Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[31-08-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомВокруг выборов. Поэзия и политика. Песня недели. Воспоминания посла Джэка Мэтлока. Друзья и враги Гарри Поттера. 150 лет "Уолдену" Генри ТороВедущий Александр Генис
Диктор: "Толпа бушевала и волновалась. Знамена, покачиваясь, исчезали на мгновение и появлялись вновь, изодранные в клочья. Древки флагов превратились в наступательное оружие. Сапоги и башмаки описывали в воздухе длинные траектории, и среди выкриков послышалось несколько револьверных выстрелов". Александр Генис: Так Жюль Верн описывал выборы мирового судьи в Сан-Франциско. Впрочем, я не слишком уверен, что эта картина списана с действительности. Великий фантаст был изрядным домоседом и, насколько мне известно, никогда не был в Америке. Однако взрыв страстей, сопутствующий американской предвыборной кампании, он передал точно. Особенно в эти дни, когда Нью-Йорк принимает конвенцию республиканской партии. В последний раз наш город был временной партийной столицей в 92-м году, когда на той же огромной арене Мэдисон-сквер гарден проходил съезд демократов. Мне он запомнился как урок, так сказать, образцового политического дизайна. Тонко рассчитав психологическую реакцию зрителей, организаторы тогда так декорировали трибуны, что нигде не осталось ни одного прямого угла - исключительно изгибы и овалы. Дизайн сглаживал остроту предвыборной борьбы, убеждая избирателей - и сторонников, и противников, - что самые радикальные реформы не потревожат общего течения жизни. У всех должно было оставаться ощущение, что политика не ломает жизнь, а вписывается в нее. Это и понятно, в условиях двухпартийной системы, и демократы, и республиканцы обязаны быть предельно осторожны. Победить могут только те, кто сумеет опереться на электорат, преследующий самые разные, часто антагонистические интересы. В результате партийная борьба должна представить избирателю четкую альтернативу, - в то же время! - смазать противоречия между двумя позициями настолько, чтобы не отпугнуть потенциальных союзников из другого лагеря. Основой для этой традиционной политической эквилибристики служат фундаментальные характеристики двух партий. Если отбросить все бесчисленные и необходимые оговорки, демократы исповедуют идеал государства всеобщего благоденствия. Республиканцы верят в свободный рынок с его принципом минимального вмешательства правительства в хозяйство. Демократы считают, что власть должна помогать личности, республиканцы верят в то, что она должна не мешать ей. Демократы предпочитают говорить о прогрессе, республиканцы - о традиции: Чтобы свести эти - и множество других различий - в одну умозрительную формулу, американцы любят говорить, что республиканцы - это "отцовская" партия, а демократы - "материнская". Когда-то эта кардинальная антитеза американской политики играла решающую роль в истории страны. Скажем, республиканец Авраам Линкольн выиграл Гражданскую войну, а демократ Франклин Рузвельт вывел Америку из "великой депрессии". Со временем, однако, идеологический антагонизм двух партий стерся, потерял остроту. В последние десятилетия ни та, ни другая платформа в чистом виде не существовала. Споры, как в любой семье, велись лишь о том, в какой пропорции смешиваются "отцовское" и "материнское" начало американской политики. Однако, нынешние выборы, которые обозреватели дружно называют самыми важными за последние полвека, вернули Америку в уже изрядно забытую эпоху непримиримой борьбы. Сегодня все ухищрения декораторов бесполезны. Никакой дизайн не скроет раскола, разделившего практически поровну страну на две части. С одной все просто: это - сторонники Буша и его курса. Со второй - сложнее. Это не только демократы, но и пестрая коалиция, называющая себя игривой аббревиатурой "ЭйБиБи": "Anybody but Bush", "Кто угодно, лишь бы не Буш". Как раз сторонники этой неофициальной и поэтому особенно шумной партии сегодня заметнее всего в Нью-Йорке. Прежде всего, именно их усилия привели к организации многотысячной демонстрации протеста, развернувшейся в дни конвенции на нью-йоркских улицах и дорогах. Самое странное, что эти невиданные со времен Вьетнамской войны акции вряд ли что-нибудь изменят в исходе выборов. Дело в том, что Нью-Йорк, где на каждого республиканца приходится четыре демократа, давно уже определил своего кандидата в президенты. Примерно то же произошло и во многих других штатах, разделивших, как я говорил, страну поровну. Одни штаты уже точно будут голосовать