Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[13-08-05]
Дорога свободыВедущая Кристина Горелик Усыновление российских детей иностранцами. Мнение чиновников, психологов, адвокатов. Жизнь бывших заключенных. Людмила Алексеева - Комиссар Совета Европы по правам человека о судебной системе в РоссииКристина Горелик: Недавно в Америке состоялся еще один судебный процесс над приемными родителями. Усыновленного российского мальчика новые папа с мамой уморили голодом. Это 12-й случай за последнее время, когда российский ребенок погибает от рук приемных родителей в США. Как только эти судебные процессы стали достоянием гласности, российские политики поспешили заявить о том, что нужно вообще запретить усыновлять иностранцами российских детей. Вместо того, чтобы задаться вопросом, что нужно изменить в практике усыновления, чтобы дети не попадали в руки людей, страдающих различными психическими заболеваниями. Министерство образования и науки России подготовило и направило в правительство ряд поправок в законодательство об усыновлении, требуя запретить независимое усыновление иностранцами российских детей и обязать каждого потенциального приемного родителя проходить психологическое тестирование, а также специальную подготовку и обучение. Об инициативах Министерства образования я беседую с начальником Департамента молодежной политики, воспитания и социальной защиты детей Министерства образования Сергеем Апатенко.
Сергей Апатенко: В начале 90-х годов у нас появилось законодательство, которое позволило иностранным гражданам принимать детей в семью, усыновлять российских детей. Естественно, разрешено, как усыновления через аккредитованные агентства, так и разрешено независимое усыновление. За прошедшие годы мы поняли, что сегодня существует проблема. Законодательством у нас, например, не разрешается посредничество при усыновлении. Законодательством Российской Федерации запрещено получение денег за усыновление. У нас как бы это прописано, но конкретных мер сегодня не осуществляется. И мы понимаем, что этим пользуются сегодня и граждане нашей страны, и граждане других государств, которые осуществляют такую посредническую деятельность. Для того чтобы избежать этих моментов не просто нарушения законодательства, а тех случаев даже, которые у нас произошли, ужасных случаев гибели наших детей, мы видим, что львиная доля этих усыновлений приходится на независимое усыновление. Сегодня необходимы поправки к законодательству, в первую очередь, которые будут запрещать независимое усыновление. Мы знаем, что не все страны, не все граждане других стран, которые хотят усыновить детей, в том числе и в Российской Федерации, имеют здесь аккредитованные агентства, поэтому мы смогли бы эти вопросы решать посредством международных договоров. Кристина Горелик: А почему только сейчас Министерство образования и науки занялось этой проблемой? Раньше было неизвестно об опасности так называемого "независимого усыновления", о вот этих психологических тестированиях? Сергей Апатенко: Меры были приняты. Была создана комиссия по международному усыновлению межведомственная, было принято решение приостановить аккредитацию структур иностранных и, в первую очередь, в Соединенных Штатах Америки. Сегодня этот мораторий до сих пор действует. У нас ни одного нового аккредитованного агентства не появилось на территории Российской Федерации. Вы знаете, что у нас 87 агентств работали из всех государств, которые усыновляли детей российских на территории Российской Федерации до 2004 года, и когда зашла речь о переаккредитации, трем аккредитованным структурам мы аккредитацию не продлили. Меры эти принимались, но их сегодня недостаточно. Кристина Горелик: Не усложнит ли это и так довольно сложный процесс усыновления иностранцами российских детей и не будет ли это поводом для того, чтобы иностранцы искали другие способы усыновления российских детей? Как мы знаем, существуют случаи недобросовестного усыновления. Сергей Апатенко: Все эти меры, естественно, не должны препятствовать усыновлению. Мы за усыновление, как гражданами Российской Федерации, так и иностранными гражданами, этого никто не скрывает, и мы будем придерживаться этого, потому что, в первую очередь, для российского государства и для детей самое главное, чтобы они приобрели семью. Но для того, чтобы мы по максимуму избегали случаев, которые происходят, к сожалению, в семьях... И нас беспокоит, почему в основном эти случаи происходят в Соединенных Штатах Америки. Для этого мы должны срочно провести консультации по этому поводу. Лично министр Андрей Александрович Фурсенко сейчас поручил заниматься департамент подготовкой этих встреч, и мы должны предложения эти высказать в ближайшее время. Кристина Горелик: В одной из ближайших передач мы попробуем устроить в студии Радио Свобода встречу между представителями Министерства образования России и других ведомств с одной стороны и американскими специалистами и представителями аккредитованных агентств - с другой. Споры вокруг того, запретить или нет усыновление детей иностранцами, продолжаются. В Челябинской области число усыновленных иностранцами детей в этом году в два раза меньше, чем в прошлом году. Александр Валиев: Похоже, что тема усыновления иностранцами российских детей - одна из наиболее болезненных в нашем государстве на данный момент. Во всяком случае в Челябинске дело обстоит именно так. Боятся сказать лишнее слово и сами усыновители, и те, кто помогает в организации процесса усыновления. Скорее всего, сейчас это связано с трагедиями в семьях усыновителей