трудно сказать. Помните, как в русских сказках задание герою - сделай, то-то и то-то, - вот и здесь - два задания выполнено - книга и документальный фильм, - если Спилберг или кто-то другой - масса людей знают об этой книге, об этой истории - хотят сделать этот фильм, то будет выполнено и третье задание, но этот фильм очень дорогой. Олег Яхонтов: История кругосветного путешествия петроградских детей долгое время была предана забвению понятно почему. Факт нахождения заграницей зачастую в 30-е годы оборачивался ссылкой и тюрьмой. Поэтому в анкетах все дети писали, что никогда не были в Америке, Японии, Франции и Финляндии. Удивительно, но тайну свою они сохранили, как это сделал один их тех восьмисот детей, выдающийся, русский хореограф Леонид Якобсон, о путешествии которого не знали даже самые близкие друзья. Но даже по прошествии ста лет эта удивительная история о понимании и любви между людьми не кажется архивной древностью. Никогда, надеюсь, мы не сдадим в утиль такие чувства, как сострадание, понимание и верность своему долгу. Виктор Резунков: 23-го декабря, на проходящей в Петербурге первой международной конференции писателей-ветеранов войн, от Афганской до Чечни, участников было немного - чуть больше двадцати человек. Не все смогли приехать. Всего же на сайте писателей-ветеранов, Art of War, творчество около двухсот писателей, прошедших современные войны России, от Афгана до Чечни. С некоторыми их них побеседовала Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: Все началось с интернет-сайта Art of War, который создали участники Афганской, а затем Чеченской войны и прочих военных конфликтов, которые имели место в последнее десятилетие. Проект существует седьмой год. Людям надоело общаться исключительно в интернете, и они решили встретиться лично. Так возникла идея конференции. Ее решили провести в Петербурге, потому что именно здесь удалось зарегистрировать сайт. Это было очень важно для ветеранов где-то обсудить накопившиеся проблемы. Говорит Сергей Скрепник, с 79-го по 83-й год служивший в Афганистане, командиром взвода разведки. Он приехал из Молдавии. Сергей Скрепник: Основная проблема - это отражение обществом тех людей, которые уже влились в общество и не желают будущим ветеранам - а, как видно, будущие ветераны появляются каждый месяц, в связи с войной в Чечне, - чтоб боль та не вылилась в какие-то бунты, и, вследствие того, возбуждение народных масс. Так скажу, громкими словами. Татьяна Вольтская: Стихотворение Сергея Александрова, "Афганские дороги". Сергей Александров: Афганские дороги, мы вас не выбирали, Татьяна Вольтская: Другой участник нашего разговора, служивший в Афганистане в 86-м и 88-м годах советником МВД, Анатолий Воронин. Приехал из Астрахани. Анатолий Воронин: Мы работали именно с теми афганцами, которые защищали государственную власть. Сарандо - это та же милиция, будем говорить, афганская милиция, - и мы приехали туда для того, чтобы их учить тому, что умеем делать сами. Хотя мы никогда не воевали, попав в Афганистан, мы столкнулись с некоторыми вещами, которых мы тогда даже не домысливали и не понимали, что нам придется этим заниматься. Если мы приехали, например, помогать им раскрывать преступления, а едем в боевые операции и воюем с моджахедами, ну, извините, мы же в Советском Союзе в те времена никогда не воевали с преступниками, не выходили в атаки с автоматами. Татьяна Вольтская: А как вас встретили на гражданке, когда вы вернулись? Анатолий Воронин: Лучше об этом не спрашивать. Можно просто называть грубые слова. На меня одни смотрели, как на человека с того света. Другие смотрели, как не обладателя несметных сокровищ. А какие сокровища? Ну, платили нам этими чеками из Внешторгбанка, которые потом оказались замороженными. Поэтому такое отношение. Как к героям, к нам, я думаю, не относится никто. Татьяна Вольтская: Люди много раз смотрели в глаза смерти, теряли друзей, но героями их никто не считает. Очевидно, потому, что войн этих никто не понимал и не понимает. Сергей Скрепник. Сергей Скрепник: Возьмем солдатика. Он шесть месяцев прослужил в очередке, потом попал в Афганистан. Он