за Буша, другие - за Кери. И это значит, что судьбу выборов решат голоса лишь тех избирателей, что живут в так называемых колеблющихся штатах. Как по этому поводу шутят журналисты, следующего президента выберут "десять человек из Пенсильвании и пять из Огайо". Чтобы разобраться в этой предельно сложной ситуации, надо вникнуть в устройство американской демократии куда глубже, чем это обычно требуется. Поэтому "Американский час" обратился за разъяснениями к эксперту, официальному аналитику предвыборной кампании Джону Фанду. С ним беседует Ирина Савинова. Ирина Савинова: Давайте начнем не с этих, а с прошлых президентских выборов. Гор набрал больше голосов, чем Буш. Но последний победил. Как это происходит? Джон Фанд: Американская политическая система имеет две стадии процесса выбора президента. Все американцы голосуют на президентских выборах. В 2000-ом году за Ала Гора отдало голоса незначительно большее число американцев, чем за Джорджа Буша. Для того, чтобы обеспечить истинное участие каждого штата в выборах, чтобы каждый регион был вовлечен в процесс выборов, у нас в стране была создана коллегия выборщиков. Кандидат, который побеждает в каком-либо штате, получает голоса всех выборщиков этого штата. Чтобы победить на выборах, нужно получить 270 из пятисот тридцати восьми голосов выборщиков, а не большинство голосов избирателей. Несколько раз в истории Америки происходило так, что кандидат, получивший большее число голосов избирателей, проигрывал на президентских выборах, потому что не получал нужное число голосов выборщиков. Ирина Савинова: Когда эта система была введена? Джон Фанд: С самого начала - в 1789 году. Ей 215 лет. Ирина Савинова: Что заставило создать такую систему, почему нельзя просто подсчитывать голоса избирателей? Джон Фанд: Америка - объединение штатов. Как никакое другое государство, ее можно сравнить только со Швейцарией. Это - федеральная система, а не монолитное государство, управляемое из центра, как Советский Союз с управлением из Москвы. И поэтому каждый штат ревниво охраняет свою долю государственной власти. И если бы у нас были выборы, на которых голосуют только избиратели, мы бы никогда не увидели кандидатов в президенты от некоторых штатов, маленькие штаты не могли бы оказывать влияние на общий политический процесс, нужды небольших штатов просто игнорировались бы. При существовании выборной коллегии интересы всех штатов лучше представлены и лучше артикулированы. По этим же соображениям у нас есть Палата представителей, где все штаты представлены количеством членов пропорциональным числу населения, и Сенат, где каждый штат, независимо от его размеров, представлен двумя сенаторами. Ирина Савинова: Этим Америка отличается от других демократий? Джон Фанд: Да, наша система - уникальная. Такой системы, как у нас, нет ни в одной другой стране. Ирина Савинова: Система выборной коллегии имеет свои преимущества и недостатки. Не могли бы вы объяснить, какие? Джон Фанд: Её предназначение, прежде всего в том, что она охраняет идею федеральной республики, состоящей из штатов, пользующихся определенной долей суверенности. Выборная коллегия - необходимая инстанция, при отсутствии которой, в самом начале образования республики, была опасность, что избиратели выберут неподходящего, недостаточно квалифицированного кандидата. То есть, нужна еще одна группа людей, которая сделает окончательный выбор, после всеобщих выборов. Сейчас такой опасности - выбора полностью некомпетентного кандидата на должность президента - уже нет. Но наличие коллегии выборщиков еще раз подчеркивает, что ход выборов определяют именно штаты, а не всеобщее голосование. У этой системы есть один недостаток. К несчастью, когда кандидат набирает большинство голосов на всеобщих выборах, а впоследствии коллегия выбирает другого, у людей создается впечатление определенной нелегитимности результата. Однако функционирование коллегии улучшается с годами: раньше было так, что выборщики могли голосовать за кого угодно, а не за того кандидата, который победил в их штате. Сегодня выборщики всегда голосуют за кандидата, победившего в их штате. Ирина Савинова: Наличие коллегии выборщиков - это показатель более высокой формы демократии или анахронизм? Джон Фанд: Это просто еще одна из форм демократии. В некоторых странах достаточно набрать 30 процентов голосов, чтобы стать лидером. Такую систему можно назвать демократическими выборами, но это не выбор большинства. В России президент Путин должен был получить 50 процентов голосов, чтобы быть