из США. Но в агентствах по усыновлению уверены, что эти частные случаи хоть и ужасны, но общей тенденции не отражают. Вот что говорит представитель финского агентства по усыновлению "Пэлластака лапсед"... Представитель "Пэлластака лапсед": Они же проходят такой отбор очень тщательный в своей стране. Во многих странах они проходят специальную подготовку, предусмотренную для будущих родителей. Люди среднего возраста, реальной какой-то профессии, с реальным положением уже, они зарабатывают приличные деньги, у них есть все необходимое по жизни, но нет ребенка. Я была в Финляндии, видела - чудесно живут, прекрасные семьи, прекрасные дома, прекрасные родители. Дети прямо как цветы - счастливые глаза, ухоженные. У этих детей есть семья. Александр Валиев: Даже в областной прокуратуре, где сотрудники не скрывают своей строгости по отношению к иностранным усыновителям, мне сказали, что такое усыновление, как правило, благо для брошенных детей. Но с Галиной Воронцовой, старшим прокурором отдела по надзору за исполнением законов о несовершеннолетних прокуратуры Челябинской области, мы говорим в основном не о том, что хорошо, а о том, что пока плохо. Галина Воронцова: В основном, конечно, нарушение деятельности органов опеки и попечительства, несвоевременная постановка детей на первичный учет, в региональный банк данных, по деятельности аккредитованных агентств также были нарушения по порядку освидетельствования ребенка, освидетельствовала представитель аккредитованного агентства. Сейчас деятельность этого агентства прекращена. Недостаточное обследование жизни иностранных кандидатов, допускались случаи направления документов на иностранных кандидатов-усыновителей, которые страдают рядом заболеваний, по которым не могут быть дети переданы на усыновление. Такие документы возвращались, дела не рассматривались, были случаи отказа в удовлетворении. Одинокий мужчина просил передать ему на удочерение девочку. Дано было заключение прокурором, что это удочерение не будет соответствовать интересам совершеннолетней девочки. Александр Валиев: В Челябинской области иностранцы-усыновители - частые гости, но в Свердловской усыновляют больше и вот почему: Галина Воронцова: Требования у нас к представителям аккредитованных агентств очень жесткие. Он же нам иногда на судебных заседаниях говорят, что, вот, в той области с нас этого не требовали. Действительно, Гражданский процессуальный кодекс ограничил перечень документов, которые необходимо предоставлять в суд, но мы требуем дополнительно еще пакет документов. Александр Валиев: Валентину Крутолапову из отдела опеки и попечительства Челябинского городского управления социального развития я попросил прокомментировать заявление некоторых российских политиков о том, что иностранцам якобы отдается предпочтение при усыновлении детей. Как обстоит дело в Челябинске. Валентина Крутолапова: Я абсолютно не согласна с заявлениями на всех абсолютно уровнях о том, что россиянам ставятся препоны, что в России невозможно усыновить. За всю мою практику ни один из российских усыновителей, обратившийся, не ушел без ребенка. К сожалению, очереди по городу Челябинску на усыновление из числа российских граждан нет. А детей-то много. Александр Валиев: Согласно статистике, за 5 месяцев текущего года иностранцы усыновили 56 южно-уральских детей. В прошлом году, с января по май, было 92 усыновленных ребенка. Цифра сократилась почти вдвое, а это значит, что вдвое меньше детей узнали, что такое нормальное детство. Теперь остается выяснить в который раз, кто в этом виноват и что теперь делать. Кристина Горелик: У меня в гостях Галина Владимировна Семья, эксперт Национального фонда защиты детей от жестокого обращения, доктор психологических наук, профессор, и Роман Степанов, адвокат Инюрколлегии. Роман, скажите, пожалуйста, а что это за процедура? Потому что многие говорят: иностранцам намного сложнее в России усыновить детей. Другие эксперты говорят: нет, наоборот, это российским гражданам очень сложно усыновить российских же детей, поэтому их усыновляют иностранцы. Роман Степанов: Совершенно очевидно, что иностранцу усыновить ребенка процессуальнее - и по количеству документов, по расходам и так далее сложно однозначно. И россиянину усыновить ребенка проще, чем иностранцу. Это, скорее, некий такой популистский шаг, у которого мотивы совершенно противоречат интересам ребенка. Ведь главное в этой истории, как я понимаю, это интересы ребенка, то есть чтобы у ребенка была семья. Если сложилось так, что на территории Российской Федерации у этого ребенка нет семьи, мы что, вправе говорить о том, что не будем отдавать его куда-то, будь то соседняя Белоруссия или какое-то более отдаленное государство?! Кристина Горелик: Кстати, Галина Владимировна, вы ведь располагаете статистикой, сколько было российских детей усыновлено российскими гражданами, а сколько иностранцами в 2004 году? Галина Семья: Первый случай международного усыновления был в 1992 году только, вот с тех пор иностранными гражданами было усыновлено около 60 тысяч детей, а российскими гражданами, посторонними, не отчимами, мачехами, около 125 тысяч. И впервые в 2003 году число усыновлений иностранных превысило число национальных усыновлений. Кристина Горелик: Существует мнение о том, что за действиями тех, кто усыновил здесь, в России, легче, что называется, следить, и следить специалистам за тем, как ребенок себя ощущает в той или иной семье. А вот что касается иностранных граждан, то тут ребенок просто уезжает за границу, и после этого о нем никаких вестей в России