Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[19-06-03]
Факты и мненияВедущий Лев Ройтманe-mail: RoitmanL@rferl.org Думая об Оруэлле25-го июня - сто лет со дня рождения Джорджа Оруэлла. Под этим псевдонимом Эрик Блэр в 1933-м году вошел в британскую литературу, чтобы остаться в мировой. Его книги переведены на 70 языков, его выражения, афоризмы, чеканные парадоксы вошли в повседневный обиход, от языка правозащитников до названия телепрограмм, включая, к сожалению, и пошлейшую "Большой Брат". Думая об Оруэлле - наши комментаторы размышляют в сегодняшней передаче о провидце, аскете, невольнике идей социальной справедливости, социалисте, утописте и антиутописте в одной ипостаси - Джордже Оруэлле. Алексей Цветков: Сейчас, когда Джорджу Оруэллу теоретически могло бы исполниться 100 лет, нам, современникам его юбилея, может быть понятнее, кем он был, чем его собственным современникам, несмотря на всю сенсационность его последних книг. Долгое время, в том числе и посмертно, Оруэлл носил ярлык антикоммуниста, но коммунизм сегодня большей частью отошел в прошлое, а писатель остался. Этот остаток его славы, наверное, дороже, чем вся репутация борца со вчерашней идеологией: Оруэлл был выдающимся писателем, поведавшим нам нечто о нас самих, чего мы до тех пор не знали, хроникером человеческой психики, а не просто истории. Он первым понял, что тоталитарный инстинкт, любовь к "Большому Брату" - внутри нас, а не снаружи. Другой знаменитый борец с тоталитаризмом, Александр Солженицын, при всем своем обличительном блеске, всю жизнь пытался доказать, что коммунистический деспотизм в России - это некая агрессия извне, нечто привнесенное и чуждое благородной русской натуре. Оруэлл стоял выше национальных предрассудков, и поэтому действие самой мрачной его книги происходит у него на родине, в Великобритании. Он не считал, что существуют народы с иммунитетом против зла. Солженицын останется летописцем и обличителем мрачного эпизода истории. Но другая роль, которую он пытался сыграть всю жизнь, ему не удалась - пророка и подвижника из него не вышло. Оруэлл оставил предупреждение всем и навсегда, независимо от идеологии и этнической принадлежности. И если можно всерьез говорить о какой-либо светской святости и пророческом даре, именно Джордж Оруэлл обладал этими качествами - быть может, в большей степени, чем кто бы то ни было в минувшем жестоком веке. Лев Ройтман: Мне здесь вот что хочется заметить: "1984", антитоталитарная утопия или тоталитарная антиутопия Оруэлла, называйте как хотите, к счастью, нигде не реализовалась полностью. Ко времени выхода этой книги - 49-й год - Гитлер уже не мог, а Сталин уже не успевал стать по-настоящему Большим Братом. Большой Брат не состоялся. А вот мелких бесов было и есть, хоть отбавляй. От миниатюрного Кима до набыченного Фиделя Кастро. Тенгиз Гудава: Для нас, диссидентов советской эпохи, Оруэлл был Библией. Мало кто его читал, но все в него верили. В самом деле, было что-то мистическое и религиозное в том, что некий англичанин так глубоко понял и вскрыл саму суть коммунизма - уничтожение человеческой личности. Коммунисты, в свою очередь, уверяли, что Джордж Оруэлл бичует как раз пороки и язвы капитализма, который, мол, и есть воплощенное человеконенавистничество. Прошли года, Советского Союза уж давно нет, коммунизм превратился из огнедышащего дракона в жалкого бесенка, а Джордж Оруэлл жив и актуален, и вопрос жив: о чем он, Оруэлл? В чем его смысл? В наше время тотальной компьютеризации вдруг снова воскрес призрак прижизненного ада новейшей цивилизации, т.