выполняет свой долг. Он отказался от армии? Что он должен был сделать? Идти в тюрьму - отказ от воинской повинности. До десяти лет тогда звучала статья. Пошел в Афганистан, начал стрелять в того врага, который сам в него стреляет. Попал не туда - опять тюрьма. Какой был выход у этого бедного бойца? Он что, когда-нибудь видел эти горы? Он знал, за что он воюет? Он выполнял свой долг. Здесь говорить, что если каждый выполнял в наших странах свой долг перед обществом, то были бы решены одни проблемы - не было бы войны, не было бы Чечни. Татьяна Вольтская: Сергей Скрепник считает, что сайт ветеранов нужен прежде всего молодым, чтобы они не повторяли прежних, страшных ошибок. Сергей Скрепник: Я, как бы, предупреждаю весь народ - российский, свой молдавский. Мы все одна нация, мы все там родились, у нас тот менталитет - чтобы люди задумались над своими действиями, и не манипулировали наши руководители ими так, как в свое время манипулировали нами. Бороться надо, чаще открывать лицо, общаться с людьми, не отстаивать только свое родовое гнездо. Все забились в норы, все боятся. Это приводит к войне. Татьяна Вольтская: Ветераны себя настоящими писателями не считают. Они считают, что должны рассказать другим о своем опыте, чтобы у следующего поколения такого опыта не было. Виктор Резунков: 17-го декабря в московском Доме культуры имени Горбунова и 19-го декабря в выставочном центре Ленэкспо в Петербурге состоялись концерты прославленного кинорежиссера Эмира Кустурицы и его группы "Nonsmoking Orchestra." По словам самого Эмира Кустурицы, это были его последние концерты. Свою концертную деятельность он прекращает. С Эмиром Кустурицей прощается Александр Бороховский. Александр Бороховский: Эмир Кустурица, которому в следующем году исполнится 50 лет, не раз утверждал, что он, в первую очередь, рок-музыкант и кино снимает как хобби, в качестве смены рода деятельности. Да, впрочем, кино у него всегда настолько насыщено музыкой, что порой неотличимо от безумного водевиля. В свой очередной приезд в Россию, Эмир Кустурица и его группа "The Nonsmoking Orchestra" представляли в первую очередь песни из альбома "Жизнь как чудо", который является одновременно саундтреком к одноименному фильму Кустурицы. Кстати, режиссер, музыкант и артист заявил, что эта картина станет последней в его кинематографической карьере, ну, а турне с группой, соответственно, в карьере музыканта, после чего он намерен удалится в горы и жить простой, деревенской жизнью, во что, признаться, совсем, почему-то, не верится. Музыкально-хулиганская группировка "The Nonsmoking Orchestra" - название, кстати, совершенно необъяснимое, с точки зрения обычной логики, так как сам Кустурица курит во время выступления сигары не останавливаясь - производит очень веселое впечатление. Эти 10 человек похожи на отбившихся от цирка клоунов, и видно, что они не просто коллеги, но и многолетние друзья, собутыльники, соучастники и даже родственники. Этакая маленькая модель цыганского табора. За барабанами сидит сын Эмира Кустурицы - Стрибор, сыгравший отца в "Жизнь как чудо" - одну из ролей. Впрочем, как и фронтмен "Nonsmoking Orchestra", доктор Нелли Каражевич, неподражаемый шоумен и живописнейший персонаж. Оценивать группу, дважды обладательницу Золотой Пальмовой Ветви, занятие весьма бессмысленное. Впрочем, как и на словах пытаться передать атмосферу его фильмов тому, кто их никогда не видел. Разбитная ватага из 10 балканских музыкантов с легкостью смешивает традиционный рок, классику кабацкого жанра, цыганские и еврейские мотивы, какие-то турецкие танцы живота и примитивную техно-музыку того типа, что нравилась молодым криминальным элементам этих славянских стран лет, эдак, десять назад. Песню на сербском сменяет песня на английском со смешным славянским акцентом, после чего следует композиция под названием "Вася" на весьма приличном русском и с весьма неприличном текстом, который мог бы составить честь такому коллективу, как "Ленинград". Одним словом, все это - чертовски обаятельно, и совершенно не поддается классификации. Впрочем, как и в фильме "Гитаристы Nonsmoking Orchestra" Эмира