нет. Это так или нет? Роман Степанов: Насколько я, юрист, вижу эту ситуацию, у нас имеется такое положение о деятельности органов и организаций иностранных государств по усыновлению, оно регулирует всю эту процедуру, системно оно выглядит следующим образом. За рубежом имеется агентство "Принципал". Это агентство работает с кандидатами на усыновление на территории зарубежья. В Российской Федерации это агентство "Принципал" открывает представительство, либо аккредитацию. Затем иностранные кандидаты собирают огромное количество документов, из которых следует, что они находятся в таком психическом, социальном и экономическом положении, когда они готовы вот к этой процедуре. Эта проверка осуществляется за рубежом. В этой проверке участвует полиция. Затем данные на этих граждан направляются в представительство иностранного агентства, родители приезжают в Российскую Федерацию, чтобы, предположим, в первый раз увидеть ребенка, с ним познакомиться, и начинается процедура усыновления ребенка. Впоследствии, когда эта процедура усыновления прошла, ребенок поменял имя, фамилию, отчество, поменял гражданство в соответствии с законодательством, оказался на территории зарубежного государства, за ним с иностранной стороны осуществляет надзор вот это агентство. А что касается Российской Федерации, то этот надзор должны осуществлять консульские службы Российской Федерации за рубежом и непосредственно тот детский дом в плане переписки, получения фотографий и так далее... Галина Семья: Орган опеки, не детский дом. Роман Степанов: ...который участвовал в этой процедуре подготовки заключения на усыновление. Поэтому вот это предположение, что никто не смотрит за этими детьми, это странно звучит, на самом деле это выглядит по-другому. Галина Семья: Парадоксально. Вот посмотрите, я знаю, во-первых, что в Испании ты три года должен находиться под колпаком у спецслужб, прежде чем тебе дадут разрешение на усыновление. Также они дают справки по различным психическим заболеваниям и обо всем остальном. Поэтому с точки зрения психически ненормальных людей риска у нас в стране гораздо больше, чем этот риск есть у зарубежных усыновителей. Кристина Горелик: Галина Владимировна, все-таки есть ли в России возможности для злоупотребления в области международного усыновления и можно ли с ними бороться?
Галина Семья: Агентства очень дорожат своей репутацией. То, что существует много посредников, знаете, я не могу называть конкретные цифры, я не могу называть конкретных людей, я просто могу сказать из той практики, с которой я сталкивалась. До 50 тысяч долларов стоит усыновление ребенка до года. Наша процедура постановки на учет и все остальное позволяет этого ребенка брать после 8 месяцев. В три месяца ты его взять не сможешь. Потому что когда мы его отдаем на усыновление? Когда в течение трех месяцев на ребенка, находящегося в федеральном банке данных, не было заявки на усыновление, это обязательная процедура. И основные, на мой взгляд, нарушения идут именно в том, чтобы сделать так, чтобы была справка о том, что в банке данных никем не был востребован. У нас нет никакой единой статистики, единой базы данных и обращений иностранных усыновителей, каждый субъект Российской Федерации действует самостоятельно, сам принимает решение отдавать на международное усыновление. Некоторые субъекты вообще близко не подпускают ни агентства, ни усыновителей иностранных. Поэтому здесь где-то, чтобы в одном месте собиралась информация для аналитики, для того, чтобы можно было отслеживать что-то, сейчас такого у нас в России нет. Я знаю, что в ряде субъектов Российской Федерации так запутан учет постановки для того, чтобы не знать точную дату постановки на учет, потому что иногда это очень выгодно... Кристина Горелик: Выгодно кому? Галина Семья: Выгодно тем, кто занимается международным усыновлением, хотят этого ребенка. Очень долго принимается решение о том, усыновлять или не усыновлять. Начинается наше затягивание процедуры на год, на полтора года. Есть разные случаи. И очень часто агентство для того, чтобы как можно скорее этого ребенка передать, ищут те лазейки, где можно сократить вот этот срок нахождения ребенка в региональном банке данных, это и отбор самого ребенка. Ведь в отличие от российских усыновителей, они одновременно не могут смотреть детей несколько, как кандидатов. Иностранцам дают направление только на одного ребенка. Вот он отрабатывает с этим одним ребенком, нет, тогда ему когда-то дадут еще следующего. Здесь тоже у них некие ограничения. Ну и соответственно, процедура оформления документов затягивается, и поэтому для того, чтобы сократить ее, вот тут и начинаются взятки, договоренности и так далее, то, почему все говорят о том, что международное усыновление - это достаточно коррупционный сам по себе процесс. Хотя его вполне можно сделать некоррупционным.
