Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[27-02-01]
Российские журналыНазад в детскуюВедущий Кирилл Кобрин Кажется совсем недавно президент России призывал своих просвещенных соотечественников создать новую национальную идею. Из этого ничего не вышло. Она без всяких заказов начала расти после августа 98 года: новая державная идеология, уже четвертая по счету в российской истории. Первую сочинил в начале шестнадцатого века псковский инок Филофей, в ней говорилась, что "Москва" (то есть "Россия") - последняя истинно христианская империя на земле. Дальше будет только Страшный суд. В конце тридцатых годов девятнадцатого века граф Сергей Уваров сформулировал вторую, объявляющую Россию уникальной страной, где единственно возможной формой правления в стране православнейшего народа может быть только самодержавие. Сто лет спустя сталинские идеологи придумали "советский патриотизм", слегка подновленный в конце сороковых великорусским шовинизмом. Окруженная со всех сторон врагами Родина вела священную борьбу за освобождение мира от гниющего империализма. Нынешняя идеология, четвертая, лишена всех этих особенностей. Она родилась, как говорят о ней ее противники, из обиды и раздражения на окружающий мир, прежде всего - на Запад, из унижения собственной бедностью. В январском номере журнала "Знамя", известном либеральном издании, напечатана статья Александра Рубцова "Призрак свободы". Автор, как написано в биографической справке, "руководил рядом крупных проектов и разработок в области текущей политики, философии политического процесса, теории идеологии и опыта формирования "национальных идей". Вот что пишет он в последней части своей статьи, озаглавленной "Миссия страны": "На рубеже веков и тысячелетий Россия осталась последним значимым, но не до конца испытанным полигоном либерализма. Причем полигоном, определяющим и свою судьбу, и судьбы большей части постсоветского пространства. Что важно для всего "мирового цивилизованного" пространства. На этом полигоне впервые испытывается быстрый и масштабный выход не из скоропостижных диктатур, а из режима, сгноившего культурный слой свободы почти до материка. Здесь испытывается принципиально новый график выхода к свободе - достаточно радикальный, но без революционных катаклизмов и возвратов неототалитарного свойства. Это будет либо новое качество свободы - либо новая модель стыдливой и недолгой "псевдодемократической диктатуры"... В новом тысячелетии и в новом мире у России других достойных перспектив просто нет". Как видим, не все в России могут жить без осознания сверхмиссии своей сверхдержавы. То она должна нести свет истинной веры всему миру. То - продемонстрировать миру такой урок, что тот ужаснется и начнет жить по-новому. То она - маяк и заря нового бесклассового общества. Теперь Россия - "последний значимый полигон либерализма". Хотелось бы знать - почему. И что такое "радикальный график выхода к свободе", но, в то же время, без "революционных катаклизмов"? В чем заключается "новое качество свободы"? Почему "псевдодемократическая диктатура" - "стыдливая"? Насколько я понимаю, речь идет всего лишь об оправдании нынешнего режима; его явное нежелание пользоваться демократическими инструментами автор списывает на необходимость противостояния придуманной им же "псевдодемократической диктатуре". Завершает Александр Рубцов тем, что, хочешь не хочешь, но других "достойных" перспектив у страны нет. И в этом есть смысл "новой свободы" без свободы. И в этом - особый "русский либерализм", который испытывается сейчас на российском полигоне; результаты же эксперимента должны обрести всемирно-историческое значение... В новом русском патриотизме, в новой державной идеологии, выросшей изнутри, без заказов и приказов, нет позитивного содержания - такова ее главная особенность. Все предыдущие все-таки исходили из того, что у России есть нечто, что она может предложить окружающему миру: истинная вера, неслыханное народное самодержавие, коммунистическая идея. Сейчас этого