Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-09-03]
Законодательство по джихаду. Часть втораяВедущий Андрей Бабицкий Составить сколько-нибудь полное, законченное представление о чеченском сопротивлении сегодня для человека со стороны - задача, едва ли выполнимая по нескольким причинам. Идейная неоднородность, временами даже разобщенность его частей и крыльев делают малоэффективными попытки реконструировать облик сопротивления, основываясь на опыте общения с отдельными группами моджахедов. Тем не менее, в условиях отсутствия всякой информации о том, что происходит в вооруженном чеченском подполье, даже локальные контакты могут дать хотя бы саму общую картину крайне сложной и запутанной чеченской ситуации. Тем более, что она, эта ситуация, все заметнее становится предметом многочисленных фобий российского общества и его образованного класса. За последние годы в России властью и СМИ сформировано устойчивое представление о том, что в чеченских горах уже окончательно сформировался особый психологический и духовный тип партизана - это религиозный фанатик и экстремист, бандит и убийца, некое биологическое существо, давно покинувшее пределы человеческой морали и Божественных установлений. Ничего кроме страха и отвращения подобный персонаж вызвать не может, а поэтому единственный напрашивающийся вывод абсолютно совпадает с официальной политической линией - мир возможен только как результат тотальной физической ликвидации сопротивления. Между тем, реалии войны требуют гораздо более сложного подхода. Кремлевская конспирология настаивает на существовании некой инфернальной силы, которой ведомы чеченские моджахеды. В рамках этого подхода, чеченское сопротивление рассматривается как тоталитарная секта, сформированная некой чужой волей действующей извне и стремящейся подорвать не только устои российского государства и общества, но и в онтологической перспективе основы христианской цивилизации и человеческого мира вообще. Правозащитный подход утверждает, что война и радикализм имеют главным образом внутренние причина, что конфликт обусловлен произволом, жестокостью, отсутствием механизмов ограничения и наказания. В связи с этим он предлагает альтернативные пути достижения мира, через ограничение произвола и переговоры с воюющей стороной. В этой программе вы услышите несколько интервью, которые я сделал чуть больше месяца назад в Чечне. Небольшое, человек пятнадцать, подразделение в одном из высокогорных районов. Абдурахману - 32 года. В своей группе он самый старший. Амиру, командиру отряда - 30, остальным моджахедам от 20 до 25. Абдурахман - это второе имя. В чеченских горах давно уже сложилась , распространенная в фундаменталистских мусульманских кругах, практика брать себе в качестве второго одно из 99 изреченных имен Аллаха. Это отчетливый знак разрыва с греховным прошлым и вступления на путь Джихада. Но в повседневной жизни имя, данное при рождении, зачастую остается основным. Ритуал еще не глубоко вошел в плоть и кровь моджахеддина, поэтому рутина тяжелой военной жизни в горах иногда уклоняется от регламента, моджахеды чаще называют друг друга привычными именами. Мы говорим с Абдурахманом не только о настоящем, но и о недавнем прошлом. Вопрос: На джамаатах лежит ответственность за похищение людей, очень многие на равнине говорят, что именно люди из Джамаатов принесли войну в Чечню после того, как совершили рейд в Дагестан. Есть на твой взгляд эта ответственность? Ответ: Смотри, вот, сказать Джамаат, что такое Джамаат? Каждый человек, который отпустил бороду, имеется в виду понятие, как у людей даже здесь в Чечне или Дагестане, что Джамаат - это значит, обязательно должен отпустить бороду, подвернул брюки, там, и пошел. Да были люди, конечно, были, которые назывались такими словами, такими именами "Джамаат", отпускали бороды, подворачивали брюки. Были джамааты, которые создавались именно для того, чтобы воровать людей, красть людей. В каждой стаде есть овца паршивая, правильно? Это не значит, что всех надо судить. Да были ошибки, были