Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[19-06-05]
Наш гость - Марк РозовскийАвтор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Наш гость - Марк Розовский. Он привез на международный еврейский фестиваль "Девять врат", который проходит здесь в Праге, два своих спектакля. Один из них, по Джорджу Табори, называется "Майн Кампф. Фарс". Другой, по Исааку Башевису Зингеру, "Фокусник из Люблина". Если Исаака Башевиса Зингера хорошо знают в России, переведены многие книги этого Нобелевского лауреата по литературе, то имя Джорджа Табори я, признаюсь, слышу впервые. Может, мы начнем с короткого комментария того, что сделал этот человек, и почему Вы выбрали этот спектакль? Марк Розовский: Он, вообще-то, крупнейший деятель мирового театра. Правда, в СССР он вообще не был известен, а в постсоветское время единственный театр, который поставил его пьесу "Майн Кампф. Фарс" - это театр у Никитских ворот. Поэтому, наверное, большой известности Джордж Табори у нас, действительно, не имеет, но это автор, по-моему, 50-ти пьес. Ему, кажется, уже 90 лет. Он сам о себе сказал: "Я старейший из работающих театральных деятелей мира". Он был знаком с Брехтом, и сейчас он работает в Берлине, в Берлинер ансамбле - театре, основанном Бертольдом Брехтом. Человек абсолютно антифашистской направленности в своем творчестве; эмигрировавший еще до войны из Австрии и Германии в Америку. Там он работал в Голливуде, но, кажется, в 68-м, он возвращается в Европу, и занимает свое особое место в европейском театре. Сказать, что это писатель еврейской темы, - это сказать о нем очень мало. Конечно, как кто-то из критиков сказал, что "за каждой шуткой Джорджа Табори скрывается Катастрофа", то есть Холокост. Это - боль Джорджа Табори. Надо сказать, что это писатель, обладающий и огромным юмором, довольно часто черным, этаким здоровым цинизмом, даже. И, конечно, это - писатель-философ, ему не чужда театральная метафора, и, собственно, сама пьеса "Майн Кампф. Фарс", которую я в свое время поставил на сцене Театра Никитских ворот, является притчей, метафорой; трактует о Гитлере и о Холокосте, но имеет потрясающий драматургический ход. Действие начинается в одной из ночлежек города Вены, где встречается Шикельгрубер - юный Гитлер, приехавший в Вену для поступления в академию художеств, и два веселых еврея, два клоуна - они клоунничают, балаганят, шутят, подшучивают друг над другом. Один из них продает букинистические книги на развалах Вены. Вот они живут в этой ночлежке. Но вся гениальность драматургического хода заключается в том, что мы-то понимаем, что это Гитлер, а те двое старых евреев еще пока не осведомлены том, с кем они имеют дело. А дело развивается именно так, как оно развивалось в нашей трагической истории. Кончается весьма трагично, но, повторяю, пьеса - притча, она начинается как бытовая, а потом к главному герою по имени Шломо во втором действии приходит девушка по имени Гретхен. Известно, что у Гёте, Гретхен - это сама Германия, и вот эта девушка изменяет Шломо с юным Гитлером, влюбляется по уши в Гитлера и становится влюбленной идиоткой. Кончается это все и для Германии плохо, и для Гретхен плохо. В этой пьесе действует смерть, которая сходится в интересах с Гитлером, и собственно метафора завершается трагипоэтической картиной Холокста. Вот такую пьесу мы привезли сюда, и она была отлично принята. Она идет у нас, в Театре у Никитских ворот, с 1991-го года. Я думал, как это будет здесь приниматься, и мы два раза ее сыграли в Москве, и с огромным успехом, что и повторилось здесь. Иван Толстой: Я думал Вы просто в двух словах ответите о Табори, но в вашей эмоциональности как раз видны ваши предпочтения, что совершенно перекрыло мои журналистские надежды. Вы очень интересно показали ваше отношение к притчевости и ответили на некоторые вопросы, которые я хотел задать Вам. Я хотел бы попросить вас провести небольшую прогулку по вашей творческой биографии. Передо мной небольшой