Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-10-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомВ преддверии Халуина. Песня недели. 100 лет нью-йоркскому сабвею. Книжное обозрение с Мариной Ефимовой. Можно ли не печатать Хемингуэя?Ведущий Александр Генис
Александр Генис: Даже плотный календарь предвыборной кампании, до финала которой осталась всего неделя, не мешает Америке готовиться к одному из своих самых любимых и уж точно самому легкомысленном празднику - Халуину. Скорее наоборот: день игрушечных ужасов помогает снять напряжение перед решающим вторником. Поэтому со всех американских витрин на нас скалятся черепа и щерятся маски монстров. Специальные магазины бойко торгуют сезонным товаром. Здесь можно купить модные рога и копыта, удобное помело, нарядные клыки вампира и ведро-другое анилиновой крови. Готовяcь к празднику нечисти, я пригласил в нашу студию Владимира Гандельсмана, чтобы расспросить поэта "Американского часа" об обычаях потустороннего мира, к которому всегда была неравнодушна поэтическая фантазия. Александр Генис: Володя, Халуин из локального, в основном - американского детского карнавала, становится всемирным праздником потусторонних сил. Теперь его отмечают и в России. В чем, по-Вашему, причина такой эскалации? Владимир Гандельсман: Моё личное мнение, и, скорее всего, грустная истина в том, что Халуин - это тот праздник, когда можно хорошо поторговать. С экономической точки зрения только Рождество сравнимо c Халуином. Растущая популярность этого праздника в значительной степени, увы, объясняется этим. Кроме того, детям бывает весело раз в году наедаться конфетами до отвала. Александр Генис: Ну раз так все просто, давайте обратимся к истории праздника. Раз его уже все равно все отмечают, неплохо точно знать, по какому поводу. Владимир Гандельсман: Название Халуин происходит от христианского праздника под названием "All Hallows Eve", то есть - Канун Дня всех святых, который отмечается первого ноября. Но ещё до появления христианства, в пятом веке до Р. Х. кельты отмечали 31-ого октября конец лета и начало зимы. Эта ночь была для язычников рубежом между двумя мирами, когда все законы времени и пространства отменялись, и души умерших появлялись на земле, чтобы воплотиться в чьё-нибудь живое тело до следующего года. Чтобы предотвратить эту опасность, люди гасили огни в своих домах, чтобы не привлекать к себе непрошеного внимания. Они наряжались в уродливые костюмы, которые должны были вызвать у духов отвращение, и разгуливали по деревням, горланя и ломая всё на своём пути, чтобы их отпугнуть. Так как кельты были друидами, по обычаю все погашенные огни зажигались заново от единого источника - Огня Друидов, который всегда горел в центре Ирландии, в городе Узинаке. Потом, когда в Ирландию пришли римляне, они тоже стали отмечать кельтские праздники, добавив к ним элементы римских. В Штатах праздник появился только в 1840-ых годах, когда ирландские иммигранты, спасаясь от голода в Ирландии, привезли его сюда. Традиция под названием "trick-or-treat" пришла в Халуин не из Ирландии а из средневековой Европы. В наши дни стайки (или лучше сказать: шайки) детей навещают соседей и, стуча в двери, говорят при этом "trick or treat!" - это значит "угости меня, или мы сыграем над тобой недобрую шутку. " (В рифму я бы сказал так: "Дайте нам по калачу, а не то поколочу"). Люди заранее запасаются для них конфетами. Но в Европе в девятом веке у нищих был обычай 2-го ноября ходить по деревням и просить "soul cakes" "пирожки для души" (беляши для души), приготовленные из хлеба со смородиной. Чем больше им давали пирожков, тем больше они обещали молиться за души умерших родственников дарителей. Считалось, что такие молитвы помогали душам очутиться в раю. Александр Генис: Володя, нам надо, наверное, рассказать и о тыквах, которые сейчас продаются на каждом углу... Владимир Гандельсман: Ещё одна традиция Халуина называется "Jack-o-lantern" - на тыкве вырезают забавную или страшную физиономию, а внутри ставят свечу, и получается своеобразная лампа. В Ирландской мифологии есть рассказ о том, как Джек, заядлый пьяница и проказник, заманил дьявола на дерево, а потом вырезал на стволе крест, и дьявол застрял на дереве. Джек помог ему спуститься только тогда, когда тот пообещал его больше не соблазнять. После смерти Джека не допустили в рай, за плохое поведение, но и в ад его тоже не пустили, из опаски. Дьявол вручил ему уголёк в лампе из вырезанного турнепса, который со временем превратился в тыкву, и отправил гулять по свету. Александр Генис: Чем отличается русская нечисть от американской? Владимир Гандельсман: Вообще, нечисть возникает на стыке традиции, т.