Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[13-10-05]
Поверх барьеровБлуждающие звезды Балтийского Дома. Иудушка Головлев Евгения Миронова и Театральная паутина. Юбилей Алексея Козлова. Разговор с Арменом Джигарханяном. "Обида" Леонида Зорина. Международная неделя КонсерваторийВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: В Петербурге завершился 15-й юбилейный фестиваль "Балтийский Дом". Я много рассказывала о нем в Театральных выпусках и не стану повторяться. Напомню только, что он занял свободную к тому времени нишу (почили в Бозе "Балтийские сезоны"), что стал крупнейшим международным театральным фестивалем России, что первым восстановил рушившиеся отношения стран Балтии и России, что первым после долгого перерыва сумел показать работы Эймунтаса Некрошюса, Римаса Туминаса, Оскараса Коршуноваса, Элмо Нюганена, которые я и по сей день считаю лучшими из всех сделанных за отчетный период за рубежами России спектаклей. Всем этим мы обязаны руководителю фестиваля Сергея Шубу и художественному директору Марине Беляевой, с которой я и разговариваю. Марина, название фестиваля "Блуждающие звезды" заимствовано у Шолом Алейхема. В афише - спектакли, сделанные режиссерами не в родных, а в чужих театрах. "Отелло" Люка Персеваля в Мюнхене, "Венчание" Элмо Нюганена в Польше и так далее. Почему именно эту тему Вы приурочили к юбилею и как сами объясните логотип этого года - 14 сгоревших спичек и одна все еще горящая на обложках буклетов и на афишах? Марина Беляева: Честно говоря, то, что касается названия, его специально к 15-летию не выбирали. Нам эта идея пришла тогда, когда собралась программа. Когда она собралась, стало понятно, что действительно, в ней принимают участие режиссеры, по тем или иным причинам, вынужденные сделать вот этот шаг. Тогда получилась идея - "Блуждающие звезды". Потом мы долго мучались с логотипом фестиваля и, в том числе, с этой обложкой. Со спичками идея родилась очень просто. Нам очень понравилась одна картинка: в руке человек держал все спички одного размера. Игрушка понятная - вытяни ту, которая короче. И нам показалось, что если бы все эти спички горели, это было бы здорово. И мы нашему дизайнеру сказали о спичках. И тогда она кинула эти спички на стол. И вот мы придумали, так что вполне реально, что 14 должно сгореть по-разному, тем более, что все эти 14 фестивалей были разные, а одна должна гореть, и гореть она должна очень ярко. И потом это символ не столько поколения 60-х, со своими зажженными спичками и зажигалками. Нам бы очень хотелось, чтобы это поколение вернулось, вырастило новое поколение. Все, что мы делаем, в принципе, имело отклик. Очень приятно, что в зале сидят абсолютно не равнодушные люди. Наверное, если бы у них была возможность, они бы подняли свои зажигалки. Марина Тимашева: Интересна тяга фестиваля к тематическим программам, хотя она обнаружилась не в самом начале, а только в 2001 году. Марина Беляева: Честно говоря, за это время, я считаю, самым удачным был "Учитель-ученик". Многие спрашивают, не хотим ли мы повторить эту историю. Сейчас складывается такая идея - перевернуть название - "Ученик-учитель". Потому что сегодня ученики превзошли своих учителей и, может произойти вот этот момент, когда они будут представлять, а учителя будут, я не скажу, играть вторую скрипку, но они покажут то, что они делают, либо со своими новыми учениками, либо в несколько новом разрезе, на что, может быть, их тоже спровоцировали ученики. Марина Тимашева: За 15 лет в жизни фестиваля многое переменилось. Появились тематические программы, в Эрмитажном театре стали вручать премию "Балтийская звезда" за развитие и укрепление гуманитарных связей стран балтийского региона (в этом году награду получили Александр Сокуров, балетмейстер Джон Ноймайер и почетный посол Польши Эугениуш Мельцарек). Но я вижу перемены со стороны. Какие из них наиболее существенны с точки зрения изнутри? Марина Беляева: Я помню первый фестиваль, когда в зале сидело не очень большое количество зрителей. Довольно быстро, с 4-го, фестиваль начал набирать силу. И, на сегодняшний день, конечно, все изменилось. Уже нет такого, что пусть к нам приедет хоть кто-нибудь с флагом. Появилось право выбора, право позволять себе делать то, что ты хочешь. С этим, конечно, появились и сложности. Все равно, практика