е. открытости ее настолько, что человеческой душе негде уединиться. Мы видим все новые фильмы о "светлом будущем", - например в "Матрице, что перезагружена" - и жить в таком будущем представляется немыслимым. И снова вспоминается Джордж Оруэлл и штатные советские пропагандисты, которые трактовали его как пророка "капиталистического коммунизма", где все доведено до абсурда: "Кто управляет прошлым, тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым". Сегодня главный враг человечества - терроризм - невидим (и смертелен) как вирус - соответственно растут и крепнут ряды бойцов "невидимого фронта": терроризм как дрожжи, заквашивает весь мир, в котором идет брожение и пузырение и жизнь становится кислой. Итак, о чем он, Оруэлл? О совсем простом: достоинстве человеческой личности, неприкосновенности и тайне личной жизни, то, что называется прайвеси. То, что сегодня стало клише всех без исключения властей, что затерлось до дыр и выветрилось. О правах человека, что есть транскрипция богоподобия человека, дабы человечество не уподобилось "Скотному двору" и тому будущему "1984", которое пугает нас в голливудских боевиках. Всегда потрясение и откровение - отрицание личности, маленького человеческого "я", и Джордж Оруэлл это потрясение засвидетельствовал. Всегда неизбывная боль и смерть - как ты ее не называй: КГБ или Министерством Любви. Я думаю, что он остался нашей Библией. Андрей Шарый: О том, что есть такой вредный писатель, Джордж Оруэлл, я узнал в 1984 году, будучи студентом, как тогда говорилось, политического ВУЗа. Партийная печать встречала роковую оруэлловскую дату фельетонами о лживости буржуазных пасквилей и комментариями о том, что вопреки этим инсинуациям первое в мире государство рабочих и крестьян сильно как никогда. Даже Оруэлл, доживи он до магического 84-го года, не мог бы предположить, что Советскому Союзу оставалось всего семь лет. В спецхране библиотеки МГИМО работала моя подружка, которая, нарушив инструкции, принесла запретный роман. Вся эта книга, от глянцевой черной обложки до корешка с пылающими багровым цифрами, казалась пропитанной пороком. Порочным было даже имя автора, с джентльменским созвучием звуков и букв. Не Джон Рид, не Джанни Родари - Эрик Артур Блэр, взявший псевдоним Джордж Оруэлл. Вскоре после того, как, мучаясь ночами со словарем, я одолел роман, скончался Константин Черненко. Через двадцать лет после 84-го антиутопии Оруэлла не кажутся парафразом одного только коммунизма, потому что речь в них идет не столько об идеологии, сколько о вере. У человечества тяжелое историческое наследство, и по-прежнему "животные равны, но некоторые более равны, чем другие". Все люди полусыты по-разному, и каждая жизнь основана на мифах и вымыслах о Райском дворе. Оруэлл не скрывал, что мечтает добиться абсолютной власти над словом, значит - своего слова над людьми, а в его антисталинских сказках власть страшит и отвращает, она есть личный грех и корень зла. Помимо двух знаменитых политических произведений, Оруэлл написал 4 романа, 4 автобиографических эссе, сборник стихов и 4 тома публицистики и писем. Еще одно подтверждение несовершенства мира: сегодня отмечают столетний юбилей автора "1984" и "Animal Farm". А ведь никто так изящно, как Оруэлл, не способен был написать эссе всего на две странички о секретах заваривания чая. Лев Ройтман: О секретах заваривания чая - это верно, Андрей. Впрочем, в эссе "Почему я пишу" Оруэлл отмечал: "Каждая строчка любой серьезной работы, написанная мною после 36-го года (то есть после начала гражданской войны в Испании), была направлена прямо или косвенно против тоталитаризма". Кирилл Кобрин: Ключевое слово для понимания Оруэлла-писателя - "простодушный". "Простодушный" - действительно "простой душой", все зависит от того, куда эта душа развернута; условно говоря - к добру или ко злу. Оруэлловская душа поглощена идеей добра. Этой идеей для Оруэлла была сначала идея социальной справедливости, затем - "справедливости" вообще. Учитывая насколько органически связаны "справедливость" и "свобода", нет никакого смысла задаваться вопросом, как возникли замыслы таких книг, как "1984" и "Скотный двор". Трансформация Оруэлла-писателя