Роман Степанов: Можно мне задать такой вопрос. Вот, обратите внимание, что происходит со стороны? Мы занимаемся прикладным действием, мы разговариваем о том, что это дети, дети и дети. Но почему-то мы не пытаемся посмотреть в корень, а именно, откуда появляются эти дети и почему появляются эти дети. Если бы с самого начала государство, правительство осуществляло бы действия, когда мать-одиночка могла воспитывать ребенка, если бы она получала соответствующее пособие, вот этой проблемы, о которой мы говорим, ее бы просто-напросто не было бы. А так получается, что мы говорим о следствии, так ведь? Галина Семья: Но это вы говорите о детях-отказниках с рождения. А вы знаете, что по Москве, например, в прошлом году цифры порядка 28% детей, родители которых были лишены прав, старше 14 лет. Что, до 14 все было благополучно, и вдруг в 14 лишили?! У нас никто не занимается профилактикой социального сиротства. У нас же в основном все социальные сироты при живых родителях. Понимаете, все очень зависит от культуры. У меня была история. Я в прошлом году ездила в Ингушетию. Меня попросили выяснить, там была такая ситуация, что по статистике детей-сирот нет, они все под опекой у них, а деньги туда уходили на строительство детских домов, и это было непонятно что. И вот меня попросили на уровне здравого смысла понять эту ситуацию. Вот там, в той культуре невозможно представить, что ребенок из клана Сидоровых, условно говоря, будет отдан на усыновление, на воспитание в семью, например, Ивановых. И там для того, чтобы сохранить этого ребенка, в нарушение законодательства об определенных требованиях к опекунам, они все равно отдавали этого ребенка... Я видела семью в 5 человек, доход 1000 рублей. Ребенок, которого отдали туда под опеку, родственника, с собой принес 3 с небольшим тысячи рублей. Понятно, что даже на эти 4000 семья из 6 человек выжить не может. И поэтому они еще его вторично помещают на полное государственное обеспечение в школу-интернат, где он находится до пятницы, и в субботу уходит домой, и таким образом они пытались в нарушение законодательства решить эту проблему. Очень многое зависит от культуры, очень многое зависит от ценностей. Роман Степанов: Низкий материальный уровень жизни российских граждан является препятствием на пути усыновления российских детей. Вот в чем соль этого вопроса. Галина Семья: Есть очень интересные данные, которые обнародовала "Кит сейв", это организация, она опросила более 3000 российских граждан, и 92% сказали: это дело государства заниматься детьми-сиротами. Хотя четверо из пяти сказали: да, ребенок должен воспитываться в семье. Но только 2% всех опрошенных сказали, что они готовы взять этого ребенка в семью. Я, например, не смотрю бразильские сериалы, но я им благодарна за то, что там этот ребенок... Уже все забыли, от кого он родился в первой серии, но все последующие 300 серий они борются за этого ребенка, чтобы он в семье воспитывался. Мне казалось, что мы как-то, сочувствуя этим аргентинским, бразильским сериалам, тоже уже готовы к тому, что нам плевать, откуда взялся этот ребенок. Оказывается, нет. Если у нас раньше хотя бы многодетная семья что-то значила - хвалили, награждали, теперь у нас нет семейных ценностей. И одна из проблем, почему плохо идет усыновление, это позиция специалистов, работающих в детских домах. Я к ним очень уважительно отношусь, я очень много с ними работаю, они молодцы, но они считают, что в детском доме будет все равно ребенку лучше, чем если они отдадут его в непонятно какую семью. Я с 1996 года занимаюсь международным усыновлением, как психолог, потому что меня интересует, что происходит с ребенком, когда он помещается в иноязычную среду, в иную страну, здесь есть очень много всяких интересных фактов. Чем резче условия, в которых ребенок был, больше отличаются по сравнению с теми условиями, в которые он попал, тем более сильно у этого ребенка в период адаптации выражен регресс, это может быть энурез, это может быть то, что он возвращается к более ранним формам поведения - лепет, цепляние за маму, он не играет со своими сверстниками, только с маленькими и так далее. Но чем сильнее этот вот регресс, тем больше выражена сензитивность к новым социальным условиям, в которые попал ребенок. И вот эта возникающая сензитивность дает резкий скачок в развитии детей. Вы себе не представляете, как меняются дети, которых отдали в семьи. У нас это меньше заметно. Вот когда берешь ребенка, которого отдали в семью, у которой было много возможностей для того, чтобы этому ребенку предоставить различные дополнительные услуги, тот же самый эффект наблюдается. Наши дети за границей становятся лучшими учениками в школах. И вообще, известны факты в дифференциальной психологии, двуязычные дети лучше развиваются, у них больше способностей. Это потрясающий эффект, который был выявлен. Кристина Горелик: По данным Американского посольства в Москве, в средней семье в США, усыновляющей ребенка, оба родителя имеют высшее образование, и их средний доход превышает 50 тысяч долларов США. За последние 10 лет американцы усыновили 44 тысячи сирот, в том числе с синдромом Дауна, ДЦП, больных раком и ВИЧ. И за это время было зарегистрировано несколько случаев жестокого обращения с этими детьми. В России по оценкам властей, около 800 тысяч сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Что касается детей, живущих с родителями, то по заявлениям руководства МВД, домашнее насилие над детьми очень распространенно в российских семьях. По словам председателя Совета при президенте России по правам человека Эллы Панфиловой, только в прошлом году от домашнего насилия в России погибли 2500 детей. Несколько дней назад ко мне в редакцию пришел Евгений. Представился просто - "бомж". Стал бездомным Евгений тоже очень просто - выйдя из тюрьмы, потерял свой паспорт. Мы решили поговорить на улице.