показывает, что хороших спектаклей по миру мало, и все они, как блуждающие звезды, переваливаются с одного фестиваля в другой. Все равно, осталось желание что-то сделать, сделать то, чего нет. Доставляет, конечно, безумное удовольствие привезти кого-то в первый раз. Уровень принимающих участие в фестивале спектаклей становится основным и, наверное, самое главное, что за эти 15 лет произошло, - это формирование зрительской аудитории. Даже наши билетеры говорят, что приходят люди, которые год этого ждут, они уже знают друг друга, общаются, они уже могут свои обсуждения проводить в фойе. По сути, мы уже созрели до той ситуации, когда после спектакля мы уже можем объявить, что сейчас будет обсуждение спектакля со зрителем, и зал останется. Сегодня мы уже дошли до этого. Наверное, это прекрасно. Марина Тимашева: О спектаклях фестиваля-2005 года я расскажу в следующих выпусках "Российского часа Поверх барьеров" и начну с "Отелло" Люка Персеваля. И спектакль, и режиссера "Балтийский Дом" привез в Россию первым. А теперь перейдем к московским премьерам. Первой из них после мертвого сезона стали "Господа Головлевы" в Московском Художественном театре. Пресса тут же поставила в заслугу театру то, что спектакль этот некоммерческий. Но это как сказать. Поставлен он на малой сцене, стоит явно не слишком дорого, а в главной роли Евгений Миронов, что само по себе означает аншлаг. Второе, что надобно приметить: перемены, происходящие с одним из самых модных современных режиссеров Кириллом Серебренниковым. Начав торить себе дорогу в большую столичную жизнь, он предпочитал эпатировать публику, то есть ставить так называемые современные пьесы - на мой взгляд, вовсе не пьесы, а скорее, анамнезы психических заболеваний. Затем перешел к классике и выпустил в том же МХТе "Мещан" Горького и "Лес" Островского, которые живо напоминали о других режиссерах - от Эймунтаса Некрошюса до Алвиса Херманиса с его "Ревизором", причем, приметы стиля разных режиссеров были с легкостью перемешаны, на мой взгляд, режиссером-компилятором Кириллом Серебренниковым. В работе над прозой Салтыкова-Щедрина он, если на кого-то и опирался, то скорее на Валерия Фокина. В спектаклях "Карамазовы и ад", "Нумер в гостинице города Н", "Шинель" и многих других Валерий Фокин озвучивает пространство всякими странными шорохами и шумами, а персонажи в его постановках имеют обыкновение выползать из щелей и подполов и напоминать не о живых людях, а о тех существах, которые в "Господах Головлевых" зовутся "умертвиями". Ровно этот ход использовал Кирилл Серебренников. На малой сцене установлена обшарпанная выгородка мертвенно-белого цвета. Она по вертикали разделена перегородками. Пространство между ними весьма невелико, как и то место, которое занимают в Головлеве его обитатели. Живут они в тесноте и обиде. Время от времени створки между перегородками распахиваются и из них, бочком, еле протискиваясь, лезут все те мерзкие человечки, которые описаны в романе классика. С самого начала они напоминают покойников, в которых и превращаются по мере развития сюжета. Кстати, то, что не может втиснуться в инсценировку, часто очень удачно переведено на театральный язык. Известно, что Арина Петровна скупа, вот Алла Покровская и гасит свет всякий раз, когда входит и выходит из помещения, а за ней выключателем щелкают все чада и домочадцы. В отсеках-клетушках навалены мешки, тоже белого цвета, возможно, в них мука, возможно, это облака, о которых ведут беседу братья Головлевы, но это и снег, и образ загробной жизни. Во всяком случае, мешки к финалу спектакля уже заполняют всю сцену и по ним бродят те, что описаны Салтыковым-Щедриным: "Отовсюду, из всех углов этого постылого дома, казалось, выползали умертвия. Куда не пойдешь, в какую сторону ни повернешься, всюду шевелятся серые призраки. Вот папенька Владимир Михайлович, в белом колпаке, дразнящий языком и цитирующий Баркова, вот братец Степка-балбес и рядом с ним братец Пашка-тихоня, вот Любинька, а вот и последние отпрыски головлевского рода: Володька и Петька... И все это хмельное, блудное, измученное, истекающее кровью... И над всеми этими призраками витает живой призрак - не кто иной, как сам он, Порфирий Владимирыч Головлев, последний представитель выморочного рода". В спектакле эта атмосфера воссоздана достаточно