е. истории и неизвестности. Но если исчезает одно из двух, исчезает и нечисть. Куда уходят души предков? В неизвестность, которую можно заселить воображением. Те монстры, которые резвятся в кино, - нечисть, выродившаяся, скорее аттракцион-ужастик. Сказать по правде, взрослые американцы и их дети, похоже, совсем избавились от своей нечисти. Как мне рассказывают мои американские друзья, их воображение мало чем их одаривает, когда они пытаются представить себе нечто волшебное. Не потому ли такой популярностью пользуются здесь фильмы по Толкиену, они отлично замещают собственную фантазию. Русская нечисть: Вий, русалки, лешие. В них никто не верит, но они присутствуют в языке и в воображении. Александр Генис: Ну, тогда уж нам необходимо поговорить и о дьяволе. Давайте сравним образ сатаны в двух традициях - русской и американской. Владимир Гандельсман: В русской литературной традиции вспоминается лермонтовский Демон, черти и бесы Достоевского, булгаковский Воланд, цветаевский чёрт, "чертяга, чёртик, чёртушка" у Высоцкого и многое другое. Вообще, по сравнению с традиционным американским пуританским взглядом на дьявола, русские относятся к черту спокойнее, дружелюбнее, по-настоящему в него веря, похоже, только во время белой горячки. Состояние мира, по мнению русских, довольно безнадёжно и нет смысла бороться с сатаной, искореняя зло. Русские надеются, что Бог простит и так, и чёрт низведён до почти домашнего, почти родного ранга. Тогда как у верующих американцев сатана силён, страшен, и с ним надо бороться не покладая рук, причём не только на личном уровне, но и в миру, постоянно улучшая его, мир, своими хорошими поступками. В остальном сатана американский мало отличается от русского собрата. Он не умеет творить, свержен с небес за грех гордости, считается отцом лжи и соблазна. Протестанты считают, что он необходим, так как присутствие зла придаёт миру баланс. В библии он падший ангел, в фольклорном воображении у него рога и хвост. Во время Халуина появляется, конечно, именно этот дьявол. Но вообще мало кто всерьёз о нём задумывается, даже в этот праздник. Александр Генис: К этой "дьволиаде" я могу добавить, что в афро-американском фольклоре черт - носит цилиндр, скрывающий рога, лакированные штиблеты, прячущие копыта и фрак, чтобы было куда деть хвост. Но главное - он белый. А теперь, Владимир, мой последний вопрос. Сейчас, в предвыборные дни, все помешаны на прогнозах. Вот я и хочу Вас спросить: какие маски будут самыми популярными на халуиновском карнавале в этом году? Владимир Гандельсман: На предвыборный Халуин в Штатах всегда продают маски президента и его соперника. Есть все основания считать, что тот, чьи маски пользуются наибольшим спросом и станет президентом. Во время прошлой предвыборной компании маски Буша были популярнее масок Гора. В этот раз они опять же популярнее Керри. Значит ли это, что его вновь изберут? Узнаем второго ноября. Александр Генис: Халуиновскую песню недели представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Халуиин праздник скорее странный, нежели страшный, так же как Уильям Шэтнэр скорее известный актер, чем певец. Поэтому особенно своевременен, к этому октябрьскому празднику, выход его альбома "Бывший". Русским эквивалентов такого события мог бы считаться, скажем, выход альбома молодёжной музыки в исполнении Вячеслава Тихонова. В самом деле, капитан Кёрк, которого много лет играл Уильям Шэтнэр в ставшем уже культовым сериале "Звёздный путь", может сравнится по популярности только со Штирлицем. Окруженный такими первоклассными музыкантами, как Бен Фолдс и Джо Джэксон, Шэтнэр даже не поёт, а проговаривает свои и чужие песни с характерными для него паузами (манерой, ставшей уже