избранным, и я припоминаю, что было также условие, что должно проголосовать определенное количество избирателей. Это - тоже вариант демократии. У каждого государства свои правила, определяемые законностью и тем уровнем поддержки, который лидер должен, по мнению народа, продемонстрировать, чтобы впоследствии управлять страной с успехом. Ирина Савинова: Какова вероятность, что президентские выборы в этом году пройдут по сценарию 2000-го года? Джон Фанд: Вероятность маленькая, но она всегда существует, когда кандидаты идут почти наравне. Вспомните, что в 2000-ом году из более 100 миллионов голосов Ал Гор набрал всего на 500 тысяч больше, чем Джордж Буш. Чтобы результаты выборов определялись коллегией, а не всеобщим голосованием, у обоих кандидатов должны быть очень близкие результаты. Ирина Савинова: Джон, кто победит на выборах в ноябре? Джон Фанд: Моя специальность - анализировать ход президентской кампании и определять, как изменения в ней влияют на мнение избирателей о кандидатах, в какую сторону может измениться их мнение и как они проголосуют. В Соединенных Штатах, как и в большинстве других стран, занимающий должность президент имеет преимущества над кандидатом: он известен избирателям, имеет доступ к большему количеству ресурсов, он - лидер нации. Находящийся на посту имеет больше влияния на происходящие события, может изменять их ход и вообще уже выполняет работу президента, так что те, кто не хотят ничего менять, проголосуют за него. Я могу сказать, что кандидаты придут к финишу с очень близкими результатами, а поскольку уже находящийся на посту как правило побеждает, я скажу, что победит Буш. Александр Генис: Один американский критик, которому довелось побывать в России во время предвыборной кампании, заметил, что агитационные ролики всех кандидатов, показанные по телевизору, напоминали ему чеховские пьесы: в них ничего не происходило. Политика, - решил он, - боясь напугать народ прогрессом, клянется изменить жизнь так, чтобы она не менялась. Тонкость этого замечание еще и в том, что чеховские пьесы вовсе не лишены действия, оно просто ничего не меняет в жизни героев. Впрочем, любая политическая кампания - игра с подсознанием. Что и позволяет ее рассматривать как своеобразную форму массового искусства, как специфический литературный жанр. Именно поэтому я и предложили взглянуть на предвыборную кампанию с профессиональной стороны поэту "Американского часа" Владимиру Гандельсману. Владимир Гандельсман: Поэзия и политика, политика и поэзия, - такова тема, которую я предлагаю сегодня. Предлагаю в тот исторический момент, когда в Америке идет предвыборная компания, и демократы и республиканцы, оспаривая свою правоту, борятся за голоса избирателей. Один политик от демократической партии сказал: "Мы ведем предвыборные компании на языке поэзии, а правим в прозе". Это означает, что политическая ТЕЛЕреклама должна быть кратка, как поэзия хокку, эмоциональна, импрессионистична. Тем же избирателям, которые предпочитают эпическую поэзию, предлагается интернет. Короче говоря, выбирайте тот язык, который вам по душе. Это и есть демократия. Вопрос риторического, рекламного воздействия досконально изучается. Например, самое популярное прилагательное в телерекламе - это "новый", затем следует "хороший\лучше\лучший", потом "бесплатный", "вкусный" и т. д. и т. п. Часто встречаются метафоры, например: "улыбающийся цвет". Встречается и рифма. Короче говоря, политики сначала говорят, агитируют, обещают, то есть предпринимают словесную атаку, - а уж затем претворяют свои обещания в жизнь. Или притворяются, что претворяют. Вот что говорит один писатель: "Для того, чтобы замаскировать интересы, представить их в таком свете, чтобы они казались насущными и люди согласились рисковать ради них своей жизнью, нужно проделать большую словесную операцию и траснформировать реальность жизни в эмоции, страсти и энтузиазм. Войны всегда начинали батальоны слов". Именно так, как сказано было вначале: мы пропагандируем поэзией, а правим прозой. Советской ли истории это не знакомо? Цитата с интернета: Диктор: После Февральской революции 1917 года, а тем более - Октябрьского переворота, агитаторы, предав забвению суровый царский закон, впервые выплеснули на суд масс свои стихотворные варианты предвыборной агитации. Особенно преуспел в этом деле "трибун революции" Владимир Владимирович Маяковский. Его лозунги и призывы вошли в золотой фонд отечественной поэзии и даже в наше время актуальны, ибо переплюнуть мэтра агитации вряд ли удастся, какими