точно. Фрагмент спектакля Исключительно хороша Алла Покровская, единственная, кому в спектакле удается проследить судьбу своей Арины Петровны - от властной, жестокой, прижимистой хозяйки до дряхлой немощной и бессильной старухи. И чрезвычайно точен Евгений Миронов в роли Иудушки Головлева. Он принадлежит редкой в России школе не переживания, а представления, видимо, идет не от внутреннего проживания роли, а от внешнего рисунка - к сути. В этом он похож на последнего исполнителя роли Иудушки Иннокентия Смоктуновского. Кирилл Серебренников, сторонник концептуальной режиссуры, пренебрег возможностью выделить из романа современную тревожную тему - бессовестного религиозного лицемерия. От нее остался отлично придуманный образ божащегося и безбожного мира: все как-то дико крестятся: одна возит рукой вдоль пуза, другая - у рта, остальные касаются лба и живота, выходит не крест, а вертикаль. Только одна Арина Петровна, пока в силе, делает все правильно, но, оказавшись под властью Иудушки, повторяет это его вертикальное движение. Вообще, у Миронова очень выразительные руки: и вам надолго запомнится поднятый вверх палец - не то указка толмача-зануды, не то сам указующий перст. У Миронова очень выразительная пластика: он очень близко ставит ноги, сводя их в коленях, будто ходит полуприсядью, а шея вытянута вперед и втиснута в воротник - так движутся подхалимы и лицемеры. И вечная его тяга всех обцеловать, зайдя не то сбоку, не то со спины, проясняет прозвище "Иудушка", данное ему братцем. У Миронова в этой роли жуткие глаза: они не выражают вообще ничего, в них - абсолютная пустота, засасывающая и пугающая. В романе сказано "как петлю глазами накидывает". Бог весть, как можно сыграть эту фразу, но Миронову это удалось. Его Иудушка существо фантасмагорическое. За спиной у него время от времени обнаруживаются крылья мухи (это оттого, что маленький сынишка видит папеньку с крылышками и интересуется, не ангел ли он, и еще оттого, что в книге много раз заходит разговор про мух). Так вот, выходит, что дом Головлевых - это большая навозная куча, над которой парит ее властитель, кровосос Порфирий. С появлением человека-мухи в русскую классическую литературу внедряется кафкианский мотив. Только Грегор Замза был человеком до превращения и остается им, несмотря на обличье мерзкого насекомого, а Иудушка Головлев - гадкая тварь в облике человека. Он переползает с места на место, почти не повышает голоса и зудит на одной ноте то слова молитвы, то бухгалтерские ведомости, он словно гипнотизирует весь дом и зрителей заодно своим скверным невыносимым жужжанием. И вокруг этой гигантской мухи все остальные мрут, как мухи маленькие. В программке к спектаклю "Господа Головлевы" приведены стихи Блока: "Кладя в тарелку грошик медный, Вот эти стихи очень идут спектаклю Кирилла Серебренникова, окромя последних двух строк. Такая Россия дорога быть не может. С 15 по 22 октября пройдет второй Интернет-фестиваль "Театральная паутина". На этот раз в ее сети попались и Большой театр, и Международный фестиваль циркового искусства. Вообще-то, впервые, "Театральная паутина" состоялась в 2004 году. В течение недели на нескольких сценах Москвы шли лучшие спектакли, и они же транслировались в Интернете в режиме он-лайн. Далее возник проект "Культу.ру!" - каждый, кто хочет выйти в среду в Интернет, может посмотреть записи спектаклей из золотого фонда российского театра. Теперь эта самая "Культу.ру!" подготовила программу нового фестиваля из 7-ми спектаклей, которая открывается "Раймондой" Большого театра. Говорит директор Большого театра Анатолий Иксанов. Анатолий Иксанов: Основное здание Большого театра закрылось на ремонт. Сегодня ежевечерне наши спектакли здесь, в Москве, могут видеть только 860 человек. Наша зрительская аудитория сократилась в Москве почти в три раза, поэтому нам важно показывать, доносить до зрителей, и в России, и за рубежом месседж, что Большой театр жив, работает, творит. Марина Тимашева: В сети фестиваля на сей раз угодил и цирк. Программу второго всемирного фестиваля циркового искусства, который проходил с 28 сентября по 2 октября в специально обустроенном на Поклонной горе шатре Шапито, тоже могли видеть все пользователи И-нета. Говорит Александр Калмыков, замдиректора "Росгосцирка". Александр Калмыков: Я абсолютно счастлив, счастливы