press-release. Я процитирую оттуда. "Марк Розовский. Режиссер и драматург, народный артист России, секретарь Союза писателей Москвы, член Союза театральных деятелей России, член редакционного совета журнала "Театральная жизнь", лауреат премии за лучшую режиссуру, лауреат премии "Венец" за большой вклад в современную драматургию: Марк Розовский: Ну, все уже, остановитесь! Иван Толстой: Здесь очень много заслуженных слов, и я думаю, что большая часть этих регалий поклонникам Театра у Никитских ворот знакома. Вы родились в зловещем 37-м году. В 55-м поступили на факультет журналистики МГУ, закончили его в 60-м, и с 58-го руководите популярнейшим студенческим театром Московского университета "Наш дом". Как Вам вспоминаются сейчас те годы, первые годы режиссуры? Марк Розовский: Ну, годы молодости - это всегда годы счастливые, воспоминание которых всегда доставляет удовольствие. "Наш дом" был закрыт за театральный самиздат того времени. Каждый наш спектакль закрывали: Иван Толстой: То есть, Вы нечто главное прозревали уже тогда? Марк Розовский: Да, дубленая кожа у меня по этой части, наверное. Вот Ваша передача называется "Поверх барьеров" - так, как назывался один из первых сборников Бориса Леонидовича Пастернака. Поверх барьеров мы уже шли в те годы. В 60-е годы, годы освобождения народного сознания - в нашей стране, и во всем мире, это были протестные годы для всего студенчества. Вот на этой волне, собственно, и рождался "Наш дом", который за свое желание быть свободным театром и был закрыт. Иван Толстой: Что случилось потом? Студенческие годы, как известно, недолгие, и в 60-е годы произошло быстрое взросление. Марк Розовский: В 69-м году, театр, просуществовавший 12 лет, был закрыт. Все мы оказались без работы, на улице. Мы оказались даже под запретом, имя тоже подвергалось запрету к упоминанию в прессе того времени. Иван Толстой: А расскажите что-нибудь, из того самого запретного, что было. Что Вам инкриминировалось? Марк Розовский: Ну, в каждом спектакле находилась масса замечаний, партком, нарком, правком требовали: Иван Толстой: Назовите две или три пьесы. Марк Розовский: "Вечер русской сатиры" мы играли. Я поставил тогда сказку Салтыкова-Щедрина, называлась "Карась-идеалист", и мне тут же запретили ее играть на сцене. И как Вы думаете, почему, хотя ее проходили в школе? Потому что в это время был процесс над Синявским и Даниэлем, и Синявский, когда его спросили об его идеологии, сказал: "Я идеалист". И мне сказали, "Это намек на процесс". В спектакле "Сказание про царя Максимильяна" звучала песенка "Кихэ лехезем". Говорили, "снимите эту песенку, тогда пойдет спектакль" - "Но почему? Речь идет о мальчике, убитом в гетто!" - "Не важно, не нужно акцентировать еврейскую тему". Сегодня мы на фестивале еврейской культуры в Праге. Это звучит смешно и дико сегодня, но так было, и, как говорится, из песни слова не выкинешь. Иван Толстой: Марк, в начале 70-х годов, Ваш театр начал отвоевывать какое-то пространство. Как Вы утвердили себя в результате в качестве официально признанного государственного театра? Что для этого потребовалось? Марк Розовский: До этого были многие годы, когда у меня не было театра, и мне повезло, потому что на мое предложение работать откликнулся Георгий Александрович Товстоногов, и в 73-м году я поставил "Бедную Лизу" на сцене Ленинградского БДТ. Это была моя первая работа на сцене профессионального театра. Потом, в 75-м году возникла "История лошади", которая обошла многие сцены мира, и потом даже вышла на Бродвее, с моей музыкой. Деньги по линии ВААПа приходили в Москву, и, по-моему, 80% отбирали - такой был государственный рэкет - и остальное я получал в "Березке" по чекам. Извините, что я говорю про деньги, но я просто говорю о методах той жизни, способах осуществления себя в театре. Иван Толстой: А можно попросить позадержаться, все-таки, на этом, очень редком в биографии советского, российского режиссера моменте - спектакля на