Кустурицы, который, по его словам, он снимает в перерывах между занятиями музыкой. Виктор Резунков: Завершает программу очередной выпуск "Русских вопросов" Бориса Парамонова - под интригующим названием "Разнообразие религиозного опыта". Борис Парамонов: Вряд ли способен вызвать удивление тот факт, что в Америке - да и не только в Америке - сейчас много пишут о религии, и особенно в связи с исламским фундаментализмом. В арабских странах пишут и говорят об этом ничуть не меньше, чем в Соединенных Штатах. В Каире недавно состоялась конференция представителей мусульманских стран, обсуждавших животрепещущий вопрос: в каком отношении находится Коран к практике нынешнего исламского терроризма. 10 декабря в "Нью-Йорк Таймс" появился подробный репортаж об этой конференции, автор Нил Мак Фаркуэр. В конференции принимали участие как традиционистского склада мусульманские эксперты, так и более либерально настроенные представители секулярных кругов. "Одной из сторон развернувшейся дискуссии, - пишет "Нью-Йорк Таймс", - были секулярные интеллектуалы, глубоко обеспокоенные тем образом Ислама, который возникает в мировом сознании как результат деятельности экстремистов. Они говорили о необходимости отделить мусульманскую религию от этой деятельности, дискредитировать террористов, претендующих на звание истинных мусульман - единственно правых толкователей Корана".
Более консервативная точка зрения была представлена рядом религиозных организаций, таких, как мусульманский университет Аль Ажар, а также группой видных мусульманских клерикалов и немалочисленными экспертами из мирян, которые утверждали, что нынешняя позиция арабского мира является оборонительной, что она диктуется активной экспансией Запада, грозящей разрушением традиционных ценностей Ислама и мусульманского образа жизни. Ислам находится в обороне, он жертва, а не агрессор. Понятно, что в этой связи много говорилось о нынешнем военном присутствии Соединенных Штатов в Ираке. Тем не менее, возражали более либеральные участники конференции, не следует нынешний исламский терроризм выводить непосредственно из Корана, а уж тем более из Хадифа - сборника высказываний, приписываемых Мухаммеду, основная мысль которых - меч как орудие распространения Ислама. Понятно, что в Соединенных Штатах такую точку зрения на Ислам встретишь не часто - если вообще встретишь. И дело тут не только в политической корректности - или в политических соображениях вообще. Дело в том, что американцы - весьма религиозные люди, и им свойственно априорное уважение к религии, какой бы она ни была. Этот тезис требует, однако, более подробного рассмотрения. Недавно в той же "Нью-Йорк Таймс" была напечатана, можно сказать, сенсационная статья Эдуардо Портера. Но сенсационной она может показаться лишь со стороны, а не самим американцам. Вот некоторые выдержки оттуда: "Выборы 2004 года, в которых религиозные консерваторы оказали столь значительное влияние на победу Джорджа Буша, ставят один интересный вопрос: почему Соединенные Штаты Америки, наиболее преуспевающая в экономическом смысле и наиболее образованная демократия, так религиозны? Америка скорее необычна в этом отношении - анклав интенсивно религиозного энтузиазма в секулярном клубе индустриальных демократий. Эта американская особенность давно уже озадачивает многих ученых, убежденных, что религия и современность не могут идти рука об руку, что экономическое развитие естественно ослабляет религиозные чувства. Но вот уже более 10 лет постоянно растущее число американских социологов разворачивает новую теорию для объяснения этого аномального явления: экономика спроса и предложения. Американцы, говорят эти исследователи, столь горячо религиозны потому, что так много различных церквей соревнуются и конкурируют за их религиозное окормление. Попросту говоря, в Соединенных Штатах - самый богатый в мире религиозный рынок. Нельзя сказать, что человек разбогатев теряет веру в Бога, - продолжает Эдуардо Портер. - Просто усложнившиеся его обязанности заставляют его реже ходить в церковь. В следующих поколениях резко растет влияние всякого рода секулярных институций, вроде колледжей и