и наши артисты. На самом деле, резонанс колоссальный. Цирковое искусство, как вы знаете, достаточно серьезно востребовано во всем мире, и к нам, на этот фестиваль, приезжает огромное количество иностранных купцов, которые будут покупать цирк, которые будут его показывать по всему миру. Они просто в диком восторге - как можно, сидя в Австралии, смотреть, что там показывают. Марина Тимашева: О том, чем гордятся авторы "Театральной паутины", говорит Елена Левшина. Елена Левшина: Самые крупные, самые известные театры России в этом году с охотой отозвались на наш призыв. В отличие от прошлого года, когда одним из критериев отбора спектаклей была продолжительность спектакля - самый длинный спектакль, который мы в прошлом году могли показать, шел полтора часа, - сейчас мы открываемся "Раймондой", то есть, нормальным, настоящим спектаклем. Кроме того, в этом году мы, имея в виду нашу глобальную задачу попробовать научиться транслировать театр во всемирной паутине с наименьшими для театра потерями, делаем еще один шаг вперед. Мы все, театральные люди, знаем, что спектакль на гастролях, спектакль на чужой площадке и спектакль дома - это не то же самое. И мы делаем первый опыт показа спектаклей из дома. Два спектакля фестиваля этого года будут показаны, непосредственно, из Новосибирска. Это два музыкальных спектакля. Марина Тимашева: Гордиться можно еще и тем, что все представленные на фестивале спектакли, записаны. Записями "Театральная паутина" распоряжаться не имеет права, но они достанутся тем, кто будет жить после нас. А еще все участники фестиваля могли похвастать чувством юмора. Например, режиссер Александр Белинский выразил удивление, что Московский Художественный театр теперь уже не Академический, на что Анатолий Иксанов обещал не переименовывать Большой театр России в БТР, а Александр Калмыков заверил, что управление российских цирков не превратится в ЦРУ. Марина Тимашева: 13 октября - день рождения замечательного, нежно любимого джазового музыканта и человека Алексея Козлова. О нем говорит ведущий программ московского джазового ангажемента имени Юрия Саульского и арт-директор популярного джазового клуба "Белый рояль" Владимир Каушанский. Владимир Каушанский: Однажды я сравнил его на сцене с котом, который гуляет сам по себе. Наверное, потому, что он один из джазменов России, которому подходит определение "первый". Допустим, первый ансамбль, исповедывавший и узаконивший еще на тогда советской сцене джаз-рок, - конечно, легендарный "Арсенал". Это, пожалуй, первый музыкант, утвердивший на сцене поколение не профессионалов, ставшими профессионалами мирового класса. Алексей по образованию архитектор и часто строит свою музыку по законам высокой архитектуры. Даже история Алексея Козлова в чем-то уникальна. Я с удовольствием слушаю его байку о том, как он, еще пацаном, нашел в подвале института старый, ржавый саксофон немецкого производства, починил, отремонтировал и стал играть. И впоследствии стал легендой московских джазовых тусовок в клубах. Как тут не вспомнить Рождество 1974 далекого года, когда гнобимый КГБ "Арсенал" проник в Спасо-Хаус, резиденцию американского посла, и дал там свой первый концерт, который был замечен, отмечен и подан в эфир выдающимся джазовым комментатором Уиллисом Конновером. И я должен сказать, что он достаточно быстро вырос из штанишек американских джазовых стандартов и, при всем уважении к американской джазовой классике, стал исповедовать свою музыку. Козлов, наверное, не был бы Козловым, если бы не обратился к музыке мира. Его выступление с государственным струнным квартетом имени Шостаковича. Я посоветую всем послушать, как он исполняет "Павану" Форре, или "Лунный свет" Клода Дебюсси, или "Марш" Сергея Прокофьева, как он играет Гершвина в своих обработках и в своем видении. Это целая музыкальная планета. И, потом, он много сделал для российской историографии. Я имею в виду и книжные фолианты, и CD, и DVD носители с историей джаза и джаз-рока, на которую были потрачены годы и годы. Все это систематизировано, ярко, по-писательски подано. Именно, по-писательски. Я думаю, что книга "Козел на саксе" прочитана не только любителями музыки, но и, прежде всего, москвичами, потому что картинки Москвы, ее нравы, ее быт, наблюдения за нашим российским чиновничеством - все это