Бродвее. Вы сидите в Москве, не выездной. Вам удалось посмотреть пленку с этим спектаклем? Марк Розовский: Нет, ничего не удавалось посмотреть. Я повторяю, я только имел информацию. Единственное, что мне прислали множество рецензий, в том числе и из New York Times, хвалебные рецензии, потом в региональных театрах Америки шла пьеса. Так что, она шла по всему миру. Она, наконец, была поставлена в Национальном Лондонском Театре, и был однажды даже очень смешной момент. Мы получили приглашение в Лондон, на премьеру в Национальном Театре, и телеграмма была подписана не кем-нибудь, а Сэром Питером Холлом. Причем, помимо "Мы приглашаем Вас на премьеру в пятницу", там было написано "Ваши места такие-то и такие-то". Иван Толстой: Как говорит один из героев пьесы "Майн Кампф. Фарс", "Тебе не больно на кресте?" - "Только когда смеюсь". Марк Розовский: Вот именно. Мы расхохотались. Я даже не понес никому эту телеграмму, потому что она бы вызвала хохот и у чиновника, который бы читал эту телеграмму. Наивный Сэр Питер Холл думал, что я возьму эту телеграмму, пойду в кассу, куплю билет и приземлюсь в Лондоне на следующий день. Я думаю, он даже представить не мог, что это совершенно невозможно, потому что это было невозможно. Я помню, мы с женой сели на кухне, посмотрели на часы, мол, вот сейчас уже начинается. Мы откупорили бутылку водки - даже не шампанского, чокнулись и так отпраздновали свою премьеру в Лондоне. Вячеслав (Петербург): Сейчас Россия, говорят, без идеи, которая объединяла бы всех россиян. А есть выражение: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой". Хотелось спросить, почему безумец, и почему честь ему, и почему нет спектаклей, в том числе и у него, на эту тему, на тему, которая объединила бы всю Россию, чтобы страна процветала? Это первый вопрос. Вы знаете, многие нации, которые сейчас развиваются и добились многого в истории, исповедуют христианство. Сейчас идет дискуссия, что причина Холокоста была в Торе, в иудаизме. Вы считаете это мнение справедливым? Может, действительно, нужно развивать христианство дальше как спасение для всего человечества? Потому что говорят, что Холокост становится снова неизбежен. Марк Розовский: Вопрос очень серьезный. Я могу сказать только одно, что никакой объединяющей идеи, которая может спасти Россию, лично мне сегодня не видится, кроме идеи свободы, демократии, идеи отстаивания фундаментальных ценностей, общечеловеческих ценностей. На этом пути должна находиться Россия, и только в этом случае она выживет, если она придет, как раз, не к той ксенофобии, разгул которой мы сегодня наблюдаем, и благодаря этой ксенофобии, как раз, все объединительные тенденции ослабляются, и тот фашизм, или полуфашизм, который возникает иногда в кое-каких речах, а иногда и в поступках - это все приведет к развалу России. Это все никогда не объединит Россию. Это для меня совершенно ясно, и поэтому я ставлю антифашистский спектакль. Потому что трудно - все говорят, нет определения фашизма, и что это такое? Идеологическая ориентация? Наверное. Мой друг, писатель Виктор Ильюшенко недавно издал книгу "Ксенофобия, национализм и фашизм", где говорит о ликах русского неонацизма, делает попытку дать развернутое определение, что такое фашизм? И он говорит, что это некая философия, идеология, политика, практика, осуществление некого режима, основанного на некой расовой, национальной, социальной, или религиозной ненависти. Это режим, который делает ставку на культ насилия и на террор, и в основе своих идеологем держит именно ксенофобию. Антисемитизм - только часть общей ксенофобии. Это - агрессивное, как он говорит, имперское мессианство наций, и, обязательно, желание толпы - не народа - создать своего "харизматического" национального вождя, и обязательно этот вождь строит свою политику на некой нетерпимости к инакомыслию, делает ставку на государственное регулирование экономики, на милитаризм. Все это зиждется на отрицании неких