Евгений: В 1992 я потерял паспорт. С тех пор я мотаюсь без паспорта. Очень часто молодежь бьет, постоянные драки от милиции. Они давят искусство. Я в 1999 году начал танцевать здесь, в Москве, впервые вышел на танцплощадку в 49 лет, и пока еще первенство не отдал в Москве никому по современным танцам. Я на Арбате танцевал. Ну, заработки таковы - не оправдываешь батарейки, вот эту технику не оправдываешь. Где-то со стороны набираешь на эту технику, покупаешь ее - или ломают, или менты забирают, или свои. Не оправдывается. Часто очень гоняют менты. Искусство не ценят здесь, как таковое. Кристина Горелик: А вы пытались каким-то образом свои документы оформить? Евгений: Спецприемник для чего существует? Чтобы выдавать документы, устанавливать личность. Вот сейчас меня поймают - посадят, выпустят - через два часа опять поймают и посадят. Срок в рассрочку. Понимаете, что это такое? Но я же без паспорта ничего не могу сделать - ни жениться, ничего абсолютно, ни снять квартиру, ни куда-то зайти. Кристина Горелик: Но вы пытались в какие-то органы власти обратиться, чтобы вам паспорт выдали? Евгений: Мы их боимся, эти органы власти. Мы их панически боимся. Я пытался. Мне говорят: езжай, документируйся, ты освобождался из Белоруссии. Сидел я в Белоруссии еще 5 лет. Езжай, документируйся туда, в Белоруссию. Ну, вот приехал я в Белоруссию, ну что? Завели меня в кабинет, врезали, отправили в спецприемник на месяц. Вышел, мне справочку дали, вот такой листочек газетный и все. "Отсидел такое-то время" - вся документация. А после этого что? Обращался в Санкт-Петербурге, в Краснодаре, здесь, в Москве. Везде неприветливо встречают, как будто я приношу атомную бомбу. Если проблема будет решена, значит, они лишатся проблемы, они не хотят ее решать из-за этого, они панически боятся этого. Все говорят о гражданском обществе. Мы стали строить новое государство, а они стали строить его на развалинах. То есть свои этажи начали громоздить на развалинах, а они валятся и валятся. А как делается? Делается чистый фундамент и начинается с нижних этажей стройка. Вот мы, как нижний этаж, хотим и подать инициативу, как это можно сделать правильно, с плюсом, то есть эти минусы перевести в плюсы. Но мы не знаем, куда подобраться. Я бесправный, без документов, я не могу никуда сунуться. Кристина Горелик: Все ли бывшие заключенные оказываются в похожем положении, могут ли они устроиться на работу, социально адаптироваться, или становятся, как и Евгений, бездомными? Я попросила своих коллег из регионов рассказать о жизни бывших заключенных. В Самарской области - 19 исправительных учреждений. В них отбывает наказание более 25 тысяч человек. Что ждет их на свободе - рассказывает Сергей Хазов. Сергей Хазов: По данным самарской правозащитной организации "Право и свобода", 80% бывших заключенных сравнительно легко адаптируются на свободе - их ждут семьи, у них есть профессия. Оставшиеся 20%, по словам правозащитников, становятся изгоями общества. Самарец Александр Павлов рассказывает историю своего соседа по квартире, освободившегося из мест лишения свободы весной этого года. Александр Павлов: Знакомый вышел из тюрьмы. Двадцать один год просидел, и искал квартиру. Значит, он просидел двадцать один год. И получил подъемные из общака, три тысячи долларов. Ну, я ему посоветовал поэкономить деньги. Но он меня не послушал, за месяц у него денег не стало. Они начали ночевать чуть не на снегу. Какое государство, о чем речь? Гулаг всегда будет и будет. Единственный, кто заботится о них, это их воровской общак. Сергей Хазов: Даже при условии, что человек, отбывавший наказание в местах лишения свободы, имеет высокую рабочую квалификацию, устроиться на работу ему непросто. Работодатели предпочитают принимать на работу людей, не имевших судимость. В последнее время власти Самарской области немало говорят о создании института социальной реабилитации для бывших заключенных. Однако в реальности помощь бывшим заключенным оказывают лишь структуры Управления по исполнению наказаний. Помощь чаще всего заключается в оформлении паспорта и самарской прописки. Чиновники, в свою очередь, предпочитают не замечать людей, освободившихся из мест лишения свободы, - рассказал член правозащитной организации "Право и свобода" Валерий Павлюкевич... Валерий Павлюкевич: Программы вообще-то существуют. Но эти программы не носят адресного характера. Здесь нужна адресная направленность. Для того чтобы люди, выйдя из мест заключения, знали, что их ждет и на что они могут рассчитывать. Но у администрации есть очень хороший ход. Когда они говорят, - что вы, у нас безработные среди порядочных людей, а мы должны бывших осужденных устраивать. Вот такая есть у них установка. Предпочитают чаще всего не замечать эту проблему. Действительно, мы знаем, что рецидивная преступность иногда возникает на почве отсутствия социальной адаптации бывших осужденных. Поскольку в любой местности, где бы это ни происходило, встречается очень много проблем. Бывших осужденных презирают - иногда скрытно, иногда откровенно. Нет достойной работы, нет человеческого просто уважения на человеческом уровне. Пока в нашем государстве нет гражданского общества, плохо всем. Сергей Хазов: Сейчас члены правозащитной организации "Право и свобода" разрабатывают проект общественного объединения по социальной реабилитации бывших заключенных. В качестве консультантов в состав новой общественной организации войдут люди, побывавшие в местах лишения свободы. Кому, как не им лучше всего знать о проблемах, с которыми может столкнуться на свободе человек, еще недавно отбывавший наказание. Кристина Горелик: Несколько сотен человек ежегодно выходит на свободу из 17 мордовских колоний, именуемых в народе по старинке Дубравлагом. Многие их бывших заключенных так и остаются в Мордовии - одни, потому что здесь родились, другие - потому что им просто некуда ехать. Игорь Телин: Среди тех, кто отбывает наказание в Дубравлаге - жители не только Мордовии, но и