характеризует Алексея как писателя меткого, умеющего владеть словом не хуже, чем исполнять музыку. Ему 70, а 23 октября он выйдет на сцену со своим юбилейным концертом в московском международном Доме музыки и построит его как монолог. Он будет рассказывать о себе, о музыке, о жизни, он будет общаться со зрителями. Придут очень интересные гости из его старых тусовок, выдающиеся писатели, все, кто знает и любит Алексея Козлова. Семьдесят, но я не верю, потому что Алексей по-прежнему пацан, не растерявший вот этого стиляжьего духа 60-х. Алексей, если ты меня слышишь, дорогой, будь здоров и счастлив, храни тебя Бог! Марина Тимашева: В свою очередь присоединяюсь к поздравлениям Алексею Козлову. Почему о современности так плохо поётся - пишется, а если и прорвётся что живое, то на мотив "есть одна хорошая песня у соловушки - Песня панихидная по моей головушке"? Илья Смирнов продолжает исследовать эту проблему на примере "маленького романа" "Обида", опубликованного в "Знамени" драматургом - не "новым", а настоящим драматургом - Леонидом Зориным. Илья Смирнов: Как и большинство читателей, я перестал интересоваться толстыми литературными журналами. Причины уже сформулировала наша уважаемая ведущая в связи с юбилеем "Нового мира". Но в 9-м "Знамени" внимание привлекло, во-первых, имя автора. И тема. "Обида" - социальный детектив с длинным историческим шлейфом, который и меня лично задевал. Молодой журналист из Москвы приезжает в провинциальный город ради тамошней неонацистской группировки. Встречи: местный Эдичка Хаусхофер - профессиональный эксплуататор подросткового радикализма. Таинственный эмиссар из центра. Неглупая девчонка, которая от обиды на нищету и серость потянулась к чёрным мундирам... Ну, зачем же я пересказываю? Ведь "Обиду" можно превратить в пьесу, захватывающая интрига, плюс нравственный урок подрастающему поколению, Алексей Владимирович Бородин поставит в Молодёжном Театре. Боюсь только, что номер не пройдёт. Почему? Для начала - деталь, не отмеченная рецензентами-филологами. Сама завязка - журналистское расследование. Да, в советские времена, включая горбачевские, журналисты отправлялись "по письму" в город Н. поддержать чью-то подлость или подвиг. 87 год, гопники, в столичном регионе известные как "любера". Целый город обидели из-за нескольких балбесов. И чего они натворили? По нынешним меркам - мелкое хулиганство, налёт на концерт "иностранной" рок-музыки, несколько избиений и грабежей. В ответ - демонстрации протеста, сатирические хиты не чьи-нибудь, а Майка Науменко и Юры Шевчука, а журналисты как раз распутали паутину, вплоть до комсомольских чиновников, которые окормляли "стихийный патриотический порыв". Порыв прикрыли, рядовые исполнители занялись беспартийным рэкетом, чтобы потом, когда Саурон позовёт, снова вылезти в политику... Только журналисты сейчас уже не расследуют. В солидном издании - а герой "Обиды" из солидного, иначе не прислали бы ему на помощь из Москвы сотрудника прокуратуры - решение задачи известно заранее. Кого прославить, кого осудить... Так что же конкретно поручено нашему герою? Дискредитировать губернатора как покровителя бритоголовых? Или наоборот, внушить читателям, что интеллигентская брезгливость неуместна в славный час формирования единой жёлто-коричневой оппозиции против Путина? Непонятно. Я, грешным делом, засомневался, может, Леонид Генрихович пишет о прошлом, ан нет - в обком герой не заходил, в лирической сцене указано: "Лучшая ночь двадцать первого века". Ещё современная формула бытия: "Свобода, неравенство и..." Не братство, созвучное слово на б. И журналист наш в духе этого самого на б. равнодушен к идеологии своих подопечных. Ну, кто-то Толкиеном интересуется, кто-то Гитлером. Помните, в 89 году одна из фракций общества "Память" опубликовала от своего имени кусок из программы НСДАП? Люди возмущались. И не "наивная" была их реакция. Правильная, здоровая. А наш герой даже девушку, в которую, по-видимому, влюблён, не пытается переубедить. И она его - тоже! А ведь это совсем юные персонажи, автор подчёркивает возраст, называя героя: "Женечка". Кто постарше, старается соответствовать эпохе, которой в вольтеры дали Ивана Ильина, "Держава не может существовать без национальной идеи, которую стоило бы назвать по чести и правде - идеей нации" и прочее. Но произносится