университетов, где учатся дети новых богачей. Эта тенденция со временем принимает форму социологического закона. Знаменитый антрополог Энтони Уоллес сказал в 60-е годы: "Эволюционное будущее религии - затухание". Но далее автор статьи в "Нью-Йорк Таймс" приводит статистику, опровергающую эти выкладки корректно научных умов. Только 20% немцев, 12 процентов японцев и 11 процентов французов говорят, что религия играет какую-либо роль в их жизни. В Голландии в 1991 г. четверть населения заявило о своем атеизме. В Америке цифры другие: 60 процентов американцев утверждают важную роль религии в их жизни, 48 процентов верят, что США - страна, находящаяся под особым покровительством Бога. 54 процента говорят, что неодобрительно относятся к атеизму. Причина - помимо духовно-идеологических - имеет, как уже говорилось, еще и социально-экономическое объяснение: богатый рынок церквей, свобода этого рынка. Нет ограничений, сковывающих правил, авторитарных религиозных догм. Вернее, они есть, но их много, и можно между ними выбирать. И здесь работает пресловутая невидимая рука рынка! И еще: чем более растут количественно церкви, тем слабее их связь с государством. "Наш плюрализм помогает религии расширяться, - говорит историк Гарри Уиллис. - Отделение церкви от государства защищает религию не только от государства или государство от религии - но и религию от антиклерикализма". Получается, что опасна не религия сам по себе, но монополия той или иной религии, той или иной господствующей церкви. Против этого трудно возразить, да и не надо возражать. Надо только добавить, что богатый и разветвленный религиозный рынок - не единственная и, может быть, не главная причина того, что в США, на Западе вообще религия перестала играть какую-либо зловещую роль. Сам по себе рынок не может быть панацеей от религиозного экстремизма. Рынок - более древний институт, чем организованная религия. От фанатизма спасает не рынок как таковой, а религиозный рынок. Это словосочетание звучит едва ли не кощунственно, но за ним стоит вполне приемлемый, исторически сложившийся на Западе и, так сказать, почтенный факт, который по-другому называется религиозным плюрализмом. И опять же, другой аспект темы имеется. Можно привести в пример страны монорелигиозные: скажем, католическую Францию, Италию, Испанию, страны Латинской Америки. Религиозного фанатизма, однако, нет и там. Да, там церковь отделена от государства. Но почему стало возможным такое отделение? Держа в памяти этот вопрос, приведем еще одно свидетельство о религиозной жизни на Западе - в тех же повышенно религиозных Соединенных Штатах. Колумнист Ролф Питерс напечатал статью "В поисках подлинного Ислама", в которой приводятся слова одного пакистанского иммигранта в Америке: "Я пишу моим братьям и сестрам: вы не знаете настоящего Ислама. Если хотите увидеть его - приезжайте в Америку". Этот человек, - продолжает Ролф Питерс, - имеет в виду социальную справедливость, уважение к личности любого человека - и богатого, и бедного, предписываемые Кораном. Он не нашел такого у себя на родине. Ни в одной из тех мусульманских стран, где ему случилось быть, - от Касабланки до Карачи. Ислам устанавливает высокие стандарты повседневного поведения - но очень часто призывы к справедливости, благотворительности и общему достоинству отвергаются в пользу социальных структур, управляемых старыми консерваторами и молодыми фанатиками. Угнетение женщин, терроризм, полицейские государства на Ближнем Востоке - всё это не предусматривалось пророком Магометом. Решусь сказать, что это неисчерпывающая постановка вопроса. Дело не в том. что говорит или о чем умалчивает буква той или иной религии. Дело, если угодно, в духе - а точнее и лучше сказать в самой религиозной форме сознания. Природа религиозного сознания - целостна, тотальна, тоталитарна, оно ищет последнюю и единую истину, а найдя - реализует ее в полноте всей жизни человека и общества. Это и есть тоталитаризм. Содержание веры здесь второстепенно, если не просто безразлично. Что это так, показывает пример коммунизма, который был враждебен религии и церкви - но был верой. Дело не в