центральных регионов России, много москвичей. После освобождения совсем немногие из них возвращаются домой. Раиса: Я понимаю, когда людям предоставлено жилье, питание, даже подъемные на первое время, на которые люди могут остепениться. А куда их поселят, куда они пойдут? В никуда. Люди уходят в никуда. Приехали они домой, ни матери, ни отца. Куда? В подвал. Иди, живи в гнилье. Игорь Телин: Раиса - москвичка. Отбывала заключение в Мордовии, после освобождения в столицу так и не вернулась. По ее словам, дома ее никто не ждал, денег на проезд тоже не было. Добралась до Саранска, так здесь и осталась. По ее словам, пыталась найти работу, но не получилось. Относится она к категории лиц без определенного места жительства, ночует в подвалах или на рынках. Призналась, что в поисках пропитания занимается мелкими кражами на тех же рынках. По ее собственным словам, снова угодить за решетку не боится. Комментарий директора мордовского правозащитного центра Василия Гуслянникова... Василий Гуслянников: Чаще всего они, выходя на свободу, через некоторое время оказываются там же. Почему? Потому что у нас в России, к сожалению, реабилитацией этих людей, освободившихся из мест заключения, никто не занимается. Не знаю тех структур, которые бы сейчас оказывали ту помощь, которая просто необходима. Я думаю, что просто некому заниматься. Игорь Телин: По сути дела, городской дом ночного пребывания единственное место в Саранске, где бывшие заключенные могут получить помощь. По словам его директора Алексея Самаркина - в виде временной крыши над головой, стакана горячего чая и небольшого продуктового набора. Алексей Самаркин: Так, понимаете, это колесо крутится-крутится и постоянно кто-то, да здесь и есть. Игорь Телин: Несколько лет назад в Мордовии местное министерство труда и занятости весьма серьезно работало над проблемой социальной адаптации бывших заключенных. По крайней мере, вводилось квотирование рабочих мест для этой группы населения. Но проблема так и не решена. Вот что говорит саранский юрист Алексей Четвергов... Алексей Четвергов: Есть такая восточная поговорка: сколько не говори "халва", во рту сладко не станет. И тут то же самое. Какие бы ни были благие пожелания при принятии этого решения, не подкрепленные финансовыми средствами, они остаются пустым звуком, либо просто ничего не значащей бумагой. Игорь Телин: Работодателям при существующей в республике безработице гораздо спокойнее принять на работу человека без судимости. Но есть и исключения - с этого года организации системы ЖКХ без лишних проволочек трудоустраивают бывших заключенных и даже выделяют им места в общежитии. Только не велико количество желающих стать дворниками и сантехниками. Кристина Горелик: С заместителем директора Центра "Содействие реформе уголовного правосудия" Людмилой Альперн мы начали разговор с того, что же делать бывшему заключенному, у которого нет паспорта. Людмила Альперн: Собственно говоря, заботиться о будущих, освободившихся заключенных должна администрация колонии, где они находятся. Она должна обеспечить человека паспортом, если у него нет, выписать все необходимые документы, карточку сейчас уже для пенсионного обеспечения и так далее. Но так как у нас люди часто сидят вовсе не в тех регионах, где они родились и жили, то получить, например, паспорт администрации колонии не по силам становится, поскольку паспорта они выписывают не сами, а должны делать это в отделениях милиции. И в этих отделениях милиции должны послать запросы соответственно по всем тем местам, где человек раньше пребывал. В общем, это нереально даже за длинный срок часто бывает. Кроме того, за паспорт надо платить реальные деньги, то есть это бланк, это фотография, и если, например, У осужденного нет денег на личном лицевом счету, если он не работает или колония не работает, если у них нет родственников, значит, администрация должна эти деньги изыскать. Есть определенные обязанности, но под них не выдаются материальные средства для их реализации. Я не буду говорить про желание администрации делать паспорта или нежелание, потому что есть разные ситуации. Есть ситуация, где действительно бьются, бьются, а ничего не получается. Есть ситуации, при которых не очень-то бьются, и поэтому легко не получается. Кристина Горелик: Допустим, человек оказался в такой ситуации. Если он родился на территории бывших советских республик, допустим, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Узбекистан, куда просто довольно сложно доехать, тем более если у заключенного нет денег, что ему делать в этой ситуации? Людмила Альперн: Ну, этот человек становится лицом без документов, поскольку получать какие-нибудь данные трудно даже по территории России. А если брать иностранные государства, представьте, значит, надо где-то в архивах копаться, еще плюс деньги, сотрудник занят, плюс надо высылать какие-то бумаги, платить пошлину за оформление, за просто почтовые услуги. Кто же будет это делать? Поэтому это сделать практически невозможно. Они получают справку об освобождении. Это документ, причем, это документ такой, что можно даже самолетами летать. Нам приходилось сталкиваться со случаями, когда денег не давали на дорогу, и у нас был в прошлом году, по-моему, молодой человек, который освобождался из Ленинградской колонии, из Ленинградской области, и ему ничего не дали. Он нам показал справку, в которой было написано: 4 рубля. А ему надо было ехать в Саратовскую область. И вот он добрался до нашего представительства в Москве, вот этого офиса, и мы изыскали ему средства на билет. То есть мы его