бы замечательными четверостишиями ни украшали огромные городские плакаты нынешние рифмоплеты. "Ешь ананасы, рябчиков жуй..." Это нынче, как никогда, подходит для обновленных коммунистов. Владимир Гандельсман: Тридцатые годы - время цитат и лозунгов. Они были везде, в любом учреждении, на улицах, в газетах, журналах, даже на спичечных коробках. Они кричали, требовали, проклинали, разъясняли и звали вперед: "Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики!" Сталинские: "Техника в период реконструкции решает все!" "Кадры решают все!" "Если враг не сдается, его уничтожают". На этой стальной и сталинской поэзии был построен социализм. Маяковский, служа одному классу - "планеты пролетарию", выполняя социальный заказ и ломая свою лирическую природу, призывал слушать "агитатора, горлана, главаря". "Главарь" - вполне уголовное, кстати, слово. И верно. Политика - дело главарей и горланов, дело сильных, аморальных людей, проповедующих мораль. Власть - это то, что захватывают. А за поэтов, изгнанных Платоном из государства, ответил Иисус: "Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное". Как тут ужиться? Вернемся к началу: поэзия и политика, политика и поэзия. Возможно ли их сочетание? История знает исключения. Например, Державину, Грибоедову или Гете удавалось быть политиками и писать стихи. Но это исключение, подтверждающее правило. Пушкин в конце жизни недорого ценил громкие права: права гражданина: оспоривать налоги, воевать с цензурой и прочее. "Зависеть от царя, зависеть от народа - и чуть дальше: "...для власти, для ливреи Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Вы слушаете отрывок из песни "Буш-промах" группы "Пёрл Джем", в которой (как уже можно догадаться по названию) президент Джорж Буш-младший описывается далеко не с лучшей стороны. Из всех участников серии рок-концертов "Голосуй за перемены", которая начнётся 1-го октября, трудно найти более вовлеченной в политический процесс страны группы, чем, "Пёрл Джем". Они выступали и агитировали за демократических кандидатов в последних четырех президентских выборах. И это, конечно, представляет собой дилемму для консервативных поклонников группы. Один мой американский знакомый только что рассказал мне, как он с трудом достал билет на концерт "Пёрл Джем". Я ему говорю: "Джо, да ты же республиканец?!" Он только вздохнул и сказал: "Я не могу не пойти, но решил, что приду в майке с надписью: "Всё равно голосую за Буша". Послушаем аполитичную песню "Пёрл Джема" - "Всё или Ничего" (All or None) Александр Генис: Вторую часть "Американского часа" откроет "Книжное обозрение" Марины Ефимовой" Марина Ефимова: Марина Ефимова: "Мастер" - биографический роман о великом американском писателе Генри Джеймсе. Не биография, а именно роман, в котором автор делает попытку разгадать загадку личности Джеймса. В 1903 году Генри Джеймс написал рассказ "Зверь в джунглях". Герой рассказа много лет живет в предчувствии какой-то ужасной судьбы, и лишь под старость обнаруживает, что пока ждал, пропустил реальную жизнь, которая была ему отпущена. И автор романа о Джеймсе, известный писатель Колин Тойбин считает, что трагедия героя рассказа - это реальная трагедия Генри Джеймсся. Он писал: "Рассказ "Зверь в джунглях" - пугающий манифест Джеймса, эмоциональный холод, жизнь без чувств". А в интервью о книге "Мастер" Тойбин сказал: Диктор: Может быть, самое удивительное в личности Генри Джеймса - его абсолютная закрытость и постоянная двойственность. Всему, что мы знаем о его характере, можно найти прямую противоположность. Он тосковал без родных, рвался к ним. Он тосковал с родными и рвался от них. Он любил Англию, он не выносил Англию. Он любил свою работу, он не выносил свою работу. Он любил женщин, он любил мужчин. Вообще, его сексуальность, а, скорее всего, гомосексуальность, самая строго охраняемая его тайна. Поэтому так непобедим соблазн реконструировать Генри. Марина Ефимова: Роман "Мастер" почти не отходит от реальных фактов жизни Генри Джеймса. Начиная с детства, которое прошло в переездах из Европы в Америку, и которое, по мнению автора романа, сделало Джеймса и его сестру Элис вечными наблюдателями. Они не могли ни в чем участвовать, потому что вечно кочевали и оказались непричастны к страстям и событиям своего времени. Это, считает, автор романа, сделало Элис ипохондриком и привело ее к ранней смерти. И это же сделало Джеймса писателем, который избавлялся от боли тем, что все события переводил в разряд беллетристических и всех живых людей в разряд