давно темой для бесчисленных пародий). Бесстрашно... покоряющий... новые... музыкальные... просторы, межгалактический битник Вильям Шэтнэр исполняет сногсшибательную версию песни группы "Палп" - "Простые Люди" (Common People). Александр Генис: В этом октябре Нью-Йорк справляет амбивалентный юбилей - 100-летие своего метро. Двусмысленной эту годовщину делает то обстоятельство, что со своей подземкой наш город связывают отношения "любви-ненависти". Нью-йоркское метро однажды назвали портретом Дориана Грея. И правда, исследуя растекшуюся на 240 миль кляксу сабвея, можно заключить, что все пороки, которые город пытается лицемерно скрыть, оставили неизгладимые следы на его исподнем. История нью-йоркского метро - это весьма тусклая биография заурядного трамвая, который так окончательно и не смирился с подземным образом жизни. В Нью-Йорке сабвей постоянно норовит выскочить на поверхность. Он передвигается по городу теми длинными стежками, которые - по пословице - выдают ленивую девку. Прячась под мостовой на полсотни кварталов, сабвей с жутким грохотом выныривает на какой-нибудь эстакаде, чтобы глотнуть свежего воздуха и лишний раз напомнить о своем существовании. Страсть держаться поближе к поверхности приводит к тому, что нью-йоркский сабвей разительно асимметричен небоскребам: метро тут настолько мелкое, что его всегда если и не видно, то слышно. Сабвей слишком тесно связан с городской жизнью, включая и ее социальную перистальтику - даже климат тут копирует и утрирует нью-йоркскую погоду. Здесь нет того обеззараживающего слоя почвы, который, резко изолируя подземную жизнь от наземной, придает особый смысл самому интересному метрополитену Старого Света - московскому. Две подземки интересно сравнить между собой потому, что в них раскрываются подспудные (в данном случае - и в прямом смысле) культурологические черты двух стран и народов. Начать с того, что в Нью-Йорке сабвей себя не афиширует. Он ограничивается скромной дырой в асфальте, которая ведет прямо в городские потроха. В Москве вход в метро отмечает целый архитектурный ансамбль, напоминающий иногда храм, иногда склеп. Переход из одного пространства в другое совершается на долгом и неспешном эскалаторе, позволяющим адаптироваться к новой стихии, гордой своей роскошью, герметичностью и автономностью. Если в нью-йоркском метро все, как наверху, только хуже, то в московском - прямо наоборот: подземная жизнь наряднее, чище и трезвей наземной. Нью-йоркский сабвей - чрево города, московское метро - его лоно. Но без метро Нью-Йорку никак не обойтись. Отмечая юбилей сабвея, "Амерканский час" отправил своего корреспондента Раю Вайль под землю, откуда она вернулась с репортажем для наших слушателей. Рая Вайль: Нью-йоркское метро можно либо любить, либо ненавидеть. Нейтрально, просто как к средству передвижения, к нему относится трудно. Мне лично, когда в первый раз спустилась в подземку, она показалась исчадием ада. А потом я даже репортаж свой первый сделала о сабвейных музыкантах. Ньюйоркцы к своему метро относятся по-разному. Одни говорят, что это лучший сабвей на свете, другие, что хуже не бывает: шумно, грязно, дорого... Но, пожалуй, все сходятся в одном. Нью-йоркское метро - явление уникальное. 33-летний Крис Уэйл много путешествовал. Есть с чем сравнивать, говорит он... Крис Уэйл: Только здесь в любую точку города можно быстрее добраться на метро, чем на машине. Не надо ломать голову, где ее поставить, не надо думать о пробках, и работает оно круглосуточно. Так уж случилось, что у нас лучшая в мире транспортная система. Иногда она не так замечательно работает, как хотелось бы, но это понятно, метро у нас не только лучшее, но и самое старое. О нем и книги есть, и песни, и фильмы. За сто лет здесь столько всего напроисходило. И до сих пор происходит. И смешные ситуации бывают, и опасные. Но в основном, это место, где можно увидеть все, что угодно. И замечательных музыкантов, и абсолютно сумасшедших людей, и ссоры, и драки, и любовные сцены. Все может случиться в нью-йоркском метро. Рая Вайль: 50-летний строитель Сэм Валлон переехал в Нью-Йорк из Вашингтона, когда ему было 17 лет. Сэм Валлон: Тогда в Вашингтоне метро еще не было, - рассказывает