и Эрика Блэра-человека происходила именно так: от критики несправедливости буржуазного общества - через обращение в социализм - к защите единственного, что остается у любого человека, если с него безжалостно содрать все социальные одежды; к защите права каждого на свободу. За несомненными политическими и этическими достоинствами классических книг Оруэлла как-то забывают, что он - превосходный писатель. Его антиутопия вовсе не скучна - как часто бывает с образчиками этого жанра; она населена живыми персонажами и читается с неослабевающим интересом. Его сказка о восставших животных на скотном дворе - уморительна. Превосходны его точные и экономные эссе. Книгу, которую в русском переводе назвали "Фунт лиха в Париже и Лондоне", я бы поставил выше всей пижонистой экспатриатской беллетристики о европейских 30-х. Оруэлл, получивший признание во всем мире, тем не менее, писатель чисто британский. Как социальный критик он вырос из Диккенса и Лоуренса, как блестящий сочинитель параллельных миров, столь подозрительно похожих на наш, Оруэлл - наследник Свифта, Сэмюэла Батлера и ученик своего старшего современника Олдоса Хаксли. И последнее. Есть такая старая советская шутка: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью". Сказано неверно: Кафка есть ежесекундное состояние нашего сознания. А вот делать былью оруэлловский 1984 год было весьма модно в первой половине прошлого столетия. Да и сейчас мода эта не прошла. Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл. Кстати, сам Джордж Оруэлл говорил, что из современников наибольшее влияние на него оказал Сомерсет Моэм. "Его искусством прямого, без вычурностей повествования я восхищаюсь", - писал Оруэлл. Петр Вайль: Джордж Оруэлл - один из самых сильных доводов в пользу творческого могущества. В его биографии не так много обстоятельств, которые помогли бы проникнуть в суть того, что описано в романе "1984". Разве что несколько месяцев на Испанской войне, когда он тесно общался с коммунистами и анархистами. И тем не менее, этот не живший при диктатурах, не сидевший в заключении, не испытавший подлинных лишений британец лучше всех сумел передать суть человека тоталитарного общества. Ни один писатель с советским или германским опытом не достиг такой тонкости и глубины понимания. Его высшее литературное достижение - даже не Старший Брат, не Министерство Правды, не новояз, хотя все тут сделано мастерски. Главный шедевр - феномен двоемыслия: то, что исчезает последним с развалом монолитов власти, и появляется первым при малейших признаках ограничения свободы. Как легко и стремительно возникают знаки двоемыслия в сегодняшней России. Оруэлла часто перечисляют в одном ряду с Замятиным и Хаксли, но романы "Мы" и "Дивный новый мир" - социальные схемы, тогда как "1984", прежде всего и ценнее всего - психология, человек в толпе, в массе, в коллективе. Вот что поистине чудесным образом описал Оруэлл. Когда его книга ходила в советском самиздате, многие не верили, что это написал иностранец, назывались известные писательские имена, якобы спрятанные за английским псевдонимом. Действительно, как и где Джордж Оруэлл увидел такие бездны? Значит, не обязательно нужны сума и тюрьма, значит, все выси и пропасти существуют внутри нас, надо только уметь в них заглянуть. Об этом знаешь умозрительно, сам лишь чуть прикасаясь к заповедному знанию. Явление Оруэлла убеждает и дает надежду. Сергей Юрьенен: Современная американская феминистка Вивьен Горник, написавшая книжку под названием "Ситуация и рассказ. Искусство личного повествования", не очень любит Оруэлла-человека, ставит ему в вину сексизм и одержимость антикоммунизмом - хорошо еще, что не приверженность к сигаретам. Тем не менее, Оруэлл для нее образец повествователя, вызывающего безусловное доверие. В качестве примера в упомянутой книжке приводится пассаж из эссе "Убивая слона", где Оруэлл говорит