общечеловеческих ценностей, нравственных норм. Обязательно для нациста отрицание демократии, гражданских прав и свобод. То есть, все это - признаки неонацизма, да и старого фашизма. Фашизма, нацизма: здесь разницы особой нет. Тот самый тоталитаризм, который строится на расовой и национальной почве, это националистический тоталитаризм. Иван Толстой: Я напомню второй вопрос. Слушатель говорил о возможной причине Холокоста, заключающейся в самой Торе, и утверждал, что новый Холокост неизбежен. Что Вы думаете по этому поводу? Марк Розовский: Я не специалист по Торе, и поэтому не смогу вразумительно ответить на этот вопрос, хотя я и считаю, что это полная дичь, считать священную книгу народа причиной гибели миллионов людей. Иван Толстой: Это же психологическая попытка оправдать, а, самое главное, спихнуть ответственность на саму жертву. Марк Розовский: Ну, дело в том, что мы знаем такие фальсифицированные документы, и сегодня они в ходу, как "Протоколы Сионских мудрецов". Собственно, сама книга "Майн Кампф" явилась абсолютным продолжением этих позиций, бесчеловечных позиций, нацистских позиций, и, собственно, наш народ воевал не только с немецким народом, но и против фашизма. Он воевал против этой ксенофобии, и против этого зверского изуверства и умения заменить истинную веру на какие-то псевдоценности, что Гитлер и сделал со своим народом. Это и делают наши, сегодняшние фашисты. Вот вышла книга такого Анатолия Иванова и Николая Богданова "Христианство". Эти люди выпустили эту книгу сегодня. Они выступают против Христа как еврейского человека. Они его просто жидом считают. Христос неприятен, потому что он проповедовал свою веру на той самой святой земле, которую они святой землей не считают. Для них, русский Бог - Сварог. Вот в кого они призывают верить. А Христос был, как бы, человеком, который изуродовал русскую культуру, душу, русский характер, и они впрямую об этом говорят. То есть, это абсолютные антихристы, идолопоклонники, язычники, и любой христианин, получивший такое оскорбление от антисемитов типа Иванова, Богданова, и Корчагина, конечно же, видит в Христе: Вы понимаете, они видят в христианстве именно национальную угрозу для России. Или Россия, или христианство - так они считают. А христианин, по их мнению, это просто духовный раб еврейства. Я цитирую, опять-таки. Это просто злобный вздор! Это ксенофобия, которая переходит всякие границы. Это уже бред сумасшедшего, но этот бред издается, и культивируется в нашем обществе. И немало есть людей, которые могут после этого задавать такие вопросы, которые я сейчас услышал. Иван Толстой: Ну, все-таки, это такая крайность, такая маргинальность: я подозреваю, что она: Марк Розовский: Нацизм это и есть крайность! Эта крайность как раз и чрезвычайно важна для погромщика. А погром, собственно, и есть результат этой крайности. Наталья Михайловна (Москва): Я православная христианка, русская. Говорю это исключительно для некоторых радиослушателей. Уважаемый Марк Розовский, Ваше творчество прекрасно, человечно! Человечность у нас сейчас в большом дефиците. Театр у вас маленький. Что нужно сделать, чтобы ваши - да и подобные - спектакли регулярно давались по телевизору, причем по первому, второму каналам, которые доходят до всех уголков России? Ведь, сейчас, кажется, другие времена. Марк Розовский: Спасибо! Мне очень радостно слышать ваш голос и ваши слова. Не просто потому, что они приятно ложатся на сердце, но они принципиально важны в контексте того, о чем мы сегодня ведем разговор. Сегодня Христов завет о том, что все люди - братья, как-то оказывается попираем именно теми, кто пытается разжечь вражду между людьми, простыми людьми, хотят видеть не просто отдельных людей, а целые нации в качестве врагов своих. Вот это приводит к нравственному падению, превращает народ в чернь, в толпу. Именно этого хочет гитлеризм. Что касается второго, я был бы рад, если наши спектакли показывались по первому и второму каналу, - я бы не