он. - И когда я впервые попал в нью-йоркскую подземку, я чуть не оглох от грохота поездов. Потом привык, объездил на метро весь город, появились любимые станции, знакомые музыканты. Но последние 15 лет я сабвеем не пользуюсь. Купил дом на Лонг-Айленде и до города теперь добираюсь на электричке. Удобно, но скучно. Каждый сидит, уткнувшись в свою газету или книжку. И музыкантов сабвейных я давно уже не слышал, не знаю, кто там сейчас играет. Рая Вайль: Не так давно нью-йоркское метро вновь подорожало. Теперь проезд в одну сторону уже стоит два доллара. Джеймс Голдстин (22 года): Многие жалуются, что проезд стал дорогим. Включая меня. Но, в принципе, все понемногу дорожает. А метро у нас самое старое, понятно, что оно требует расходов на ремонт и обслуживание. Зато какие здесь станции есть замечательные, какие магазины, бары, кафе, рестораны. Я только что пообедал в одном, ямайкском. Очень вкусно готовят. Самая примечательная история, которая со мной здесь приключилась? О, их столько. не знаю, с какой и начать. Да вот хоть сегодня. Смотрю, на перроне стоит парень в наушниках и танцует сам с собой. Причем, хорошо танцует. Мне стало интересно, подошел, спросил, что он слушает. Оказалось, какая-то иностранная музыка, никогда не слышал такой. В общем, кончилось тем, что мы оба стали танцевать под нее. Даже публика собралась. Это было забавно. Рая Вайль: На остановке Рокфеллер Центр по перрону расхаживает высокая симпатичная блондинка. - За что мы любим нью-йоркское метро? - спрашиваю я ее по-английски. А она из своих оказалась, с Украины. Зовут Виктория, работает здесь танцовщицей в ночном клубе... Виктория: Полиции много, не обижают... Рая Вайль: Полиции, действительно в сабвее стало больше. И поезда новые появились, и грохотать стали меньше, и чище как-то стало. Хотя 50-летний Джеф, с которым я разговорилась на остановке Мэдисон Сквер Гарден, в самом центре Манхэттена, со мной не согласен. Джеф: Все зависит от места. В Гарлеме грязно бывает. А здесь корпоративная Америка. Все блестит и сверкает. Рая Вайль: Джеф - коренной ньюйоркец, на метро ездит всю жизнь. И приключений у него здесь было немало... Джеф: Знаете, в первом вагоне, где машинист сидит, там рядом еще кабина есть, для второго водителя. Обычно там никого нет. И вот однажды мы с женой там сексом занимались. Средь бела дня, представляете, такого опыта у нас еще не было. А еще помню, зима как-то выдалась снежная очень, со снегопадами. И поезда одни совсем не ходили, а другие с опозданиями страшными. Так мы с приятелями спрыгнули вниз, и по туннелю до работы добирались. Каждый турист должен включить нью-йоркский сабвей в список достопримечательностей, которые обязательно надо посмотреть. Потому что наше метро, помимо того, что оно удобное, быстрое и недорогое - за два доллара весь Нью-Йорк можно объехать, все пять районов - предлагает еще и шоу, идущее 24 часа в сутки. Жонглеры, фокусники, танцовщики, разнообразные этнические музыкальные группы и отдельные музыканты. Тот, кто хочет по-настоящему узнать Нью-Йорк, должен спуститься в подземку. Сабвей - это часть нью-йоркской культуры, это сердце Нью-Йорка. Наш сабвей сам по себе круглосуточное шоу. Александр Генис: Приятно слышать, что кто-то относится к нашему метро как к развлечению. Надо сказать, что как раз таковым он казался ровно 100 лет назад, когда в 1904-м году, обновляя сабвей, его гордый строитель Август Бельмонт заказал себе особый директорский вагон с прозрачными (!) стенами. За истекшее столетие нью-йоркский сабвей стал героем бесчисленных фильмов, книг и песен. Но лучший подарок ему сделал Дюк Элингтон. Конечно, я говорю о композиции с названием "Take the train 'A'. Живя в аптауне, Элингтон часто пользовался этой, кстати сказать, самой длинной веткой сабвея. Поселившись неподалеку от мемориальной квартиры Дюка, я 15 лет ездил на поезде с синей литерой "А". И каждый раз, садясь в вагон, я вспоминал бессмертный опус, навсегда связавший джаз с нью-йоркским юбиляром. Серьезная американская словесность стоит на трех китах, которых, впрочем, чаще называют литературными львами. Это - нобелевский лауреат Сол Беллоу, автор легендарного "Кентавра" Джон Апдайк и Филипп Рот, написавший