наняли, он нам мыл окна, у нас окна сложные, мы купили ему билет, это была немаленькая сумма для нас, по-моему, 700 рублей в плацкарте. Человеку освободившемуся и на вид не особенно привлекательному, тем более со следами каких-то побоев, просто опасно путешествовать без соответствующего документа. Он всегда становится первым на подозрении, он всегда становится объектом, на которого нарываются милицейские службы. И в этом есть тоже большая проблема. Кристина Горелик: Другая ситуация. Допустим, все-таки у бывшего заключенного есть документы и он не настолько бесправный, как тот человек, который эти документы потерял и всеми силами пытается эти документы оформить, получается это или нет. Что касается трудоустройства, некоторые работодатели боятся брать на работу бывших заключенных. Существует ли закон, который обязывал бы квотировать рабочие места на производствах непосредственно для бывших заключенных? Людмила Альперн: Я про такие нормы ничего не знаю в общероссийском масштабе. То есть это не такая ситуация, которая была в советские времена, когда устраивали, действительно было квотирование, когда устраивали на работу, но при этом еще был милицейский надзор за людьми, которые устраивались таким образом на работу, это их вынуждало оставаться на месте и делать перерывы между тюремными сроками до двух лет. У меня есть такая интересная статистика. Одна из моих корреспонденток, с которой я работала в женской колонии, у нее было 8 отсидок, и самый длительный срок между сроками был 2 года. Так вот эти два года это был срок, когда ее принудительно устроили на фабрику, на завод и она там работала два года, потому что знала, что если что менты возьмут, как она говорила, "за задницу". И таким образом ей удалось два года пробыть на воле. Кристина Горелик: У меня сразу же напрашивается следующий вопрос по поводу социальной адаптации заключенных. Вообще, ведется ли какая-то работа, чтобы заключенный, выходя на свободу, все-таки каким-то образом пытался адаптироваться к современной жизни? Людмила Альперн: Мне кажется, что это одна из целей наказания, не заявленная, не описанная ни в каких документах, но она для меня становится все более очевидной, вот, лишить человека этой самой социальной приспособленности. Собственно говоря, люди, попадающие в тюрьмы, зачастую тоже уже до этого достаточно не адаптированы. Значит, он не смог устроиться, пристроиться, легко попался. Сейчас в отличие, скажем, от советского времени, когда все было так стабильно (проснулся, через 10 лет то же самое), довольно мощная динамика социальная. Я уж не говорю о том, что деньги меняются, правила меняются жизни. И тюрьма очень сильно от всего этого отстает. Там такие заповедники советские остались. Там очень трудно что-либо изменить. И в итоге человек, который выходит на свободу, он оказывается в ситуации, в которой часто он лишается и всех своих предыдущих возможностей - квартиры, семьи, работы, профессии, и плюс он еще полностью дезориентирован в среде. Страна не живет, чтобы пытаться маргиналов вывести из их маргинальных полей. У страны нет таких социальных задач. Кристина Горелик: Несмотря на множество нарушений прав не только бывших заключенных, но и заключенных нынешних, и обычных российских граждан, комиссар Совета Европы по правам человека Альваро Хиль-Роблес восхищается тем, что Россия успела сделать за 15 лет реформ, после распада Советского Союза. За что был раскритикован российскими правозащитниками на встрече в Москве. Подробности - в рубрике Людмилы Алексеевой. Людмила Алексеева: Комиссар Совета Европы по правам человека Альваро Хиль-Роблес в прошлом году совершил две продолжительных поездки по российскими регионам. И на основании увиденного представил объемистый доклад о ситуации с правами человека в нашем отечестве. Этот доклад очень интересно читать. Он сделан человеком, профессионализм и ответственность которого не подлежат сомнению. И это доклад знатока со стороны, а не изнутри страны. Конечно, человек, не живущий здесь, знает о стране меньше, чем ее граждане. Но, глядя со стороны, легче сохранить объективность, чем находясь в гуще событий. Эта истина полностью подтвердилась на конференции, прошедшей в Москве 31 июля. Там доклад Альваро Хиль-Роблеса обсуждали в его присутствии правозащитники из разных российских регионов. Все выступавшие, буквально все, корили комиссара Совета Европы за мягкость его оценок. Конечно, упреки эти оформляли в слова по-разному, в зависимости от темперамента выступавших. Но смысл всех выступлений был одинаков: все в докладе правильно, но наша действительность гораздо мрачнее, чем увидел ее комиссар, и все у нас ужасно. Согласна ли я с участниками конференции в их оценках? Да, согласна. И тем не менее его взгляд со стороны я считаю очень ценным. Знаете чем? Тем, что он увидел постоянно забываемое нами, здесь живущими. А именно, какой огромный путь мы прошли за последние 15-20 лет после краха советского режима. То, что мы видим, как роковые ошибки, он рассматривает, как болезни роста, и потому он снисходителен к нашей стране. А мы здесь живем и нам слишком больно и унизительно каждое попрание человеческого достоинства и наших прав и свобод. Они ведь наши. Проиллюстрирую взгляд Альваро Хиль-Роблеса на ситуацию с правами человека в нашей стране на примере его анализа российской судебной системы. Альваро Хиль-Роблес напоминает, что в течение 80 лет советского режима было утрачено само понятие "право". Оно постепенно было заменено понятием "уголовное право". "Придание праву уголовного уклона не должно вызывать удивления, поскольку