нет. Все, чем она может похвастаться - отрицание; мы не такие и не такие, и нечего нам навязывать. Какие же мы на самом деле - этот вопрос остается без ответа. Отрок раскапризничался. Не предлагайте ему ни игрушек, ни каши. "Уйду в лес", - говорит он. "Буду жить один. Стану разбойником". На прошлой неделе в самом интересном, на мой взгляд, сетевом издании - "Русском журнале" - появилась рубрика с "говорящим названием" "The West and the Rest" (Запад и остальные). Как явствует из названия, материалы рубрики будут посвящены одной проблеме - взаимоотношениям Запада и остального мира; западной и незападной цивилизаций. Любопытно, что человек, придумавший это название, полностью игнорирует совершенно банальную вещь: помимо "западной" в мире есть масса других цивилизаций; однако он бестрепетно сводит их в одну - "незападную", выстраивая, таким образом, новую границу новой "холодной войны", нового "железного занавеса" - между Западом и остальными. В "остальные", между прочим, попала и Россия. (Тут я замечу в скобках, что это - обычная история. Начнешь с обиды за несправедливо униженную Родину - унизишь ее еще более. Поместишь ее, например, в "остальные", рядом с народами, живущими на стадии родового строя. Они тоже ведь "не Запад"...) "Введение в рубрику" начинается с обвинений в адрес легко угадываемого Запада. Вот он, голос "остального" из "Русского журнала": "Некоторые - а именно, "экстравертные" - культуры не хотят... смириться, из оптимизма, из человеколюбия. И продолжают от одиночества махать руками - come on, делай как я! - зачитывать прокламации, выступать с воскресными проповедями по кабельной сети, с ночными стриптизами - по ней же; по будням - следить за общественным порядком на общественных началах. С некоторых пор соседям становится трудно делать вид, что ничего не происходит, и они, в свою очередь, срываются на объяснения: "ну поймите и вы нас тоже". В раздражении, упиваясь своими словами, дитя валит в одну кучу все, что ему ненавистно во взрослых - их нравоучения, страсть к порядку, их взрослую сексуальную жизнь. К черту! Поймите и меня тоже! Так чего же надо понять взрослым, Западу в юном бунтаре? "Но право, сколько труда, такта, сколько переводческих усилий, сколько маленьких дипломатических ... подвигов уйдет на то, чтобы восстановить ту вежливую дистанцию непонимания, которая, казалось бы, так естественна под сводами всякого чужого монастыря. Собственно, это все, что нам остается: понятийная борьба за священное право непонимания". Оставьте меня в покое, - говорит автор Западу, - оставьте в покое нас, с нашим воровством, с нашим неуважением к отдельному человеку, с нашей приторговывающей оружием армией, с нашими пенсионерами, живущими меньше, чем на тридцать долларов в месяц, с нашими взбалмошными губернаторами, с нашими взрывающимися подводными лодками, горящими телебашнями и - главное - с нашими ракетами. Под сводами чужого монастыря пусть молчат все. Пусть не понимают, но и пусть не лезут с советами, деньгами, дружбой и ненавистью. Неудивительно, что следующий материал "Русского журнала" называется так: "Ксенофобия. Приступ 1. Железная занавеска". Статья Михаила Ремизова посвящена свежему номеру французского журнала "Критик", тема которого - "Одиссея России". Ремизов начинает с того, чем закончил автор "Введения" - с выдержки и нежелания понимать, что творится под сводами "чужого монастыря": "В такой скользкой материи, как "русистика", эти качества - выдержка и репутация - пришлись, в общем, в пору. Осторожный, иначе не скажешь, подбор тем и публикаций если не разряжает нервозный воздух русско-французской дружбы, то, по меньшей мере, не треплет нервы подобному мне... Там нет маркиза де Кюстина, нет Глюксмана, нет правозащитных судорог русофобии... Мы ценим это". Вот он - апофеоз нового русского патриотизма, новой державности. Степень самоуважения такова, что автор вдруг начинает говорить от первого лица множественного числа - как монарх: "мы ценим это". Кто "мы"? Истинные патриоты? Борцы