возражал. Но что для этого нужно сделать, я, честно, не знаю. Иван Толстой: Давайте, вернемся в храм Мельпомены, и поговорим, собственно, о проблемах театра. Лет 10 назад было очень много разговоров о театральном тупике, о кризисе, о невозможности выжить без государственной помощи. Есть ли какое-то развитие этой проблемы, этой темы, этих аспектов за последние годы? Марк Розовский: Насколько я помню, каждый год кто-то высказывает такую мысль, что театр в кризисе, вот-вот театр погибнет - то ли кино его съест, то ли телевизор его сожрет. Наверное, это не так. Покуда зрительные залы полны, покуда есть интерес к театру как таковому, я думаю, он будет жить. Хотя великие театральные идеи будут рождаться и в лаборатории. Можно сказать, с очень малым количеством зрителей. Ну, об этом можно тоже разговаривать. Театр авангардный, экспериментальный тоже необходим, как одна из ветвей развития театра, и русский театр всегда был интересен тем, что он был всегда разный. Я же считаю, что какому театру надо отдавать предпочтение? Живому театру! Очень просто. "Быть живым, и только", как сказал тот же классик. Иван Толстой: Как это легко сказать, и как трудно осуществить! Марк Розовский: Совершенно верно. Так вот, тут и начинаются какие-то внутренние борения. В Москве сейчас проходит чеховский фестиваль, на который приехали многие театры мира. Москвичи могут посмотреть много - что понравится, что нет. На этом фестивале сделан некий бразильский акцент - приехало пять театров из Бразилии. Мы сегодня живем в открытом обществе - вот вы спрашиваете, что изменилось - мы имеем новые возможности. Театр работает без цензуры. Это хорошо лично для меня, я бы так сказал. Это плохо для тех, кто в бесцензурном пространстве творит безответственно. В условиях, когда вдруг возникла свобода изъявления, кому-то, оказалось, и сказать нечего. Наш, российский театр сегодня не столько кризис переживает, сколько: понимаете, возникает такая ситуация, в которой все, что делалось нашими мастерами, нашими признанными великими деятелями театра, все это, вроде бы, не то что подвергается осмеянию, но не берется в расчет. Стало все можно, а когда все можно, возникает эта безответственность. Русский психологический театр - театр переживаний, театр, где разрабатываются характеры, где глубинно разрабатываются вопросы жизни человеческого духа - вот этот театр, конечно, попран сегодня во многом. Он очень редок. Но когда он возникает на сценических подмостках, зритель оказывается почему-то чрезвычайно благодарным нам за то, что мы его возрождаем. В репертуаре Театра у Никитских ворот идут четыре чеховских спектакля. Публика реагирует совершенно изумительно! И именно на эти работы, в которых, может быть, нет какой-то зауми, и правой рукой левое ухо я не хватаю, но в них есть живой академизм, живое человеческое существование, актерское существование на сцене - школа переживания, школа сопереживания, школа сочувствия - вот это то, чего нам не хватало и не хватает. Театр, если он будет развиваться, то в сторону этих, традиционных для российского театра: не хочется сказать "догм", потому что это не догма, потому что это тайна человеческого, поистине неисчерпаемая, а человек бездонен. Сколько бы мы не старались распознать человека, мы все равно до конца не сумеем проникнуть во все закоулки человеческой души. Если российский театр будет развиваться именно в этом направлении, то у него обязательно будет будущее. Если нет, то мы окажемся во власти псевдоавангардных, не выстраданных душой и умом опусов. Иван Толстой: Марк, Вы - автор шести книг о театре, и, в том числе, о Чехове. Вы только что страстно говорили и о чеховском фестивале, и об обращении к Чехову. О чем Ваши книги? Что Вы ищете в Чехове? Марк Розовский: Что значит "о чем книги?" - книги о театре, о проблемах театра. Последняя книга, "К Чехову", состоит из трех разделов - беседы о "Вишневом саде", чтение "Дяди Вани" и эссе об одном рассказе Антона Павловича "Спать хочется". Это, я считаю, великий его рассказ, всего три-четыре странички. Иван Толстой: Лев Толстой тоже считал его великим. Марк Розовский: Да, и Михаил Чехов, кстати, тоже обращал внимание именно на этот рассказ. Сюжет его очень тяжелый: ребенок убивает ребенка. Иван Толстой: И ведь совершенно не театральный рассказ! Марк Розовский: Да, анти-театральный внешне, но он разыгрывается в одном из наших спектаклей, под названием "Доктор Чехов". И вот, режиссерский анализ и постановочные решения я в этой книге опубликовал. Что касается двух других пьес, "Дядя Ваня" и "Вишневый сад", то они тоже в репертуаре нашего театра, и принимаются прекрасно, кстати. "Вишневый сад" мы сами играли на прошлом чеховском фестивале в Москве, и для меня это было очень почетно, потому что прошлый фестиваль совпал со столетием со дня смерти Антона Павловича. Александр Сергеевич (Москва): Я хотел бы узнать у Марка Розовского, как он относится к такой проблеме, которая элегантно именуется "эстетизацией уродства". Он уже частично говорил о том, что в современной интерпретации русская классика психологического театра выглядит прямо каким-то абсурдом. Проблема усугубляется еще и тем, что современная молодежь практически не видит настоящей классической интерпретации, и если она будет судить о современном спектакле, об Островском или и о Чехове, она просто будет считать, что все предки были уродами, дебилами, и т. п. Марк Розовский: Вы говорите об эстетизации уродства в таком контексте, что это нельзя допустить. Знаете, что Вы имеете в виду, мне понятно, но, с другой стороны, я хотел бы не объяснить, но спросить. Вот есть правда жизни. И в жизни есть уродство. Если я, как художник, хочу достичь абсолютного изображения этой правды, могу ли я рассчитывать на то, что образ, который я создаю, будет вами принят? Или же Вы хотите, чтобы как на лощеных журналах, на обложках возникала "красивая жизнь"? У Маяковского, один из героев говорит: "Сделайте мне красиво". Понимаете, когда нет "эстетизации уродства", тогда возникает псевдоправда, тогда возникает придумывание некой правденки, которая абсолютной правдой не является. Задача искусства - говорить правду, и только правду. И если правда страшна, то поверьте мне, это страшная правда должна иметь образ этой правды. И против такого образного решения, я думаю, ни Вы, ни я возражать не будете. Анатолий (Подольск): Что Марк Розовский думает, в целом, о составлении актерского искусства в России на сегодня, по сравнению с тем, что мы в свое время могли видеть. Ну, скажем, Бабочкин. Есть ли актеры такого уровня? Как, например, тот же Бабочкин, Черкасов, Качалов: Как он оценивает современную актерскую школу? Марк Розовский: В вашем вопросе есть и ответ. Нет на нашей сцене сегодня таких фигур, какими были вот те мастера, имена которых вы прекрасно помните. С вами, наверное, можно согласиться. Я тоже испытываю такую же боль, потому что очень мало личностей сегодня в театре. Вот та пустота, которую мы развеяли; те принципы "клипового мышления", когда все мелькает, соединяется несоединимое, когда можно срастить одно с другим, когда всякая ерунда и чушь выдаются за искусство; в такой ситуации не требуются Качаловы, Бабочкины - мастера высшего класса. Хотя, я не могу сказать, что Россия обделена талантами. Никогда этого не было и не будет. Они, видимо, сегодня не столь востребованы. Происходит, действительно, некое вырождение актерского мастерства, актерского искусства, искусства с большой буквы. И именно из-за того, что много пустоты вокруг, и оказываются просто не востребованы эти таланты. Но собственно "талант" я вообще считаю "от бога". Нет большой заслуги человека в том, что он имеет талант. Талантливых людей в Росси бесконечно много, но вся проблема в том, чтобы сделать так, чтобы талант проявился; чтобы были созданы условия, при которых он бы возвысился; чтобы он, что называется, с богом разговаривал и с людьми через свое "Я". Можно так сказать: а где сегодня Достоевский? А где новый Чехов? Пушкин? Островский? И на это мы тоже разведем руками, вздохнем, и скажем: "ну нет". Вот сейчас тот самый момент, когда мы вздыхаем и сетуем, что, мол, талантов не хватает - а, кстати, талантов всегда не хватает. Во времена Чехова все сетовали, что таланта мало, а Чехова не принимали за великого писателя. Да и сам Чехов говорил, "меня через семь лет перестанут читать". Так вот, я все-таки думаю, что за это время, что мы с вами разговариваем, кто-то пишет гениальную пьесу, и рожается новый Станиславский, новый Мейерхольд, и дай бог, чтобы это произошло в ближайшее тысячелетие. Иван Толстой: Или, может быть, он обдумывает Ваши режиссерские советы. У нашего слушателя был еще второй вопрос о театральной педагогике. Марк, расскажите, пожалуйста, как Вы учите ваших актеров. Какой Вы как наставник? Какие идеи вы вкладываете в их головы и души? Марк Розовский: Ну, в Театре у Никитских ворот труппа созидалась в процессе создания тех или иных спектаклей. Наш театр многоформный, многожанровый, многостильный, разноязыкий. На нашей сцене и мюзиклы, и психологические пьесы, и экспериментальные пьесы, пьесы авангардные, и пьесы традиционные - все есть в нашем репертуаре. Но кроме этого, я веду курс в Российской Академии Театрального Искусства в ГИТИСе, где у меня 22 студента, и - вы спрашиваете, как? - немножко противу программы, мы, по зову сердца, сделали спектакль к 60-тилетию победы над фашизмом, и надо сказать, эта работа получила на фестивале к 60-тилетию победы первую премию за лучший студенческий спектакль. Называется он "Всегда ты будешь", и мы его 23-го июня играем, а потом повезем на фестиваль "Голоса истории" в Вологду. Это замечательный театральный город, в котором уже несколько лет подряд проводится этот фестиваль "Голоса истории". К сожалению, он у нас не освещается достойно нашим телевидением, но сам по себе он проходит очень мощно. Там представлены хорошие театральные работы, и не только из России. "Всегда ты будешь" - это в основе своей, дневник московской школьнице, а потом студентки, Нины Костериной. В свое время Александр Трифонович Твардовский опубликовал этот дневник на страницах "Нового мира". Я был обыкновенным читателем этого произведения, и я считаю, что это документ военной эпохи ничуть не ниже дневника Анны Франк. Потому что эта девочка была в одном отряде с Зоей Космодемьянской, это был отряд смертников, партизан, которых засылали в тыл немцев, где они должны были совершать - как сказали бы сегодня - "террористические акты" ценой своей жизни. Так вот, эта девочка, Нина Костерина оставила дневник, документ потрясающей силы, и она еще до ХХ съезда разобралась, кто есть кто. Ее отец был арестован Сталиным, и она уже до войны поняла всю несправедливость того общества, в котором она жила и в которое она очень верила. Она была необыкновенной чистоты и духовной красоты девчонка. "И, может быть, своим поступком я спасу отца", записала она в своем дневнике, уходя на фронт, уходя добровольно, понимая, на что она идет - на смерть. Вот этот дневник мы поставили, вместе с песнями довоенных и военных лет, в исполнении наших студентов. Ну, и там участвуют три наших актера из Театра у Никитских ворот. Этот спектакль был украшением нашего нынешнего сезона. Иван Толстой: Марк, перед вами актеры - люди, выбравшие актерскую стезю, и тем более члены театральной труппы. Чему можно научить этих взрослых людей? Есть у вас какие-то заветы, которые вы перед ними излагаете, пытаетесь в них внедрить, или, по крайней мере, один или два завета? Марк Розовский: Я не знаю, заветы ли это, но я, прежде всего, хочу раскрепостить артиста как человека, заставить его быть внутренне свободным - не распущенным, а свободным. Он должен быть фантазером, он должен уметь импровизировать, он должен уметь мыслить. Потому что в сегодняшнем театре я принимаю все, кроме одного - бессмыслицы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