персонажей. Описанный в романе "Мастер" визит старого друга писателя возвращает читателя в юность Джеймса, к его первой музе, яркой и одухотворенной девушке Минни Темпл. Вот, что пишет об этом рецензент романа нью-йоркский критик Дэниел Мендельсон. Диктор: Минни Темпл была одной из главных муз английской литературы 19 века, хотя она даже не подозревала об этом. Она погибла совсем молоденькой девушкой, оставив травмированным целый круг молодых лондонских интеллектуалов, включая гарвардского юриста Джона Грея и литератора Оливера Холмса. Сам Генри Джеймс вывел ее дважды. В повести "Женский портрет" и, десятью годами позже, в романе "Крылья голубки". Но то обстоятельство, что Джеймс описал умирающую девушку, вызвало ярость Уливера Холмса, считавшего это бестактным. Холмс обвинил Джеймса в смерти Минни. Дело в том, что она, уже больная, попросила Джеймса поехать с ней в санаторий. Джеймс отказался. Минни осталась в Англии и, вскоре, умерла. Марина Ефимова: в романе "Мастер" это обвинение превращено в самообвинение. Диктор: Невыносимая идея, которая пришла Генри, была живой и хищной. Она смотрела пронзительным взглядом и нашептывала: "Ты предпочел мертвую Минни живой потому, что знал, что делать с мертвой - описать ее. А с живой ты ничего не мог сделать. Ты отринул ее, когда она трогательно просила о помощи". Марина Ефимова: Постепенно в романе "Мастер", очень талантливо и ярко написанном, вырисовывается тенденция его автора. Изобразить Генри Джеймса холодным человеком, подавившим в себе страсти, сексуальность, даже жажду любви ради своего искусства. Тойбин выводит в романе и другого обвинителя Джеймса, тоже друга, писателя Эдмунда Госса. На этот раз в вину Джеймсу ставится самоубийство другой влюбленной в него молодой женщины, писательницы Констант Вулсон. И опять он обещал приехать к ней в Венецию, не приехал, и там, в середине унылой зимы, она покончила с собой. Зимняя Венеция, дождь, обманутая умирающая женщина - "Роман крылья голубки". В конце биографического романа мастер-герой, Генри Джеймс, лихорадочно выбирает из своей жизни эпизоды, которые можно обратить в искусство. Печальная и даже трагическая сцена. Но вот, что пишет рецензент романа: Диктор: В реальной жизни, по воспоминаниям многих современников, Генри Джеймс был счастливым человеком и очень добрым. И в реальном письме Минни Темпл, в котором она просит его поехать с ней за границу, есть печальная приписка: "Впрочем, я так слаба, что не смогу поехать за границу даже с добрейшим из друзей". Так что двойник Генри Джеймса, талантливо нарисованный Колином Тойбиным, остается лишь одним из портретов матера, который, как был, так и остался загадкой. Марина Ефимова: Книгу "Рейган и Горбачев" написал не журналист и не компилятор, а настоящий знаток и свидетель. Джек Ф. Мэтлок - ветеран службы иностранных дел - был, говоря на политическом слэнге, человеком Рейгана. Главным его координатором отношений с советским Союзом и послом в Москве. Однако в своей книге, включая ее название, Мэтлок не отдает предпочтение Рейгану в прекращении застарелой вражды между двумя великими странами, а подчеркивает ту роль, которую наравне с Рейганом сыграл Михаил Горбачев. Надо сказать, что сам Рональд Рейган в оценке роли Горбачева шел еще дальше Мэтлока. Когда в Москве в 88 году его спросили, как он сам оценивает свою роль в этой великой исторической драме, он сказал: "Как актер второго плана. Главная заслуга, несомненно, принадлежит Михаилу Горбачеву, лидеру вашей страны". Эти слова объясняли лишь дипломатическим тактом Рейгана. Возможно, отчасти так оно и было, однако, Джек Мэтлок рисует Рейгана не геополитическим провидцем, который смело решил изменить осторожную политику детанта, а архипрагматиком. Правда, оптимистом. Рецензент книги, директор Бруклинского института Строб Тэлбот пишет: Диктор: Во время первого срока президентства Рейган назвал Советский Союз "империей зла", раздражив советских номенклатурщиков и, еще сильнее, американских советологов. Однако его слова серьезного дипломатического вреда не нанесли. Отношения между Москвой и Вашингтоном давно шли по колее, проторенной шестью предыдущими президентами, начиная с Эйзенхауэра и Кеннеди, пытавшихся наладить отношения с Хрущевым. Рано или поздно, каждый советский лидер ухудшал эти отношения. В 56-м году это было подавление венгерского восстания. В 62-м кубинский кризис. В 68-м вторжение в Чехословакию. И в 79-м году Афганистан. Изменил этот стандарт Горбачев. Он двинул страну прочь от бессмысленной конфронтации с Западом. Марина