о том, как в Бирме, где он служил в полиции, он разрывался между отвращением между теоретической и тайной, конечно, ненавистью к родной Британской империи и в то же время мыслями о том, что величайшей радостью в мире для него было бы вонзить штык в брюхо буддистскому священнику - одному из тех, которые тысячами собирались там на углах города и глумились над европейцами. "Чувства, подобные этому, есть нормальные побочные продукты империализма", - замечает Оруэлл, который последовательно отбрасывал политическую корректность своей эпохи ради той точности, без которой литература для меня лично теряет смысл. Точность как моральная категория. Я бы употребил другое слово, не вырасти я в мире, главная газета которого называлась "Правда". Думая об Оруэлле сегодня, я думаю о нашей литературе и, конечно, о себе - с сожалением и раскаянием. Сколько неприятных чувств было подавлено и замолчано в ситуации "холодной войны", выбора и обретения того, что называлось "своим лагерем"! Я вижу себя в парижских трущобах конца 70-х, только что чудом выбравшегося из брюха тоталитаризма и восполняющего пробелы, среди прочего посредством незабываемых эмигрантских изданий "1984-го" и великой книги об испанской войне "Памяти Каталонии" - дорогой мне по чисто личным причинам, изложенным в романе "Дочь генерального секретаря". Что было самого неприятного в уникальности того момента? Именно то, о чем я - в отличие от Оруэлла в Бирме - тогда не рассказал, упустив возможность свидетельства о субпродукте тоталитаризма, который эмиграция воспроизводила на свободе в качестве маленькой модели того, что предстояло лет через пятнадцать освободившейся метрополии. Лев Ройтман: Говорил и, кажется, каялся Сергей Юрьенен. Сергей, мне, думаю, повезло - великая, как вы говорите, книга об испанской войне "Памяти Каталонии" оказалась первой книгой Оруэлла, которую я прочитал. И в ней вся суть миропонимания Оруэлла. Очень просто: порядочность выше политики. В этой книге социалист Оруэлл, именно социалист, именует левую политику "мерзким фарсом", а путь, которым идет сталинская тогда советская Россия, "зловещим". Марио Корти: Джордж Оруэлл был нашим коллегой, работал на родственном нам ВВС. И, возможно, работа на радио вдохновила его на изобретение термина newspeak - "новоречь" - язык, навязываемый "Старшим братом" для сокрытия истины. Есть писатели, которые наделены пророческим духом. Их устами говорит Бог. Их творчество универсально и всегда актуально. Читая "Скотский хутор" и "1984" нам казалось, что это книги только о коммунизме и Советском Союзе. Но все люди советские, только в разной мере. Это наблюдение я делал, читая "Зияющие высоты" Александра Зиновьева. Ценность этого произведения в том, что Зиновьев, описывая функционирование социальной ячейки советского общества, в действительности писал о западном обществе тоже, о нас - людях Запада. Итак - новоречь и двоемыслие. Кто контролирует языком, тот контролирует миром. Навязывают языковые, а, следовательно, и поведенческие правила, сверх чисто грамматических или синтаксических. Появились "речевые коды". В Советском Союзе демократия была "народной", будущее - непременно "светлым", а партия наш рулевой. Сегодня и на Западе слова теряют независимость. Они обязательно сопровождаются атрибутами - действие стало "утверждающим" (affirmative action), корректность - "политической" (political correctness), мышление - "позитивным" (positive thinking), справедливость - "распределительной" (distributive justice) - "все животные равны, но свиньи равнее других". 