у них. Может кто-то недопонимал, может кто-то... Я не оправдываю, это была ошибка, Но каждый на своих ошибках учится. Дурак учится на своих, умный на чужих. Вот у нас, как бы получилось, что мы на своих ошибках, что пустили в свои ряды таких людей. Среди нас их не было, они как бы назывались нашим именем, понимаешь? Вот и все, вся разница. Вопрос: Ну а вот с этим обвинением, что вы принесли войну в Чечню после Дагестана? Ответ: Факт, что глагол действия был со стороны республики, со стороны чеченцев, а если, там, например, копошить нюансы, так или иначе война была бы, так или иначе, они уже свою агрессию... Вопрос: Была бы, не была бы, но, знаешь, совесть была бы спокойна, что не было агрессии отсюда никакой. Ответ: Да, так в этом плане, было бы перед миром по-другому. В любом случае, мне как кажется, никто сейчас не приветствует этот поход в Дагестан. Никто не приветствует, потому что в Дагестане сегодня шариат устанавливать - там людям сегодня надо говорить "не пейте, не курите". Какой шариат там? Это мнение мое чисто, я не выражаю ничье мнение, это мое мнение, что это была ошибка. Я, например, не был, в поход в Дагестан не принимал участия. Из ста процентов сегодняшних людей, из ста процентов около 90-95 процентов люди, которые не совершали агрессию на Дагестан, которые не участвовали в этом. Вот эти люди сегодня остались. Раньше Абдурахман воевал в одном из отрядов под командованием араба Абу-Валида, но после того, как его группа была почти полностью уничтожена, он перешел в подчинение к Руслану Гелаеву. Вечерами под полиэтиленовым тентом, заливаемым дождями, Абдурахман тихонько, чтобы не будить остальных моджахедов рассказывал мне разные истории из военного быта, как, например, такую. Зимой муджахеды разбили лагерь в горах, и рядом с ними обосновалась волчья стая. Между волками и людьми сложился молчаливый союз. Чтобы не погибнуть от голода, муджахеды резали коней, и все, что не шло в пищу, отдавали волкам. Те в свою очередь сторожили лагерь, охраняли лошадей и ни разу не сделали попытки напасть на человека или животное. "Война, похоже, закончится не скоро" - сказал я Абдурахману. Вопрос: Ты готов, чтобы это затянулось на годы для тебя лично? Ответ: Да, если меня спросить, я готов, чтоб это завтра закончилось. В любом случае от нас не требуется какого-то там исхода. Мы воюем, это, может, для людей, которые не относятся, даже для людей, которые относятся к исламу, оно как-то странно звучит... То, что мы участвуем в этой войне, у нас нету какой-то цели, там, определенной. Как тебе объяснить... Вот сегодня Аллах требует от нас, чтобы мы воевали против тех, кто воюет против нас, кто совершил агрессию против нас, Аллах требует, чтобы мы воевали против них. И вот это, что Аллах от нас требует, мы делаем независимо, даст Он нам победу, не даст Он нам победу. Даст победу, мы будем стараться быть хорошими соседями для России, Дагестана, для Ингушетии. Будем возрождать свои былые связи, свои дружеские отношения , связи исконные, которые идут испокон веков. А если не даст, то мы перед Аллахом встанем с чистой совестью. Он требует от нас, чтобы мы воевали, мы воюем, если бы Он не требовал, мы бы сейчас не воевали. Просто у нас сейчас Коран есть, Сунна есть. Есть агрессия, должно быть сопротивление. Нет агрессии, мы должны сидеть тихо, вот и все. Гелаевские муджахеды не отрицают суфийские традиции Чечни и так называемый народный ислам, как это свойственно радикальным группам моджахедов, тем, кого называют ваххабитами или салафитами, которые считают, что адат это главным образом суеверие, и он должен быть преодолен путем введения норм шариата. Изначально, когда эти чеченцы, народ чеченский принимал ислам, этот ислам они приняли без войны, ненасильственным путем и именно потому, что ислам имел большое сходство с адатами, с обычаями чеченскими. Что касается этого, между двух войн, приведем пример, между двух войн... Первая война закончилась, появилась свобода, начали появляться джамааты, начали преподносить ислам людям. Просто этот