любимую всеми ипохондриками книгу "Жалобы Портного". Седовласые классики продолжают активно печататься, но в последние годы их новые сочинения редко выходят за пределы университетского гетто. Тем заметнее на этом фоне сенсационный успех романа Рота "Заговор против Америки". Он не только попал в американские списки бестселлеров, но и произвел фурор на недавней книжной ярмарке во Франкфурте. О новом романе Филиппа Рота рассказывает книжный обозреватель "Американского часа" Марина Ефимова. Марина Ефимова: 70-летний прозаик Филипп Рот - автор 25-ти романов и лауреат всех мыслимых литературных наград. Без пяти минут классик, он считается высоколобым автором для высоколобых читателей. За исключением двух первых романов ("Жалобы Портного" и "Гудбай, Коламбус"), только его новый роман "Заговор против Америки" стал бестселлером - причем, даже еще до выхода в свет. Публику подкупил сюжет: в воображаемой стране под названием Америка в 1940 году президентом избирают не Рузвельта, а героя-летчика Чарльза Линдберга (кандидатура которого и в реальности обсуждалась в 40-м году). Известный своими прогерманскими настроениями, Линдберг дает гражданам одно обещание - не вступать в войну. Диктор: Красивый, похожий на атлета герой, с его честным, светлым лицом, появился перед делегатами конвенции в лётном костюме, так как всего несколько минут назад посадил свой самолет на филадельфийском аэродроме. При его появлении все делегаты вскочили с мест. Они кричали в экстазе: "Лин-ди! Лин-ди! Лин-ди!", и 30 триумфальных минут не затихали эти крики. Марина Ефимова: Президент Линдберг заключает мирный договор с Гитлером, принимает в Белом Доме его дипломатов и создает "Оффис абсорбции", призванный разъединить еврейские общины и расселить евреев по отдаленным фермам, чтобы они забыли веру отцов и чтобы, по выражению президента, "обособленное меньшинство влилось в большинство и стало душой и сердцем страны". Дальнейшие события автор показывает на примере еврейской семьи из Нью-Джерси - своей семьи: Диктор: Мы с братом проснулись от крика "Нет! Нет! Не может быть!". Наши родители и все соседи, как были, в пижамах, в халатах и в бигуди, выскочили на улицу и там причитали: "Гитлер в Америке! Не может быть, не может быть!" Марина Ефимова: Рассказывая о своем новом романе, Рот сказал: Диктор: Создавая фантастический мир Америки с профашистским режимом, я все время говорил себе: не выдумывай, а вспоминай. Страх, например... Он был наследием долгой истории антисемитизма в Америке, и я испытывал его все мое детство в Нью-Джерси конца 30-х годов. И еще: странное ощущение, что история пришла к тебе домой. Марина Ефимова: "Заговор против Америки" - не столько политическая сатира (хотя один рецензент написал: "Кто бы мог подумать, что Филипп Рот пойдет по стопам Синклера Льюиса), сколько проницательное наблюдение над тем, как мы воспринимаем историю: всегда через нечистые линзы своих личных обстоятельств и всегда, даже оглядываясь назад, без учета собственного горького опыта... В романе дружная семья разваливается: брат Сэнди, обожающий Линдберга, считает, что жестокость его мер преувеличена еврейской паранойей, и уходит из семьи. Любимая тетка выходит замуж за раввина-коллаборациониста, отец теряет службу, мать балансирует между тотальным оптимизмом и тотальной паникой... По улицам бродят антисемитские банды, отец беспомощно обдумывает варианты защиты, и сосед убеждает мать в ее полуобморочном состоянии: "Для вас, мадам, лучше всего - пистолет. Просто нажмёте на курок, и всё!". Диктор: На каждом лице, на воде Гудзона, на прибрежных скалах, на пенных водопадах, на лесных кронах, на песке пляжей, на синей воде океана, на всем, что было в Америке зеленым, голубым и белым, отпечаталась черная свастика... Марина Ефимова: "Заговор против Америки" - произведение отрезвляющее, но не мрачное, - пишет в журнале "Тайм" рецензент Лев Гроссман. - Чем больше вы смотрите на фашистские Соединенные Штаты в романе Рота, тем четче проступает сквозь них (как фотография при проявлении) видение реальной Америки. И читатель явственно ощущает ту нежность, с которой автор отдает должное ее хрупкому величию. Вообще говоря, в возрасте 71 года Филипп Рот