это персонажами без вдохновения, без обстоятельств времени и места, которые придают демагогии видимость жизни, по инерции, как будто доигрываются роли в старом неинтересном спектакле. Скинхэд - должен резать вьетнамцев. Журналист - разговариваю под диктофон. А я следователь - буду уныло и безнадёжно делать вид, что ловлю скинхэдов, пока не поступил приказ ловить, например, троцкистов. Или летучих крокодильчиков. "Беззаветность националистов - это последний шанс государства, которое явно агонизирует..." - только в высокопарную ахинею не верит ни тот, кто бормочет, ни тот, кто вежливо слушает. "Тоска" - подумал Женечка". Надо полагать, звуки либерального органчика - что-нибудь про однополые браки - вызвали бы у него такое же теплое чувство. Ох, и неспроста эти авторские ремарки: "снилось: я сплю и вижу сон", "толком и сам не знал... где происходит не живописная, как декорация, а непридуманная жизнь". Декорация Зорина на самом деле ещё страшнее бытописания Романа Сенчина. А для спектакля в молодежном театре нужен герой, хоть Гарри Поттер, хоть дон Румата, столкновение характеров и мировоззрений. Откуда взять - если "и ненавидим мы, и любим мы случайно"? В программе Гордона биолог Владимир Ковальзон размышлял об отличиях в поведении высших, теплокровных животных и низших, холоднокровных. "У холоднокровных... инстинктивное бодрствование, бодрствование, так сказать, "без участия сознания". Что здесь может богиня воспеть? Марина Тимашева: С 5 про 12 октября в Петербурге прошел фестиваль "Международная неделя консерваторий". Консерваторский фестиваль - это международные семинары, конкурсы молодых композиторов, открытые лекции, мастер-классы и, конечно, большая концертная программа. Рассказывает Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: Программу одного из концертов составляли американские музыканты. Первое отделение - от Глазунова до Слонимского. Говорит преподаватель пения на русском языке в консерватории Пибоди, Балтимор, Вера Данченко-Штерн. Вера Данченко-Штерн: Когда я была маленькая и училась, произведения Сергея Михайловича я очень любила, они мне очень нравились. А вот когда в 2001 году мы познакомились лично, и я получила в подарок от Сергея Михайловича его оперу "Мария Стюарт" и несколько сборников, то у меня мгновенно родилась идея сделать программу из его романсов. (Звучит фрагмент романса Сергея Слонимского на слова Михаила Лермонтова в исполнении студентки консерватории Пибоди Мэри Кэтрин Маррони). Татьяна Вольтская: Скажете Мэри, трудно петь по-русски? Мэри Кэтрин Маррони: Иногда немного трудно. Вера очень хорошо учит нас, как правильно использовать мужские и женские окончания слов, чтобы их произношение звучало очень ясно. Татьяна Вольтская: Поясняет сама Вера Данченко-Штерн. Вера Данченко-Штерн: Есть определенная система использования интернационального фонетического алфавита. Задача коуча, тренера, как мы называемся, потому что мы не имеем никакого отношения к преподаванию вокала, научить всех, кто хочет петь по-русски, правильному использованию интернационального фонетического алфавита в применении ко всем особенностям произношения русского языка. Это звук, окраска звука. Все, что работает на показ голоса, все это заложено в самом русском языке, потому что он невероятно певучий. Когда я говорю студентам, на первом занятии, что по удобству пения это второй язык после итальянского, это сначала вызывает удивление, а после 15-ти первых минут показов и упражнений начинаются улыбки, все расслабляются и начинают с большой радостью постигать все сложности нашего замечательного языка. Татьяна Вольтская: Петь по-русски нравится и другому американскому участнику фестиваля Кевину Ветцелю. Кевин Ветцель: Я очень счастлив быть здесь, на фестивале, потому что я бы хотел делиться американской музыкой с русскими. Мы по-настоящему наслаждаемся, когда поем русскую музыку. Она такая страстная. Очень интересен контраст, разница между двумя стилями, двумя музыками, и я думаю, что участие в фестивале превращается в диалог между студентами двух консерваторий. Татьяна Вольтская: Важность общения музыкантов разных стран трудно переоценить, - считает композитор Сергей Слонимский. Сергей Слонимский: Люди искусства на много лет и десятилетий опережают политиков. В самые годы железного занавеса и холодной