Ефимова: Поначалу оба лидера неверно представляли себе друг друга. Рейган думал, что Горбачев не вырвется из плена советской дипломатической традиции. Горбачев считал Рейгана динозавром от политики. Но Мэтлок настаивает на том, что, в конечном итоге, отношения двух лидеров выстроились не столько на подсчете взаимных экономических и военных выгод и невыгод или, по чеховскому выражению, находок и потерек, сколько на том, что оба они рискнули довериться друг другу. В книге "Рейган и Горбачев" Мэтлок пишет: Диктор: В отличие от всех предыдущих советских лидеров, Горбачев вел себя как живое человеческое существо, а не как марионетка, повторяющая заученные стандартные фразы. Он выслушивал и понимал резоны. С другой стороны, судя по воспоминаниям Горбачева, и для него в Рейгане с первой же встречи проявилось нечто неуловимо привлекательное. Рейган вел себя с лидером России не с враждебной холодность, не с дипломатично скрываемым чувством превосходства, не покровительственно, а просто уважительно, как с будущим партнером, от которого так же, как и от него, может зависеть судьба человечества. Марина Ефимова: Судя по книге Джека Мэтлока, обоим лидерам, и Рейгану и Горбачеву, пришлось преодолеть немало сопротивления в собственных странах, или, как пишет Мэтлок, "помассажировать немало гордынь", чтобы победить, пусть на время, застарелую вражду, подозрительность, страхи и последовать методу Авраама Линкольна, который на вопрос, почему у него так мало врагов, отвечал: "Я знаю, как бороться с врагами. Я делаю из них друзей". Александр Генис: Еще не успел завершиться столь богатый развлекательными фильмами летний кинематографический сезон, как пришла весть о главном блокбастере уже следующего - 2005-го - года. Им обещает стать четвертая серия Гарри Поттера. Ее уже снимает в Англии режиссер Майкл Ньюэлл, автор симпатичной картины "Четырые свадьбы и одни похороны". Бюджет "Гарри Поттера и кубка огня" превысит затраты на всю трилогию "Властелин колец" и составит около 168 миллионов фунтов, что сделает картину самой дорогой в истории кинематографа. Однако у Гарри Поттера, самого популярного героя 21-го века, есть не только верные друзья, готовые вкладывать в него сумасшедшие деньги, но и такие же азартные недруги. Один из них - французский интеллектуал Иллиас Юкар, который составил список злодеяний юного волшебника. Обсудить этот приговор я попросил обозревателя "Американского часа" Бориса Михайловича Парамонова. Борис Парамонов: Признаюсь, давно я не читал такого идеологически воинствующего текста. "Нью-Йорк Таймс" перепечатывает его из французского "Ле Монд", сообщая только некоторые данные об авторе и указывая, что эта статья уже вызвала во Франции дискуссию. Что ж, я очень рад за Францию: не все, значит, в ней так идеологически индоктринированы. Основной тезис автора: мир, описанный в романах о Гарри Поттере, - это капиталистический универсум. В этих книгах, указывает автор, идет самая настоящая война всех против всех. Культивируется всяческая конфронтация как основной прием воспитания - от внутришкольных соревновнаий за то или иное почетное место и звание до апокалиптической войны Добра и Зла. Единственное, чему учит школа волшебников Хогвартс, - это выживанию. Выживает, естественно, сильнейший. Романы Роллингс погружают читателей в дарвиновские, то есть капиталистические, джунгли. Что особенно выделяет Илиас Юкар как верный признак идеологической ереси в книгах о Гарри Поттере, так это явную враждебность автора ко всяким государственным организациям. Директор Хогвартса ведет постоянную борьбу с бюрократами, представленными карикатурно. Среди этих бюрократов - министр магии Корнелиус Фудж, отличающийся, как и свойственно госбюрократам, инертностью. Этот нюанс в критическом рвении автора статьи особенно меня позабавил: можно ли всерьез искать недоверия к государству, выведенному в образе ни много ни мало как министра магии? В каком государстве существует такое министерство? Даже у Оруэлла такого не было. Помнит ли Илиас Юкар, о чем он пишет? Воспринимать сказку как идеологически опасный текст - это пример самой что ни на есть инквизиторской ментальности. Обсуждаемая статья - яркий образец современной политической корректности, соблюдение которой доводит некоторых авторов до абсурда. В статье чувствуется также антиамериканский подтекст. При этом как-то забылось, что автор эпопеи о Гарри Поттере - англичанка. Дело, в конце концов, не в этом - а в том, что Соединенные Штаты никак не хотят перестраиваться в социалистическом