метод, как преподносили мы именно, Это был, можно сказать, чуть-чуть жесткий метод. Люди раз бросили пить, курить, Все, не гуляют, ничто. Чисто у них слово Аллаха и они думали, люди, что ты, вот, исправился и человек в один день исправит. Если Аллах даст сейчас победу, этой ошибки второй раз повторять мы не будем. Мы будем людей путем призыва к религии, красивым методом, красивым словом. Кто захочет - будет слушать, кто не захочет - тот не будет слушать. Теперь, если будет мирное время, мы будем стараться эти ошибки не совершать. Да, действительно были такие люди. И это незнание религии, незнание религии было. Чисто всего лишь вот это. Люди, каждый, например... Он раз, как говорится, все, пить, курить бросил, все, он идет по пути ислама и думает, что он все знает. Он думал, что все надо требовать. А теперь у нас есть люди, которые учатся исламу, которые понимают ислам полностью. Война закончится, мир будет, они приедут - объяснят нам, как нам надо жить со своими соседями, как нам надо жить между собой, как нам надо относится к нашим женам, детям, соседям, будь то сосед по дому или сосед по республике или по государству. У нас будет другое отношение к этому. Другая история, рассказанная Абдурахманом. Их отряд был зажат в одном из высокогорных хуторов на юге Чечни. Во время обстрела они заскочили в одинокую хибару, которая находилась в стороне от других домов и хорошо просматривалась со всех окружающих сопок. Русские, говорит Абдурахман, видели, как мы заскочили в дом и стали обстреливать нас из танков, пушек, потом прилетели вертолеты. Все это продолжалось несколько часов, и лишь под вечер в темноте мы покинули наше убежище. Вокруг хибары земля была, как будто вспахана огромным бульдозером, но в сам дом не попал ни один снаряд, ни один осколок. Я не знаю, как это может быть. Когда мы вернулись на базу, один из братьев, араб, ставший потом шахидом, сказал нам, что он видел сон. Маленький дом, который обстреливают со всех сторон и ангел, прикрывший его своими крыльями. Я спросил Абдурахмана о терроре, хотя мог бы и не спрашивать. В горах фактически не встретишь моджахеда, который осуждал бы акции смертников, в результате которых погибает гражданское население. Вопрос: Твое отношение к этим девушкам, которые взрывают себя и вместе с ними погибают гражданские лица? Ответ: А у нас разве не погибают. Вопрос: А ты думаешь в ответ на террор можно действовать террором? Ответ: Только так. Сейчас идет война. Сегодня у нас нет другого выхода. Эти же девушки, они движимы религией, они хотят какое-то участие принять, понимаешь, в освобождении этой республики, установлении шариата в республике, они хотят принять какое-то свое участие. Поэтому, то, что это самое они делают там взрывы, взрываются, эти девушки... А что им делать? Ихних мужей убивают, ихних отцов убивают, ихних матерей убивают, всех детей. Например, я имею в виду. Вот, они свое участие принимают. А другого пути у нас сегодня нету. Аллах говорит: "Если они с вами вот так поступают, поступайте с ними точно также". Если бы они не убивали наших мирных, мы бы ихних не убивали бы. Большинство муджахедов считают террор оправданным. Характерная черта салафизма, который всегда подвергался критике со стороны мусульманских богословов именно за это, узурпация права, которое принадлежит только Всевышнему, распоряжаться человеческой жизнью. Я должен заметить здесь, что не только горы сегодня приняли ветхозаветную логику "кровь в обмен на кровь", на равнине также нелегко отыскать сочувствующих жертвам терактов. Другой Абдурахман - амир подразделения. Ему 25 лет и до второй войны он работал в администрации президента Масхадова. Он образован, считает, что чеченское государство продолжает существовать в горах и его выход из подполья, всего лишь вопрос времени. Что будет с чеченцами - начнут ли резать друг друга в этом случае? Вопрос: Завтра, предположим, уходят войска, неожиданно. Утром ты просыпаешься и нет ни одного танка, ни одного российского солдата на чеченской земле. Мне кажется, накоплено уже столько ненависти внутри самой Чечни, что начнется резня. Ответ: Опасность такая есть, конечно. Очень серьезная опасность. Я на что надеюсь, я надеюсь на мудрость моего народа, так как это не первая война на нашей истории и мы - не первое поколение, выросшее на войне. Это идет уже много, много лет. Всегда были в народе люди, которые обладают мудростью, чтобы привести к согласованию, найти какие-то компромиссы. Сложности, конечно, будут. Много крови, действительно, много крови, т.