1984 книга о настоящем и, не дай Бог, книга о будущем. Признаки новоречи и двоемыслия есть все. А после 11 сентября четко поставлен вопрос о выборе между безопасностью и свободой. Старший брат охраняет нас. Он любит нас. Лев Ройтман: Да, Марио, и Интернет сегодня - это не только свобода, но и порабощение технологией. Не только общение без границ, но и бегство от личных контактов. Но это попутное замечание. Владимир Тольц: Думая сегодня об Оруэлле, я, как не странно, вспоминаю свою молодость. В предисловии к одному из недавних русских изданий Оруэлла я прочел "В нашей стране роман стал известен широкому читателю в 1988 году". Ну, а я тогда принадлежал к кругу читателей "нешироких" - "Ферма животных" ("Скотный двор") попала мне в руки в виде слепой самиздатской копии на папиросной бумаге где-то во второй половине 60-х. Помню, кто дал, вспоминаю, как, передавая из рук в руки прочитанные листки, читали сразу несколько человек, как хохотали, вслух повторяя только что прочитанные чеканные фразы ("Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо", "все животные равны:" ну, и т.д.) Этот английский сторонник "демократического социализма" сразу стал "нашим". Хотя некоторые из нашей компании, - я например,- с вызывающей молодежной насмешливостью относились даже к теории чехословацкого "социализма с человеческим лицом". Хлесткие оруэлловские максимы, заменившие нам то, что для старшего поколения были фразы из "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка", стали тайным паролем, позволяющим в публичном разговоре распознавать "своих среди чужих". Все это читалось и воспринималось, как про нашу жизнь ее прошлое, настоящее и будущее. Потом было еще несколько разных самиздатских вариантов перевода Фермы - один, кажется, Глеба Петровича Струве, которого мы заочно чтили за его тамиздатский курс русской литературы, другой приписывали сыну аж самого Микояна: И "Памяти Каталонии", читаемая параллельно с полным текстом "По ком звонит колокол" Хемингуэя: "1984" впервые прочел в 1968-м. Осенью, уже после танков в Праге. Тотальная безысходность читаемого усиливалась мрачными сообщениями из "нормализируемой" Чехословакии. Старший Брат успешно с ней "разбирался". Ангсоцевские лозунги: "Война - это мир. Свобода - это рабство. Незнание - сила" были будто списанными с сегодняшнего дня. С тех пор прошла целая жизнь. Я уже на Радио проработал больше, чем Оруэлл на БиБиСи. Не перечитывал его давно. Но всегда помню. Правда, в последнее время чаще вспоминаю вовсе не его обличающие тоталитаризм максимы, а фразу из одного его интервью о радиоработе: "Свобода это возможность говорить то, чего не хотят слышать". Лев Ройтман: Спасибо, Владимир Тольц. И в заключение передачи, что думает об Оруэлле 15-летний Андрей Толстой. Его текст, так получилось, прочитает его отец Иван Толстой, хотя Андрей, начинающий писатель и переводчик, думает сам. Иван Толстой: Принципиальная заслуга Оруэлла - в многогранности его анти-утопической фантазии. Роман "1984" стал классической формой, по которой до сих пор пишутся книги на подобную тему: общество, запуганное властью, где индивидуум лишен индивидуальности и главный инстинкт - слепое подчинение. Эта же книга породила знаменитого всевидящего Большого Брата - символ контроля над мыслью, символ культа личности - альтернативной религии коммунистического общества. Коммунизм, так распространившийся в двадцатом веке, как ничто другое создал плодородную почву для жанра анти-утопии. Оруэлл написал также сатиру "Скотский Хутор", где описал и предсказал Советскую политику последующих десятилетий. Тут не была так ярко выражена запуганность общества, но было отдано должное коррумпированности и лицемерию, погубившим коммунистический строй. "Скотский Хутор" стал символом Советского Союза, а слова о том, что "все свиньи равны, но некоторые равнее" - символом коммунистического общества. Не удивительно, что после двадцатого съезда итальянские газеты опубликовали карикатуру: облокотившись о стол, лысая свинья объявляет остальным: - Товарищи! Я хочу раскрыть важную государственную тайну: Сталин был свиньей! Приносим свои извинения за возможные неточности Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