духе, на западноевропейский манер, и до сих пор ценят и культивируют в людях такие качества, как инициативность, стремление к успеху, индивидуальная энергия, а также продолжают защищать такую общественную организацию, которая поощряет и вознаграждает в людях именно подобные свойства. Автор статьи о Гарри Поттере - профессор литературной теории в одном из вузов Ниццы. Тем более непонятна - и непростительна - его дышащая ненавистью и политическим зелотизмом статья. Он-то как литературовед должен помнить о жанровых и сюжетных особенностях сказки - а ведь именно сказки пишет Джей Кей Роллингс. Сказки всех времен и народов по определению жестоки и кровавы, сказочные конфликты отличаются повышенной остротой. Причем дети любят в сказках именно это. Дети лучше подготовлены к жизни самой человеческой генетикой, чем высокоумные французские профессора. Эта смешная ( и в то же время зловещая) статья напомнила мне один выразительный эпизод советской культурной истории. Одно время, в двадцатые годы, в СССР были запрещены - или почти запрещены - сказки. Почитайте дневники Корнея Чуковского и вы увидите, какую титаническую борьбу вел он за своих крокодилов и мойдодыров, даже за муху-цекотуху. Считалось, что сказки ненаучны и мешают воспитанию пролетарского ребенка в духе единственно правильного мировоззрения. Очень странное ощущение возникает у человека с советским опытом, когда он встречается на современном Западе с подобными реликтами самого вульгарного советизма. Александр Генис: В этом августе исполнилось 150 лет со дня рождения моей любимой американской книги - полтора века назад в свет вышел "Уолден" Генри Торо. Мне всегда казалось, что юбилеи книг отмечать разумнее, чем годовщины их авторов. Ведь в том, что писатель появился на свет, не было его заслуги. Впрочем, и с книгами дело обстоит не так просто. Большие книги не пишутся, а тоже рождаются, как живой организм. Во всяком случае, так было с "Уолденом", книгой, с которой, в сущности, началась настоящая американская литература. Чтобы оценить культурную полноценность Америки, необходим исторический разгон. Чтобы связать воедино миллион разрозненных фактов, называемых для простоты Америкой, нужен прочный фундамент, возведенный авторами Х1Х века полтора столетия назад, когда Новый Свет впервые ворвался на мировую культурную арену, заставив с собой считаться задолго до того, как Америка добилась статуса сверхдержавы. Торо родился в новоанглийском городке Конкорд. Именно в тех местах произошла судьбоносная операция - перерезание пуповины, соединявшей европейскую и американскую культуры. Вспомним, что в славную викторианскую эпоху весь мир был колонией Британской империи. Одни подчинялись английским пушкам, другие - английскому стилю. Викторианский дух снизошел на цивилизованные народы, которые искренне стремились поделиться им и с дикарями. Однако с сегодняшней точки зрения викторианство - это пошлость, достигшая того уровня самодовольства, которое уже оправдывает себя эстетически. Это торжествующая буржуазность, которая снесла со своего пути конкурентов, чтобы править миром в одиночку, как королева Виктория. Викторианство было за что любить. Впервые люди свободных профессий - врачи, фабриканты, инженеры, священники, журналисты, - добились от истории достойного статуса, чтобы сконструировать цивилизацию по своему вкусу: с чувством собственного достоинства, с независимостью, крахмальными воротничками, зонтиками и отменным железнодорожным расписанием. Не удивительно, что мы до сих пор с тоской вспоминаем идиллические времена, кульминацией которых была эпоха, признанная прекрасной, - belle еpoque. Как бы долго ни жила сама королева Виктория, одноименная культура существовала еще дольше - от Наполеона до Первой мировой войны, от Ватерлоо до Сараево. До тех пор, пока мужчины не перестали носить шляпы, а женщины корсеты, буржуазный этикет поддерживал в мире порядок. Америка, казалось бы, радостно отдавалась викторианскому образу жизни. Даже в фургонах пионеров находилось место для фисгармонии. И все же американский дух не смирился со всемирной викторианской модой. Он взбунтовался против буржуазных ценностей. Если тело американской культуры, обставляя себя мебелью с жирными купидонами, попало в европейское рабство, то душа ее воспарила над буржуазным каноном. Я люблю американский 19 век за то, что он поражает контрастом буржуазного обихода и мятежного духа. Самой яркой фигурой тут был Генри Дэвид Торо, создавший чисто американский шедевр - образ жизни. Диктор: 4 июля 1845 