с Западом? Надуватели щек? Специальные органы, созданные для любви к Родине? Непонятно. Автор явно не в спокойном расположении духа, его состояние можно описать, как вечную контратаку: "русистика" - "скользкая материя", русско-французская дружба дышит "нервозным воздухом", подбор тем "не треплет нервы". Впрочем, довольно быстро становится ясен адрес этой неврастении: "правозащитные судороги русофобии". Для Михаила Ремизова защита прав человека - чистейшая русофобия: впрочем, понятно почему. Потому, что мы - особенные. Под сводами нашего монастыря, где частенько пытают и убивают, следует сохранять "вежливую дистанцию непонимания". И за это "священное право" следует бороться. "При всей своей холодной выверенности - или выверенной холодности, - взгляд "Критик", разумеется, не может игнорировать тот политический запрос, который существует. Этот запрос бессознательно-объективен. Сколько ты не говори про русский роман или русскую постсемиологию, а у мирового сообщества все одно душа болит о демократии". За всеми разговорами о русском романе или русской науке Михаил Ремизов прозревает лишь одно - русофобскую заботу о правах человека. Весь окружающий мир - враг. Тот, кто пытается объяснить миру устройство монастыря под названием "Россия" - еще хуже: пособник. Враг внутренний. В разряд внутренних врагов у Михаила Ремизова попадает известный социолог Юрий Левада, напечатавший во французском журнале статью "Президентство Путина перед лицом общественного мнения". Ремизов комментирует этот текст в жанре полудоноса: "Однако же, при всей своей - отвечающей духу журнала - академической взвешенности, сентенции Левады не избегают подчас и некоторой, присущей стуку судейского молоточка, весомости. Да, и "авторитарные структуры", и "полицейские инстанции" - все это Юрий Александрович не обходит молчанием и, не сказать чтобы "бьет тревогу", но тревожные звоночки "мировому сообществу" посылает..." Эти "тревожные звоночки мировому сообществу" для автора "Ксенофобии" как пипиканье шпионского радиопередатчика. Так что же можно противопоставить проискам врага? Да почти что ничего. Железную занавесочку. На настоящий железный занавес сил не хватит: "Словом и покаяться толком не успели, а вот уже снова заглядываемся на порочное прошлое. Неудобно получается. Хочется повесить от стыда железный занавес или, там, занавеску и тогда уже грешить - напропалую". Опять это множественное число первого лица - мы. С кем же хочет Михаил Ремизов повесить занавеску? С кем грешить напропалую? Вот вопрос. Действительно, кто "наш", а кто "не наш"? В новейшем русском патриотизме, не имеющем положительного, позитивного содержания, вопрос размежевания становится главным. Кто будет устраивать оргии за железной занавеской, а кто пытаться подглядеть, что же происходит? Если мы точно не можем сказать, кто здесь, по эту сторону - ведь мы не знаем, что нас объединяет - то мы точно можем сказать, кто находится по ту. По ту находятся все другие, кто не мы. Противостояние "Запад и остальные" превращается в противостояние "Россия и остальные". Под "Россией" (и ее друзьями-единомышленниками) подразумеваются все, кто не является Западом. Даже Советский Союз называл "своими" режимы, исповедовавшие коммунистическую идеологию. Или - прикидывавшиеся, что исповедуют. Несмотря на прагматизм, даже цинизм "холодной войны", за ней стоял великий идеологический вопрос. Как это ни банально звучит, сознательный тоталитаризм противостоял сознательной демократии и свободе. Сейчас новые русские идеологи пытаются противопоставить западным ценностям вакуум, мгновенно засасывающий все, что отвергнуто по ту сторону: Хуссейна, Милошевича, Лукашенко. Самое любопытное - это то, что собственной логикой автоматического деления на "наших" и "не наших" пытаются мерять поступки окружающих, забывая, что сами же говорили о необходимости "молчания", "вежливого непонимания" под сводами чужого монастыря. Этому соблазну поддаются даже вполне демократически ориентированные издания и авторы. В номере