к. у нас сильно развита кровная месть. Да, это сложный момент. Сложный момент то, что сегодня многие люди пошли в оппозиционные, российские структуры власти. Некоторых туда загнала нужда, некоторых - ихние политические взгляды, некоторых что-то еще, не знаю. Каждого, кого что вело, но, я думаю, все равно, это понимают, главное, что это понимает наше правительство... Если Вы следили за выступлениями Аслана Масхадова, он всегда об этом говорит, он постоянно просит людей "не идите на контакт, не работайте там". То есть он однозначно не поставил "все, вы все наши враги и, мол, всех, всех, всех убьем". Нет, он говорит о том, что "уйдите оттуда, не идите против своего народа. Все равно мы знаем, что завтра российские войска выйдут, и мы останемся сами с собой и во избежание этой крови, конечно..." Просто будем надеяться, что милость Аллаха будет с нами и даст мудрость нашим людям. Характер будущей государственности, говорит другой Абдурахман, определен окончательно. Чечня станет исламской республикой и решение это в руках не народа, но лучших людей. Вопрос: Абдурахман, а такой вопрос, кто будет решать, светское государство будут строить чеченцы или шариатское? Кто это будет решать, люди, которые отвоевывали победу или все-таки решение этого вопроса будет отдано народу: Ответ: Как я понимаю, в принципе, всегда политические вопросы любого государства и народности решали самые уважаемые лица в нации, в народе, самые активные люди, которые непосредственно ведут какие-то действия. Я думаю в принципе, мы уже решили, что мы хотим, что мы хотим шариатское государство и идем только к этому. Никаких компромиссов, насколько я знаю, наше правительство не строит. Но мы хотим какой шариат? Мы хотим закон Аллаха, Божий закон. Это самый справедливый закон, в котором место будет всем и я не думаю, что есть самый более мудрый закон, чем закон Бога, где право на жизнь имеют и соответствующую свободную жизнь все люди. И что такое понятие свободы. Твоя свобода не ущемляет свободы других. Мы это понимаем и хотим жить по такому закону. Вопрос: Но с этим могут очень многие не согласиться. Что шариатское государство, оно противоречит адату, обычному праву чеченцев, их традициям, укладу жизненному. Ответ: Всегда идет прогресс нации, нация растет. Было время, когда мы были язычниками. Было время, когда еще до язычников, мы были неизвестно кем. Было время, были христиане, было время, приняли ислам. Потом пришли к тарикату. Сейчас мы идем к шариату, но неуклонно, как мы видим, тенденция какая? К тому, что мы это понимаем, просто у нас нет возможности рупора, чтобы довести это до всех людей. Что именно наш вайнахский этикет, наши все традиции, они построены в принципе на шариате, И не может быть по-другому. Любые лучшие качества человека, они заложены Богом. А шариат - это закон Божий. Значит, это лежит в лоне шариата. Саид - 40 лет. Командующий одним из направлений или секторов равнинной Чечни. Он - участник первой чеченской войны, которых сегодня немного в рядах чеченского сопротивления. Он и его люди сегодня крайне редко планируют и осуществляют боевые операции из-за серьезных расхождений с руководством чеченского сопротивления по самым разным вопросам. Один только пример. Около года назад Саид на одном из военных совещаний заявил Масхадову, что не станет выполнять приказы о проведении военных акций в своем родном селе. Дескать, он может допустить, чтобы соседи или родственники страдали по его вине. "Мы, говорит он, никогда не воевали без учета чеченского этикета, тогда как молодежь, пришедшая