истинности или неистинности веры - но в самой форме веры, необходимо тоталитарной. Христианство считается религией любви, но это не помешало созданию и многовековому существованию средневековой христианской теократии, которая была, конечно же, тоталитарной формой. Если жертвы инквизиции несопоставимы количественно с жертвами фашизма и коммунизма, то объясняется это, так сказать, техническим несовершенством средств уничтожения: мечи и костры не идут в сравнение хотя бы с пулеметом. Сама целостность, тоталитарность сознания есть знак его религиозности, а не тот или иной священный текст. Священный текст, что бы в нем ни было написано, перестает быть источником вражды и насилия, если и когда изживается тоталитарное сознание. Американцы сколько угодно могут считаться и быть религиозными, причем, более чем кто-либо, - но их религиозность не опасна, не патогенна. Рынок религий, плюрализм церквей? Да, но главное, что лежит в основе, - плюрализм сознания. Самый большой американский философ Уильям Джеймс назвал главную свою книгу "Многообразие религиозного опыта". В другой своей книге "Воля к вере" он писал: "Вспомните Зенона и Эпикура, Кальвина и Пэйли, Канта и Шопенгауэра, Спенсера и кардинала Ньюмена и представьте себе, что они - не просто поборники односторонних идеалов, но учителя, предписывающие нормы мышления всему человечеству, - может ли быть более подходящая тема для пера сатирика? Мало того, представьте себе, что они будут не просто учителями, но первосвященниками, облеченными властью и имеющими право решать, какое благо должно быть принесено в жертву и какое сохранено, - это представление может прямо привести в ужас".
Уильям Джеймс, кстати сказать, с интересом относился к возможности политеизма. Собственно, то, что имеет место в Соединенных Штатах, - это и есть своего рода политеизм, хотя бы подавляющее большинство нынешних религиозных практик считали себя христианскими. Тут хочется привести такое суждение об античном политеизме, приписанное Маргарет Юрсенар римскому императору Адриану: "Наши древние религии не навязывают человеку никакой догмы и пригодны для толкований столь же многообразных, как и сама природа. Они предоставляют суровым сердцам придумывать для себя, если они того пожелают, мораль более возвышенную, не принуждая, однако, всех остальных подчиняться самым строгим нравственным нормам, дабы не порождать в них скованности и притворства". Спроецируем тему на Россию. В последнее время с удручающей частотой появляются тексты и комментарии, и выражающие, и вызывающие беспокойство за русское будущее. Не редкость встретить утверждение о движении России к фашизму. Ужесточение политического режима, во всяком случае, не вызывает сомнения. Но я бы не торопился со словом "фашизм". Он зачастую употребляется как метафора любого деспотизма, но в этом качестве как раз и сбивает с толку. Не будем забывать, что фашизм, особенно в немецком варианте, - это тоталитарный, моноидеологический строй. Этого сейчас в России нет. Может быть, власть и не прочь была бы обзавестись какой-нибудь монопольно-государственной идеологией, но поди найди ее. Можно, конечно, на манер исламских фундаменталистов, заговорить об угрозе с Запада и мобилизовать коренные ресурсы. Говорить-то говорят, и много, но ресурсов подходящих и нет - они изжиты в опыте коммунизма, который, кстати, отнюдь не был антизападнической идеологией. Что касается ресурсов вековых, то есть православия, то и здесь ничего не найти в потребном для идеологов смысле. И не потому, что православие исповедует букву христианства, а потому, что русской церкви никогда не был свойствен дух агрессивного прозелитизма, не было в ней того, что называется папо-цезаризмом, да и папы того не было, а был цезарь, кесарь. Был цезаре-папизм, как в таких случаях принято говорить. Православным клерикалам под крылышком власти было как у Христа за пазухой. К самостоятельному полету они и не стремились. Сейчас они снова под таким крылышком, а власть и сама особенно летать не в состоянии. Что и хорошо: человек не летать, а ходить должен. По грешной земле. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