журнала "Новое время" от 25 февраля, в рубрике "Проект 2001", Михаила Глобачева "Осколки кривых зеркал": "Дальше - больше. Экс-президент Югославии Милошевич явно "не наш": следовательно, косовские албанцы были безвинными жертвами, и им следовало помочь в создании собственного государства, точь-в-точь по букве памятного документа ООН. А Шеварднадзе, наоборот, хороший, поскольку прекратил "холодную войну" и обрушил Берлинскую стену: значит, права на самоопределение и одновременно территориальную целостность принадлежат исключительно его нации, но уж никак не кударским осетинам и не абхазам вкупе с местными армянами и русскими - этой злостной "посткоммунистической Вандее". Никаким иным способом решительно не удастся определить, кого же считать "подлыми бандитами", кого "отважными партизанами"..." Как видим Глобачев пытается воспроизвести внешнеполитическую логику Запада, основывая ее циничной логике новой русской державности. Увы. Несмотря на все просчеты и недочеты западной политики в отношении разнообразнейшего сепаратизма, в ней есть принципы. В частности, принцип защиты прав человека. Приницип универсальный, всеобщий, потому и столь противный новейшим патриотам России. Запад не государство свое албанцам помогал создать, а пытался прекратить этнические чистки. Шеварднадзе - не Милошевич вовсе не потому, что помог сокрушить Берлинскую стену или развалить соцлагерь, а потому, что не приказывал уничтожить абхазское население, наоборот, вел с сепаратистами переговоры. Не надо путать Шеварднадзе с Гамсахурдиа... Дети бывают порой циничными, ибо воспринимают духовные ценности цивилизации взрослых как чужие, навязанные. Обиженный ребенок ищет в поведении родителей простое объяснение; чем он раздраженнее, тем грубее и низменнее будет оно. Зрелые культуры сложны; сложна, безусловно, и русская культура, ибо она - европейская, то есть зрелая. Новые русские патриоты хотят вернуть Россию назад, в детскую, чтобы она так и осталась там - за железной занавесочкой, обиженная на весь мир, подозрительная и неустроенная. Кое-что уже из этого плана удалось. Вот цитата из статьи Дмитрия Быкова "Конец привала", напечатанной в журнале "Собеседник" за 26 февраля: "Зато международная жизнь забила ключом: сперва обострение вечного арабо-израильского конфликта, потом избрание Шарона премьером (по сути, Израиль выбрал войну - и наши соотечественники сыграли в том немалую роль), теперь вот наш вполне вероятный выход из санкций против Ирака. Госдума это уже рекомендовала, и, немного зная Путина, мы не имеем никаких оснований думать, что он откажется от столь эффектного шага. Американцы за последнее время успели нам несколько раз нахамить, а Буш-младший наглядно продемонстрировал нежелание играть в многополярный мир. Более того, риторика обоих молодых и энергичных президентов не оставляет сомнений в том, что дружба между сверхдержавами невозможна. Привал, длившийся пятнадцать лет, окончен. Подтянись, заправьсь, равняйсь. Да и как может кончиться война, ежели главная битва добра со злом, свободы с несвободой никогда не может закончиться? "Дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей", - писал один глубоко православный литератор (большой, кстати, противник убийства). "Поле битвы - земля", - добавили наши современники. Эта битва не кончится никогда. Другое дело, что вождям воюющих армий нет никакого дела ни до зла, ни до добра, ни даже до свободы. Они решают свои проблемы. И Америке, подтачивавшей советскую империю, никогда, в сущности, не было дела до российских диссидентов и российской демократии. Одна сверхдержава исподволь изматывала и разрушала другую сверхдержаву, вот и все дела. А что же в этой войне зависит от частных людей? А ничего не зависит. На какой стороне родился, за ту и воюешь. Или перебегаешь, пока не поздно". Мальчишка думает, что взрослые рассуждают именно так. Отнюдь. Если и есть в этой идеологии некое содержание, то вот оно - простодушный цинизм. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