нам на смену, беспрекословно подчиняется любым распоряжениям своих амиров". Тем не менее, разногласия с руководством, говорит Саид, не носят фатального характера, он продолжает свою войну, хотя и ведет ее по собственным правилам, сохраняя значительную степень автономии. Дома он не был более двух лет и не планирует возвращаться до окончания боевых действий. "Солдат ушел на войну, говорит он, и должен воевать, пока она не закончиться". При советской власти Саид работал в милиции, и, может быть, поэтому он сохраняет вполне архаичные для сегодняшнего сопротивления представления о воинском долге. Он не считает приемлемым и оправданным террор, хотя спокойно говорит о том, что радикализация - процесс объективный и неизбежный в сегодняшних условиях. Он уверен в том, что, если бы в этом был хоть малейший смысл, в сегодняшней Чечне, не составило бы труда поднять общее восстание. Масса людей видят вот это зверство и не знают, к кому примкнуть. Это молодые люди. Они могут обращаться к таким вот полевым командирам, там, через родственников, через кого-то: "Вот я хотел бы там еще что-то, куда-то..." Но сейчас поднимать всю эту силу куда-то на передовую, без подготовки, без ничего - это очень тяжело и в материальном плане, и в плане боевых потерь под бомбежками, под авиацией. И приходится их держать в таком законсервированном состоянии. Им не говорится ни да, ни нет. Они живут у себя дома, они такие же законопослушные граждане. Но стоит начаться крупномасштабным боевым действиям, эта лавина хлынет на позиции. С каждым годом люди понимают, что наш маятник уже ушел, т.е. хуже нам быть не может. Что касается действий боевых, они с каждым годом, даже с каждым днем российские войска несут все большие потери и в горной части, и в лесистой местности. Я не думаю, как они заявляют там, что это связано с новыми поступлениями денег из-за рубежа или еще с чем-то. По сути-то, по большому счету, особых денег на это, не бывает такой необходимости, мы-то пользуемся обычным стрелковым ручным оружием, которое есть у тех же федеральных войск. Но действия, активизация этих действий, я считаю, с каждым годом идет по нарастающей. На нашей территории населенных пунктов я не буду говорить сколько. По численности населения это, скажем так, средний российский район , наверное. Ну и, если считать, сколько там сконцентрировано войск федеральных, то фактически ни одна нормальная средняя дислокация не остается без еженедельного, так, чтобы ее не потревожили. Это, не считая действий на дорогах, так называемая фугасная война. Вопрос: А молодежь, в основном, она уходит к кому? Она тянется к этой религиозной доктрине, которая вдохновляет, скажем так, радикальную часть сопротивления и она просто по селам старается находить себе командиров, отряды? Ответ: Это по-разному. В разных местностях, по-разному. В горной части, скажем так, это все более на религиозной почве, подпитывается религиозными и литературой и... Боле ближе к равнинной местности, какие-то родовые, родственные отношения, тянутся к своим, скажем так, к родственникам. Есть командиры такого звена, которые объединяют, может быть, какой-то район по месту географически, я имею в виду. По-разному. Но я опять же говорю, последнее время все больше и больше на религиозной почве. Вопрос: Что ты думаешь об этом новом явлении. Захват Норд-Оста, шахиды, женщины, которые взрывают себя. Это процесс, который набирает обороты и может стать таким значительным элементом этой войны? Ответ: Вы понимаете, это не наше, это не чеченское, это ни по духу, ни по нашему менталитету нам не подходит. Тем более, когда взрываются женщины, захват заложников, абсолютно непричастных к этому людей. Но, увы, это наверно, будет идти по нарастающей. Даже вот такая появляется все больше, проталкивается не знаю с какой стороны, тезис, что вот арабы подрывались 50 лет, наконец, добились дорожной карты. Но я не думаю, что это приемлемые варианты, приемлемые методы ведения войны Другие передачи месяца: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