войны, когда к нам приезжал Ван Клиберн или оперная труппа "Порги и Бесс" и, в дальнейшем, произведения Айвза и Кейджа, авангардистов, наша аудитория встречала просто с восторгом, а музыканты с полным пониманием и взаимопониманием американских музыкантов. Так называемая перестройка, она началась в музыке во второй половине 50-х годов. Так же, как мне кажется, что задолго до "Солидарности" появилось сопротивление режиму в лице "Варшавской Осени". Я говорю об этом потому, что я также и польский музыкант, по их мнению. Татьяна Вольтская: Да, я помню в раннем детстве фотографии Кеннеди и Ван Клиберна. Действительно, это были два разрешенных улыбающихся американца, которые имели право здесь быть. Сергей Слонимский: Эмоциональный контакт между русскими и американцами очень естественный и большой. Это я всегда чувствовал. Труднее даже иногда дается общение с немцами, англичанами. Но уж с американцами общий эмоциональный менталитет. А это для музыки очень важно. Поэтому, хотя я не знаю английского языка, но общение у нас очень легко проходило на музыкальном языке. И так каждый раз. Надо сказать, что это очень талантливые студенты консерватории. А там консерватория - это нечто среднее между нашей школой-училищем и консерваторией. Они исполнили из моих вещей наименее часто исполняемые тонкие вещи на стихи Мандельштама, Ахматовой, Лермонтова. Не китчевую, а сугубо камерную музыку. Очень тонко. Причем, моментально хватали и выполняли все пожелания и очень быстро перестраивали вокальный аппарат, очень чисто пели. Тут есть чему поучиться и нашим. Татьяна Вольтская: Да, ведь угодить самому композитору - это невероятно. Сергей Слонимский: Это и в классике тоже сказывается. И, потом, хотя они не все знают русский язык, но у них очень хорошая дикция, и осмысленная, причем. Приятно, что они приехали. Думаю, что вот такая дружба политиков не всегда искренняя, по моим впечатлениям, а дружба музыкантов - она искренняя. Так как мои вещи часто исполнялись в Америке, а я большой поклонник Айвза, особенно Кейджа, то я могу сказать, что здесь нет никаких затруднений в музыкальном общении. Причем, нам важна американская музыка еще потому, что она сочетает еще и европейские и азиатские, даже африканские традиции. Интерес к древневосточным и дальневосточным музыкальным культурам во многом зародился не только во Франции у Мессиана, но и в Америке у Кейджа, Филиппа Гласса, и так далее. Поэтому эта музыкальная культура для нас еще поучительна. Татьяна Вольтская: Об американской программе фестиваля Вера Данченко-Штерн. Вера Данченко-Штерн: По условиям фестиваля мы обязаны привезти музыку страны, откуда мы приезжаем. Прошлый фестиваль - это был Бродвей, а в этом году музыка американской оперы и романсов 20-го века. Мы поем произведения Ли Хойби, Карлайл Флойда, Хэнли, Самюэл Барбер, а вот в конце мы привезли на десерт очень известное имя - Леонард Бернстайн. Марина Тимашева: Армену Джигарханяну исполнилось 70 лет, и 3 октября мы поздравляли его с юбилеем. Никаких торжеств в этот день в Театре Джигарханяна не было. Сказали, что перенесли их на год - в 2006 исполнится 50 лет с тех пор, как выдающийся актер впервые вышел на сцену. Но мы решили не дожидаться этой даты и поговорить с ним заранее. Передаю слово Павлу Подкладову. Павел Подкладов: Великий русский актер с армянской фамилией Джигарханян - грустный, одинокий философ. Хотя вокруг него всегда были люди, потому что он обладает какой-то редкой притягательностью. Но в этом обаянии нет ни игры, ни рисовки, ни самолюбования. О своих ролях говорит просто, как об обычной тяжелой работе. Очень-очень давно учитель математики, узнав о том, что его ученик по фамилии Джигарханян решил посвятить себя театру, спросил его: "Зачем тебе легкий хлеб, Армен?". С разговора об актерском хлебе и начался наш, не совсем юбилейный, разговор с Арменом Борисовичем Джигарханяном. Армен Джигарханян: Он замечательный, прекрасный, но он требует на всю жизнь честности, искренности. Ибо на сцене, в искусстве, очень быстро на лице отражается все, если ты говоришь неправду, если ты живешь двойной, тройной жизнью. Поэтому максимум требуется сосредоточенности, уважительности к жизни. Я счастливый человек в своей профессии. Уже даже не боюсь сглазить. Павел Подкладов: Ваш учитель, как вы сами писали, научил вас основам