года 28-летний безработный с гарвардским образованием Генри Торо решил на практике осуществить свою мечту - избавиться от адамова проклятия: в поте лица добывать хлеб свой. В своей главной книге "Уолден", представляющей собой дневник эксперимента он писал: "Человеку вовсе не обязательно добывать свой хлеб в поте лица. Разве только он потеет легче, чем я". Будучи практичным американцем, рожденным в деловом 19 веке, Торо обнаружил, что, работая шесть недель в году, можно обеспечить себя всем необходимым, но не лишним. В "Уолдене" Торо подробно рассказал, как он построил себе лесную хижину и как наслаждался жизнью в ней, как легко он обходился без всего, что казалось необходимым его соседям, и как мало нуждался в труде для оправдания своего созерцательного существования. Александр Генис: Когда я первый раз приехал на родину Торо, оказалось, что здесь все носит его имя - от улиц до кафе и стадионов. Привыкнув к снисходительному отношению американцев к литературе, я был поражен той любовью, которой окружена в Конкорде память о Торо. Я то думал, что мое паломничество к озеру Уолден будет проходить в романтическом уединении. Но оказалось, что вместе со мною в тот осенний день навестить эти места приехало еще несколько сотен любителей изящной словесности. Уолден - единственный в своем роде литературный мемориал. Думаю, такого памятника нет ни одному писателю. Ведь Уолден - это просто пруд. Небольшое чистое и глубокое озеро, расположенное в двух километрах от города. Памятником это место стало потому, что озеро сохранилось в нетронутом виде. Сам Генри Торо предсказывал Уолдену другую судьбу. Он считал, что потомки, то есть мы, вырубят леса и застроят берега виллами. Но именно потому, что он это написал, именно потому, что он воспел красоту озера, потомки спасли Уолден от прогресса. Даже хижина самого Торо не оскверняет девственную красоту озера. Она разрушена после того, как завершилось одно из самых увлекательных приключений прошлого века - его робинзонада. Она началась с того, что Торо отказался принимать на веру заповеди своего времени. Он постоянно задавал самые простые вопросы и с удивлением обнаруживал, как мало людей знает на них ответы. Те два года, которые Торо провел в уединении на озере Уолден, должны были доказать миру, что истинные ценности жизни заключены в простоте, в гармонии с природой. Есть ли моралисты, которые учили чему-нибудь другому? Однако Торо пошел другим, американским путем. Он проверил отвлеченные истины на практике. Умозрительный идеал Платона он соединил с прагматическим опытом Робинзона. Торо построил свою утопию из досок и гвоздей. Диктор: У меня получился теплый, обшитый и оштукатуренный дом. Дом 10 футов на 15. С восьмифутовыми столбами, чердаком и чуланом, с большим окном на каждой стороне, с двумя люками в полу, с входной дверью на одном конце и кирпичным очагом на противоположном. Александр Генис: Дом этот, как тщательно подсчитал его строитель, стоил 28 долларов и 12 с половиной центов. Сейчас в Конкорде стоит точная копия этого легендарного сооружения, так что каждый может убедиться, насколько скромен и доступен в отличие от других идеал Генри Торо. А на том месте, где стояла его хижина висит доска с цитатой из книги "Уолден": Диктор: Я ушел в лес, потому что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил. Александр Генис: Каким бы странным ни казался Торо своим соседям, он был очень похож на них. Типичный американец, тот самый, который ничего не принимает на веру. Человек, который за все обязан только себе, за что другие с уважением его называют self made man. Генри Торо все-таки не случайно родился в Америке. Американский Будда, патрон хиппи, апостол зеленых и гуру опрощенцев, Торо, как наш Толстой, оставил потомкам не только великую книгу, но и пример для подражания. Согласно хоть и туманной, но все-таки статистике, в последние годы 60 миллионов американцев предприняли шаги, чтобы радикально упростить свою жизнь: Мне кажется столь уместным отметить юбилей "Уолдена" еще и потому, что Торо представляет другую, и я бы решился сказать, настоящую Америку, о которой часто забывают те, кто с опаской и неприязнью косятся на мощь последней сверхдержавы. Америка Торо - другая. Такую нельзя бояться хотя бы потому, что ее не найти на стратегической карте. Вся она поместилась в окрестностях души писателя - маленьком, но глубоком пруду Уолден, по-прежнему украшающем старинный городок Конкорд, ставший пригородом огромного Бостона. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