написал первое любовное письмо. Александр Генис: Другая литературная новость стала, так сказать, отрицательной сенсацией. Понятно, как ценится читателями и учеными каждая неопубликованная строчка Хемингуэя. Понятно и то, какой ажиотаж вызвал недавно найденный рассказ еще совсем молодого писателя. Но куда менее ясно, по каким мотивам наследники Хемингуэя отказались его печатать. Обо всем этом Ирина Савинова беседует с профессором Мэтью Бруккели, который уже знаком нашим постоянным слушателям в качестве эксперта по американской литературе. Ирина Савинова: Начнем с самого начала, профессор: что это за рассказ, какова его литературная ценность? Мэтью Бруккели: Он представляет огромную ценность для исследователя творчества Хемингуэя. Речь в нем идет о корриде в Памплоне, на которой были в 1924 году Хемингуэй и Джон Дос Пассос, а также Дональд Огден Стюарт. Сын последнего - Дональд Огден Стюарт младший, нашел через 80 лет, в 2004 году, в архивах отца рассказ, в котором главный герой - его отец, и письмо, написанное Хемингуэем. Рассказ пародийного характера, и не очень смешной. Называется он "Моя жизнь на арене с Дональдом Огденом Стюартом". Письмо и рассказ о корриде расширяют, дополняют, улучшают наше понимание романа. И представляют биографическую ценность: они раскрывают довольно неприятную сторону характера Хемингуэя. Сам он думал, что пишет очень смешно, но писал он совсем не остроумно. Ирина Савинова: Даже более того: в его называемых им юмористическими произведениях автор предстает нечестным и даже подлым. Это то, что касается литературной ценности найденных документов. Мэтью Бруккели: Письмо и рассказ будут проданы аукционом Кристи в Нью-Йорке в декабре, и тогда определится их денежная стоимость. Оба документа привлекли повышенное внимание. Дело в том, что Стюарт младший, которому, кстати, за семьдесят, не смог опубликовать найденные им в архиве отца документы, потому что наследники Хемингуэя запретили печатание рассказа. По закону об авторских правах Стюарту принадлежит только бумага, на которой напечатан на машинке рассказ, сама же литература, то есть, содержание, принадлежит наследникам. Ирина Савинова: У Хемингуэя было три сына, остался в живых только один - Патрик. Он-то и запретил публикацию рассказа о корриде, несмотря на то, что журнал, по совпадению опять "Ярмарка тщеславия", изъявил намерение это сделать. Наследник один: Патрик, и он непреклонен в своем решении. Может, потому что журнал предложил смехотворно маленький гонорар: 500 долларов. Мэтью Бруккели: По закону об авторских правах права на неопубликованные произведения умершего писателя принадлежат наследникам в течение 70 лет. Хемингуэй покончил с собой в 1961 году, и если я не ошибусь, а в арифметике я не силен, значит, напечатать рассказ не удастся до 2031 года. Разве что Патрик изменит свое решение, а так придется ждать до 2031 года, чтобы прочитать этот рассказ. Ирина Савинова: Мэтью, а как Вы, ученый, исследователь, сами относитесь к авторским правам? Мэтью Бруккели: Я считаю, что закон об авторских правах защищает финансовые интересы писателя и его наследников, но я не думаю, что он должен использоваться с целью наложения запрета на печатание произведений, в особенности когда это касается великого писателя, такого, как Хемингуэй. В американской литературе 20-го века нет крупнее писателя, чьи произведения знали бы и читали столько людей, сколько читают Хемингуэя! Его можно сравнить разве что с Марком Твеном. Так что мне кажется, что закон об авторских правах в данном случае используют для того, чтобы закрыть доступ ученым, студентам, читателю, наконец, к неопубликованному произведению крупного писателя. И неважно, что это не самый лучший его рассказ, рассказ довольно средний, но его написал сам Хемингуэй. Ирина Савинова: А что будет, если издатель наперекор запрету наследников напечатает неопубликованное произведение? Какое ему грозит наказание? Мэтью Бруккели: Это преступление, сравнимое с кражей. Издателю грозит наказание. Ирина Савинова: Какое наказание? Мэтью Бруккели: Это - криминальный акт. Издателю не грозит тюрьма, но он будет обязан остановить публикацию и ему придется заплатить огромный штраф. Ирина Савинова: Профессор, творчество Хемингуэя досконально изучено? Есть вероятность, что могут появиться его другие, неизвестные до сей поры, произведения? Мэтью Бруккели: Очень может быть. Я уверен, что в мире существует много людей, у кого есть его ненапечатанные произведения. А сколько людей имеют письма, написанные Хемингуэем! У меня самого есть два очень хороших письма. Адресованных не мне, правда. И я тоже не могу их опубликовать. Я хотел бы напечатать, но даже не пытался, потому что знаю, что права принадлежат не мне. Мои только два листа бумаги, а слова на них принадлежат наследникам. Александр Генис: Меня заинтересовал этот литературно-юридический казус еще и потому, что он пересекается с весьма болезненным эпизодом уже из недавней отечественной литературной истории. Я имею в виду выпущенную московским издательством "Захарова" переписку Довлатова, печатать которую запретил в своем завещании и сам Сергей, и его наследница. Хотя российский суд признал публикацию незаконной, преступление так и осталось до сих пор ненаказанным - компенсация вдове писателя не выплачена. Вот - цитата из письма, которое я на днях получил от Елены Довлатовой: "Хотя уже полтора года назад два суда подтвердили нашу правоту, никаких денег мы не поучили. Так все и закончилось. И хотя ужасно хочется такого человека наказать, но, боюсь, ничего не получится". Наш сегодняшний выпуск завершит "Музыкальное приношение Соломона Волкова". В этом рубрике музыкальный критик "Американского часа" делится со слушателями тремя лучшими записями месяца. Итак, Соломон, из чего состоит Ваше "Музыкальное приношение" сегодня? Что Вы принесли нам? Соломон Волков: Вы знаете, в последнее время фирмы звукозаписи делают все меньше новых записей. Они все чаще заглядывают в свои необъятные сейфы, в которых, действительно, десятки, сотни и тысячи замечательных записей, сделанных в прошлом, и их выпускают вновь, под новым переплетом, под новым названием, с новыми текстами. По-моему, это совсем не плохая вещь. Я предпочитаю замечательную запись, сделанную в прошлые времена, посредственной записи, которая сделана со всеми ухищрениями новейшей техники в наше время. И вот, одной из таких записей стала коллекция под названием "Сопрано", в которой собраны лучшие, по мнению людей, которые эту коллекцию составили, записи великих сопрано прошлых лет и сравнительно недавние записи звезд, что называется, нового времени. И я, слушая этот альбом, уловил одну любопытную вещь. Чем более старая запись, тем, при том, что качество записи хуже, но сама исполнительница поет свой материал с гораздо большей страстью, чем это делают современные исполнительницы. За последние 15-20 лет утвердилась гораздо более сдержанная манера пения, чем себе это позволяли оперные дивы прошлых времен. Как пример такого сдерживающего пения, я хочу показать, как современное английское сопрано Эмма Кирби поет арию из оперы Генделя. Аккомпанирует ей оркестр под названием "Академия старинной музыки", дирижер Кристофер Хогвут. Александр Генис: Соломон, Гендель - это музыка полифоническая, сложная, трудная и не слишком эмоциональная, по сравнению с нашей романтической музыкой, к которой мы привыкли гораздо больше. Работает ли это правило и в романтической опере? Соломон Волков: Да, работает. Это самое удивительное. Я хочу, в качестве примера, предложить интерпретацию моей любимой певицей американкой Ренэ Флеминг. Я хочу показать, как она поет арию из оперы Дворжака "Русалка". Это очень эмоциональная и романтическая музыка, но Ренэ Флеминг, при том, что она доносит, как мне кажется, весь этот романтизм и обаяние мелодии Дворжака, но делает это значительно более сдержанно, чем это сделала бы какая-нибудь другая замечательная певица лет 20 или 30 тому назад. Следующая моя запись будет резко контрастной по отношению к музыке Дворжака. Мы стараемся показывать нашим слушателям современную музыку, и здесь мы не откроем секрета, если покаемся перед нашими слушателями, что, конечно же, в нашем отборе современной музыки играют роль и наши личные вкусы и пристрастия. И ничего в этом ненормального нет. Конечно же, предпочтительнее для меня те современные композиторы, которые мне лично нравятся. Но, должен