естественного поведения на сцене. Армен Джигарханян: Один умный человек, знающий театр сказал, что на сцене должна быть правда. Но есть правда курицы, и есть правда орла. Каждый человек себя считает орлом. Но иногда природа одаривает орлом человека, а иногда нет. Мы с вами не разберемся в этом. Павел Подкладов: Вы обладаете даром проникновения в шкуру другого человека. Это что, какая-то интуиция, органика или это актерский метод? Армен Джигарханян: Поскольку разговор идет обо мне, мне трудно сказать, но я думаю, что это такая природная одаренность. Хамелеон он такой, он меняет цвет. И это не решает проблему воздействия на зрительный зал. Потому что может человек не входить ни в чью шкуру, и это тоже возможно. Потому что любой автор - все равно это повод мне о чем-то поговорить. Можно костюм переодеть, можно грим, парик, нос приклеить. Если я честный человек, как мы с вами в самом начале определили, то я все равно говорю о чем-то, что меня беспокоит. Вот эта знаменитая формула Ромен Роллана о том, что каждый играющий Гамлета должен быть хоть немножко Гамлетом. И тогда я буду беспокоить зрительный зал. Что такое это знаменитое - работать над ролью? Это, мне кажется, поиск точек соприкосновения с характером, с человеком. Не подминать под себя: вот эта вещь меня тоже волнует и интересует. Павел Подкладов: А если не волнует? Армен Джигарханян: Все равно, надо найти. Если совсем нет, тогда надо отказываться. Павел Подкладов: И бывали у вас такие случаи в жизни? Армен Джигарханян: У меня не было. Смелости не хватило. Павел Подкладов: Когда вам нужно что-то в персонаже угадать, вы наблюдаете людей и впитываете? Армен Джигарханян: Так не бывает, что я утром проснулся и с 10 до 11 наблюдаю. Бывает, как знаете, когда зуб болит, то ты все время не думаешь об этом, но это присутствует в тебе, ты потом думаешь пойти к врачу. То есть это все наматывается на эмоцию. В этом смысле, актерская профессия очень интересная. Потому что, скажем, медицина озабочена помочь людям, уйдя из офиса, отключиться. Придумывают лекарства, упражнения. Японцы очень много этим занимаются. А вот в актерской профессии нет часов отдыха. Все равно голова работает. Поверьте, у меня очень здоровая психика, но я иногда во сне вижу какие-то вещи. Не то, что определенно вижу грим. Но вот что-то связанное с ролью. Павел Подкладов: Объять в одном небольшом репортаже все то, что успел сделать почти за 50 лет жизни в искусстве Армен Джигарханян, невозможно. Но были роли, которые он, к великому сожалению, не сыграл. Например, короля Лира. Эту роль ему пророчил Георгий Бояджиев. Армен Джигарханян: Тогда мне было 45 лет. И он мне сказал, что хочет поговорить с Гончаровым, чтобы он сейчас поставил для меня "Короля Лира". Я говорю: "Я молодой". Он говорит: "Только сейчас. Потому что через 5 лет вы физически не вытянете эту роль". И он сказал, что все неудачи с "Королем Лиром" связаны с тем, что физически артисты не вытягивают эту роль, и они начинают его транспонировать вниз. Знаете, как певец, у которого уже нет верхних нот. Он сказал, что будет говорить с Гончаровым. Я не знаю, поговорил ли он, но Гончаров не поставил "Короля Лира". Павел Подкладов: Мне кажется, что вы, и уж извините, если я не прав, принесли в жертву свое актерство созданию нового театра? Это не так? Армен Джигарханян: Нет, нет. Абсолютно не так. Театр, извините за такой пафос, но это моя жизнь. Если я могу людям помочь, если люди творят, работают, пробуют, падают, встают. Молодые, не по тусовкам бегают, а сидят и пьесу читают. Хорошо когда человеческая душа работает. Павел Подкладов: Полгода назад в некоторых средствах массовой информации было опубликовано сообщение о том, что Армен Джигарханян из-за болезни решил покинуть сцену. В нашей беседе не хотелось затрагивать эту печальную тему. Но, так или иначе, она возникла. Не выдержав, я все же спросил любимого актера, не рановато ли? Армен Джигарханян: Я постарел. Я потерял уже силы, реакцию. Это естественно. Это надо сознавать. Хуже нет, когда чувство реальности теряется. Конечно, я понимаю, что тех сил нет. Мне иногда предлагают мощные роли, и я всю соблазнительность понимая, подумываю и говорю, что нет, уже не хватит сил. В театре должно быть, как в любви, великое наслаждение и очарование. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