фактически в советском обществе отсутствовало гражданское право и коммерческое право, по крайней мере, эти две отрасли права не касались физических лиц, поскольку те не имели права на частную собственность, упраздненную революцией и не могли осуществлять независимой коммерческой деятельности. В силу этого коммерческое право распространялось лишь на предприятия. А поскольку они также принадлежали государству, это практически полностью исключало для них возможность обращения в суды в отношении экономических конфликтов". "Судебная реформа, - подчеркивает Хиль-Роблес, - должна была начаться практически с нуля, с возрождения понятия "право"". Для этого пришлось проделать гигантскую законодательную работу. "Менее чем за 10 лет российские законодатели приняли новый Семейный кодекс, Уголовный кодекс, Гражданский кодекс, Уголовно-исполнительный кодекс, закон "О судебных приставах", закон "О мировых судьях", закон "О военных трибуналах", закон "О статусе судей", Уголовно-процессуальный кодекс, Административный кодекс, Трудовой кодекс, Арбитражный кодекс, Арбитражный процессуальный кодекс, Гражданский процессуальный кодекс. И это лишь часть новых законов". Могли ли эти законы быть совершенными, когда они принимались за столь короткий срок? Ведь известно, поспешность очень редко сопряжена с качественностью изготовляемого продукта, особенно если учесть, что изготовляли эти законы люди из советской эпохи, зараженные ее недугами. Других-то ведь у нас нет. Альваро Хиль-Роблес так оценивает это обстоятельство: "Одной из основных проблем, связанных с осуществлением юридической реформы, является ощутимая нехватка специалистов, прежде всего юристов, которые способны понять новые нормы, принять их и использовать. Опытные юристы, получившие образование, как правило, при советском режиме, должны были фактически заново изучать право, в то время как подготовка новых специалистов требовала нескольких лет". Работать по новым правилам наши юристы - и судьи, и прокуроры, и следователи, работники правоохранительных органов - не умеют как следует до сих пор. Они работают в соответствии со своей ментальностью, сформированной в советские времена. Огромная проблема их в том, что наши граждане в большинстве совсем не готовы жить по-новому. Они законов не знают и не умеют использовать те преимущества, которые дает им наша Конституция и наше законодательство. "Представители гражданского общества, с которыми я беседовал, постоянно говорили мне о том, что реальности советского общества глубоко проникли в сознание граждан, в том числе в отношении защиты своих прав. Как мне было разъяснено, советская действительность навязывала свои механизмы защиты прав. Граждане, требующие возмещения какого-либо ущерба, в первую очередь, обращались в партийные организации - райкомы и горкомы, возможности принятия решения у которых были намного шире, чем у судов или даже у прокуратуры. Сегодня ситуация полностью переменилась, но традиции, как известно, укореняются очень глубоко, и требуется время для того, чтобы их преодолеть". По этим причинам новые законы не очень-то выполняются. Прежде всего ими манкируют наши чиновники, представители исполнительной власти. Ведь они тоже с низу до верху не с неба свалились, а в Советском Союзе родились и сформировались. Они привыкли действовать по воле начальства, а уж если и допускать какие-то нарушения, то ради собственной выгоды. И не привыкли оглядываться на какие-то там законы. Альваро Хиль-Роблес отмечает основные проблемы, прежде всего, как он мягко выражается, недостаточную самостоятельность судей. Он объясняет это в большой мере недостаточной их оплатой, огромной их загруженностью и недостаточным обеспечением условий их работы. В докладе указывается: "Речь идет лишь о первом шаге, который должен сопровождаться изменением в сознании российских граждан. Население России должно постепенно научиться все больше доверять правосудию, что заставит и само правосудие повернуться лицом к населению. Для этого система правосудия должна продемонстрировать свою независимость по отношению к политической власти. Судьи должны первыми воплощать такую независимость, благодаря своей честности и отказу подчиняться какому-либо влиянию. Все это требует, без сомнения, преодоления наследия, доставшегося от советского периода". В связи с этим Альваро Хиль-Роблес напоминает высказывание Монтескье, которое знают все юристы со студенческой скамьи. Прежде всего этот философ оценивал не качество действующих в стране законодательных актов, а способность государства исполнять принятые законы. Это высказывание звучит очень актуально к нынешнему состоянию дел в России. Напомню и высказывание более близкого нам, чем Монтескье, Виссариона Белинского: "Очень важно, чтобы все исполняли законы, пусть даже те плохие законы, какие у нас есть". Говорит Хиль-Роблем, хоть и очень деликатно, о таком биче нашей жизни, в том числе и судебной системы, как коррупция. И все-таки он больше восхищается тем, как много мы сделали за такой короткий срок, который отделяет нас от краха советской системы. А наши правозащитники не хотят говорить о достижениях, они сосредоточены на том, что ежегодно отравляет жизнь наших сограждан, а для многих оборачивается трагедией - о пристрастности следствия и пытках во время следствия, о зависимости суда от могущественной бюрократии и на федеральном, и на местном уровнях. И можно их понять, ведь любой человек поневоле думает главным образом о том, что у него сейчас болит и мешает жить. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