сказать, что иногда меня по этому поводу охватывают угрызения совести. К моим любимым композиторам относятся такие имена, как Арве Пярт, Гия Канчели, Тигран Мансурян, Петерис Вааскс. Кстати, заметьте, что это все люди, что называется, из постсоветского пространства. Это то, что теперь называется в музыкальных кругах европейским мистицизмом. Александр Генис: Восточноевропейским мистицизмом. Соломон Волков: Мои персональные склонности вместе с этими людьми. Я обожаю их музыку, слежу за каждым их опусом. Конечно же, мы будем знакомить наших слушателей с новинками этих авторов. Но меня иногда охватывают сомнения, что я как бы сдвигаю картину современной новой музыки и опускаю, может быть, более авангардные опусы. И вот я захотел показать сочинение Гельмута Лахенмана, немецкого композитора, который родился в 1935 году, которое представляет собой современный австро-венгерский авангард. Александр Генис: Прежде чем мы послушаем эту музыку, я хотел задать такой вопрос. Иногда кажется, что немецкий авангард в музыке занимает особо экстремистскую эстетическую позицию. Вспомнить, хоть бы Штокхаузена с его опусами, включающими гул четырех работающих вертолетов. Почему немецкая музыка так далеко ушла от ею же созданной классики? Соломон Волков: Я думаю, что во многом объяснение этому лежит в области, как ни странно, политической. Эта немецкая классика была столь сильно и агрессивно задействована в 20-м веке реакционными политическими силами в Германии, что появилась чисто эстетическая потребность от всего этого отказаться, оторваться. Я должен сказать, что России повезло в том смысле, что ее классическая музыка столь негативного впечатления на композиторскую молодежь не произвела. И в этом плане музыкальная традиция в России никогда так не прерывалась и так не изменялась, как она изменилась в сфере австро-германско-швейцарской музыки. Запись произведения Лахенмана, он его сочинил в 70-м году, оно называется "Изменение на краю" для медных духовых инструментов и струнных, мне кажется, эту мою мысль подтверждает. Но я прошу наших слушателей потерпеть, что называется. Мне эта музыка вполне интересна. Она очень профессионально сделана. Это не обман, не жульничество, сам Лахенман чрезвычайно симпатичный человек. Он проводил здесь курс в Колумбийском университете, студенты его обожали. Но когда наши слушатели услышат повторяющиеся удары, это не у нас заело, это так задумано автором. Большего контраста, чем последний диск в нашем сегодняшнем музыкальном приношении, по отношению к прозвучавшему опусу немецкого авангардиста быть не может. Это увертюра в балету "Триумф любви" Жана Батиста Люли, композитора 17 века. Балеты эти он писал для самого Короля Солнца - Людовика 14, часто на его сюжеты. Причем, Людовик не редко в этих балетах сам же и танцевал. Вряд ли бы он с таким же удовольствием танцевал под музыку Гельмута Лахенмана. Александр Генис: Знаете Соломон, говорят, что Люли писал специально медленные партии, потому что король бы весьма тучными быстрые танцы он не танцевал. Но я хочу вас спросить: эта музыка Люли и вообще вся музыка того времени писалась по чрезвычайно сложным и неясным для нас правилам, по давным-давно умершей эстетике. Тем не менее, часто такая музыка кажется нам успокаивающей, даже терапевтической. В чем тут секрет? Соломон Волков: Я думаю, секрет в том, что композитор не вываливал на нас свои личные, персональные страдания и заботы. Потому что в музыке нового времени мы всегда сталкиваемся с тем, что композитор нас хватает буквально за шкирку и требует, чтобы мы сопереживали его болезням, страданиям, переживаниям, дурному настроению, меланхолии, ненависти и так далее. Все это, конечно же, присутствовало в психологии композиторов 16 или 17 веков, но они не считали возможным это вывалить на слушателя. Александр Генис: Совершенно с вами согласен, это очень точная мысль. Где-то я читал, что Бах писал Богу письма, а Шнитке слал ему телеграммы. Соломон Волков: Действительно, что-то в этом роде. Поэтому, действительно, под музыку Люли мог получить довольствие не только Людовик 14, но получаем удовольствие и мы, слушатели сегодняшнего дня. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
